иться, и в  этом  случае  мы  снабдим  вас
грамотами такой важности, что, если он причинит вам зло, он  причинит  его
Синьории". Естественно, я взял грамоты и вернулся к папе.
   Микеланджело Буонарроти (из частной переписки, 1507 год)


   - Флорентийская республика, - проговорил  Солово,  излагая  факты  так,
чтобы его мог понять человек, которого адмирал подозревал в  наивности,  -
не  может  только  ради  вас  идти  на  риск  и  военные  потери.  Сильные
приказывают слабым, те в свою очередь распоряжаются немощными. Я предлагаю
вам самому представить собственное место в этой иерархии. Короче, Синьория
по нашему требованию за гроши выдаст вас, какая  бы  участь  вам  ни  была
уготована.
   - Таковы обычаи нашего мира, - добавил Пьетро Ансельми  с  ухмылкой.  -
Это знает мой маленький сын, а ему только три! Где вы провели свою  жизнь,
художник?
   "Укрывался от  вихрей  реальности  двумя  небольшими,  но  талантливыми
руками", - подумал адмирал, однако от слов воздержался, следя за тем,  как
Микеланджело переводит взгляд с него на Дроза, а потом на Ансельми. "Голые
нервы, - рассудил адмирал, - или же просто выпущенный на свободу  скверный
норов".
   - Я не согласен с адмиралом, - проговорил  Микеланджело,  взволнованный
голос его метался вверх и вниз, как обезьяна по  жерди.  -  Я  сомневаюсь,
чтобы Флоренция могла позволить себе склониться  перед  столь  агрессивным
понтификом в страхе перед еще не сформулированными угрозами. Я  верю,  что
Синьория уже выбрала поле для решительной схватки.
   Солово улыбнулся и наклонился вперед, чтобы вновь наполнить свой  кубок
вином. Нума Дроз оставался спокойным,  лишь  глаза  его  чуть  сдвигались,
обращаясь то к Ансельми, то к скульптору... таким образом с честью проходя
испытание, назначенное для него адмиралом.
   - Я различаю за вашими словами эхо иного голоса,  мастер  скульптор,  -
терпеливо промолвил адмирал. - Могу ли я рискнуть задать вопрос - чьего же
именно?
   Уродливое молодое лицо Микеланджело покраснело.
   - Я советовался  с  некими  представителями  республики,  -  сказал  он
отрывисто.
   - С неким вторым канцлером? -  допытывался  Солово.  -  Быть  может,  с
мастером Никколо Макиавелли?
   Микеланджело  подтвердил  предположение  движением  плеч   и   внезапно
обнаружил на потолке нечто захватывающее.
   - Ну и что с того? - бросил он гневно. - Люди, которым нужно  изваяние,
обращаются ко мне; я прибегаю к его совету в тонкостях  правления.  Настал
век специалистов, адмирал.
   Солово воспротивился.
   - В обычных случаях да, но не в этом.  Дело  в  том,  что  друга  моего
Никколо мадам Неудача посетила  буквально  во  всем.  Его  мысли  обучены,
вышколены и отважно Шествуют в бой - чтобы отступить при первой же встрече
с реальностью. Выношенная  им  в  мыслях  Флорентийская  народная  милиция
ничего не дает.
   - И отлично, - согласился  Ансельми,  оскорбленный  в  профессиональных
чувствах. - Любители только портят дело. - Нума Дроз искренне закивал.
   -  Его  иностранные   миссии,   -   продолжал   Солово,   -   энергично
распространяли недобрую волю, и всю свою жизнь он будет безошибочно менять
хозяев - олигархию Медичи на республику и обратно - в  самый  неподходящий
момент [адмирал Солово как-то слишком уж подозрительно  точен:  его  слова
самым жестоким образом обобщают общественную жизнь Макиавелли;  до  гибели
под мечами вторгшихся  испанцев  его  радости  и  гордости,  Флорентийской
народной милиции, оставалось всего шесть  лет].  На  вашем  месте,  мастер
Микеланджело,  я  не  стал  бы  рисковать  остатками  собственной   жизни,
полагаясь на совет Макиавелли.
   Микеланджело яростно поглядел на него. Испуг и разочарование,  вскипев,
превратились в отвагу.
   - Хорошо, - сказал он, - благодарю за отеческие советы. Но пока у  меня
останется выбор, я склоняюсь к его мнению, а не вашему.
   Пальцем с черным камнем адмирал послал вперед Нуму Дроза.
   - Я не очень силен в искусстве, - проговорил швейцарец, - но все, что я
слыхал, свидетельствует: художнику нужны _РУКИ_!
   И прежде чем стихло последнее слово, меч Дроза описал серебряную  дугу,
целя в сустав правой руки Микеланджело.
   Скорость удара была такова, что художник не имел времени  унизить  себя
воплем, даже просто отреагировать. Посему он  сохранял  достойное  похвалы
стоическое спокойствие и лишь смотрел,  как  Ансельми  непонятным  образом
отразил этот удар своим кинжалом.
   - Мне очень жаль, мастер швейцарец,  -  произнес  Ансельми  с  любезным
сожалением, - но этого я допустить не могу; увы, приказ есть приказ.
   - Великолепно! - убирая клинок, ответил Нума Дроз,  выразив  восхищение
действиями собрата по ремеслу. - Быстро и точно.
   Ансельми разрешил себе скромную улыбку.
   - Благодарю вас... но вы сами позволили мне это сделать,  не  вложив  в
удар полную силу. Вы не намеревались довести дело до конца, так ведь?
   Дроз еще более обнаружил дух профессионального товарищества.
   - Признаюсь, вы правы, однако немногие сумели бы это заметить.
   - Оставить ему шрам на всю жизнь, а не отрубить, так?
   - Именно! - Лицо Нумы Дроза озарилось солнечной улыбкой.  -  Совершенно
точное определение того, что могло произойти.
   - Я ухожу! -  вскричал  Микеланджело,  обретя  голос  и  способность  к
движению, но немедленно остановился, чтобы не наткнуться горлом  на  шпагу
Ансельми.
   -  Вы  остаетесь  на  своем  месте,  -  проговорил  кондотьер,  искусно
прикасаясь клинком к адамову яблоку скульптора, чтобы  возвратить  его  на
место, - и выслушаете все, что хотят сказать эти добрые синьоры.
   - Я в долгу перед  вами,  синьор,  -  изящно  заметил  Солово,  отчасти
вдохновленный этим экономичным спектаклем в  мире,  склонном  к  напрасным
тратам эмоций и сил.
   - Флоренция, та вся за  свободу,  -  заявил  Ансельми,  его  варварский
итальянский лишь чуточку портил эффект. - Но мой разум говорит, что всякие
чувства ее определяются нынешними интересами. Если бы зависело от меня,  я
бы позволил вам, скульптор, остаться в городе, и мы бы  получили  отличную
войну с его святейшеством - великолепная  штука!  Это  принесло  бы  моему
отряду кучу добра. Однако, как ни прискорбно, мой работодатель  склонен  к
большим  раздумьям.  Значит,  вы  высиживаете  эту  беседу,   слушаете   и
перевариваете. В конце, если вы еще будете упрямиться, я для  безопасности
провожу вас до дома... Понятно?
   Микеланджело покорно кивнул. Шпага медленно вернулась в ножны.
   - Чтобы подрубить самые корни дела, -  начал  адмирал,  выбирая  слова.
Микеланджело вновь побледнел. - Я хочу из своих средств предложить вам три
сотни дукатов за возвращение в Рим и исполнение заказа.  Вы  можете  легко
проверить мои кредитные связи  с  гильдией  флорентийских  ювелиров  через
римского еврея.
   - Уже сделано, - отозвался Ансельми. - Скульптор, у этого человека есть
то, что есть, как он говорит.
   В  предположении,  что  подобная  проверка  может   быть   необходимой,
улавливался легкий шепоток недоверия, однако великодушный Солово  не  стал
обращать на него внимания. Нума Дроз, ожидавший сигнала к действию,  понял
намек и расслабился.
   - Зачем золото  мертвецу?  -  задал  Микеланджело  совершенно  разумный
вопрос. - Вернувшись в Рим, я не переживу и  первой  ночи.  Будьте  добры,
объясните мне, чем и кого может соблазнить положение  самого  богатого  из
удавленников среди всех выброшенных в Тибр.
   Получилось так, что Солово  обратился  к  трем  основным  побудительным
мотивам: сперва - к рассудку, потом - к страху и  наконец  -  к  жадности.
Трижды отвергнутый, не сумев  выманить  своего  кролика  из  флорентийской
норки, он вынужден был напрячься и проявить изобретательность.
   - Полагаю, - скорбно продолжил он, - что  этот  вопрос  можно  было  бы
уладить, если бы мы со скульптором переговорили наедине.
   - Понятно, - произнес Ансельми со всей  вежливостью,  которую  допускал
его культурный уровень. - Более того, возможно, если вы  извлечете  стилет
из правого сапога и передадите мне то подозрительно большое,  наверняка  с
пружиной, кольцо. Да, вот это, с черным камнем.
   - Не покидайте меня! - возопил Микеланджело, пытаясь обрести  защиту  у
кондотьера.
   - В этом эпизоде,  скульптор,  как  вы  прекрасно  знаете,  есть  более
глубокие течения, - проговорил Солово ровным тоном (ну прямо добрый  отец,
увещевающий родное дитя). - И зная это, если я заверю вас в  том,  что  не
причиню вам вреда, и поклянусь _всеми богами_, неужели  вы  не  перемените
своего мнения?
   Микеланджело, дернувшись, поглядел на адмирала; лицо скульптора  обрело
бледность  собственных  мраморных  творений,   ему   пришлось   проглотить
набежавшую в рот слюну.
   - В этом случае соглашусь, - проговорил он и  сразу  же  успокоился.  -
Пожалуйста, оставьте нас, Ансельми. Я хочу поговорить с адмиралом.


   - При всех наших нынешних расхождениях, - проговорил Солово, - начнем с
того, что я восхищаюсь вашей Pieta... ["Оплакивание Христа"] и "Давидом".
   -  Итак,  вы  обладаете  чувствительностью  к  искусству?   -   спросил
Микеланджело с острым интересом.
   - Нет. Во всяком случае, не в полном смысле этого слова.
   Скульптор  поглядел  на  адмирала,  словно  заново  оценивая   его,   и
собеседники надолго замолчали. Солово с радостью позволил ему дожить  весь
отведенный срок.
   - Адмирал, - сказал наконец Микеланджело. - Мне трудно  доверять  таким
людям,  как  вы.  Без  живого  восприятия  искусства  человек   становится
пленником собственной падшей натуры.
   - Безусловно, - согласился адмирал. - И могу возразить на это тем,  что
именно живое восприятие вашего искусства его святейшеством привело  нас  к
этой встрече.
   - Он - исключение. Но даже хладный и окостеневший в  своей  могиле,  он
все равно будет недостоин доверия. Какими  еще  доказательствами  веры  вы
можете убедить меня?
   Солово покрутил в вине кончиком облаченного в перчатку пальца, наблюдая
за тем, как рожденный водоворот окреп, ослабел и угас.
   - Хорошо. Могу еще  сказать,  что  учение  о  стоицизме,  подправленное
озарениями Ветхого Завета, более всего убеждает меня...
   Микеланджело отмахнулся.
   - Но в основном, - продолжил адмирал, - остановился бы на слове "вера",
прозвучавшем в вашем вопросе, которое, несомненно, является  указанием  на
истинную причину вашего нежелания возвращаться в Рим.
   Неправильное лицо Микеланджело скривилось в отдаленном подобии улыбки.
   - Как и ваша клятва "всеми богами", адмирал.
   Солово ответил привычной гримасой, пародирующей удовлетворение.
   - Действительно, - подтвердил он.
   - Мне следовало бы догадаться  заранее,  -  проговорил  Микеланджело  в
рассеянности, переламывая небольшую булочку и отправляя в рот мягкий хлеб.
- В проекте  гробницы  Юлия  было  так  много  намеков.  Его  святейшество
практически раскрывал передо мной секрет...
   - Сомневаюсь, - произнес адмирал  весьма  неторопливо,  чтобы  избежать
всякого непонимания. - Вы наделены тонким, изворотливым и живым умом. Папа
Юлий тоже таков, когда трезв и спокоен, однако он полагает, что  лишь  ему
одному присущи эти качества. Ведь начинаешь с нетерпимости  к  глупцам,  а
заканчиваешь,  считая  всех  людей  дураками.  Видите  ли,  обычно  секрет
передается от папы к папе и еще весьма немногим избранным, и до сих пор их
мудрости и скромности хватало, чтобы разборчиво относиться к делу.
   - Даже когда папой избрали Борджиа? - воскликнул Микеланджело.
   - Родриго Борджиа, то есть Александр VI, был способен на здравый  смысл
и добродетель, - вступился за папу Солово, - хотя и считал мир местом  для
таких игр, что редко находил возможность проявить то или другое. Но тем не
менее он был достоин доверия. Даже Чезаре не воспользовался информацией  в
своих интересах.
   Микеланджело явно был под впечатлением.
   - И это было мудро, - продолжил  адмирал,  -  поскольку  самовольное  и
всеобщее употребление знаний может привести  к  одному  лишь  итогу.  Мать
наша, Римско-католическая церковь, - сколько бы мы  ни  насмехались  и  ни
пренебрегали ею, как делаем это по отношению к своим земным матерям, -  не
может терпеть только тогда, когда дети принимаются без уважения  рыться  в
ее прошлом. Вы понимаете меня?
   - А  другие...  те,  кто  иногда  добирался  до  истины,  -  проговорил
Микеланджело, облекая то, что и без того уже знал, в форму вопроса,  -  их
убивали, так?
   - Конечно, - ответил Солово. - Как же иначе?  Времена  ныне  далеко  не
мягкие. Даже в евангелии любви встречается определенная мера грубости.
   - Я _должен_  был  догадаться!  -  отрезал  Микеланджело,  тревога  его
описала полный круг. - Когда он призвал меня  в  прошлом  году  и  показал
планы собора св.Петра, я должен был что-то понять.
   Движением руки адмирал выразил ничего не значащую симпатию.
   -  ...титаническая  мраморная  гробница,  -  бурлил   Микеланджело,   -
свидетельство его воображаемого величия... Это я могу понять. Но он  хотел
большего. Она являла пощечину всему благопристойному. Более того,  внешний
вид ее полностью не соответствовал христианским нормам. Хуже того, она мне
понравилась!
   - По какой же причине вы приняли этот заказ? - осведомился адмирал.
   - О, - меня привлекла просто чудовищность  этого  замысла.  Участвуя  в
воплощении его в жизнь,  я  разделю  и  бессмертие  с  будущим  обитателем
гробницы. Потрясенный мир не забудет  создателя  мавзолея  Юлия.  А  жажда
славы - вот мое единственное, непреходящее желание.
   - Скульптор, теперь я вижу выход из вашего  нынешнего  положения...  но
прошу, продолжайте.
   -  Гробница  должна  быть  трехэтажной,  украшенной  сорока  массивными
статуями. Я даже закончил одну из них - Моисея - и сделал его  похожим  на
Юлия, когда он в подпитии и мучается от зуда "французской" болезни.
   - Но он себя не узнал, - проговорил Солово, - к счастью для вас.
   - Я и не рассчитывал на это. Во всяком случае, там еще должны быть  эти
фризы, изображающие муки и гибель античности... древних богов, связанных и
истязаемых новым  откровением.  То  же  самое  говорили  и  аллегорические
фигуры, но в основном они  изображали  персонифицированные  добродетели  -
свирепость, воинственность, - представляющие качества лежащего в  гробнице
человека. Они должны были огибать гробницу и устремляться вверх...  вместе
с прошлыми и нынешними победами Рима, всеми покоренными народами и взятыми
городами... вплоть до последнего этажа, где...
   - Должен находиться сам Юлий? - догадался Солово.
   - Он самый. Мраморное изваяние в три  раза  выше  человеческого  роста,
окруженное толпой ангелов, радующихся приобретению, и Землей, оплакивающей
потерю.
   - Но не видно злобной и мелкой душонки, направляющейся  на  встречу  со
своим Творцом.
   - Ну да, раз это вы говорите. Впрочем,  следует  воздать  ему  должное:
средства отпускались без ограничения. В моем распоряжении никогда не  было
такого количества мрамора... и не только. Я уже заходил в мыслях вперед  и
думал пустить по  всей  высоте  золотые  и  красные  огненные  языки...  и
использовать оникс, чтобы создать глубокую внутреннюю тень. Уже был сделан
запрос на пять сотен извлеченных из катакомб черепов, чтобы  украсить  ими
основание. Уверяю вас, адмирал, более великого проекта  в  моей  жизни  не
будет.
   - Скорее всего, нет, - отозвался Солово, стараясь, чтобы в  голосе  его
звучала добрая нотка, - но продолжайте.
   -  А  потом  мне  пришлось  заняться  делами,  и  чтобы   гарантировать
долговечность моего произведения, я сделал фундамент глубже,  чем  было  "
оговорено. Мои рабочие вскрыли  пол  и  позвали  меня...  теперь  они  все
мертвы, полагаю.
   - Боюсь, что вы правы, скульптор... кормят рыб в Тибре.
   - Как предстоит и мне, потому что я это знаю,  -  в  глубоком  отчаянии
заключил Микеланджело.
   Адмирал  Солово  отвлек  его,  постучав  по  столу   рукоятью   стилета
(естественно, запасного).
   -  Не  обязательно.  Если  бы  его  святейшество  действительно   желал
отправить вас в рай, вы уже были бы там. Как и все люди, вы должны пить  и
есть, ходить по улицам... и от желания владыки укрыться некуда, если оно и
он достаточно сильны. Все можно сделать даже  сейчас  -  клинком,  который
пропустил ваш англичанин.
   - Ох! - сказал Микеланджело, пристально разглядывая иглу, и  набросился
на хлеб.
   - Но этого не будет, - утешил его Солово. - Я уже вижу  лазейку,  через
которую вы сможете  улизнуть,  а  после  того  выжить  и  процветать.  Его
святейшество отказался от строительства собственной усыпальницы  в  соборе
св.Петра. Вполне естественно, он не  намеревается  привлекать  внимание  к
_этому_ месту. Но Юлию - и  Церкви  -  можно  послужить  более  чем  одним
способом...
   - Исполнен счастья, - но в голосе Микеланджело  не  слышалось  и  нотки
радости.
   - ...сохранив при этом свою жизнь и добыв то бессмертие, к которому  вы
стремитесь.
   Микеланджело внезапно оживился и перебросил  изувеченный  хлебец  через
плечо.
   - Я весь внимание, адмирал.
   - Тогда слушайте и не пропустите ни слова.
   Так Микеланджело  и  поступил,  постепенно  оживая  и  становясь  более
экспансивным.
   - И все же, - проговорил он, когда миновал час,  -  это  было  истинное
зрелище, адмирал.
   Солово невозмутимо пожал плечами.
   - Ну, я лишь только взглянул. И то через самую маленькую из оставленных
дырочек. Папа Юлий разрешил это, чтобы угрозой  смерти  привязать  меня  к
себе.
   - Они были там все, - сказал Микеланджело  удивленным  голосом,  -  это
нетрудно было увидеть. Конечно, когда землекопы пробили отверстие, я велел
им расширить его. Наверное, я провел, наблюдая, целый день и ночь, забыв о
пище и сне. Сердцем художника я стремился зарисовать эту  сценку,  хочу  и
теперь, хотя знаю, что никогда не сделаю  этого.  А  выполненные  наброски
благополучно сжег. - Проглотив все  эмоции,  он  осведомился:  -  Адмирал,
сколько же, по-вашему, лет этой палате?
   - Никто не знает. Она, конечно, стара, как  сам  Рим.  Однако,  заметив
внизу представителей хеттского и ассирийского пантеонов, я заподозрил, что
история этого подвала начинается задолго до Ромула и Рема.
   -  Или  же,  -  предположил  Микеланджело,  -  их  доставили  сюда   из
аналогичных тюрем предыдущих империй.
   - Возможно, - согласился Солово. - Ассирия  побеждает  Египет,  Вавилон
побеждает Ассирию и так далее... Персия, Греция, Парфия и  Рим.  И  каждый
получает трофеи предшественника.
   - А теперь на марше  Новый  Рим,  -  проговорил  Микеланджело;  получив
перспективу,  он  стал  относиться  к  теме  с  большим  пылом.  -   Такая
многоцветная  и  многоликая  толпа.  Я  видел  богов  из   Новых   Америк;
новоприбывшие [если верить Микеланджело,  они  поторопились  с  прибытием:
подход Кортеса начался в 1519 году, и до него оставалось еще 13 лет;  быть
может,  Кецалькоатль   и   Уицилопочтли   при   своих   сверхъестественных
способностях сами поняли,  что  их  дело  проиграно,  и  сдались  в  плен]
ссорились с Тором и Одином, более привычными к заточению. О  да,  адмирал,
все  они  были  там  -  Марс,  Митра,  Серапис  и  Сет,   -   вся   шайка.
Юпитер-Непобедимое Солнце (давно  потерпевший  поражение)  разговаривал  с
Осирисом; все славные портреты античности обрели плоть. Там собрались  все
боги, которых породили человеческий страх и потребности общества.
   - Тем не менее престол  св.Петра  своей  силой  удерживает  их  всех  в
заточении, - возразил адмирал. - Правда?
   - Действительно, - согласился Микеланджело. - Они прыгали  и  взлетали,
пытаясь достать меня, однако какая-то  сила  препятствовала  им.  Подобным
образом  предотвращались  постоянные  попытки  прикоснуться  к   двери   с
неуклюжим замком, запечатанным папской печатью. Скажите мне, адмирал,  кто
доставляет туда пленных божков и запирает дверь?
   - Отряд милиции особого назначения, - сообщил Солово.
   - Удивительно. - Микеланджело покачал головой. -