лучше не знать, где мы поплывем.
   Солово   оценил   справедливость   подобного   утверждения   и   умерил
любопытство. Через неделю после внезапного возвращения из  садика  Диббука
вопрос был полностью улажен, и говорить было  не  о  чем.  Страдания  папы
прекратились, и потому было решено, что  меры  одобрены.  Апокалиптический
предмет уплыл из  рук  адмирала;  оставалось  только  забыть  обо  всем  и
заняться усердным  искоренением  слабости,  обнаруженной  льстивым  языком
Макиавелли. Адмирал надеялся, что ему предоставят на это время, прежде чем
придет его пора расстаться с жизнью. Ну  а  жизнь  каприйского  властелина
сулила утешительные зрелища и ощущения.
   -  Мы  располагаем  такими  убежищами,  -  продолжал  равви   Мегиллах,
извиняясь за вынужденную секретность, - такими цитаделями святости, такими
могучими домами молитвы,  против  которых  дьявол  бессилен,  кроме  самых
последних дней. И менора отправится туда -  будь  то  Сион,  Московия  или
Украина, - чтобы в безопасности дожидаться своего часа.
   - Но к ним ей еще надо добраться, - возразил Солово, лучше многих людей
видевший в море мать хаоса и губительницу всех начинаний.
   - У нас есть Иегуда, - проговорил Мегиллах, привстав на цыпочки,  чтобы
похлопать по плечу благодушного гиганта  с  бесхитростной  физиономией.  -
Дьявол (да будет забыто имя его!) не имеет власти  над  этим  невинным.  И
пока мы не прибудем к месту назначения, менора не  оставит  мешка  на  его
спине. Кроме того, папа Климент предоставил мне пушки...  Мы  сделали  что
могли, а все прочее в руках Господа.
   Адмирал Солово рассудил, что хотя бы умеренные  основания  на  успех  в
данном случае существуют.
   Пара десятков отобранных в качестве  экипажа  темноглазых  молодцов  из
гетто  достаточно  нанюхались  жизни,  чтобы  суметь  справиться  с  любым
случайным пиратом. Нескольких - тех, что покрепче, - он и сам  бы  взял  к
себе на корабль.
   - Но в одном я не могу усомниться, -  вдруг  выпалил  Мегиллах.  -  Мне
придется ответить за смерть Макиавелли!
   - Я буду стоять в очереди перед вами, а  после  моих  прегрешений  ваши
покажутся ничтожными.
   - Мы будем стоять рядом.
   В душе адмирала покойником шевельнулось давно забытое чувство.
   - И в тот день, - продолжил равви, - между нами уже не будет  различий,
никогда. Мы _встретимся_ еще раз, чтобы больше не расставаться.
   Мегиллах и Солово коротко обнялись, как принято прощаться на  земле.  В
глазах равви стояли слезы, и если бы адмирал не исчерпал свой запас еще  в
молодые годы, щеки были бы влажными и у него.
   Через час еврейский экипаж поставил  паруса,  и  Солово  побрел,  чтобы
глазом профессионала поглядеть на венецианский галеас и его огневую  мощь.
По пути к нему пристала девчонка-цветочница.
   -  Нет,  спасибо,  с  цветами  и  садами  у  меня  связаны   неприятные
воспоминания.
   Девушка кивнула; она была умна не  по  годам  и  обнаруживала  едкость,
совершенно не свойственную невинной профессии.
   - Нет, вы более _не_ встретитесь, - лукаво сказала она. - Вы  назначены
в разные места.
   - Прошу прощения? - проговорил адмирал, скрытно извлекая стилет.
   - Не прощается один только грех, - продолжала девица, - он, безусловно,
приводит в ад, его зовут аномией [падением нравов, моральным  разложением]
или отчаянием.
   Солово  торопливо  отступил,  впрочем,  через  три  шага  ретираду  его
остановила стена гавани. А подобно большей части моряков  своего  времени,
адмирал не учился плавать.
   Из корзинки с цветами девица извлекла  прозрачный  пергаментный  пакет,
внутри которого бурлил какой-то темный порошок.
   -  Это  все,  что  сумел  сгоношить  Диббук  для  подобной  оказии,   -
злорадствовала она, - самое  настоящее  черное  отчаяние,  его  хватит  на
остаток   стариковской   жизни.   Вот   примите   подарочек    со    всеми
благодарностями!
   И цветочница растворилась в воздухе,  пакет  же  взорвался  возле  лица
адмирала, окутав его облаком пыли.
   Прочистив глаза, адмирал увидел перед собой мир, лишившийся всех красок
и смысла, заново осознавая, что правосудие - всего лишь слово, а некоторые
разлуки бывают окончательными.



   Год? МОРАЛЬ: пакет с дьявольским даром содержал лишь несладкую
   скорбь. Комфорт и уют, новая жена, пополнения рода Солово.
   Однако... купание привлекает все больше и больше.

   В 1525 году Франциск I, король Франции, все еще проливал горькие  слезы
по утраченной свободе и части армии, погибшей при Павии. На Капри  адмирал
Солово и фемист продолжали обсуждать ход событий.
   - Диббук недолго протянул после того, что вы сделали с ним,  -  говорил
фемист. - Он пал перед  еще  более  беззастенчивым  духом,  и  после  того
перевороты сменяли друг друга. Сперва еще были умеренные, а потом пошло...
радикалы и так далее. Чего можно ожидать  от  убежденных  индивидуалистов?
Мне сказали, что одно время существовала даже партия миротворцев.
   Солово не проявил интереса к известиям о космических результатах  своих
трудов: по-видимому, смена закуски целиком привлекла к себе его внимание.
   - Итак, адмирал, - промолвил гость, собственными  усилиями  поддерживая
разговор, - на что похожа жизнь, если проводить ее дни в отчаянии?
   - На ежедневное упражнение в стоицизме, - отрывисто ответил Солово, - а
иногда на испытание... отсюда и возникло  мое  решение  принять  ванну.  Я
обнаружил, что не могу больше продолжать такое существование.
   - Значит, ни повторная женитьба, ни  маленькие  дети,  ничто  не  может
отвлечь вас? - поинтересовался фемист явно без особого сочувствия.
   - Буквально на мгновения  -  сексуальное  сближение  на  первых  этапах
союза, прежде чем успела поблекнуть новизна, -  и  при  рождении  детей...
Только тогда. Мое проклятие перевешивает даже их очарование.  -  Помедлив,
Солово спросил: - Надеюсь, мою семью - родню и всех  прочих  -  оставят  в
покое?
   - Да, мы не будем привлекать ваших кровных  и  приемных  детей.  О  них
ничего нет в Книге, к тому же  времена  меняются.  Теперь  мы  разыскиваем
других.
   - Рад слышать. В них моего немного, нечем привлечь ваше внимание.
   Фемист с укоризной глянул на адмирала.
   - Но они живут в нашем мире, - сказал он. - А способны ли вы отыскать в
своем сердце прощение за родителей?
   - И всю семью, - добавил Солово.
   - ...и всю семью, - согласился фемист.
   - Нет, - ответил адмирал.
   Уэльсец пожал плечами и отвернулся.
   - Холодное, холодное  сердце,  -  пожаловался  он  наконец,  но  тем  и
ограничился. Актерам не обязательно  любить  режиссера,  ставящего  пьесу.
Феме расставались только с изношенными  персонажами.  Уэльсец  подкрепился
еще одним бокалом и неразумно огласил некоторые мысли.
   - Мы предоставили вам более интересную жизнь, чем сделали бы  они.  Без
нас вы при своем стоицизме ограничились бы пустыми  угрозами...  крошечным
кулачком, грозящим тьме кромешной. Хотите вы того или нет, мы наделили вас
кое-чем, достойным веры.  Семья  же  ваша  ограничилась  бы  лишь  отчасти
искренним следованием традиции.
   Солово быстро взглянул на него.
   -  И  что,  -  наконец  отрезал  он,  -  наделяет  вас  такой  безумной
уверенностью... почему вы считаете, что знаете, во что я верил?
   - Должен признаться, - проговорил фемист шутливым тоном, - этот  вопрос
послужил предметом некоторых спекуляций. Мы  не  предавали  этому  особого
значения, но...
   - Я никогда не был теологом, - перебил его адмирал,  шокированный  тем,
что обнаруживает желание внести ясность в столь тайный  вопрос.  -  Но  не
могу смириться, когда от меня  требуют  чистеньким  оставить  материальный
мир. Подобное условие слишком жестоко для этой грязной Вселенной.  Мужчина
делает то, что должен сделать, и тогда - только тогда, - когда  может  это
сделать. И я не могу поступать иначе.
   - И когда позволяли обстоятельства, - насмешливо продолжил  уэльсец,  -
когда берег был чист,  вы  поднимали  глаза  к  небесам.  -  Он  взмахнул,
указывая на безоблачную синеву.
   Солово кивнул.
   - У меня была своя вера, собственные представления о ней, прежде чем вы
объяснили мне систему  ваших  взглядов,  а  Микеланджело  составил  список
плененных богов.
   - Я по-прежнему считаю наше невежество простительным, - сказал  фемист.
- Чтобы идти дальше, нужны свидетельства, а их почти что нет. Похоже,  все
то, во что вы верили, никоим образом не отразилось на ваших поступках.
   Адмирал позволил себе излишество, приступив к объяснению.
   - Это слишком упрощенно, - начал он. - Я  _считал_,  что  жизнь  -  это
"юдоль печали", суровая  к  неудачникам...  об  этом  позаботились  вы.  Я
_надеялся_, что Церковь права, и страшился, что  истины  нет  и  дозволено
все.
   - Все эти утверждения не мешают вам доживать на земле свои годы.
   - Отсюда, где я нахожусь, жизнь представляется мне  чередой  пустяковых
соглашений и компромиссов.
   Фемист так и булькнул смешком.
   - Чушь, адмирал. Это слова  Диббука.  Ни  грехи  ваши,  ни  добродетели
крохотными не назовешь. Временами - при всей вашей  невозмутимости  -  вы,
подобно титану, шагали по земле.
   - Ну, это вы говорите.
   - Мы это утверждаем. Вы изменили курс  истории  на  градус-другой.  Кто
сдвинул с места первый камень, породивший обвал  Реформации,  кто  заказал
художнику роспись свода Сикстинской капеллы, кто сразил  двух  божков,  Te
Deum'a и Диббука, и приклеил Тюдоров к пошатнувшемуся под ними трону?  Без
вас мир сделался бы иным и не столь отвечающим нашим вкусам.
   - Почему-то ваши слова звучат не слишком утешительно.
   - Не пытайтесь отречься от своих творений, адмирал: _это_ ваши дети.  С
гордостью признайте свое отцовство. Быть может, вас убедит  в  собственной
значимости то, что в зале цитадели Феме, в котором так  давно  вы  приняли
посвящение, будет воздвигнуто ваше мраморное изваяние. Там  станете  вы  в
классической одежде возле Марса и Гор-Адриана,  чтобы  следить  за  новыми
поколениями наших людей. Мы  будем  рассказывать  им  о  вас,  и  вы  сами
увидите, как свет восхищения вспыхнет на их лицах.
   - Это до тех пор, -  ответил  Солово,  не  испытывавший  благодарности,
никаких подобающих такому случаю чувств, - пока они не  обнаружат  во  мне
каких-либо признаков жизни.
   - Да, это возможно, -  согласился  фемист.  -  После  вашего  ухода  мы
намереваемся переселить ваше ка [телесная душа по египетским верованиям] в
каменное изваяние. В книге Гермеса Трисмегиста представлены  средства  для
этого; подобное уже осуществлялось. Мы не  хотим  расставаться  со  своими
блестящими слугами. Заточенная в статую ваша полубожественная суть  сумеет
различить проблески будущего величия в тех, кто будет проходить мимо  нее,
как это случилось с вами. Конечно, это  лучше,  чем  Гадес  или  забвение,
ожидающее остаток вашей души.
   - Ни в коем случае. Я полностью запрещаю подобное!
   - Простите. Но торговаться не о чем. Вы хотите  увидеть  Книгу  сейчас,
перед уходом?
   Адмирал не видел оснований для дальнейших возражений,  однако  отметил,
что разум сохранил любопытство даже на пороге разлуки с жизнью.
   - А зачем иначе вы везли ее? - проговорил он.
   Фемист произвел пасы руками, и из ниоткуда возник увесистый том, прочно
покоившийся на... собственно, ни на чем.  Вокруг  да  около  книги  воздух
кишел едва заметными красно-пурпурными завитушками, признаками присутствия
демонов-хранителей Книги.
   - Читайте и просвещайтесь, - услышал Солово. - Вы заслужили это.
   Ограничившись буквально намеком на нерешительность, адмирал поднялся  и
отправился принимать великую честь.  Ощутив  разрешение,  цветные  волокна
расступились перед ним без особой охоты, оставив по себе трупный запах.
   На ощупь книга ничуть не отличалась от  прочих  из  библиотеки  Солово,
однако переплетена была так, что  могла  сохраняться  длительное  время  и
использоваться в течение не одной  цивилизации.  Подняв  тяжелую  обложку,
адмирал, мало заботясь о прошлом, обратился к последней части тома.
   Фемист присоединился к нему.
   - А вот это, - указал он на стих, - еще должно свершиться.
   -  "_Св.Петру_,  -  прочитал  Солово  не  без  затруднений,   поскольку
пренебрегал изучением ранних форм греческого, - _будет...  явлено  Солнце,
Sol  Invictus_  [непобедимое  Солнце   (лат.)],   _он   совершит...   э...
путешествие по Риму. Церкви?_"
   - Места поклонения, - кивнул  фемист,  подобно  наставнику,  довольному
своим учеником, - но в особенности церкви.
   - "_Церкви будут полны света, а потом умолкнут_".
   - Очень хорошо, - проговорил фемист с некоторым удивлением оттого,  что
помощь  его  не  понадобилась.  -  Верховный  аналитический   совет   Феме
интерпретирует это предсказание так: тело св.Петра  будет  обнаружено  под
огромным сооружением, носящим его имя, его с позором извлекут из могилы, и
толпа протащит мощи по улицам Рима. Все церкви,  часовни  и  соборы  будут
подожжены и заброшены после пожара. Для наших новых храмов мы отыщем иные,
неоскверненные места.
   - Понятно... - промолвил адмирал.
   - Но до того вы  найдете  предсказания  о  трех  всемирных  конфликтах,
каждый свирепее предыдущего, что  приведут  к  запустению  половины  мира.
_Похоже_, ни один из них не будет нашим делом,  однако  все  они  послужат
нашим конечным целям.
   - Кто же сомневается? - заметил Солово.
   Фемист казался немного разочарованным  реакцией  адмирала  и  стремился
произвести благоприятное впечатление.
   - Завершающие страницы запечатаны даже для меня, - признался он, -  но,
заглядывая вперед насколько дозволено, мы видим  свидетельства  того,  что
человек поселится и вне Матери-Земли. Хотя  где  и  как  это  может  быть,
сейчас нам трудно понять.
   Солово остановил руку фемиста, торопившую страницы.
   - В настоящий момент, - проговорил он, как бы вежливо извиняясь, - меня
больше волнуют те страницы, что относятся ко мне.
   - О? - отозвался фемист, удивленный и разочарованный  столь  близорукой
эгоистичностью. - Ну что ж, тогда...
   Перелистав книгу назад, он нашел явно знакомый ему раздел и предоставил
Солово возможность заняться чтением; сам же обратился к красотам залива. В
конце концов, адмирал оснащен головой и языком, чтобы  спросить  совета  в
непонятном месте.
   Солово читал, и перед ним опрятной  цепочкой  разворачивалась  вся  его
жизнь. Задолго до рождения адмирала кто-то записал его  самые  сокровенные
мысли и предвидел всю его жизнь. Солово уже даже казалось, что он напрасно
трудился, проживая ее день за днем.
   Всем своим оледенелым  сердцем  он  стремился  обнаружить  какую-нибудь
неточность, малейшее отклонение от предсказаний Феме. И тут на его молитвы
в первый и последний раз был дан скорый и подобающий ответ.
   - Вот эта строчка,  -  спросил  адмирал,  успешно  изгнав  волнение  из
голоса, - что она означает?
   Фемист нагнулся, чтобы прочесть.
   -  "_И  он  сохранит   ключ_,   -   произнес   уэльсец   с   легкостью,
свидетельствовавшей  о  предварительном  ознакомлении  с  текстом,  -   _и
узурпатор не одолеет_". Здесь имеется в виду ваша критическая роль в  деле
Диббука, а также попытки этого исчадия положить конец всему.  Ключ  -  это
вы, узурпатор - Диббук, и благодаря вам он не одолеет. Так?
   - Понимаю, -  проговорил  Солово,  наслаждаясь  мгновением  безмолвного
триумфа. - Что, если,  -  продолжал  он,  словно  бы  размышляя  вслух,  -
возможно иное прочтение текста?
   - Нет, - ответил фемист, возвращаясь к  изучению  морских  окрестностей
Неаполя.
   - Ну, не знаю, - настаивал адмирал. - Что,  если  узурпатор  -  Феме...
ведь вы же стремитесь к узурпации. Не этот ли ключ имеется здесь в виду?
   Фемист резко повернулся и обнаружил, что  у  Солово  в  руках  оказался
причудливый ключ, прикрепленный к крепкой цепочке вокруг его шеи.  Уэльсец
попытался открыть рот... подумал...  вновь  попытался  заговорить,  но  не
смог: вся его Вселенная рассыпалась прахом.
   - К тюрьме богов? -  Когда  он  сумел  заговорить,  голос  его  дрожал.
Округлившиеся глаза не могли оторваться  от  ключа.  -  К  подземелью  под
Римом?
   Адмирал кивнул, но по доброте своей даже не улыбнулся.
   - Но... но вы же сказали, что дверь запечатана... закрыта печатью.
   - Так оно и есть, - согласился Солово, - но  это  всего  лишь  восковой
кружок. Вы не думали, почему  эмблемой  папского  достоинства  служат  два
скрещенных  ключа?  Один  ключ,  конечно,  к  райским  вратам,  но  второй
совершенно к другому месту. И какими же  ненаблюдательными  оказались  все
вы! Да, синьорчик, предметы ваших амбиций и поклонения сидят под замком...
беспомощные пленники Церкви, которая куда мудрей, чем  вам  мнится.  Какой
позор, что я никогда не оказывал ей подобающего внимания! Но такова жизнь.
Нет, вы никогда не освободите своих хозяев без разрешения... и без ключа.
   - Итак, - промолвил фемист, делая шажок.
   Адмирал поднял ключ повыше.
   - О нем рассказал мне перед смертью папа. Бедняга Юлий, ему никогда  не
везло. Это я обнаружил, что он намеревается  расстаться  с  душой,  и  все
тревожился, что ключ, который наследуют папы, может попасть в неподходящие
руки. Так оно и вышло; он и угодил  в...  _мои_  руки.  Ну  а  я  есть  я:
прикарманил ключ, пока мертвого Юлия собирали в дорогу... простой рефлекс,
но тем не менее позорное нарушение доверия. В конце  концов,  я  же  давал
слово Юлию... обещал поступить как подобает. Но теперь я рад, что  солгал:
штуковина, оказалось, стоила всех расспросов и лжи. В то время я  даже  не
знал, что с ним делать: продать или подарить Феме, быть может.
   -  Именно  так,  адмирал,  именно  так,  -  проговорил  уэльсец,  жадно
вытягивая вперед свои скрюченные пальцы.
   - Но теперь я понимаю, что этого нельзя делать: ведь все предначертания
Книги должны исполниться, так? По крайней мере во всем, что касается меня,
это случилось.
   - НЕТ, - произнес фемист, делая еще один шаг, - мы...
   - Простите, нет... _вы_ не должны одолеть,  -  поправил  гостя  Солово,
одновременно молниеносным движением всадив стилет ему в глаз.
   Мозг фемиста не торопился с осознанием смерти, и он сделал  пару  шагов
вперед - кинжал торчал из глаза, - а потом упал смиренным учеником к ногам
Солово.
   Тут Книга с ревом вспыхнула, опалив спину и  руку  адмирала.  Буквально
через секунду она превратилась в ничто. Красно-пурпурные демоны  метнулись
в пламя и также исчезли.
   Ногой Солово столкнул убитого фемиста в сторону Неаполя,  по  пути  тот
распутал стаю  птиц.  Совершенно  неожиданно  внутри  адмирала  сам  собой
родился смешок... далекие  слуги  замерли,  услыхав  беспрецедентный  звук
Насколько  допускал   прощальный   дар   Диббука,   последние   мгновения,
проведенные на земле адмиралом, оказались счастливыми.
   Сняв ключ с цепочки, он воткнул  его  концом  вперед  в  мягкую  землю.
Столетия спустя его найдет археолог и в связи с  отсутствием  лучших  идей
презентует музею Виктории и Альберта. Завершив таким  образом  дела  своей
жизни, Солово мог вернуться в дом, пройдя по дивному саду, и приступить  к
прерванному фемистом занятию.
   -  "_О  человек_,  -  вспоминал  он  на  ходу,  более  чем   когда-либо
наслаждаясь  "Размышлениями"  на  своей  последней  прогулке.  -  _Ты  был
гражданином всемирного  города.  Пять  лет  или  сто,  что  с  того?  Тебя
выставляет из города не самовольный судья или тиран, но та же природа, что
привела тебя сюда. Уходи с улыбкой, пусть улыбнется и тот, кто  отправляет
тебя в путь_".
   Солово как подобает поглядел в небеса и улыбнулся. Впереди - надежда на
мир, надежда избавиться от себя, адмирала Солово, и  блаженное  неведение.
Вода в ванне уже остыла, но это его не  смущало.  У  адмирала  были  самые
веские основания полагать, что он незамедлительно очутится в весьма жарком
месте.