мог бы подвезти вас поближе.
   Баал-Шем качнул головой.
   - Нет, спасибо за доброту, это не нужно: я дойду и отсюда.
   - Понимаю... - ответил Солово, отбросив всякие сомнения, - но...
   - Это еще одна из моих крохотных штучек, - пояснил Баал-Шем. - Подобное
знание приходит с пониманием того, что я делаю.
   - А  именно?  -  торопливо  осведомился  Солово.  Казалось,  безобидный
вопрос.
   Однако Баал-Шем на подначку ответил улыбкой.
   - Ты должен направиться в Рим, - заключил он.
   - В Рим?
   Баал-Шем,  предвкушая,  рассматривал   берег,   стремясь   скорее   там
оказаться.
   - Да, там-то и начнется твоя  истинная  жизнь,  та  самая,  которую  ты
разделишь с нами. Радуйся, для тебя у нас уготованы великие планы.
   Солово без особого труда воспринял новость невозмутимо.
   - Готовы ли вы сообщить мне, в чем именно они будут состоять?
   - Пока еще нет,  капитан.  К  тому  же  они  несколько  текучи.  Но  не
беспокойся, тебе придется лишь оставаться самим собой.
   - Ну, это дело нетрудное, - сухо заметил Солово.
   Неожиданно встревожась, Баал-Шем обернулся.
   - Нет, - проговорил он голосом настолько серьезным, насколько допускали
его возможности. - Могу  открыть  тебе  это  -  всегда  быть  самим  собой
нелегко. - И с этими словами он не без труда влез на борт и соскочил вниз.
Общий вздох облегчения вырвался из глоток суеверного и  в  высшей  степени
податливого к расизму экипажа.
   Солово перегнулся через борт и обнаружил, что  смотрит  почти  в  глаза
негру, стоявшему на воде, как на раскачивающейся платформе.
   - В Риме тебя встретят, - услышал капитан. - Расплатишься с экипажем, а
корабль, принцессу и реликвию передашь папе. И смотри - ничего не  утаи...
Мы верим тебе.
   - Вот уж не посоветовал бы! - отозвался Солово.
   - Пора кончать с прежней жизнью. Я желаю тебе добра. И венецианец тоже.
   - _Кто-кто_? - переспросил капитан.
   - Венецианец, - ответил Баал-Шем, показывая на море возле своих ног.  -
Он просит, чтобы я пожелал тебе успеха... невзирая на все. Ох, разве ты не
знал? Он сопровождал тебя во всех вояжах... в особенности после того,  как
узнал, что ты из наших. Вот, смотри!
   Солово поступил, как ему было указано, и даже в сумраке заметил  клочок
моря длиной с человека, покрытый пленкой  сине-зеленой  слизи.  Она  вдруг
забурлила и закипела, и Солово ощутил омерзение.
   - Он все еще человек? - спросил капитан,  приглядываясь.  Пленка  вновь
запузырилась.
   - Номинально, - пояснил Баал-Шем. - Высшие умы способны общаться с ним,
однако он утверждает,  что  долгое  пребывание  в  воде  пробудило  в  нем
склонность к морской жизни. Что и неплохо, поскольку он все равно вольется
в нее, как только процесс разложения завершится. -  Баал-Шем  поглядел  на
темнеющий горизонт и заметил, что день  кончается.  -  Однако  я  не  могу
проводить свое время в праздной болтовне, мне еще нужно  дестабилизировать
одну династию.
   И с этими словами он заторопился по морю в быстро сгущающийся сумрак.
   Весьма стараясь не  вглядываться,  Солово  приветливо  помахал  некоему
кусочку моря возле борта и приказал грести.
   Огромный египетский корабль медленно тронулся с  места,  и,  маслянисто
мерцая в свете луны,  полоска  воды,  укрывавшая  под  собой  нечто  иное,
покорно последовала за ним.


   - За капитана! За его стилет - чтобы не ржавел!
   Пираты с восторгом подхватили тост пьяного боцмана, сделав еще один шаг
к бесчувствию и, как следствие, к ранней могиле.
   Капитан Солово ответил скупой трезвой улыбкой и приподнял свою кружку с
вином. Он будет рад, когда эта бессмысленная  шарада  наконец  завершится.
Самая холодная часть его ума уже предлагала объявить экипаж  "варварами  и
вероотступниками" и повесить на ближайшем берегу во время отлива.  Так  он
мог бы совсем покончить со своей прежней жизнью. Безусловно, учтивый глава
римского клана Колонна (а заодно и фемист), приветствовавший  их  в  порту
Остии, устроил бы подобное с радостью.
   Впрочем, в конце концов было решено, что  проще  будет  расплатиться  с
ними щедрой рукой и приказать забыть обо всем. Солово объявил,  что  Азия,
Африка, даже Скандинавия, тоскуют по людям их  калибра...  но  не  Италия.
Климат этой страны скверно скажется на их здоровье. Прекрасно зная  своего
капитана, пираты уловили намек, а как только что разбогатевшие  люди,  они
могли позволить себе рассудительность... и сделать ему приятное.
   После первых ледяных мгновений, окруживших исламский  военный  корабль,
на веслах входящий в порт, гостей встретили тепло. Воодушевление перешло в
экстаз,  когда  выяснились  масштабы  победы.  Колонна-фемист  великолепно
уладил дело, и на следующий день прибыл сам кардинал со всеми побрякушками
(в смысле свиты, естественно), чтобы доставить тазовую  кость  св.Петра  к
месту упокоения и поклонения. Капитаны папского флота  пускали  слюнки  на
египетский корабль, а стайка монахинь  увела  из  жизни  Солово  принцессу
Хадинэ - навстречу бог весть какой судьбе.
   Равви Мегиллах благословил чело капитана и отправился к римским евреям,
дабы обрести среди них утешение и - кто знает - даже  постоянную  обитель.
Он сказал, что считает необходимым покинуть на  время  мусульманский  мир,
тем более что ему надоела  бесплодная  жена,  оставшаяся  в  Каире.  Равви
по-прежнему находился  в  блаженном  неведении  относительно  собственного
везения.
   Поэтому все ликовали, начиная с самого папы,  и  капитан  Солово  решил
устроить своему экипажу _последнюю_  (он  подчеркнул  это  слово)  пьянку.
Барон Колонна,  мудро  выяснив  окольными  путями,  какого  сорта  веселье
ожидает пиратов, вежливо отказался присоединиться к ним. Он  заметил,  что
капитану уже уготовано место среди чиновников Ватикана. Все...  невыгодные
для героя  факты  устранены  из  личного  дела.  Завтра  Солово  надлежало
приступить к новым обязанностям и не оглядываться назад... или же в случае
неожиданных трудностей вновь обратиться к барону.
   Через три-четыре часа, отданных потреблению чистого алкоголя, процедура
достигла той стадии, которую Солово всегда называл "лезвием ножа", - общее
веселье резко сменялось раздражительностью, а мысли пиратов  обращались  к
собственным ножам. На борту корабля подобный момент проходил  относительно
безвредно, если не считать нескольких  порезов...  ну,  в  худшем  случае,
одного покойника. Однако на берегу, да еще в  большом  городе,  Солово  не
чувствовал себя так же спокойно и уверенно. Он не хотел  отвечать  за  то,
что может случиться, - и ему пора было уходить.
   Прощально махнув, - что заметили немногие, - он поднялся и  врезался  в
какое-то тело. Желая немедленно схватить оружие  и  нанести  удар,  Солово
вовремя сообразил, что перед ним всего лишь крохотная старушонка  из  тех,
кто часто зарабатывает в тавернах.
   - Хочешь по руке погадаю, сладенький?  -  проговорила  она,  так  и  не
заметив собственной большой удачи.
   Задержка позволила пиратам осознать, что капитан оставляет их, и  весть
об этом пробежала вдоль столов.
   -  Давай!  -  завопили  они   во   внезапном   сентиментальном   порыве
предотвратить  уход  обожаемого  вожака.  -  Давай!  Пусть  старая  корова
подзаработает. Посмотрим, что тебя ждет!
   Христианская церковь всегда хмуро смотрела на подобные  развлечения,  и
Солово в обычной ситуации уклонился бы. Однако сейчас его возражения могли
бы вылиться в долгий и  шумный  скандал.  К  тому  же  он  начинает  новую
жизнь... не благословить ли ее добротой? Солово сунул бабульке целый дукат
и, улыбаясь, протянул следом за ним руку.
   С улыбкой она приняла и то и  другое  и  стала  разглядывать  ладонь...
Старуха не отводила от нее глаз, молчала... умолкли и пираты.
   А потом выронила руку Солово, словно обжегшись, вернула  монету  и,  не
отводя от него глаз, попятилась спиной  к  двери,  переступая  негнущимися
ногами.


   - Мы были ошеломлены,  -  сказал  фемист  из  Уэльса  на  другом  конце
существования адмирала, удаленном от жизненной лихорадки и кипения  всяких
страстей. - Полная перемена образа жизни, а вы  чувствовали  себя  подобно
рыбе в воде.
   - Не слишком-то  подходящая  метафора,  на  мой  взгляд,  -  проговорил
Солово. - Все наоборот. Вы заставили  меня  покинуть  не  знающее  порядка
царство Нептуна.
   - Верно подмечено, - кивнул фемист. -  Да,  мы  хотели  поставить  вашу
карьеру на прочную и стабильную твердь. Однако мы рассчитывали столкнуться
с переходным периодом... предполагали, что нам придется извиняться за  вас
и подсказывать, как следует себя вести.
   - Да, - согласился Солово. - Я так и не привык вести себя, как подобает
обычному человеку.  Повиновение  и  работа,  продвижение  и  подчинение...
сложный настой.
   -  Но  как  вы  впивали  его,  -  улыбнулся  фемист.  -  Дневные  часы,
проведенные в Ватикане, дом, женская любовь... жена-христианка наконец! Мы
уж и не знали, чего ожидать далее.
   Адмирал обернулся к своему гостю со зловещим огоньком в глазах.
   - В том-то и дело, - заявил он. - Вы все знали слишком хорошо...


   Дело было в ту самую пору, когда умер Михаил Горбачев.
   Археолог позволил своей ассистентке  из  Италии  дать  сигнал  "крупной
находки".
   - Аааааа! Сюююдаааа! - пропела она сладким голосом.
   А это означало, что землекопы, рядовые, и  не  только,  могут  оставить
свои траншеи и поглядеть, что обнаружилось. Археолог считал подобные сборы
благоприятно воздействующими на трудовую атмосферу.
   Когда  собралась  загорелая  толпа,  археолог  скреб   землю   со   все
возрастающим  энтузиазмом.  Он  даже  не  заметил,  что  иные  явились   с
сигаретами, строго запрещенными в раскопе.
   - Повезло, - объявил  он  собравшимся.  -  Это  могильная  плита...  не
античная, как будто позднее средневековье. Джой, дай кисточку, посмотрим.
   Превосходно  сложенная  английская  девица,  блеснув  вишенками   глаз,
передала требуемый инструмент. С легкостью, рожденной практикой,  археолог
воспользовался им, чтобы смахнуть оставшуюся почву.
   - Ах ты сволочь! Разбитая. Уэйн, это твоя бригада здесь кирками махала?
   - Да что ты, - ответил высокий англосакс в очках а-ля  Джон  Леннон.  Я
следил за ними - только лопатами.
   - Ну, значит, кто-то стукнул.  Вот  место  удара,  и  от  него  трещины
расходятся.
   - По-моему, старый разлом,  -  авторитетно  отозвался  Уэйн,  склоняясь
вперед и заглядывая в канаву.
   Археолог разогнулся.
   - Похоже, ты прав, - пробормотал он. - Какой позор! Вот что, ребята,  я
и не рассчитывал отыскать здесь что-то подобное. Насколько  мне  известно,
церкви  поблизости  никогда  не  было,  поэтому  плита  либо  попала  сюда
откуда-то еще - и была при этом преднамеренно разбита, -  либо  тот,  кому
она принадлежит, похоронен под нею не в освященной  земле.  Тем  не  менее
отличная награда на пути к античным слоям.
   - А можно ли хоть что-то прочесть? - спросила Джой.
   Археолог нагнулся пониже и еще раз махнул кистью по камню.
   - Тут много чего написано,  но  буквы  в  скверном  состоянии:  трещина
прошла прямо по ним. Думаю, латынь.  С  одной  стороны  надпись  побольше.
Потише, посмотрим: СО-ЛО-ВО... Солово. Ну и ну!
   - Здесь была вилла, называвшаяся этим именем, объяснил Уэйн собравшимся
каприйским рабочим. - С пятнадцатого по шестнадцатое столетие... там,  где
потом будет вилла Ферсен. Мы уже обнаружили  кое-какие  фрагменты  оттуда:
обломки статуй, тот причудливый ключ, который мы вчера вам показывали, - с
выступами и нашлепками.
   - А это, наверное, и сам хозяин, - с улыбкой проговорил археолог. - Как
аккуратно! Смотрите, здесь пока не копать, надо придумать, как поднять эту
тушу и сохранить.
   - Вот что, -  промолвила  Джой  нерешительным  тоном.  -  То  ли  глаза
подводят или просто так легло зерно камня, но... непохоже, чтобы  это  был
естественный разлом.
   Она легко соскочила в траншею  и  опустилась  на  колени  возле  камня.
Открывшийся вид на светло-кофейные  бугорки  разбудил  в  мозгу  археолога
дремлющие машины, и следующую реплику он уже не расслышал.
   - Пардон?
   - Я сказала, что это "V", - повторила  она,  нагибаясь  еще  ниже,  тем
самым создавая археологу новые сложности. - Большое заглавное "V"!
   Когда оказалось, что концы "разлома" действительно красиво украшены,  а
уголок буквы прикрыт  роскошными  молниями,  археолог  ощутил  потребность
проделать в свободное время некие исследования.
   Поход  в   библиотеку   Англо-Итальянского   института   города   Капри
предоставил в его распоряжение  знаменитый  "Словарь  знаков  и  символов"
доктора  Граймса,  вполне  похожую  букву   "V"   и   расшифровку   "Феме"
(предположительно) возле нее. А это в свой черед привело его к двухтомному
"Оксфордскому словарю" и еще большей ясности в форме Vehme -  Vehmgericht:
секретный трибунал, пользовавшийся огромным влиянием в Вестфалии и повсюду
с XII по XVI век.
   Заинтригованный археолог продолжил поиски тайн  минувшего.  И  примерно
через неделю "наткнулся на  нефть",  когда  почта  доставила  ему  "Тайные
общества"  профессора  Ройстона  Лайнса,  доктора  философии  (Оксфордшир,
1990). Сидя в своей палатке при неровном свете полевой солнечной лампы, он
обнаружил следующий текст и, углубившись в него, совсем позабыл  о  пылком
внимании любвеобильных москитов:

   "Феме, по крайней мере в легендах, объединяли функции  тайной  полиции,
альтернативного суда и руки, карающей  власть  имущих.  В  этом  и  прочем
отношениях Феме напоминает ранние проявления  МАФИИ  (КОЗА  НОСТРА),  хотя
предположительно они предшествовали своим сицилийским  коллегам,  а  также
обладали более обширными, но тщательно скрываемыми амбициями.
   Воображение современников видело в них ангелов-мстителей, являющихся из
ниоткуда в виде людей в масках или  в  черном  рыцарском  одеянии,  равных
силой  тем,  кого  выставляли  против  них  церковь   и   государство.   В
сохранившихся историях много  места  уделяется  загадочному  происхождению
Феме,  суровости  их  суда  и  неумолимой  неизбежности   кары.   Типичное
повествование  упоминало  вызов,  прибитый  к  двери  замка  или   дворца;
получившая его персона - он  или  она  -  в  ужасе  и  без  сопровождающих
являлась на перекресток  дорог  или  в  указанный  глухой  уголок,  откуда
проводник в черном плаще доставлял ее с  завязанными  глазами  в  трибунал
Феме.
   Судилище происходило обычно в громадной пещере или подземелье, зачастую
вдалеке от дома жертвы. После допроса объявлялся  приговор  -  в  полночь.
Потом повязку снимали и оправданный или  осужденный  человек  в  первый  и
последний раз видел перед собой  "Свободных  судей"  в  черных  мантиях  и
масках, поскольку повторный вызов, как  и  неявка,  сулил  только  смерть.
Многочисленные истории  описывают,  как  трусов  и  рецидивистов  находили
убитыми прямо под носом охраны...  из  груди  непременно  крестом  торчала
рукоятка кинжала, к которой был прикреплен "приговор". Говорили также, что
Феме безжалостно преследовали изменников и отступников, не  останавливаясь
ни перед королевским троном, ни перед епископским саном.
   Реальность  существования  Феме  подтверждается  "Кодексом  фемического
суда", обнаруженным в архивах  Вестфальских  королей  и  опубликованным  в
"Reichstheater"  Мюллера  под  претенциозным,  но  объемистым   заглавием:
"Кодекс  и  статут  священного  и  тайного  трибунала  Свободного  суда  и
Свободных судей в Вестфалии, установленные в 772 году  императорам  Карлом
Великим и возобновленные в 1404 году королем Робертом, внесшим  дополнения
и  изменения,  необходимые  для  отправления   правосудия   в   трибуналах
иллюминатов, наделив их своей властью".
   Однако следствия этого не вполне  очевидны.  Несмотря  на  единственное
упоминание, связывающее императора Карла Великого с  возникновением  Феме,
другие, столь же авторитетные - или  столь  же  сомнительные  -  источники
приписывают   основание   Феме    римскому    императору    Адриану    или
Юлиану-Отступнику. Существенно в кодексе Мюллера упоминание "иллюминатов",
которые, как было недвусмысленно указано, одни могут зреть писание  и  лик
Феме. Но какой свет и на какие предметы проливался этими "освещенными" и с
какой целью -  нигде  не  разъясняется  и  теперь,  похоже,  уже  навсегда
останется неизвестным.
   В постнацистской Германии отряды "Вервольфа" претендовали на выполнение
фемической традиции, однако на деле скорее всего эта  группа  не  пережила
социальных бурь Реформации и Тридцатилетней войны."


   Археолог с восторгом глядел в умеренные дали -  точнее,  за  двенадцать
дюймов на стенку палатки. Итак,  эти  старые,  сухие  кости,  которые  они
извлекли сегодня из-под плиты и аккуратно  упаковали  в  пластик,  некогда
несли на себе плоть иллюмината. Или же принадлежали жертве Феме, а  потому
не стоили проявления настоенных на марксизме симпатий археолога.  Так  или
иначе, к добру или злу, Феме, кем бы они ни были, решили  пометить  могилу
старикашки своим знаком. Какой блестящий раздел появится в его отчете!
   Отключив облепленный насекомыми солнечный фонарь,  он  с  удовольствием
опустил на подушку свою бородатую голову.


   Отчет так и не попал на бумагу. Могила Солово  не  обрела  известности,
хотя костям его пришлось слетать  в  Лондон,  чтобы  после  поверхностного
обследования обрести Покой в одном из мусорных баков  Холборна.  Кое-какие
из более симпатичных находок  были  принесены  в  дар  лондонским  музеям,
готовым принять их.
   Тем  временем  археолог,  все  еще   взволнованный   зовом   либидо   и
недоступностью Джой, соблазнился, хоть и не сразу, пением сирен  Капри.  И
после недели  вдохновляемой  кошельком  любви,  никогда  не  скудевшим  на
острове, заразился ВИЧ [вирус иммунодефицита человека,  вызывающий  СПИД],
который и занимал все его время вплоть до конца его недолгой жизни.



   Год 1492. ПЛАТЕЖИ В РАССРОЧКУ: я теряю терпение и
   начинаю тосковать, не имея возможности погубить все
   человечество. Мало-помалу я кое-что узнаю

   "Господь Всемогущий, вполне обоснованно предполагая, что Ты существуешь
и Твои желания человечество узнает из откровений, доступных моему  времени
и культуре, прости меня  за  все,  что  я  делал,  делаю  и  буду  делать.
Вообще-то я хочу хорошего, кроме тех случаев,  когда  хочу  плохого,  что,
вероятно, происходит излишне  часто  (хотя  винить  в  этом  следует  моих
работодателей). Прошу Тебя, сдерживай мою меланхолию в приемлемых  рамках.
Не обращай внимание на мою известную симпатию к иудаизму:  обращение,  как
Ты, без сомнения, согласишься, практически недопустимо в настоящее  время.
Воззри благосклонно на мое пристрастие к языческому стоицизму: я  не  хочу
выказать этим даже капли неуважения к  Тебе.  Для  начала  благослови  мою
жену, где бы она ни находилась. И учти: я скорблю о людях, которых убил  в
этом году..."
   Уверенное прикосновение к плечу нарушило молитву  адмирала  Солово.  Он
мгновенно повернулся, коснувшись  большим  пальцем  пружинки,  выпускающей
жало из опалового перстня, и обнаружил возле себя длинноволосого  молодого
человека.
   - Никаких благодарностей, - шепнул адмирал, не вставая с колен.
   - За что? - удивился элегантный молодой человек.
   - За то, что ты продаешь: себя ли (я слыхал, что  сейчас  это  модно  в
Риме), сестру ли,  всякие  деликатесы  или  индульгенции.  Чем  бы  ты  ни
торговал, твоего товара мне не нужно.
   - Ты ведешь себя оскорбительно, - проговорил  юнец,  скорее  высказывая
предположение, нежели раздражаясь.
   - А ты нарушаешь ход моих  молитв,  -  заметил  Солово,  -  теперь  мне
придется начинать с самого начала.
   - Так... - отозвался молодой человек. - Каждое  мгновение,  проведенное
возле христианских святынь, дорого обходится мне. Даже эта короткая беседа
уже укоротила мою жизнь примерно на ваш век. Еще пять минут такой близости
к освященной земле - и я умру.
   - И что же? - спросил  нисколько  не  обеспокоенный  э