средневековьем  и
Возрождением. Но ожидающее их потомков рабство под пятой имперской Венеции
вызвало целую бурю чувств.
   - Я не согласен! - объявил король Людовик. - О нет! Я остановлю их!
   - Сколь же удачно получилось, - льстиво проговорил Солово,  -  что  его
святейшество призвал одновременно пять самых могучих армий  Европы,  чтобы
они могли выполнить вашу волю.
   Никого не радовало, что папа оказался прав - отсюда  следовало  слишком
много возмутительных последствий, - но для человека, которому  не  говорят
"нет", французский монарх достаточно легко воспринял  это  "говорил  же  я
вам".
   - Да, похоже, что так, - отрезал он. - Вместе мы им покажем.
   Максимилиан, самый старший из присутствующих, никак не мог  примириться
с новостями, а посему находился в шоке.
   - Но я не понимаю, - сказал он. -  Зачем  им  затмевать  небеса  своими
летучими  кораблями,  зачем  выжигать  родные  края  вокруг  тройных  стен
столицы?
   - Новая религия, - произнес адмирал Солово самым серьезным тоном.  -  В
Венеции объявилась новая этика - вот смысл сна Черной Монахини  и  причина
беспокойства моего господина. Новое откровение взращивает фанатиков  среди
тех,  кого  оно  осеняет,  лишая  их  наклонности  проявлять  мягкость   к
исповедующим прежнее откровение.
   Правители в тревоге переглянулись.
   - Купцы  просто  не  в  состоянии  править,  -  недоверчиво  пролопотал
Людовик.
   - Никогда _не должны_ править, - поправил Максимилиан.
   Через пять минут подобных антикупеческих  диатриб  Солово  ощутил,  что
монархи уже настроились на действия в указанном направлении,  и  заговорил
вновь.
   - Вам не обязательно _разрушать_ Венецию, - посоветовал  он.  -  Европе
необходимо, чтобы кто-то отвлекал турок торговлей и двусмысленными речами.
Надо лишь устранить это новое откровение, источник ее опасной энергии.
   - Эту новую веру? - спросил Максимилиан.
   - Ее самую, - ответил адмирал.
   - И каким же, скажите на милость,  образом  мы  можем  это  сделать?  -
надменным тоном осведомился король Людовик. - Мечом ее проткнем, что ли?
   Полностью   расслабившись   среди   этих   простых   смертных,   Солово
отреагировал немедленно:
   - Это предоставьте мне. Вы  должны  только  расчистить  путь  и  убрать
венецианскую армию с моей шеи. Тем или иным способом  -  это  еще  следует
решить - я сделаю остальное.
   Короли и принцы обменялись озадаченными взглядами, не зная - негодовать
или восторгаться.
   Адмирал Солово обернулся к ним с невеселой улыбкой.
   - Не беспокойтесь, - проговорил он, оставив все объяснения в стороне. -
Я привык к такого рода работе.


   - О! _Очень_ большое спасибо! - сказал Нума Дроз. - Уж и не  знаю,  как
расплатиться.
   Сарказм швейцарца нельзя было просто  пропустить  мимо  ушей.  Проявляя
некоторую рассеянность в фаворе, Дроз никогда  не  забывал  о  возможности
неблагоприятного  поворота  судьбы.  И  из  всех   своих   долгов   всегда
расплачивался с виноватыми в подобного рода проступках.
   Уловив ледяные нотки в голосе наемника, конь Солово взволновался, и его
пришлось успокоить, прежде чем адмирал ответил.
   - А я думал доставить вам удовольствие, - возразил он. - Разве могли вы
пропустить в своей карьере такую возможность, как Камбрейская лига?
   Нума Дроз не унимался.
   - Может быть, и нет, однако я предпочитаю приличную битву.  _А  теперь_
оказывается, что у вас дела с одними лишь привидениями.
   - Позвольте мне напомнить вам, мастер Дроз, - ровным голосом проговорил
Солово, - что в качестве  моего  личного  ассистента  вы  являетесь  самым
высокооплачиваемым наемником в этой армии.
   - А зачем мне хорошие деньги, если я не смогу их использовать?
   Лицо адмирала сделалось еще более похожим на маску, чем обычно.
   - Терпение мое истощилось, - спокойно ответил он.
   И тогда Нума Дроз познал, что мудрость - пусть и  в  обличий  страха  -
способна одолеть даже его безграничную свирепость.
   - Считайте меня покойником, если я не возьмусь за это  дело,  -  сказал
он. - Вы наговорили мне слишком много об этой "новой вере".  Даже  если  я
сейчас уложу вас, не сомневаюсь, что распоряжение о моей смерти уже  давно
отдано.
   Адмирал Солово чуточку нахмурился, выражая гримасой: "Конечно, надо  же
понимать, с кем имеешь дело".
   - Подумав, - сообразил  Нума  Дроз,  -  я  с  восторгом  принимаю  ваше
предложение, адмирал, и приношу благодарность за рекомендацию.
   -  Хорошо,  -  Солово  жестом  приказал   повременить   замаскированным
стрелкам. - А раз  так,  ступайте  и  переберите  телохранителей,  которых
навязал нам король Людовик. Да, выясните, кто главнокомандующий, и найдите
для нас место в его плане битвы.
   - Сделано, - ответил Нума Дроз, отъезжая.
   Солово давно уже обнаружил, что во всеобщем сражении лучше оказаться  в
самой гуще. Те, кто держится в стороне, просто  напрашиваются  на  выстрел
или же падают жертвой численного превосходства. И  поэтому  он  устремился
вперед, чтобы в рядах французской армии разить  чужих  сыновей,  ничем  не
оскорбивших его самого.
   Нума  Дроз,  которому  приходилось  одновременно  беречь  от  французов
собственную спину и приглядывать за адмиралом и неприятелем,  находился  в
своей среде, действуя неутомимо и эффективно. В гуще  битвы  он  несчетное
число раз сохранил жизнь Солово  и  расчистил  вокруг  него  пространство,
позволявшее  наблюдать  и  размышлять.  Элитные  шотландские   королевские
стрелки, охватив кольцом расходуемый материал, исполняли ту же функцию.
   Как бывает при удаче, все сложилось довольно хорошо. Настроив  себя  на
высокую бдительность, адмирал воспринимал воздушные вибрации  раньше,  чем
грубые и безнравственные солдаты... быстрее,  чем  это  делали  породистые
нервные окончания закованной в латы  галльской  аристократии.  Он  отважно
обнимал все звуки, невидимо  несущиеся  в  эфире,  стараясь  вырваться  из
хватки событий. Сколь мудро, решил  адмирал,  поступил  папа  Юлий  -  или
направлявшее его Провидение, - избрав меня для этого дела. Немногим  среди
людей оно по силам.
   Разделавшись  со  стратиотом  коротким  выпадом  с  простейшим   финтом
(похоже, теперь разучились парировать этот удар), он огляделся, разыскивая
источник своих сенсорных восприятии, и, осадив  коня,  приблизился  к  уху
Нумы Дроза.
   - Все понятно, - сказал Солово, самолюбие которого было отчасти  задето
всей суматохой и свежим порезом на лице. - Теперь я знаю, что  происходит.
Пробей мне дорогу назад. Нам придется поторопиться.
   Скоро стало ясно,  что  адмирал  был  прав  относительно  необходимости
экспедиции. То, что он ощутил раньше других,  начинало  влиять  на  грубую
психику союзнической  армии  и,  как  следствие,  на  ее  профессиональные
действия.  Еще  немного  -  и  прекратить  сопротивление,  а  после   того
обратиться в бегство.
   В своих мемуарах,  написанных  в  преклонном  возрасте  (затребованных,
прочтенных, а потом сожженных сицилийским епископом),  повествуя  о  битве
при Джиарададде (14 мая 1509 года), адмирал Солово  упоминает  о  странном
ощущении, которое начиналось с покоя и вскоре  переходило  в  безразличие,
замаскированное  под  терпимость.  Интенсифицируясь,  -  что  противоречит
определению, - оно приводило к утрате всякой живости  восприятии  и  самым
ужасным образом заканчивалось на серых беспредельных равнинах скуки. И  не
будь адмирал в приятельских отношениях с этим философским  несчастьем,  он
не сумел бы отразить даже временный натиск столь ужасного врага.
   Медленно, но уверенно этот самый враг уже начинал  губить  союзническую
армию. Наконец последний, сохранивший решимость человек в этом  войске,  а
именно адмирал Солово, взял на себя командование артиллерией.
   - Видите тот обелиск, на который я указываю?
   - За шеренгами венецианцев... окруженный толпой? Серая штуковина  возле
офицерских латрин? [отхожие места] - проверил пушкарь. - Да, вижу.
   - Пусть стреляют только по ней, пока не уничтожат, - приказал Солово. -
За это тебя ждет куча золота, понял.
   -  Я  не  нуждаюсь  в  подкупе,  -  бросив  холодный  взгляд,   ответил
артиллерист. - Я горжусь своей работой. Этот коробка _умер_: смотри!
   Сия близорукая тупость вдохнула в адмирала уверенность, и вскоре ровным
и грозным голосом - почти Господним - заговорили пушки.
   Солово обратился к своим уцелевшим коллегам:
   - Обелиск, о котором я говорил, оставил сию "юдоль слез".  Наше  войско
сейчас вновь обретет уверенность, и венецианцы побегут. Вы  отправитесь  к
останкам обелиска и доставите ко мне пленников - тех, кто  окажется  возле
него.


   Когда Нума Дроз и его шотландцы возвратились  с  пленниками,  смущенный
швейцарец виновато прятал глаза.
   - В общем так, - сказал он,  не  глядя  на  адмирала.  -  Мы  могли  бы
вернуться скорее, но я остановился, чтобы взять несколько голов. - В  руке
его был мешок, снизу потемневший от  влаги.  -  Все  эти  бегущие  люди...
слишком большой соблазн. Пусть за опоздание с моей доли снимут четверть. Я
настаиваю.
   Солово это было безразлично: счета оплачивал папа Юлий. Он даже не стал
реагировать на признание, занятый изучением пленников в  поисках  полезной
информации,  однако  запомнил  на  будущее  -  в  качестве  оружия  против
швейцарца.
   Пленников  оказалось  с  дюжину,  некоторые  были  слегка  помяты   при
транспортировке, но еще сохраняли товарный вид; все от головы до ног  были
облачены в серое. Одного выделял более блеклый цвет его одеяния. Однако во
всем прочем это было  братство,  единое  даже  в  поражении,  и  уцелевшие
яростно жгли глазами Солово.
   - Мне кажется, я знаю вас, - проговорил  адмирал  дружелюбным  голосом,
обращаясь к человеку в более светлой одежде.
   - Убийца! - плюнул в ответ человек в сером.
   - А зная вас, - продолжал невозмутимый Солово, - подозреваю,  что  знаю
все. Приношу свои извинения за напрасную трату сил, мастер Дроз. И  еще  -
окажите  мне  любезность,  убейте  всех  остальных.  Похоже,  они  -  люди
посторонние.
   Этот  процесс,  пожалуй,  отчасти  образумил   избранника   Солово.   С
расширившимися глазами он бросился от  своих  компаньонов,  когда  к  нему
приблизились Дроз и шотландцы.
   - Мне весьма жаль, - объяснил ему адмирал, - однако  я  получил  четкие
инструкции: "истребить со всеми ветвями и корнями", так было мне  сказано,
и так должно быть.
   - Вы не понимаете, что разрушаете! - проговорил уцелевший... наполовину
в гневе, наполовину пытаясь задобрить.
   - Напротив, мастер Пачоли: [Лука Пачоли  (ок.  1445  -  позже  1509)  -
итальянский математик] знаю, и даже чересчур хорошо, - ответил  Солово,  -
но если это сможет вас утешить, считайте, что я  ничего  не  уничтожил,  а
просто  отсрочил.  Кстати,  хотя  я  не  имел  возможности   по-настоящему
восхититься вашей замечательной  книгой,  я  сумел  оценить  мощь  и  силу
заключенной в ней мысли, как и иллюстрации да Винчи.
   Невзирая на обстоятельства и  груды  тел  вокруг,  Лука  Пачоли,  автор
"Summa de Arithmetica" ["Сумма арифметики" (лат.)] (Венеция, 1494), первой
расходной книги и двойной бухгалтерии, оказался  фанатиком  в  достаточной
мере, чтобы обрадоваться псевдокомплименту.
   - В ней - начало великого! - взволнованно произнес он. - Она  послужила
причиной моего избрания. И все будет продолжаться, еще не слишком  поздно!
Несмотря на то что вы сделали, мы еще можем одолеть вас.
   Адмирал Солово улыбкой выразил свою благодарность.
   - Увы, этот шербет не для меня, - вежливо объяснил он. - Видите  ли,  я
имею особую склонность  оказываться  на  выигравшей  стороне,  а  для  вас
время... проповедей еще не настало. Без  сомнения,  оно  еще  впереди,  но
сегодняшние наши труды надолго отбросят вас назад... пока  я  благополучно
не превращусь в пыль.
   - Этого не может быть! - ответил  Пачоли,  ставший  более  спокойным  и
рациональным, когда вопли вокруг утихли. - Логика на нашей стороне.
   - Союзник строгий и достойный всяческой похвалы, - согласился Солово, -
и, таким образом, не отвечающий  духу  нашего  времени.  Кстати,  кто  это
избрал вас? И как он себя называет?
   - Это просто _дух_, как ты говоришь, - промолвил Пачоли со  всем  пылом
истинного идолопоклонника, - но не сего неопрятного, неуправляемого  века.
Дух, что обратился ко мне, предрекал славные времена! История  закончится,
когда человек станет рационально разговаривать  с  другим  человеком  -  и
только о необходимом, о серьезном и осязаемом. Жизнь  станет  рассудочной,
предсказуемой и...
   - Да, да и да, только  избавьте  меня  от  остального,  -  перебил  его
адмирал. - Имя, друг мой, если вы не против?
   - Он называл себя Te Deum [Тедеум (от лат. "Te Deum laudamus" -  "Тебя,
Бога,  хвалим")  -  песнопение  в   рамках   христианского   богослужения,
благодарственная молитва], - ответил Пачоли, вновь потеряв уверенность.  -
Я не претендую на понимание - быть может, обыгрывается какая-нибудь латынь
или  церковная  служба.  Однако,  учитывая  все,  что  он   обещал   всему
человечеству, я ощутил, что для начала эту кроху иррационального  можно  и
опустить.
   - В самом деле, - щедро согласился Солово.
   - Я был избранным пророком его, и он назвал меня своими _вратами_.  Моя
скромная книга послужила призывом,  приглашением  в  наш  мир  -  так  мне
говорил он и сулил соответствующее благословение.  Я  был  почтен  точными
инструкциями, по которым соорудил для него обиталище  -  его  ковчег,  как
сделал Моисей у евреев для старого, ныне превзойденного духа Иеговы.
   Нума Дроз и его солдаты - преданные христиане, насколько это  позволяла
профессия, - при подобном богохульстве  обнаружили  признаки  неодобрения.
Адмирал Солово жестом велел им молчать.
   - Тот серый обелиск с ящичками, насколько я понимаю? - спросил адмирал.
   - Нам было велено звать его Картотекой,  -  подтвердил  Пачоли.  -  Там
должен был обитать дух. Дож, вдохновленный посетившим  меня  видением,  не
щадил усилий, сооружая его, но Te Deum  выдвигал  умеренные  требования  -
серый листовой металл, светло-коричневые ящички... Смиренная  обитель  для
столь универсального благодетеля.
   - Но, как ни прискорбно, столь уязвимая для грубой силы пушечных  ядер,
- прокомментировал адмирал.
   - Да, - с горечью ответил Пачоли. - Вы разбили дом нового бога и  убили
его священников. Он, я и история никогда не простят вас.
   - К счастью, суждения подобной троицы меня не волнуют, - сказал Солово.
   - Но в вас я  не  вижу  ничего  эмоционального.  -  Пачоли  мужественно
приступил к последней попытке:  -  Вы  могли  быть  среди  нас.  Когда  мы
открываем ящичек  Картотеки,  дух  Te  Deum'a  исходит  наружу  и  смущает
неприятеля... его умиротворяющее дыхание, конечно же, осенило и вас.
   Адмирал  Солово  улыбнулся,   словно   благородным   образом   отклонял
приглашение на пирушку.
   - Но вы отказались слышать зов Нового и разрушили скинию, -  проговорил
Пачоли надломленным голосом. - Теперь я не знаю, где искать его.
   - Я ЗДЕСЬ, - произнес другой  голос,  ударом  гильотины  отсекший  речь
самого Пачоли. Он казался обманчиво кротким,  голос  мужчины,  излагавшего
скучные и очевидные вещи. - Даже лишившись дома, я никуда не уйду.
   Солдаты вокруг крестились. Пачоли явно ощущал свою одержимость внешними
силами, и слезы счастья уже начинали катиться по его лицу.
   - Я могу дать вам невероятно много, -  продолжал  голос.  -  Во-первых,
Венецию Миллиона Чиновников, а потом целый  мир.  Подумайте,  адмирал,  вы
получите быстроразогреваемые консервы в 1650 году, а автоматы  Калашникова
и шоссе в 1750!
   - Простите, мое начальство этого не заказывало... а я даже не знаю, что
вы нам предлагаете.
   - Ну да, вы всегда поступаете по приказу начальства, - искушал голос. -
Мне просто думается, что оно у вас чуточку близоруко.
   - Благодарю за проявленное сочувствие, -  ответил  адмирал  и  стилетом
нанес удар в глаз Пачоли. Протобухгалтер немедленно скончался на месте, но
сила Te Deum'a продолжала поддерживать обмякшее тело в стоячем  положении.
С учетом всех факторов поза казалась вполне естественной.
   - Вы не отделаетесь от меня, - голос  извергался  из  шевелящегося  рта
Пачоли, словно бы ничего и не произошло. - Этот труп был моими вратами,  и
этим именем я называл его. Он может умереть, но я здесь и никуда не  уйду.
Мы вдвоем уже посадили семя, оно, бесспорно,  взойдет  в  ином  времени  и
месте.
   - Серый цветок едва ли кого привлечет, - проговорил Солово.
   - О, ты будешь удивлен! - отрезал  голос.  -  Да,  мои  ученики  платят
дорого, это верно, однако в учении моем ключ  к  власти.  Потребитель  для
моего продукта всегда найдется.
   - Яйца! - Непонятным образом оскорбленный подобными словами, Нума  Дроз
выхватил меч. - _Вот тебе_ сила!
   - Так и будет еще какое-то время, - согласился голос. - Но уже довольно
скоро мои ученики в сером со своими  калькуляторами  и  дипломатами  будут
повелевать каждый десятью тысячами таких... мечей.
   - Звучит здорово, - горячо возразил Нума Дроз. - А  какими  ты  делаешь
свои _каль-куляторы_ и _дипло-маты_? С одним лезвием или обоюдоострыми?
   - Ты с ними не справишься, - отмахнулся голос. - Ты - это прошлое.  Как
и Венеция, как и Италия. Венеция подвела меня,  Италия  отвергла  -  ту  и
другую ждет упадок. Романтика и интерес сохранятся, но сила уйдет, а потом
вернется, чтобы покорить их.  А  когда  придет  день,  я  буду  разжигать,
вдохновлять и направлять эту силу. Воображению придется преклонить колено.
Тем временем я буду коротать  время  и  ждать,  пока  меня  кто-нибудь  не
призовет... быть может, с Севера. Увидите, _я вернусь_!
   Адмиралу подобные угрозы казались блеянием овцы - чуточку обидно, но не
страшно. Кивнув головой, он дал знак воинам.
   Они принялись рубить, повергнув экс-Пачоли на землю, но и жуткие  удары
- отрубленные руки и ноги, раскроенная голова, - не могли лишить Te Deum'a
дара речи.
   - Да _будет_ отчетность! - булькал он, захлебываясь кровью. - Да явятся
страхование и статистика, ревизия и анализ риска! Я _свяжу_ мир  и  сделаю
его безопасным. Завтрашний день принадлежит мне!
   На этих словах рассеченное тело Пачоли наконец сдалось,  и  дух  бежал.
Солово и  солдаты  заметили  дымный  силуэт,  скользнувший  над  головами.
Пролетая,  он  обратил  в  седину  рыжие  локоны  -  достоинство   скотта.
Прощальный привет, должно быть.
   Более адмирал Солово ничего не слыхал об этом деле.


   Примерно столетие спустя в Антверпене купец-текстильщик проснулся утром
и обнаружил, что из ниоткуда в голову ему залетела целая куча  потрясающих
деловых идей (быть может, несколько _однообразных_, но тем не менее вполне
разумных). Но к тому времени адмирал Солово,  конечно,  уже  оставил  этот
мир.



   Год 1509. В постели с Борджиа. Пушки и шашни в Северной
   Италии. Испытание, не совсем отвечающее моим вкусам.

   - Ну и как вам показалось?
   Лежа в постели, адмирал Солово подпер  голову  рукой  и  задумался  над
вопросом.
   - Весьма интересно, - решил он наконец.
   - Но ничем не похоже на обычную любовь, так ведь?
   - Ну что вы, просто все иначе,  -  поправил  адмирал.  -  Разве  что...
людновато в постели, особенно теперь, когда желание ушло.
   Лукреция  Борджиа,  герцогиня  Феррарская,   не   торопилась   отсылать
служанок, прежде всего потому, что одна  из  них,  обученная  сапфическому
стиху, сонным голосом мурлыкала ее излюбленные строчки:

   Иные говорят, что конницы отряд,
   Другие наплетут, что войско пешее,
   А третьи скажут - весла быстрые
   Военных кораблей являют зрелище,
   Прекраснейшее на земле людей.
   А я скажу - таков любимый.

   Она дождалась, пока прозвучали последние трогательные слова, и отослала
размалеванных потаскушек из огромной  кровати.  Адмирал  Солово  стоически
терпел прикосновения перебиравшихся  через  него  молодых  женских  тел  и
вежливо благодарил каждую за  труды.  Девицы  торопились,  опасаясь  кнута
Лукреци