только в Петербурге, -  ска-
зал Ульянов. - То ли это от какого-то особого питерского  шарма,  то  ли
люди здесь другие...
   - Вы просто никогда не бывали в Неаполе, г-н Ульянов, - высказал свое
мнение Бени.
   Ульянов презрительно махнул рукой.
   - Давайте, друзья, выпьем за солнечную Италию! - примирительно  пред-
ложил Леха Горький.
   - Мне еще сегодня выступать перед рабочими, - вспомнил Ульянов. -  Но
это вечером, в семь часов. До этого мы еще успеем выпить и за  солнечную
Италию, и за заблеванную Францию, и даже за пробуханную нашими  предками
Палестину!
   Они и впрямь успели выпить за все это и еще за многое другое,  причем
Бени, как и накануне, поспал "по ходу", а Горький  с  Пятницким  оконча-
тельно отрубились к шести часам вечера.
   Ульянов и Бени, захватив с собой пару бутылок  "Ерофеича",  вышли  на
Невский и решили пройтись пешочком, дабы освежиться  перед  предстоявшим
Николаю Ленину выступлением. Дождь недавно прекратился, и погода  стояла
хоть и сырая, но вполне терпимая. Газа не жалели, и Невский проспект был
хорошо освещен. Как и накануне, Бени без конца вертел головой.  Все  его
интересовало: и взнузданные кони на мосту через Фонтанку, и Дума, и мая-
чившая вдали адмиралтейская игла. Найдя таким  образом  "дармовые  уши",
Ульянов разболтался не на шутку.
   - Невский - это, конечно, сердце Петербурга, но  это  еще  далеко  не
весь Петербург, дорогой мой Бени! Завтра же мы  с  тобой  совершим  дли-
тельную прогулку, и я покажу тебе замечательные  места.  Кто  только  не
описывал это великое творение Петра!
   Вот послушай: "... он быстрым, невольным жестом руки  указал  мне  на
туманную перспективу улицы, освещенную слабо мерцающими в сырой мгле фо-
нарями, на грязные дома, на сверкающие от сырости  плиты  тротуаров,  на
угрюмых сердитых и промокших прохожих, на всю эту картину, которую  обх-
ватывал черный, как будто залитый тушью, купол петербургского неба." Как
величественно сказано! Это Федор Михайлович Достоевский - гений тьмы.
   А вот куда более радостная картинка:
   "Одевшись, я наскоро позавтракал, тотчас же выбежал на Дворцовую  на-
бережную и добрался до Троицкого моста длиной в 1800 шагов,  откуда  мне
советовали посмотреть на город. Должен сказать, что это был один из луч-
ших советов, данных мне в жизни.
   Не знаю, есть ли в мире вид, который мог бы сравниться  с  развернув-
шейся перед моими глазами панорамой.
   Справа, неподалеку от меня, стояла крепость, колыбель Петербурга, как
корабль пришвартованная к Аптекарскому острову  двумя  легкими  мостами.
Над ее стенами возвышались золотой шпиль Петропавловского собора,  места
вечного упокоения русских царей, и зеленая  крыша  Монетного  двора.  На
другом берегу реки, против крепости, я увидел Мраморный дворец,  главный
недостаток которого заключается в том, что архитектор  как  бы  случайно
забыл сделать ему фасад. Далее шли Эрмитаж..."
   Любопытно, Бени, что этот вид, так красочно описываемый г-ном Дюма  в
запрещенном "Учителе фехтования", наш друг Леха вероятно наблюдал в  те-
чение четырех месяцев из окошка своей камеры.
   - А разве "Учитель фехтования" запрещен? - удивился Бени.
   - В России - да.
   - А почему? - наивно спросил молодой итальянец.
   - Ты еще очень молодой человек, Бени, - вздохнул Ульянов. - Но сейчас
не об этом. Ты знаешь, в гимназии я терпеть не мог словесности.  Литера-
туру надо изучать не на уроках, не по расписанию, а по  велению  сердца.
Ты знаешь, что Антон Чехов не имел в гимназии высшего бала по  литерату-
ре!? Что тут еще можно добавить!
   Дойдя до канала Грибоедова (бывшей речки Кривуши), они повернули  на-
лево. В отличие от Невского, набережная канала почти  не  освещалась,  и
даже совсем близкая громада Казанского собора лишь смутно выделялась  во
тьме. Миновав собор, они вскоре достигли цели своей прогулки - невысоко-
го угрюмого здания, где их уже ждали Кржижановский, Буренин и ряд других
товарищей.
   Зал был темный, освещалась лишь кафедра, с которой  предстояло  гово-
рить оратору. Еще за кулисами Ульянов налил себе полный стакан  "Ерофеи-
ча", затем он поднялся на кафедру и оглядел зал. В темноте неясно разли-
чались угрюмые лица рабочих, кое-где мелькали огоньки папирос,  слышался
звон стаканов. Ульянов сделал несколько глотков и заговорил.
   - Дорогие друзья! Товарищи!  Не  далее  как  вчера  я  возвратился  в
Санкт-Петербург, потому что за границей я очень скучал без этого города,
без вас и даже без полковника Бздилевича.
   Как только оратор заговорил, звон стаканов временно прекратился,  за-
курили, однако же, еще усерднее. Как назло  у  Ульянова  начался  крайне
неприятный отходняк: его трясло, никак не удавалось справиться с икотой.
Сделав еще несколько глотков из спасительного стакана, он продолжил:
   - Однако тоска по полковнику Бздилевичу отнюдь не единственная причи-
на моего возвращения. Важность текущего момента,  товарищи,  -  вот  что
заставило меня вернуться на родину. Сегодня, когда самодержавие маневри-
рует, когда силы царизма и революции уравновесились, когда наступил  ре-
шительный момент, от всех нас требуется особая стойкость.  Я  знаю,  что
многие из вас вовлечены сейчас в ожесточенную  стачечную  борьбу.  Знаю,
что это очень нелегко, особенно для тех из вас, у кого есть жены и дети,
а таких, конечно, большинство. Но пусть ненависть к врагам вашим придаст
вам силы! Ненавидьте буржуазию, попов, псевдоинтеллигентов.  Среди  пос-
ледних особенно опасны адвокаты. Как говорил полковник Бздилевич, еще ни
один адвокат не был хорошим строевиком. А именно строевые качества  сей-
час приобретают первостепенное значение. Ведь сегодня все  мы  в  строю,
товарищи! В едином революционном строю. Как представители наиболее рево-
люционного класса, вы безусловно являетесь украшением  этого  строя.  Но
рядом с вами и трудовое крестьянство, и прогрессивная  интеллигенция,  и
лучшие представители иных сословий. Рядом с вами в этом строю  -  лейте-
нант Шмидт и Лев Каскад, Максим Горький и Михаил Чигорин, Бенито Мусоли-
ни и, как знать, может быть сегодня уже, и полковник Бздилевич!
   На кафедру поднялся Глеб Кржижановский, чтобы вновь наполнить  стакан
Ульянова. Постепенно, Ульянов разошелся и полностью  завладел  вниманием
аудитории...

   x x x

   Что было дальше, Ульянов почти не помнил. В  "Сан-Ремо"  он  вернулся
лишь под утро, притащив на себе бесчувственного Бени. Ульянов был пьян в
дымину, плащ и кепку он где-то потерял, и неизвестный шутник написал ему
на лысине черной краской заборное слово из трех букв.
   Его выступление имело неожиданные последствия: по городу пополз  слух
о скором приезде в Россию некоего полковника Бздилевича - пламенного ре-
волюцинера, защитника всех униженных и оскорбленных. Слух этот постепен-
но крепчал и распространился далеко  за  пределы  столицы.  Таинственный
полковник виделся людям то могущественным мессией -  единственным,  спо-
собным спасти несчастную Россию, то самим Иисусом Христом, второго  при-
шествия которого народ ждал вот уже скоро две тысячи лет.
   Разумеется, достиг этот слух и Зимнего дворца  -  обители  настоящего
полковника Бздилевича.

   * 5 декабря 1905 года *

   В четыре часа пополудни, в одном из покоев Зимнего дворца, за высоким
столом, заваленным бумагами и картами, сидел последний русский император
и думал свою горькую думу.
   Час был не поздний, но уже темнело, и крупные  хлопья  мокрого  снега
падали в еще не замерзшую черную Неву. Ветер все усиливался, и можно бы-
ло ожидать наводнения.
   Император мог видеть это из окна, но его мало занимали капризы приро-
ды. Он смотрел в другую сторону, где  на  стене  висел  его  собственный
портрет. Николай был изображен в полный рост, в мундире, при всех  орде-
нах. Он всегда считал себя профессиональным военным, хотя чином  доволен
не был. Вот и сейчас император представил себе совсем другой портрет,  в
ином мундире и с иными погонами. "Генерал Бздилевич!"- мысленно произнес
он. Увы, это были только мечты. На деле же Николай II навсегда застрял в
звании полковника, поскольку по восшествии на престол дальнейшее  чиноп-
роизводство не полагалось по закону.
   Возможно, для России было бы лучше, если бы полковник Бздилевич отка-
зался от престола и целиком посвятил себя военной карьере.  Быть  может,
тогда русский штык показал бы вонючим япошкам "почем пирожки с  еб  твою
мать". Но это была бы уже совсем другая история.
   Незадачливый полковник продолжал сидеть, подперев голову обеими рука-
ми, и думать о военной карьере. Он перебирал в памяти эпизоды  биографий
выдающихся полководцев: Александра Македонского, Цезаря, Ганнибала, Чин-
гисхана, Наполеона Бонапарта... Он  мысленно  представил  себе  портреты
этих великих людей, собранные в отдельной галерее в одном из залов  Зим-
него дворца. И среди них - его портрет. "Генералиссимус Бздилевич!"
   Подумав об этом, император нахмурился, потому что в последние дни его
всерьез беспокоили слухи  о  каком-то  другом  полковнике  Бздилевиче  -
страшном и таинственном революционере,  опасном  и  дерзком  самозванце.
Собственно, из-за этих слухов Николай и сидел сейчас  здесь  в  ожидании
начальника Петербургского охранного отделения г-на Барсукевича.
   Затем мысли императора потекли в другом направлении, и он  уже  соби-
рался позвонить и заказать пару бутылок портвейна, как вдруг  камердинер
постучался сам и доложил, что генерал Барсукевич почтительно просит при-
нять.
   - Скажите генералу, что мы его ждем, - сказал Николай и добавил: -  и
подайте нам несколько бутылок портвейна, пожалуйста.
   - Какого портвейна, ваше величество?
   - Любых, только разных! Мы будем пробовать и сравнивать.
   Генерал Барсукевич был высокий угрюмый мужчина, слегка сгорбленный не
то от вечной службы, не то от долгого пития. Его мешковатые обвислые ще-
ки, изуродованные нелепыми седыми бакенбардами, придавали ему сходство с
бульдогом. От всего его облика веяло каким-то унылым  солдафонством.  Он
вошел в кабинет и замер в немом поклоне, а следом за ним камердинер вка-
тил столик с тремя бутылками различных портвейнов: розового бессарабско-
го, белого крымского, а также - особо почитаемого императором -  рубино-
вого тифлисского.
   - Присаживайтесь, Адольф Арнольдович, - любезно предложил Николай.  -
Хотите портвейна?
   - Простите?..
   - Портвейна, я спрашиваю, не хотите? - повысил голос Бздилевич.
   - Ну, это-то я сразу понял, ваше величество.
   - А зачем же тогда было переспрашивать?
   - А зачем ваше величество обижает своего преданного  слугу  подобными
вопросами? Портвейна я всегда хочу.
   - Это очень похвально, - серьезно сказал Николай. - Как  любил  гово-
рить мой покойный незабвенный родитель, любовь к портвейну есть  качест-
во, прекрасно характеризующее дворянина.
   Генерал отвесил поклон, который должен был означать,  что  он  служит
уже очень давно и, конечно, прекрасно помнит эту  излюбленную  поговорку
Александра III.
   - Наполни нам стаканы красненьким, Петюнчик, и оставь нас, -  повелел
император все еще стоявшему посреди комнаты камердинеру.
   - Может какой закусочки, государь?
   - Некогда нам закусывать, Петюнчик, - очень серьезно  сказал  импера-
тор. - Революция на дворе.
   Петюнчик наполнил стаканы красненьким и удалился.
   - Адольф Арнольдович, - начал царь. - Я позвал вас сегодня, чтобы  вы
рассказали мне все, что вы знаете о полковнике Бздилевиче.
   Изрядно озадаченый таким вопросом генерал молча пил портвейн. Возник-
ла неловкая пауза.
   - Почему вы не отвечаете? - прервал, наконец, молчание  император.  -
Город наводнен слухами об этой таинственной личности, и я вправе  требо-
вать отчета по этому вопросу от начальника охранного отделения.
   - Откровенно говоря, ваше величество, - нерешительно  начал  Барсуке-
вич, - в нашей картотеке имеются кое-какие данные  об  интересующем  вас
человеке. Лет десять назад...
   Генерал замялся. Император все понял и поспешил на помощь:
   - Адольф Арнольдович, мы с вами отлично понимаем друг друга.  Давайте
не будем играть в прятки. Меня не интересует, что было десять лет назад.
Я хочу, чтобы вы объяснили мне те слухи, которые вот уже две или три не-
дели упорно ползут по городу.
   - Ваше величество, никакими сведениями об интересующем вас полковнике
Бздилевиче Петербургское охранное отделение не  располагает,  -  генерал
сделал особый акцент на словах "интересующем вас".
   Николай так разволновался, что, забывшись, собственноручно налил себе
портвейна, - на этот раз крымского. Барсукевич, между тем, продолжал:
   - Могу только заверить вас, что в русской армии такого офицера никог-
да не было.
   - Вы уверены в этом?
   - Я проверял.
   - Все же, если ветра нет, а кусты трясутся, значит там что-то  проис-
ходит, - резонно заметил император. - Как вы сами объясняете эти слухи?
   - Осмелюсь высказать предположение, государь,  что  кто-то,  когда-то
мельком знавший ваше величество под вышеупомянутым псевдонимом, в  шутку
или невольно пустил сей слух. Лично я бы не придавал этому значения.
   - Возможно, - согласился Николай. - Но все же мы обязаны  учесть  все
возможности. Вы не допускаете, генерал, что сей слух означает  появление
дерзкого самозванца?
   - Ну, нет! С какой стати самозванец будет величать  себя  полковником
Бздилевичем, да и о каком самозванце может идти речь?
   - Речь может идти о человеке, располагающем большими правами на  рос-
сийский престол, нежели я.
   - Ваше величество, я вас не понимаю! - абсолютно  искренне  признался
начальник охранного отделения.
   - Я намекаю на происхождение Павла I.
   - Это все домыслы, ваше величество.
   - Даже мой отец верил этим "домыслам", - очень серьезно сказал  Нико-
лай. - Павел I был либо сыном графа Сергея Салтыкова и Екатерины II, ли-
бо сыном неизвестных чухонских родителей. Которая из  этих  версий  пра-
вильна, для нас не имеет особого значения, поскольку в любом случае  Па-
вел не был сыном Петра III. Мы знаем также, что графиня Елизавета Ворон-
цова имела сына от несчастного императора Петра III. Нам  мало  что  из-
вестно о дальнейшей судьбе этого ребенка, хотя именно его потомки  ведут
свой род от Федора Кошки и, следовательно, являются законными  наследни-
ками российского престола.
   Барсукевич молчал.  Разговор  принял  крайне  опасный  характер.  Как
знать: не пожалеет ли завтра император о своей откровенности? Адольф Ар-
нольдович боялся даже подумать о возможных последствиях этого. Он  налил
себе и императору по стакану бессарабского портвейна и сразу  же  залпом
осушил свой стакан. Николай последовал его примеру, после  чего  продол-
жал:
   - Я хочу поручить вам, Адольф Арнольдович,  тщательно  разобраться  в
этом вопросе и составить подлинную генеалогию рода Романовых. Иными сло-
вами, я хочу знать: кто сегодня является потомком  и  наследником  Петра
III и графини Воронцовой.
   - Но зачем? - невольно воскликнул Барсукевич.
   - Затем, что врага лучше знать в лицо.
   Генерал недоумевал. Никогда еще ему не доводилось сталкиваться с  та-
ким аргументированным, логически обоснованным идиотизмом.
   - Как можно меньше посвященных! - продолжал Николай. - Действуйте,  в
основном, самостоятельно. И конечно следите за возможным появлением пол-
ковника Бздилевича. Того полковника Бздилевича! Держите меня в курсе.
   Император встал, давая тем самым понять, что аудиенция окончена.

   x x x

   - Ну-с, что будем заказывать, любезный Григорий Ефимович?  -  спросил
князь Путятин.
   Заполучить трезвого Распутина для приватной  беседы  оказалось  делом
отнюдь не простым. Князь, однако, и не спешил, поскольку понимал  исклю-
чительное значение первой встречи с царским фаворитом для  успеха  всего
своего заговора.  Впоследствии,  полагал  Сергей  Николаевич,  управлять
Гришкой будет несложно, если... Если как следует обработать его при пер-
вом знакомстве. Поэтому князь в течение трех долгих недель выжидал удоб-
ного случая.
   И вот, наконец, они сидели друг против друга в просторном светлом за-
ле ресторана "Палкин". Как обычно, этот ресторан, расположенный в  самом
центре Невского проспекта, был забит до отказа, и в то время как русские
рабочие, напрягая последние  усилия,  задыхались  в  неравной  стачечной
борьбе, высокородные бездельники ужинали здесь в роскоши, отнюдь ими  не
заслуженной.
   Распутин вызывал у Путятина отвращение, граничащее  с  брезгливостью;
князь, в свою очередь, внушал Гришке ужас. Распутин привык, что аристок-
раты обращались с ним высокомерно, снисходительно, в лучшем случае - как
с любимым домашним животным. Времена его могущества  еще  не  наступили,
хотя уже приближались. Князь же был едва заметно презрителен и  подчерк-
нуто любезен, но от этой холодной любезности веяло чем-то грозным.
   - Что будем заказывать? - повторил свой вопрос Черный Князь.
   - Да я бы, барин, коньяку не прочь выпить, - осторожно сказал Гришка.
Сказал он это как-то робко, как бы прося позволения. Все его обычное на-
хальство куда-то улетучилось, словно он чувствовал, что с этим человеком
в черном лучше держать себя смирно, дабы шея была цела.
   - А закусить не желаешь?
   - Селедку люблю.
   Путятин подавил улыбку. Он сомневался, удобно ли будет здесь  сделать
столь странный заказ. Впрочем, удобно ли было вообще  заявиться  сюда  с
этим пугалом, от которого нестерпимо воняло потом  и  еще  чем-то,  типа
дерьма!
   - Коньяк селедкой не закусывают, - все же заметил князь.
   - А царь-батюшка закусывает, - ответствовал Распутин.
   - Он просто редко бывает в свете, - сказал Путятин, вторично  подавив
улыбку.
   Воцарилось молчание. Распутину не хотелось отказываться  от  селедки,
но он боялся потерять коньяк. Князь просто выжидал, как бы  "выдерживая"
в собеседнике свою последнюю фразу. Наконец, Распутин сдался.
   - Ну давайте, барин, просто коньяку, без закуски, с кофеем!
   Путятин заказал штофик мадеры, кофе и бисквиты с баварским кремом.
   - Расскажите же мне, любезный Григорий Ефимович, как император  дошел
до такой жизни, что нигде уже не бывает, коньяк  селедкой  закусывает  и
даже, как я слышал, портвейн пивом запивает. Он, право, никогда особо не
блистал, ему от природы не хватает tournure, но превратить себя в полно-
го отшельника!..
   Распутин молчал. Рюмка мадеры не прояснила мозгов "любезному" Гри-го-
рию Ефимовичу; он плохо понимал, о чем говорил князь.
   - Что же вы молчите? - вопросил Астролог с ледяным презрением. - Это,
право, невежливо, почтеннейший старец, или как там вас эти дураки  вели-
чают?
   - А что говорить-то? - пролепетал вконец перепуганный Распутин.
   - Объясни мне, к примеру, по какой причине царь в городе  совсем  пе-
рестал показываться.
   - Так ведь революция, барин! - ответил Распутин. - Пристрелят как те-
терку. Лихих людей много в городе развелось.
   - А ты их видел?
   - Кого?
   - Лихих людей.
   - Да их полно! - воскликнул Гришка как-то даже удивленно. - Я в каба-
ках постоянно небожеские разговоры слышу.
   - Это какие ж такие небожеские разговоры ты слышишь?
   - А какие тебе, барин, нужны?
   - Не доводилось ли тебе слышать, как замышляют убить императора, нап-
ример?
   - Бывало, - ответил Распутин, - и не раз.
   - И ты видел этих людей?
   - Как вас сейчас.
   - А теперь слушай меня внимательно, Григорий Ефимович, - строго  при-
казал князь. - Если еще раз увидишь подобных людей, войди с ними в  сго-
вор, приведи к ним царя и предоставь этим людям сделать  свое  дело.  Ты
меня понял?
   Гришка перепугался не на шутку. Ему вдруг даже приспичило посрать,  и
он приподнялся со своего стула.
   - Сидеть! - приказал князь. - При регентстве о тебе позаботятся...
   - При чем? - не понял Распутин.
   - При новом правлении.
   - А кто будет править?
   - Это не твоего ума дело, - отказался объяснять князь. - Скажу  лишь,
что тебе тогда будет тепло и сытно, а вот если ты  меня  посмеешь  ослу-
шаться...
   Князь