встал, перегнулся через стол и, приподняв  Гришку  за  шиворот,
тихо и грозно произнес:
   - Шкуру спущу, коли ослушаешься.
   После недолгого молчания, в ходе которого Гришка сидел сгорбившись  и
понурившись, а князь наблюдал за ним с нескрываемым презрением, Распутин
спросил:
   - Но как же я приведу царя к этим людям?
   - Придумаешь что-нибудь сам! - безаппеляционно отрезал князь.  -  Ты,
по-моему, вполне достаточный для этого негодяй.
   Распутину все же очень хотелось  узнать,  какие,  конкретно,  милости
ожидают его, если царь будет убит с его помощью, но он  боялся  задавать
князю подобные вопросы.
   Угадав мысли этого подонка, Астролог жестко приказал:
   - А теперь следуй за мной! Увидишь, какая участь тебя  ожидает,  если
ты ослушаешься или, чего доброго, проболтаешься.
   Они вышли на улицу, не допив мадеру и даже не притронувшись к бискви-
там. Очутившись на Невском, Распутин почувствовал себя несколько свобод-
нее, но ненадолго.
   Их уже ждал автомобиль, при виде которого  несчастному  Гришке  вновь
стало дурно. За рулем сидел мощный головорез в сером пальто.  Князь  сел
на заднее сиденье и жестом приказал Распутину сесть рядом.
   Они быстро достигли Сенной, пересекли ее и остановились где-то в  са-
мом начале Забалканского проспекта. Это  был  далеко  не  самый  фешене-
бельный район Петербурга, фонари здесь стояли редко, и  весьма  встрево-
женный Распутин мало что мог разглядеть вокруг себя.
   "Головорез" остался сидеть в машине, а князь подвел Гришку к  низкому
окну в первом этаже смутно различавшегося в темноте высокого здания.  По
приказу князя Распутин робко заглянул вовнутрь.
   Он увидел довольно большую, тускло освещенную комнату, посреди  кото-
рой стоял внушительный агрегат, представлявший из себя огромный котел  с
множеством подсоединенных к нему мудреных приборов. Это  был  самогонный
аппарат ультрасовременной конструкции с электрическим  приводом.  Гришке
прежде не доводилось видеть столь серьезного оборудования, поэтому он аж
застонал, когда князь с ледяным спокойствием произнес:
   - Я надеюсь, что вы проявите благоразумие, почтеннейший Григорий Ефи-
мович, и нам не придется сварить вас в этом котле.
   - Нет, нет, - пролепетал "почтеннейший" Григорий Ефимович.
   - Нам бы тоже этого очень не хотелось, - сказал Путятин.
   Распутин, как завороженный продолжал смотреть в окно. Вдоль всех стен
этой ужасной комнаты прямо на полу в различных позах валялись  мужики  с
обалдевшими рожами и дымящимися трубками в зубах. Как слабонервный чело-
век, начитавшись перед сном страшных сказок, порой боится  посреди  ночи
сходить в уборную, точно также Гришка теперь с паническим ужасом  взирал
на этих обыкновенных и, вероятно, даже безобидных курильщиков опиума.
   Но и это было еще не самое страшное.
   Рядом с ужасным котлом стоял высокий, грубо сколоченный стол, за  ко-
торым, друг против друга, сидели два атлетически  сложенных  человека  -
негр и еврей. Между ними наблюдалось несомненное  внешнее  сходство.  Их
можно было бы принять за братьев, если бы не различный цвет кожи. В этом
не было ничего невероятного: евреи и  африканцы  нередко  бывают  похожи
друг на друга чертами лица, однако в глазах Распутина  внешнее  сходство
атлетов добавляло мистики в эту, и без того драматическую, ситуацию.
   Внезапно, эти два человека почти одновременно взглянули на окно, и  у
бедного Гришки душа ушла в пятки. Однако, спустя мгновенье, негр и еврей
вновь склонились над столом. Они поочередно поставили  свои  подписи  на
большом куске пергамента и обменялись дружеским рукопожатием.
   - Попутно, - прокомментировал Черный Князь, - мы присутствуем при ис-
торическом моменте заключения секретного соглашения между масонской  ло-
жей и черной сектой воду.
   Пожав друг другу руки, негр и еврей вновь взглянули на окно, и, к не-
описуемому ужасу Гришки, устремились вон из комнаты. Через несколько се-
кунд они уже были на улице. Масон  железной  рукой  схватил  несчастного
Гришку за шиворот и громовым голосом вопросил:
   - Этот!?
   - Да, это он, - спокойно ответил князь. - Но он согласен  работать  с
нами.
   - Гм, - недоверчиво покачал головой масон, с явным сожалением  выпус-
кая свою жертву.
   Это уже было слишком. Распутин медленно осел  на  тротуар  и  потерял
сознание прямо посреди ночного Забалканского проспекта.

   x x x

   В тот же час, когда масон и воду напугали до полусмерти раба  божьего
Григория Ефимовича, два других безбожника располагались поудобнее в сво-
ей гостиной в "Сан-Ремо", чтобы мирно посидеть,  попить  пива,  покурить
как следует, да поговорить "за жизнь".
   Ульянов энергично постучал головой сухой стерляди  об  угол  стола  и
принялся разделывать рыбу, а Бени тем временем чистил крутые яйца, пред-
варительно ударяя их тупой стороной об собственный лоб.  Очищенные  яйца
он разрезал пополам и смазывал плоскую сторону добрым слоем черной икры.
   - Да, бля! - тяжело вздохнул Ульянов, покончив с рыбой и наливая себе
и Бени по стакану пива. - События в Москве принимают крутой оборот.
   Ульянов хорошенько отхлебнул из своего стакана, закурил  и  развернул
свежий номер популярной в те годы газеты "Новое время".
   - Я все-таки не понимаю, почему бы не попытаться убить царя? -  отоз-
вался итальянец.
   - Бени, тебе не следует разбивать вареные яйца себе об  лоб,  -  нес-
колько даже раздраженно сказал Ульянов. - Это сильно сказывается на тво-
их умственных способностях.
   - Почему? - спросил Бени. От него требовалось  известное  напряжение,
чтобы понимать русскую речь, и, как следствие этого, он не  обижался  на
подобные шутки.
   - Ты видел, как я был занят в редакции последнее время. Нет, чтоб по-
мочь, а ты рассуждаешь о всякой ерунде.
   Это была правда. В последние три недели Ульянов  возглавлял  редакцию
легальной большевистской газеты "Новая жизнь", почти ежедневно работал в
редакции, много бывал в типографии "Народная польза", где печаталась га-
зета. Немалого внимания требовала к себе и Александра Коллонтай. Ульянов
буквально разрывался. Правда  3  декабря,  то  есть  как  раз  накануне,
вследствие усиления репрессий со стороны правительства  газету  пришлось
закрыть. Событие это - само по себе печальное - имело  ту  положительную
сторону, что выкраивало Ульянову уйму свободного времени.
   Подумав об этом и вспомнив Аликс, Ульянов сказал:
   - Чует мое сердце, Бени, что мы весело проведем предстоящие  рождест-
венские каникулы! Надо бы мне отписать сестре в Саблино и сплавить  туда
на праздники мою бабулю.
   - А у меня нет никаких предчувствий, г-н Ульянов, -  печально  сказал
Бени. - Раз вы не разрешаете мне покушаться на царя, я думаю  уехать  на
Рождество в Неаполь.
   Любовные дела Бени решительно не ладились. Анжелика  никак  не  могла
простить ему, что он не еврей, а какой-то там итальяшка. Она  даже  кон-
сультировалась на эту тему с Львом Абрамовичем, но тот,  разумеется,  не
облегчил положение Бени. Было от чего прийти в отчаяние!
   - Да не запрещаю я тебе ни на кого покушаться! - отозвался Ульянов. -
Только меня в это дело не вмешивай.
   Какое-то время приятели молча пили пиво, причем Ульянов усиленно  на-
легал на рыбу. Стерлядь от Елисеева и впрямь заслуживала к себе  всячес-
кого уважения: аппетитного красноватого цвета, в меру соленая, да и  за-
сушенная не чрезмерно.
   Однако макаронник Бени не очень хорошо разбирался  в  "пивной"  рыбе.
Его в эти минуты занимало другое. Он недоумевал. По его  мнению,  Россия
находилась на пороге перехода к конституционной монархии,  и  лишь  лич-
ность Николая II являлась тому препятствием. Молодой итальянец не считал
возможным даже сравнивать бессмысленные, "детские"  покушения  на  Алек-
сандра II c замышляемым им сегодня "революционным"  убийством  нынешнего
императора. Бени казалось странным, что Ульянов  как-будто  не  понимает
этого. В создавшейся обстановке Бени считал уничтожение царя  политичес-
ким убийством, а отнюдь  не  террористическим  актом;  в  то  время  как
Ульянов не видел разницы между этими двумя понятиями. Бени казалось, что
в условиях неизбежно наступающей демократии  социалисты  смогут  успешно
бороться за власть парламентским путем.  Ульянов,  в  свою  очередь,  не
признавал никакой другой демократии, кроме социалистической.
   Вопреки мнению многих  авторитетов,  логически  опровергнуть  понятие
"социалистическая демократия" едва ли возможно. Дело в том, что при  лю-
бой форме демократии исходно задаются некоторые постулаты,  и  только  в
рамках, ограниченных этими постулатами, осуществляется демократия. Тезис
этот совершенно очевиден, этим демократия и отличается от анархии.
   При социалистической демократии исходные постулаты провозглашают  не-
допустимость частной  собственности  на  средства  производства  и  гла-
венствующую роль коммунистической идеологии. При этом, само собой  разу-
меется, верхам абсолютно начхать на мнение инакомыслящих, равно как и на
сторонников свободного предпринимательства. Но ведь и создателям  амери-
канского "Билля о правах" было наплевать на людей с другим цветом  кожи!
Тоже самое масонство, только другой принцип разделения на своих и чужих!
   Впрочем, мы отвлеклись, читатель. Вернемся к нашим баранам.
   В тот момент, когда Крупская погасила свет в спальне,  когда  Ульянов
откупоривал себе пятую бутылку пива, а Бени размышлял о поездке  в  Неа-
поль; в тот самый момент раздался звонок, и в гостиную вошли два  незва-
ных и подвыпивших гостя.
   Одним из них был уже знакомый читателю Леха Горький. Он был в наглухо
застегнутой темносиней куртке со стоячим воротником и солдафонских  брю-
ках, заправленных в голенища высоких сапог. Леха, вообще, почему-то  лю-
бил на пьянки одеваться по военному. Может быть, поэтому Ульянову всегда
казалось, что именно поддатому Лехе  свойственна  военная  выправка.  За
спиной у писателя висел добротный охотничий рюкзак, судя по виду  плотно
упакованный.
   Второй гость был высокий, статный и очень красивый  человек.  Дорогой
костюм ловко сидел на его ладной фигуре. У него было  открытое,  веселое
лицо и какая-то особенная, щедрая улыбка. А когда он заговорил...  Гово-
рил он вроде бы негромко, но его красивый богатый голос будто бы  запол-
нял всю гостиную.
   - Володя, сто лет тебя не видел! -  обрадовался  он  и  крепко  пожал
Ульянову руку. - Как только Леша рассказал мне, что ты вернулся, я  пер-
вым делом подумал, что по этому поводу совершенно необходимо осушить па-
ру бутылочек пшеничной!..
   - Здравствуй, Федор! - сердечно сказал Ульянов. - Очень рад тебя  ви-
деть. - Познакомься с моим юным другом. В  силу  твоей  профессии,  тебе
должно быть всегда приятно встретить итальянца.
   - Бенито Мусолини, - представился юный социалист.
   - Шаляпин.
   Бени невольно вытянул руки по  швам.  При  всем  желании  он  не  мог
скрыть, как лестно для него знакомство с великим русским басом. От изум-
ления он даже раскрыл рот и высунул  язык,  цвет  которого  явно  свиде-
тельствовал о том, что в последнее время  его  обладатель  злоупотреблял
спиртными напитками.
   Тем временем Леха снял с плеч рюкзак и извлек из него четыре  бутылки
водки, кое-какую деликатесную закусь, и огромную пластмассовую колбу  со
своим излюбленным салатом. Шаляпин, как истый  гурман,  терпеть  не  мог
этот Лехин салат (зеленые маринованные томаты, соленые огурцы,  репчатый
лук, подсолнечное масло) и называл его "хмыреватым". Леха же был сам  не
свой без этого салата и всегда уплетал его с таким аппетитом,  что,  как
правило, заражал своим настроением сотрапезников, и  когда  под  занавес
маститый литератор черпал ложкой заправку из опустевшей миски, его собу-
тыльники обычно не без грусти взирали на это  и  думали  про  себя,  что
"хмыреватый" салат и впрямь совсем неплохая закуска. Впрочем, за  столом
на Леху вообще всегда было приятно смотреть: он и ел с аппетитом (и  от-
нюдь не только свой салат), и пил смачно,  и  курил  как-то  по-особому,
жадно и длительно затягиваясь.
   Шаляпина отличало другое, столь же ценное для застолья,  качество.  В
случае надобности он мог собственноручно быстро и профессионально серви-
ровать стол. Именно это его свойство сейчас пришлось  как  нельзя  более
кстати. Слегка поморщившись, Федор отставил пока в сторону колбу с "хмы-
реватым" салатом, попросил Ульянова достать хороший  посудный  сервиз  и
приличествующую случаю скатерть, вымыл руки и принялся за дело.
   Пока Федор занимался серьезным делом, Леха  морочил  голову  Бени  со
своим романом "Мать", а Ульянов вновь углубился в газету. Он уже три дня
не имел никаких известий от московских товарищей и сейчас тщетно силился
понять что-нибудь по газете. Разумеется, в столь острой ситуации освеще-
ние событий "Новым временем" оставляло желать много лучшего. Любая эпоха
порождает своих познеров и боровиков...
   Федору Шаляпину потребовалось немногим более получаса чтобы в очеред-
ной раз доказать, что не будь он великий русский бас, из него  на  худой
конец получился бы отменный повар. В центре стола, покрытого теперь  бе-
лоснежной скатертью, стояла богатая фарфоровая ваза, наполненная пресло-
вутым хмыреватым салатом, а вокруг  -  разнообразнейшие  закуски:  икра,
паштет, сыр, колбасы, копченый окорок, рыба и  вышеупомянутая  пшеничная
водка в двух превосходных хрустальных графинах.  На  другом  столике,  в
стороне, накрытом зеленой скатертью кипел хорошенький медный самоварчик,
чайный прибор блистал серебром и фарфором, а в трех изящных  хрустальных
вазочках лежали конфеты, мармелад и пастила - все от Елисеева, очень до-
рогое и хорошее.
   - Господа, прошу садиться! - пригласил всех за стол Шаляпин.
   Леха тут же налил всем водки, наложил себе на тарелку салата, намазал
горчицей горбушку ржаного хлеба, положил сверху кусок киевской колбасы и
приподнял свою рюмку, явно намереваясь произнести один из своих знамени-
тых тостов, от которых у Крупской вяли уши.
   - Расскажи нам, Володя, - опередил Леху Шаляпин, - как  ты  дошел  до
такой жизни. Да, пожалуйста, поторопись начать, а то, я вижу,  Леша  уже
собирается сказать какую-то пошлость.
   - Выпьем за Россию, друзья мои! - предложил Ульянов.
   - Выпить, конечно, можно, - сказал Федор и сразу выпил. - Только  вот
можно ли назвать тебя, Володя, другом России?  Вам  не  кажется,  госпо-
да-социалисты, что вы несколько передергиваете? Ведь исторические приме-
ры наглядно демонстрируют нам, что революция  представляет  собой,  если
можно так выразится, кровавую рулетку.
   - Я  с  тобой  полностью  согласен,  -  несколько  неожиданно  сказал
Ульянов.
   - Тогда я тебя не понимаю, - удивился Шаляпин.
   - Видишь ли, Федор, - начал свои объяснения Ульянов. -  Ты  считаешь,
что мы, большевики, агитируем за революцию. Отчасти ты прав,  но  только
отчасти. На самом деле мы не столько  агитируем  за  революцию,  сколько
создаем теорию революции. Агитировать за революцию практически  бессмыс-
ленно, потому что революция неизбежно свершится тогда  и  только  тогда,
когда в стране создастся революционная ситуация. Если, например,  в  ка-
кой-нибудь Дании революционной ситуацией и не пахнет, то там любой  обы-
ватель с иронией воспримет и какую-то ни было революционную агитацию. Но
теорию революции создать абсолютно необходимо! Вот ты только что сказал,
что революция представляет собой кровавую рулетку, и я с тобой согласил-
ся. Однако такое положение вещей можно и нужно изменить! Любая революция
всегда будет кровавой, но "рулеткой" она может и не быть.  Для  этого  и
необходима серьезная и основательная революционная теория. Таким образом
можно утверждать, что революция свершится независимо от  нас,  большеви-
ков, но от нас зависит, чтобы революция, свершившись, победила, и от нас
зависит, чтобы революция, победив, себя впоследствии оправдала.
   - Может ты и прав, - произнес Шаляпин с видом умного человека,  кото-
рый во всем этом неплохо разбирается, но для которого все это  не  столь
уж важно. - Хотя если согласиться с тобой по части твоих  рассуждений  о
революционной обстановке, то приходишь к выводу, что главным  революцио-
нером на сегодняшний день является наш государь-император.
   - Во всяком случае можно утверждать, что  его  политика  способствует
нарастанию революционного движения, - сказал Ульянов.
   - А следовательно созданию в стране революционной обстановки! -  зак-
лючил Шаляпин. - Впрочем, я конечно понимаю, что революция в России  все
равно неизбежна.
   - Из тебя, Федор, вышел бы отличный марксист.
   - Спасибо, бог миловал. А как, кстати, поживает другой "видный" марк-
сист - твой друг Лева?
   - Бронштейн?
   - Я не помню его фамилию. Помню, что еврей.
   - Бронштейн... Лева очень способный революционер, но к  сожалению  он
слишком много бухает. Он постоянно пропадает в одном жутком  притоне  на
Забалканском.
   - Знаю я это место! - воскликнул Федор и добавил шутливым тоном: -  в
тяжелых условиях, под гнетом самодержавия порой необходимо расслабиться,
выпить чего-нибудь крепенького, покурить  опиума.  Знаю  я  эти  больше-
вистские привычки!
   - Ну ты хоть не откажешься выпить за свержение  режима?  -  предложил
Ульянов свой любимый тост.
   - Я отказываюсь пить за свержение чего бы то ни было, - сказал  Федор
несколько даже высокопарно. - Предпочитаю мирные тосты. Давайте, ребята,
лучше выпьем за молодость! - он повернулся к Бени. - Наша молодость  уже
позади, мой юный друг, а вы только входите в лучшую пору своей жизни.  Я
пью за вашу молодость, Бенито! Не тратьте время  на  политику  и  прочую
ерунду. Пейте пиво, танцуйте, охотьтесь и помните, что самое вкусное пи-
во - это водка, а самая приятная охота - это охота за женщинами!
   - Только эту охоту не следует чрезмерно затягивать,  -  вставил  свое
мнение опытный Ульянов. - Стакан и в рот!
   - Кстати, Вовчик! - оживился Леха. - Я давно слышу от тебя это  выра-
жение, а все не могу понять: как правильно - "стакан и  в  рот"  или  "в
стакан и в рот"?
   - Можно и так, и так! - ответил Ульянов.
   - Пошляки! - махнул рукой Федор и, подняв свою  рюмку,  повернулся  к
Бени. - За вас, мой юный друг!
   Бени поблагодарил, все выпили, а затем Леха сказал:
   - Раз уж коснулись охоты: Вовчик, ты, помнится, грозился пойти с нами
на лося.
   - Пошли, - пьяно кивнул головой Ульянов. - Только мне не следовало бы
показываться сейчас в Саблино. Я собираюсь отписать  сестре  и  сплавить
туда на праздники мою бабулю. В связи с этим, мне не хотелось бы  сейчас
видеться с сестрой. Начнутся вопросы: почему я не приезжаю сам и так да-
лее. Нет ли у вас с Пятницей другого местечка на примете?
   - Есть! - сказал Леха. - Поедем в Бернгардовку.  Это  по  Финляндской
дороге.
   - Да хоть по Турецкой! - воскликнул Ульянов и, потирая руки от прият-
ных предвкушений, обратился к Федору: - Ты тоже поедешь?
   - Да я бы пожалуй съездил, но...
   - Никаких "но"! - категорически заявил Ульянов. - Затаримся как  сле-
дует, дернем, а после такого жару зададим бернгардовским лосям, что  нас
там вовек не забудут!.. Я кстати знаю это место; там  неподалеку  старая
усадьба Оленина.
   - Совершенно верно, - подтвердил Горький.
   - Да-да, теперь и я припоминаю, - сказал Федор. - Я бы с удовольстви-
ем, ребята, но я в ближайшие дни сильно загружен. Вот если  бы  недельки
через две-три!
   - Идет! - согласился Ульянов. - Будет настоящая зимняя охота!  Значит
решено! Разгружайся со своими делами, Федор, и махнем в Бернгардовку  на
лося... Нам предстоит такой кайф, Бени, а ты собираешься удрать  в  свой
сраный Неаполь.
   - Если вы хотите уехать из этой  страны,  молодой  человек,  -  очень
серьезно сказал Шаляпин, - я вполне одобряю ваше решение. Володька очень
хорош в своих теориях, но, между нами говоря, я не  хотел  бы  принимать
личное участие в практическом осуществлении этих теорий.
   - Но мы стоим за справедливость! - пламенно воскликнул Бени.
   - За справедливость!