видом
знатока. - Мне говорили, что жать пшеницу было бы потруднее.
   Это замечание, с точки зрения адмирала, было жутко неуместным. В Италии
его юных дней, до  мрачного  вторжения  французов,  десятки  тысяч  хорошо
оплачиваемых наемников  могли  сражаться  весь  долгий  день,  отделавшись
горсткой убитых с обеих сторон. Разногласия тем не менее улаживались, но с
гораздо меньшими потерями.
   - Это и есть тот "Корншир", который столь  часто  отпадает  от  державы
короля Генриха? - спросил он.
   Де Пуэбла кивнул.
   - Вместе с Поуисом, Элметом  и  Камбрией  и  прочими  давно  опочившими
областями.
   - Такими, о которых мы и не слыхали, - расхохотался Добени. - Армию  мы
потеряли в Норфолке... возле какого-то Вурдалачья, как нам стало известно.
Оттуда еще не вернулось  ни  одного  мужика,  и  никто  не  придет;  я  не
удивлюсь, если уже всех сожрали!
   - Я никогда не слышал, чтобы у кельтов была склонность к  каннибализму,
-  сказал  де  Пуэбла,  явно  переворошив  в  голове  внушительный   объем
информации. - Некогда у них был культ отрубленной головы, это так, но...
   - Да заткнись ты, сутенер иберийский! - рявкнул  Добени,  и  де  Пуэбла
послушно умолк.
   - Похоже, что клочки этого  места,  -  обратился  барон  к  Солово,  до
предела напрягая свое терпение, - то  и  дело  исчезают  и  выныривают  из
глубин нашей кровавой истории.  Посылая  разъездного  судью  или  сборщика
налогов, никогда не знаешь  заранее,  не  нарвется  ли  он  на  "Свободный
Кернов" или "Восставший Элмет".  Тогда  наши  люди  либо  исчезают,  чтобы
никогда не обнаружиться, - у местных гораздо больше  уверенности,  чем  им
положено, -  либо  получают  в  спину  стрелу  в  ярд  длиной  с  шипастым
наконечником. - Он умолк, чтобы сделать еще один  бодрящий  глоток.  -  _А
потом_, сразу же, иногда буквально через несколько часов, все уже  тихо  и
спокойно; мирные  обитатели  не  понимают,  какую  дьявольщину  ты  у  них
выпытываешь, пользуясь раскаленным железом или нет. И ты не  имеешь  право
немедля наказывать невинных (то есть можно,  конечно,  но  его  величество
запрещает), иначе готово восстание и без веской причины.
   - Как  интересно,  -  рассудил  Солово,  думая  о  том,  что  примерным
равенством обоих позиций все поля битв напоминают друг друга.
   - В самом деле, - согласился  де  Пуэбла,  подпрыгивая  в  седле  своей
вьючной лошади с явным интеллектуальным волнением. - Если бы не  срочность
нашей проблемы и не требования максимальной секретности, как  хотелось  бы
мне глянуть на иные миры!
   Тут в первый и последний раз адмирал Солово и Добени  переглянулись,  и
их ледяные взгляды приморозили язык де Пуэбла к небу. Солово мог  простить
испанцу его энтузиазм и буржуазное происхождение:  докторские  степени  по
гражданскому и общему праву  требовали  уважения  (и  осторожности).  Даже
запаздывание жалованья  из  Испании  и,  как  следствие,  обнищание  могли
вызвать симпатию. Все знали, что в Лондоне де Пуэбла  вынужден  обходиться
постоялым двором, а  время  его  визитов  ко  двору  определялось  простым
желанием поесть.
   Всего  этого  было  достаточно,  чтобы  король  Генрих,  будучи   сухим
человеком,  привязался  к  невысокому  испанцу  -  на  деле  их  связывала
неподдельная дружба... по королевским  меркам.  Но  это  не  относилось  к
адмиралу Солово или Добени. Для барона де  Пуэбла  оставался  иноземцем...
хватит и этого. Адмирал же при всех своих стоических принципах не принимал
обращения  испанца  в  христианство.  Если  уж  тебе  дарована  привилегия
родиться среди иудеев, знай: жизнь будет трудной, терпи  и  не  отходи  от
орудий. Гуманистические идеи - последний крик моды в определенных кругах в
те времена (и потом) - не играли значительной роли в жизни адмирала.
   - Ну как? - осведомился  Добени  со  скукой  в  голосе.  -  Не  на  что
смотреть, так ведь? Всех мертвяков и отрубленные куски  давно  собрали,  а
местные работяги стащили все что могли. Что-нибудь выяснили?
   - Нет, - ответил Солово без интонации.
   - Вот если бы вы видели битву, - снасмешничал барон.
   - К несчастью, я  был  занят  другими  делами,  -  проговорил  адмирал,
отдаваясь свободной беседе. - В тот день был  убит  Хуан  Борджиа,  герцог
Гандийский.
   - Не брат ли  Чезаре?  -  прошептал  де  Пуэбла,  словно  бы  "чудовище
Романьи" мог их подслушать.
   - Он самый. Отец их обоих, его святейшество папа Александр, потребовал,
чтобы я расследовал обстоятельства убийства, и посему...
   -  Да-да-да,  -  перебил  его  Добени,  одновременно   долгим   глотком
приложившийся к фляжке. - Я прекрасно понимаю, почему вы не могли  почтить
мою  битву  своим  присутствием.  И  я  бы  хотел,  чтобы  вы  свели  свое
многословие к минимуму... в особенности в отношении принцев.
   - Прошу прощения, - ответил Солово самым неискренним образом.
   -  Поймите,  нам  нечего  прятать,  -  добавил  Добени,  оказавшийся  в
состоянии более чем легкого головокружения. - Просто мы  не  хотим,  чтобы
дурной глаз мог упасть на два главных самоцвета в нашей короне.
   - Ах да, это вы про Артура и Генри, - улыбнулся де  Пуэбла,  благородно
помогая барону выбраться из сыпучего песка, в который он угодил  по  своей
оплошности. Понимая это сам, Добени притих. - Две превосходные перспективы
для всей английской нации: есть на кого поглядеть и пожелать долгой жизни.
Больно даже думать, что им может быть причинен какой-то ущерб.
   - Бесспорно, - сказал Солово со всей серьезностью.
   - Они-то шумят возле  одного,  -  загорланил  Добени,  -  возле  принца
Уэльского, лорда Марча [область, пограничная  между  Англией  и  Уэльсом].
Завел себе свой маленький двор и еще имя дали, чтобы все бритты притихли в
ожидании. А вот спросите _меня_... так я скажу; в его руке  скорее  сыщешь
книгу, чем меч. Или что-нибудь округлое и более интересное.
   - Это вы про конский круп, без сомнения, - прокомментировал де Пуэбла.
   - Именно! - расхохотался барон. - Высокий и серьезный,  вон  он  какой.
Рыцарство ему нравится... ха!  А  мне  по  вкусу  принц  Генри.  Настоящий
маленький англичанин: щеки розовые, крепкий парнишка,  и  никаких  тебе  в
голове кельтов. Он их ненавидит.
   Добени с грустью установил, что фляжка  его  опустела,  и,  как  велось
среди грубой, как угленосы, знати этой земли, Солово  уже  успел  отметить
эту природную способность - трезвость возвратилась к барону  с  первым  же
словом.
   - Конечно, все в руках Господних. А мы увидим то, что должны увидеть.
   И увидев, как  только  они  повернули,  Лондон  в  каком-то  необычайно
преобразившемся облике, они застыли на месте.
   - Ни хрена себе, - вполне спокойно  проговорил  Добени,  -  я  туда  не
поеду. Где наш Лондон?
   Де Пуэбла не отвечал, целиком  отдавшись  фиксации  зрелища  в  памяти,
чтобы утешаться им в печальной старости, до которой он рассчитывал дожить.
   - Лондон по-прежнему там, - промолвил Солово, махнув черной перчаткой в
сторону преображенной метрополии,  -  но  существующий  уже  не  под  этим
именем, как я подозреваю. Как ваше мнение, посол?
   Де Пуэбла закачал головой из стороны в сторону -  очаровательная  смесь
иберийского и еврейского жестов.
   - Я не говорю на британских языках, адмирал. Должно быть, это  Лондрес?
Или, может, Лондиний?
   Солово отметил, что сэр Джайлс Добени потерял дар речи (однако  бедняга
только что потерял свой стольный град), и повернулся к нему с  улыбкой  на
устах. - Действительно, какое-то иностранное словцо, - согласился он с  де
Пуэбла.


   - Такое не могло долго продолжаться, - проговорил де Пуэбла, когда  они
бежали мелкой рысью. - Но я в высшей степени рад, что видел это.
   - Говори за себя самого, гишпанец! - буркнул Добени. - Я  люблю,  когда
отрубленные мной головы находятся на должном месте - на земле после  битвы
или украшают пики по приказу короля... но чтоб болтаться  на  цепях  вдоль
всей городской стены, прикрытые колоколами! Ничего себе радушный видок, а?
   - Я бы сказал, поучительный, - предложил адмирал  Солово,  с  кротостью
принимая предложенную интонацию.
   - Это уж точно, - ответил Добени с  горьким  смешком.  -  Подобно  всем
идолам и символам - изгибы да завитушки, - ни одной тебе  прямой  линии  и
простого рисунка... меня едва не стошнило. Короче, сказано предельно ясно:
_Саксонцам вход воспрещен_! Хвала Господу, что этот видок рассеялся!
   - Именно так, -  согласился  Солово  (хотя  его  безразличие  не  имело
границ). - И никто из тех, кого  мы  расспрашивали  по  пути,  не  заметил
собственного быстрого превращения. Следует лишь удивляться, какая  причуда
судьбы позволила нам увидеть то, что могло быть...
   - Гм, гм! - отрезал барон.
   - Или только еще _может случиться_, - невозмутимо продолжил адмирал.
   - Довольно! - Добени рубанул воздух металлической рукавицей. - Этого не
будет... даже не думайте. Вы слыхали слова его  величества:  "_Разберитесь
там_". Ну вот и разбирайтесь. За этим мы  здесь  и  оказались,  так  ведь?
Иначе разве я позволил бы таскать меня по этим Богом забытым задворкам?
   - Действительно, зачем? - вежливо ответил Солово. - Не спорю, Корншир -
место  непозволительно  мрачное  и  пустынное...  Зачем,  интересно,  люди
стремятся жить среди подобных крайностей, допущенных природой?
   - Привычка, должно быть? - предложил де Пуэбла,  старавшийся  держаться
любезно.
   - Есть такая сила, - согласился адмирал. - И я приношу вам  обоим  свои
извинения за то, что увлек вас к самым пределам мира.  Просто  я  каким-то
образом ощущаю, что мы преследуем шаловливый мираж уже у его логова!
   - Хорошо! - вздохнул Добени. - Убивайте его - и готово!
   - Если бы это было так просто,  -  пробормотал  Солово,  воспитанный  в
традициях более  древней  культуры,  полагавшей  убийство  только  началом
политики.
   Маленький отряд, высланный с самым курьезным из поручений,  должен  был
торопиться.  Каждый  день  приносил  новую  депешу  от   короля   Генриха,
подгонявшего их известиями о новых бесчинствах. Север терзали налетчики; в
Свободном  Суррее  (_Libertas  Suth-rege_,  если  угодно!),  где   у   его
величества  были  поместья,  обнаружилась  наглая  прокламация.  Кельтская
фантазия и изобретательность Генриха быстро истощались теми  объяснениями,
которые ему приходилось стряпать.  В  письмах  попадались  грязные  намеки
относительно стоимости услуг Солово и полновесности королевских сундуков.
   Но адмирал не торопился.
   - У нас нет времени на спешку, - не без важности объяснял он в ответном
письме королю, тем самым испортив  пир  и  послужив  причиной  королевской
головной боли.  К  существенному,  хотя  и  не  высказанному  недовольству
Генриха, Солово методически выписывал зигзаги, следуя за своей  мыслью  по
переменчивой карте варварской Англии: предавался раздумьям в Сент-Олбансе,
рассматривая пустырь там,  где  должен  был  находиться  Уинчестер,  видел
возрождение обоих думнонитов [обитателей  преисподней  (валлийск.);  думно
("нижний мир")  аналогично  русскому  дно]  перед  вратами  Сайренсестера.
Каждый раз он со своим отрядом, включая эскорт солдат,  появлялся  на  миг
позже, чтобы самим испытать этот "сдвиг". Однако  от  столь  тонкого  ума,
каким был одарен адмирал, трудно было скрыть,  что  каждая  новая  встреча
происходит  все  ближе  и  ближе  и  что  шаг  за  шагом  они  неотвратимо
устремляются на запад. Способный понимать даже пауков, он узнавал  паутину
с первого взгляда.
   Кельтский край, Корнуолл, казался неплохим местом, в  достаточной  мере
удаленным от центра, с которого нужно было сорвать  паутину  и  поглядеть,
что из-под нее тянулось  к  добыче.  По  чисто  эстетическим  соображениям
адмиралу приходилось соглашаться со своими  спутниками,  но  у  него  были
некоторые идеи.
   - Ну, возьмем, например, этот остров, - проговорил Добени, указывая  на
гору Святого Майкла за проливом. - На что он годен? На этой  земле  ничего
хорошего не растет, а укрепления устарели лет  на  пятьдесят  -  даже  для
Шотландии! (Последнее слово вышло  с  особенным  ядом.)  И  как  в...  как
звалось местечко, через которое мы проехали?
   - Лудгван, - заторопился де Пуэбла, опасаясь порожденных бренди вспышек
раздражительности барона.
   - И как в... этой деревне, если ее можно удостоить подобного титула,  -
пробулькал Добени. - Короче говоря, мне  приходилось  рушить  куда  лучшие
дома, чем у них. Нечего  удивляться,  что  в  девяносто  седьмом  бедолаги
полезли в Англию... чтобы хоть посмотреть, как люди живут. И еще...
   Дуновение бриза с  залива  теребило  модную  стрижку  -  под  горшок  -
адмирала, он же тем временем выключил голосовые частоты, чтобы  расслышать
более тонкий шепот - как внутри себя, так и снаружи.
   На ныне затонувшей дороге к горе отчетливо виднелись два молодых принца
- более вещественные,  хотя  и  не  по-земному  спокойные...  как  никогда
прежде. На таком расстоянии могли ошибиться  даже  обученные  морем  глаза
Солово, но он не сомневался: они улыбались ему, как и раньше. Вода омывала
их ноги не так, как ей это положено,  ветер  не  шевелил  золотых  кудрей.
Простое дополнение к пейзажу ради удобства адмирала - они глядели  на  его
словно из спичек составленную фигурку, и он отвечал им таким же взглядом.
   - Вы что-то увидели, адмирал? - осведомился  де  Пуэбла,  внимательный,
как кот, под покровом нарочитой неуклюжести.
   -  Ничего,  кроме  того,  что  постоянно  сопровождало  меня   в   этом
путешествии, посол. - Ответ оказался не очень полезным.  Однако  внезапное
озарение - как будто тучи разошлись в грозовой  день  -  посетило  Солово;
откровение заставило его улыбнуться.
   Когда адмирал вновь взглянул на гору, крепость на ней уже  не  казалась
ветхой и устарелой. Набитые пушками этажи поднимались к небу над  откосами
самых новейших бастионов в нидерландско-итальянском стиле.
   Даже Добени мог видеть, что место это - не предмет для насмешки, как  и
черно-белый  флаг  Святого  Пирана.  Лишь  ухмылки   на   лицах   принцев,
остававшихся на  затонувшей  дороге,  не  изменились...  впрочем,  опытный
взгляд Солово находил, что они сделались чуточку шире.
   По  решению  адмирала  они  обратились  в  церковь   Лудгвана,   и   их
приветствовали в "Свободном Кернове"  на  сомнительном  английском.  Когда
священник по имени Борласе конфиденциально осведомился  о  делах,  которые
привели к нему иностранцев, Солово  без  малейшего  смущения  заколол  его
стилетом в дверях алтаря.
   - Но я должен был проверить справедливость своей теории, -  протестовал
адмирал, выслушивая шокированных спутников.


   -  Сами  же  попросили  меня  произвести  расследование,  -  проговорил
адмирал, - и _разобраться_, а потом осуждают мои методы!
   - Согласен, - выразил сочувствие его соотечественник. -  Этих  англичан
никогда не поймешь. Сами-то грубые, как  похотливый  турок,  и  вдруг  еще
начинают ни с того ни с сего возмущаться тобой.
   - _Именно_, - ответил Солово, испытывая пробуждение теплого  чувства  к
молодому человеку и радуясь подобной встрече, - а их юмор...
   - Не выше сортира, - кивнул молодой человек. - Да,  я  вляпался  в  это
дело - и они веселятся, - _вляпался_, понимаете?
   Адмирал Солово посетил Вестминстерское аббатство, чтобы послушать мессу
и вознести молитву о скорейшем возвращении домой. Между  тем  возле  двери
взгляд его остановила легкая фигура с альбомом и угольной палочкой.  Явное
изящество и вкус  в  одежде  свидетельствовали,  что  перед  адмиралом  не
туземец, а, как оказалось,  флорентиец;  но  адмирал  готов  был  простить
новому знакомому его происхождение  ради  цивилизованного  разговора...  и
возможной выгоды.
   - Ваши наброски выдают немалый талант, - начал Солово. - Мастер?..
   -  Торриджано...  Пьетро  Торриджано  [первый   итальянский   скульптор
(1470-1548), работавший в Англии; в  результате  ссоры  сломал  переносицу
Микеланджело; гробницы короля Генриха VI и  его  семьи  в  Вестминстерском
аббатстве считаются его высшим  достижением].  После  столь  долгой  учебы
иначе быть не могло.
   Адмирал  оглядел  художника  с  ног  до  головы,  однако   не   получил
удовлетворительного ответа на возникшие вопросы.
   - Ваш стиль свидетельствует о школе, - согласился он, -  но  остаточные
признаки незнатного происхождения говорят о недостатке средств на подобную
роскошь.
   Торриджано сухо улыбнулся.
   - Всем, чем я обязан не Богу, я в долгу перед Медичи, - произнес он  и,
завершив вторую часть признания, сплюнул на каменный пол. Прохожий  певчий
одарил их свирепым взглядом, однако  предпочел  воздержаться  от  упреков.
Проклятые чужеземцы и без того сами себя погубят.
   - Герцог Лоренцо, прозванный Великолепным, - продолжал  Торриджано,  не
переставая  торопливо  набрасывать  рисунок,  -  избавил  меня  от  участи
крестьянина и отдал учиться ваянию. Нас обучил Бертольдо - вы его  знаете,
- ученик самого Донателло! [знаменитый итальянский скульптор  (1386-1466),
представитель флорентийской школы Раннего Возрождения]
   -  Впечатляет,  -  отозвался  Солово,  на  деле  воспитавший   в   себе
безразличие ко всем связанным с искусством материям.
   - И Лоренцо же изгнал меня из школы и Флоренции в эту скорбную  ссылку.
Я внес "собственные изменения" в лицо другого ученика, вместе мы не  могли
оставаться, поэтому Лоренцо принял решение в  пользу  обладавшего  бОльшим
дарованием и... [К нашему удивлению, история донесла повесть  о  том,  что
переносицу Микеланджело Буонарроти сломал  собрат-ученик,  чье  мастерство
Микеланджело  превзошел,  копируя  искусные  фрески  Мазаччо  (итальянский
художник   (1401-1428),   представитель   флорентийской   школы    Раннего
Возрождения) в церкви Санта-Мария дель Кармине. За  эту  выходку  хулигана
выгнали из школы и из города. Нос не исправился, и это уродство  постоянно
смущало и угнетало великого скульптора.]
   - Таковы обычаи князей, - промолвил Солово, пытаясь и не умея  утешить.
- Им всегда приходится решать трудные вопросы.
   - Скорее с ними трудно жить, - ответил Торриджано с чуть меньшим тактом
и уважением, чем ему следовало бы проявить к старшему и лучшему.  Подобная
задиристость через много лет приведет его  к  смерти  в  тюрьме  испанской
инквизиции. - Учтите, я кое-как устроился  жить  в  этой  стране.  Получаю
самые странные заказы.
   - Ну уж не страннее этого, - заметил адмирал. - А теперь нарисуйте меня
на фоне аббатства... как там  его  сейчас  называют.  Воспользуйтесь  всей
скоростью, пока длится эффект.
   Солово уже начинал  терять  интерес  к  своей  находке  и,  оглядываясь
вокруг, думая о королях и коронах, обнаружил, что,  пока  они  беседовали,
мир преобразился.
   Торриджано от изумления открыл  рот,  рука  его  тем  временем  яростно
терзала новый лист.
   - Скорбящая Матерь! - охнул он. - Где мы?
   -  В  Лондоне,  -  ответил  адмирал  Солово,  преднамеренно   оставаясь
предельно спокойным. - Или в каком-то его эквиваленте. Торопитесь, мастер,
мы недолго пробудем здесь.
   Торриджано скорбно качнул головой.
   - Здесь хватит на целую жизнь, а не на короткий  глоток.  Это  все  еще
церковь?
   Не имея возможности обернуться, чтобы ответить должным образом,  Солово
пожал плечами. - Возможно, хотя о подобном исповедании христианской веры я
еще не слыхал.
   - Горгульи, купола, - восхищался Торриджано. - Какой  поток  красок!  Я
мог бы молиться здесь.
   - Но кому? - улыбнулся  Солово  с  холодком  во  взгляде.  -  А  теперь
постарайтесь изобразить мой лучший...


   - Отвратительно, - заявил король Генрих. - Уберите эту вещь!
   От столь дикарской реакции на результат его  стараний  лицо  Торриджано
вытянулось.
   - Его величество не имеет в виду правдоподобие изображения, - подбодрил
художника адмирал Солово. - Я могу поручиться  за  это.  Его  расстраивает
общий эффект.
   - Весь этот поганый плющ и резьба, - подтвердил Генрих, - приводят меня
в негодование. Кому только пришло в голову  перестр