однако  каким-то  образом
дело обстояло не так. Солово ощущал, что трибунал не  вправе  применить  к
нему ряд крайних мер,  и  в  известном  смысле  воспринимал  себя  в  этом
судилище господином, выносящим собственное решение.
   Обдумывая сей парадокс, он позволил неловкому  молчанию  затянуться,  а
потом,  сделав  очередной  интуитивный  скачок,   приземлился   в   весьма
интересных краях.
   - Выходит, я значусь в вашей Книге, не так ли?
   - В Книге?
   Трибунал принял скорбный вид.
   - Мы предполагаем это, - подтвердила  председательница  после  короткой
паузы. - В ней есть аллюзии, которые могут относиться к вам.
   - А можно взглянуть?
   - Нет, это может исказить подробности пророчеств.
   - Вы всегда так считали? И завербовали меня именно поэтому?
   -  Снова  нет.  Это  лишь  недавно  ученые-аналитики  в  наших   тайных
университетах установили соответствие между писаниями и вашей карьерой. Во
время  вашего  посвящения  каменные  боги,  в  которых  мы  влили  немного
божественной эссенции, признали  вас.  Мы  всегда  приглядываем  за  ними,
однако подобные события случаются не каждое столетие. Тогда-то мы  впервые
всполошились.
   - Я помню античных колоссов, - сказал Солово, оглядываясь на статуи,  -
но...
   - Они в основном молчат, адмирал,  -  сказал  кондотьер.  -  С  помощью
чародейства мы можем сохранить какую-то долю  тех  богов,  что  могут  еще
протянуть, и мы храним их божественность  в  камне,  чтобы  переждать  эру
исламо-христианского монотеизма. Они, естественно, благодарны  и  помогают
нам изо всех сил.
   - Боги без  почитателей,  -  прокомментировал  Солово.  -  Как  скорбно
звучит!
   - Мы намерены это изменить,  -  со  спокойной  уверенностью  проговорил
кондотьер.  -  Мы  можем  выступать  в  союзе  с  атеистами   и   эльфами,
радикальными гуманистами и теми, кто страдает  от  ностальгии  по  Римской
империи... да со всеми,  кто  не  удовлетворен  нынешним  положением  дел.
Однако мы ни на миг не теряем из виду наши древние цели. Ну вот,  адмирал,
теперь вы знаете наш "великий секрет"!  Мы  хотим,  чтобы  старинные  боги
разорвали свои каменные пределы, вдохновленные молитвами миллионов!
   Открывшиеся глубины заставили  Солово  изобразить  на  лице  потрясение
вкупе с удовлетворением, но он не поверил ни слову.
   - И в достижении этой цели я должен сыграть свою роль - в  соответствии
с книгой ваших предсказаний?
   -  Похоже,  что  так,  -  согласилась  дама-фемистка.  -  И,  возможно,
критическую. Однако любые подробности могут лишь  исказить  линии  судьбы,
предначертанные благословенным  Гемистом.  Уверьтесь,  великие  события...
предметы, которых даже мы не в силах предвидеть, вращаются вокруг вас.
   - И поэтому вы позаботитесь обо мне? - сказал адмирал, не устояв  перед
соблазном поддразнить.
   - На какой-то момент да, - призналась фемистка  с  достойной  одобрения
откровенностью. - Если, как предполагает  наша  Священная  книга,  от  вас
зависит спасение мира, мы не можем поступить иначе.
   Позади адмирала вдруг послышался грохот. Как раз  вовремя  оглянувшись,
он увидел, как падают вперед  и  ударяются  о  землю  -  чудесным  образом
невредимые - оба упомянутых изваяния. Когда улеглась пыль, он заметил, что
головы и руки лежащих, словно в мольбе, простерты к нему.
   - Похоже, - с достойной  восхищения  прохладцей  проговорил  кондотьер,
остававшийся в своем кресле, - так считаем все мы.



   Год 1506. НЕ СОМНЕВАЙТЕСЬ, ЕГО ЗДЕСЬ НЕТ: я заказываю шедевр
   западного искусства и узнаю ключевую тайну Матери-Церкви.
   Друг рад услышать, что он не напрасно прожил свою жизнь

   В разгар лета  улицы  Рима  могут  возмущать  тысячью  разных  мелочей.
Стоически одолев все причины для раздражения,  адмирал  Солово  перегнулся
через дверцу  своей  коляски  и  позавидовал  бедняку,  евшему  прохладный
зеленый салат. В невежестве своем он позавидовал и несомненной  невинности
этого человека - выражению  его  лица:  "завтра  я  встану  и  пойду  куда
угодно", - но более всего адмирал завидовал его одиночеству.
   -  Адмирал,  такая  неприятная  влажность,  -  сказала  мадам  Терезина
Бонтемпи. - Все разветвления моего тела причиняют мне большие неудобства.
   - Это _действительно_  неприятно,  моя  госпожа,  -  ответил  Солово  с
застывшей - словно из камня - улыбкой на лице.
   Экипаж госпожи Бонтемпи, подумалось ему,  был  пышен  и  велик,  как  у
правящего  султана.   Его   владелица   гармонировала   с   транспортом...
полненькая, бело-розовая... и пользовалась им - как  и  любовником,  папой
Юлием II, - часто, но для езды  на  короткое  расстояние.  Правда,  Солово
допускал и другую возможность:  все  должны  были  видеть  сам  факт  езды
независимо от ее целей.
   Однако, невзирая на ночные посещения игрищ Венеры, во время прогулок  в
экипаже Терезина Бонтемпи требовала и благородной  компании,  и  светского
разговора. Это предотвратило бы  улюлюканье  лиц,  слишком  распущенных  и
свободных от социальных ограничений, чтобы держать свое мнение при себе.
   Солово  обнаружил  в  сей  даме  внутреннюю  свободу,  увы,  никак   не
волновавшую его. Изъявление чувств населения он мог бы  остановить  просто
каменным взглядом своих знаменитых  серых  глаз,  однако  его  собственный
внутренний вердикт не подчинялся  контролю.  И  за  короткое  время  мадам
Терезина Бонтемпи  иссушила  кладезь  его  дипломатического  обхождения  -
источник, прежде абсолютно неистощимый.
   - ...а возле Сан-Джованни Латерано, адмирал, как раз рядом  со  статуей
задумчивого человека на коне...
   - Римского императора Марка Аврелия, мадам,  -  вставил  Солово,  сузив
глаза от внезапной усталости.
   ...группа каких-то вероотступников, не  иначе  как  беглых  галерников,
принялась  плясать   вокруг   моей   коляски,   называя   меня   "шлюхой".
Представляете, это я-то шлюха!
   Адмирал Солово глубокомысленно кивал, подправив  свою  улыбку  скорбным
сознанием человеческой низости.
   - Я вполне верю вам,  госпожа,  -  медленно  проговорил  он.  -  Я  вам
сочувствую... и хорошо понимаю вас, поскольку нахожусь в той же ситуации.
   -  Неужели?  -  осведомилась  Бонтемпи,  ошеломленная,  насколько   она
помнила, впервые в жизни.
   - Безусловно, мадам. - Солово одарил ее белозубой улыбкой. - Прошло уже
пять лет с тех пор, как я командовал военным  кораблем,  а  меня  все  еще
зовут адмиралом.


   Благословеннейший Отец, сегодня  я  был  изгнан  из  Дворца  по  вашему
приказу, а посему извещаю вас, что впредь с  этого  времени,  если  я  вам
понадоблюсь, ищите меня где угодно, только не в Риме.
   Микеланджело Буонарроти (из датированного 1506  годом  письма  Джулиано
делла Ровере, папе Юлию II)


   - Вы навлекли на себя наш гнев, -  сказал  папа.  -  И  мы  уже  думали
отправить вас...
   - На Капри? - осведомился адмирал Солово.
   - Выбросите из головы остров Капри, адмирал. Откровенно говоря, я  имел
в виду то место, куда отправляют обнаженным клинком. Вы  понимаете  мой...
намек?
   - Полностью, ваше святейшество.
   Подперев перегруженную голову слабой рукой,  папа  устало  поглядел  на
Солово. В приемной воцарилась редкая тишина, мгновенно угомонившая едва ли
не весь Ватикан.
   - Адмирал, - промолвил Юлий после долгого молчания, - а вы еще помните,
когда впервые натянули на свое лицо эту невидимую маску?
   - Не особенно точно, ваше святейшество: я рано начал изучать стоиков.
   - Вполне могу понять вас. Но попомните мои слова,  адмирал,  однажды  я
заставлю вас проявить хотя бы волнение.
   - Я в полном распоряжении его святейшества.
   - Правильно, так оно и есть. Кстати, хотя  в  этих  древних  стоиках  и
мертвых язычниках действительно есть кое-что, хочу напомнить  вам:  в  них
нет _полноты_. И если в тот самый день, который я назвал словом "однажды",
я все же решу укоротить отпущенные вам годы за... скажем, за то,  что  вы,
адмирал,  назовете  мою  очередную  временную  подругу  шлюхой...  или  за
убийство чересчур остроумного перуджийского поэта, знакомого  нам  (да-да,
мы знаем об этом), тогда со спасением у вас будет туго. А мне не  хотелось
бы, чтобы вы попали в ад.
   Адмирал Солово,  изящно  поклонившись,  принес  свою  благодарность  за
проявление подобной заботы.
   - С этим,  ваше  святейшество,  я,  пожалуй,  смирюсь,  поскольку  наша
разлука будет недолгой.
   Прикрыв лицо унизанной перстнями рукой, английский кардинал усмехнулся,
- увы, слишком громко, - чем год спустя заслужил себе  должность  примаса,
ведающего обращением турок.
   - Тем временем, - проговорил Юлий, прикрывая гнев  серьезной  миной,  -
прохвост  скульптор  из  Флоренции  бежал  с  нашей  службы,  не  завершив
поручения и узнав то,  что  ему  не  следует  знать.  Детали  контракта  и
корреспонденции можно выяснить через одного из моих секретарей. Возьмите с
собой капитана швейцарцев на помощь своему серебряному языку  и  доставьте
назад этого...
   - Микеланджело, -  подсказал  английский  кардинал,  напрасно  стараясь
избежать уготованного ему в будущем мученичества, перспективу которого  он
тем не менее уже ощутил.
   - Именно, - окончил Юлий.
   - Живым? - спросил адмирал Солово.
   Папа задумался.
   - Пожалуй, - ответил он наконец,  -  если  это  не  потребует  излишних
хлопот.


   Есть еще кое-что, о чем я хотел бы умолчать; довольно того,  что,  если
бы зная это, я остался в Риме,  город  этот  сделался  бы  моей  гробницей
раньше, чем для папы. Такова была причина моего поспешного отбытия.
   Микеланджело Буонарроти (из письма, посланного из Флоренции весной 1506
года)


   - И после издевательских "диспутов", - сказал  равви  Мегиллах,  -  они
официально сожгли свиток Торы перед воротами  гетто.  Я  не  мог  сдержать
слез... но разве это что-то значит для вас? Простите за беспокойство.
   - Иов, 32: "Поговорю, и будет легче мне", - промолвил Солово. - Таанит,
15: "Достойному не следует унывать".
   Равви, вновь обратившийся к глубинам своей  печали,  отыскал  в  сердце
улыбку. В особенности когда Солово заговорил снова.
   - Притчи, 31, 6-7: "Дайте сикеру [хмельной напиток]  погибающему,  вино
огорченному душой. Пусть выпьет и забудет  бедность  свою  и  не  вспомнит
больше о своем страдании".
   -  Екклезиаст,  10:  "И  вино  веселит  жизнь",  -   отозвался   равви,
внимательно разглядывая бутылку с вином, но не указывая на нее.
   - Нет нужды воздерживаться от этого счастья, - добавил  Солово.  -  Это
вино - кашрут, мои слуги доставили его из гетто прямо сегодня.
   Когда они приступили к еде и выпили  в  меру,  равви  Мегиллах  поведал
адмиралу о своих последних деяниях, своей семье и жизни в гетто,  подобной
лезвию бритвы. Солово внимательно слушал и отвечал непринужденно.
   - А ваша жена, адмирал, как она?
   - Совсем неплохо,  насколько  я  представляю.  Общий  знакомый  недавно
принес мне вести о ней. Впрочем, можно использовать и пример из Сангедрина
[иудаистский религиозный трактат], стих  7-й  гласит:  "Пока  была  крепка
любовь, мы могли  возлежать  на  лезвии  меча;  но  теперь,  когда  любовь
ослабела, постель в шестьдесят элей [локтей (ист.);  национальная  единица
длины в ряде стран: в Англии 1 эль равен 45 дюймам] узка для нас".
   За этим отклонением от общей темы беседы  последовала  короткая  пауза.
Наконец равви кашлянул, чтобы переменить настроение, и сказал:
   - Ну что ж, мой старый друг, я в долгу перед  вами  за  гостеприимство.
Могу ли я что-то сделать для вас?
   Растянув губы улыбкой подобающей ширины, Солово назвал свою цену.
   - Поскольку вы заговорили об этом,  не  могу  ли  я  напомнить  Йебамот
[иудаистский религиозный трактат], 122?
   -  "Не  запирай  на  засов  дверь  перед  пришедшим  занять  денег",  -
процитировал  Мегиллах.  -  Конечно,  с  моей  стороны  отказывать  вам  и
неправильно  и  невежливо...  однако  вспомните  Баба  Мециа  [иудаистский
религиозный трактат], 75, адмирал: "Тот жалуется,  не  находя  сочувствия,
кто дает деньги в долг без свидетелей". Нельзя настолько увеличивать  свой
кредит христианину... знаете, это выделит вас среди прочих.
   Адмирал Солово самым серьезным образом согласился с такой перспективой.
   - И наконец, адмирал, вот что я хочу вам сказать. Вы переоцениваете мои
возможности. Наше положение становится неопределенным. Завтра  и  меня,  и
весь мой народ могут изгнать за море...
   - Или же Мессия призовет всех вас домой, - предположил Солово.
   - Действительно. Подобное возможно, хотя деньги в этот счастливый  день
не будут иметь никакого значения.
   - Может быть,  -  проговорил  Солово.  -  Кстати,  равви,  мне  указано
устроить сделку между каким-то _художником_ и  его  святейшеством.  Деньги
сделают все: я нахожу, что  нередко  истинный  духовный  голод,  терзающий
творца, порожден стремлением к золоту  и  той  безопасности,  которую  оно
обеспечивает. Так я планирую поступить и с этим типом. Лучше я выплачу вам
проценты, дорогой равви, чем буду слушать новые утомительные разговоры  об
искусстве.
   - Как угодно, адмирал, - ответил Мегиллах, охотно обращаясь к старой  и
знакомой теме.
   - Кроме  того,  -  продолжал  Солово,  -  мне  кажется,  что  в  данных
обстоятельствах вы можете ограничиться не слишком высоким интересом...
   Равви  Мегиллах  выразил  удивление  подобным  предположением.  Адмирал
приступил  к  объяснениям,  и  в  конце  концов  равви   с   удовольствием
предоставил ему неограниченный кредит.


   Микеланджело, скульптор, оставивший нас без всякой причины, по простому
капризу, опасается, как нам  сообщили,  возвращаться,  хотя  мы  со  своей
стороны не гневаемся на  него,  зная  изменчивый  нрав  людей,  наделенных
подобным гением. Поэтому, дабы он не мог причинить себе  беспокойство,  мы
полагаемся на вашу верность: убедите его нашим именем, что, вернувшись, он
останется  цел  и  невредим,  сохранив   нашу   апостольскую   милость   в
предоставленной ему прежде мере.
   Последняя из трех  записок,  посланных  папой  Юлием  II  Флорентийской
Синьории в 1506 году


   - И когда, - сказал капитан  швейцарцев,  Нума  Дроз,  пока  они  ехали
вперед, - турки захватили Отранто в августе  1480  года,  они  замучили  и
убили половину из двадцати двух тысяч душ, обитавших с  стенах  города,  и
поработили всех остальных. Действительно были _интересные_ груды  тел:  не
из тех, что обычно видишь на поле боя. А  потом,  чтобы  неверные  истинно
ужаснулись, публично распилили архиепископа и губернатора.
   - И каково  было  воздействие,  мастер  швейцарец?  -  спросил  Солово,
изображая интерес.
   - Меня так проняло! Я отрекся прямо на месте, принял их вероисповедание
перед главным тюрбаном и был взят в войско.
   - В самом деле? - сухо заметил Солово.  -  Тем  не  менее  вы  кажетесь
персоной чересчур молодой, чтобы лично  присутствовать  при  столь  давнем
событии.
   - Тогда я впервые оставил кантон Ури, господин адмирал. Я был  едва  ли
не подростком. Закончил я командиром артиллерии  и  начальником  янычар  в
приграничной македонской крепости. Неплохое было время. Мусульманская вера
тоже... интересная...  но  все-таки  не  настоящая,  -  добавил  швейцарец
отчасти искренне, отчасти оттого, что вспомнил, на кого теперь работает. -
Поэтому я дезертировал и полностью вернулся к Христу в Равенне...
   - И во сколько это вам обошлось? - поинтересовался адмирал  просто  для
справки, учитывая собственный опыт.
   Нума Дроз казался потрясенным.
   - Моей ценой, адмирал, были долгие часы, проведенные  на  коленях...  и
трудное покаяние. Деньги невесомы, это просто металл там, где речь идет  о
душе. Вопреки тому, что вы можете подумать, я истинный  сын  Церкви,  хотя
мне и случалось заблуждаться.
   Солово постарался оставить свои сомнения  при  себе  -  следовало  быть
осторожным.  Все  обитавшие  за  пределами  родных  краев  швейцарцы  были
опытными  убийцами,  по  этой  причине  и  экспортировались.  Они   вдвоем
направлялись по флорентийской дороге, и  Нума  Дроз  мог  в  любой  момент
поддаться присущей его народу кровожадности. Солово незаметно  прикоснулся
к стилету, упрятанному в седле.
   - Потом я поступил к Фердинанду I Неаполитанскому,  -  продолжал  Дроз,
легкая неловкость явно была уже забыта.  -  Вот  интересный  был  человек.
Держал целую галерею из чучел своих мертвых врагов, все в парадной одежде,
и время от времени  прогуливался  среди  них,  раздумывая  о  краткости  и
превратностях жизни. Один раз, когда я был у него  в  особом  фаворе,  мне
позволили посмотреть.
   - Я тоже был там, -  сказал  адмирал.  -  Герцог  де  Прац-Ридольфи  из
Романьи выглядел даже лучше, чем  в  жизни.  -  Я  сделал  соответствующий
комплимент Фердинанду, и он по-настоящему улыбнулся.
   - Ридольфи? - переспросил Дроз. -  Это  такой  тощий,  нос  крючком,  в
желтом камзоле?
   - Да-да, с украшенным самоцветами кинжалом в левой руке,  -  подтвердил
Солово.
   - О... сколько же у нас общего, адмирал.
   - И еще мы служим его апостольскому святейшеству, - добавил  Солово,  с
чувством униженного достоинства признавая даже две общие точки между собой
и этим варваром.
   - О да, адмирал, вы правы. Какие были счастливые дни! Но скажу вам: как
только я узнал, что он - нехристь, воинственный и раздражительный,  тотчас
распрощался с Неаполем и поспешил в Рим.  Ну  а  после  того,  к  счастью,
мирных дней в моей жизни не было.
   - Другого и я сказать не могу, - хрустко промолвил Солово.
   - Для наемников он был повсюду отцом родным. Меня сразу же поставили на
довольствие; на полную плату с первого дня - убиваешь ты или нет,  а  ведь
это не везде так. О, поглядите, там в канаве удавленник.
   - Именно.
   - Юлий даже заставил этого Михель-ангела придумать  мундиры  для  наших
швейцарских ребят. Вам нравится?
   - Нет.
   - И мне тоже. Но, по-моему, люди привыкнут. Только не сомневайтесь,  до
тех пор я набью карман поплотнее - заработаю или украду - и вернусь в  Ури
к жене.
   Адмирал Солово изучал небо в поисках утешения и, не обнаружив такового,
нажал:
   - Вы далеко от дома, мастер швейцарец. Что будете делать, если жена  не
дождется вас?
   Нума Дроз пожал плечами и тронул конское ухо.
   - Тогда я убью ее и снова женюсь. У нее сестрица - сочная бабенка, если
подумать об этом. Так или иначе, а жена в моей хижине будет.
   Далеко на дороге перед собой  вечно  не  знавший  покоя  глаз  адмирала
Солово обнаружил одинокого всадника. Нума  Дроз  заметил  его  практически
одновременно, и все мысли о доме разом оказались забыты.
   - Дротик, скачет галопом, один, - выпалил Дроз. - Стоим.
   Оба мужчины, выкованные в разном, но одинаково жарком пламени,  с  виду
как будто не готовились к встрече, однако необходимые _приготовления_  тем
не менее были сделаны. Большая часть встреч на дорогах выглядела  довольно
невинно, но исправить ошибку возможности не представлялось.
   - Адмирал Солово? - осведомился верховой,  подъезжая  поближе  (тем  не
менее из вежливости оставаясь достаточно далеко).
   Солово ответил невозмутимой улыбкой.
   - Возможно.
   Всадник не думал обижаться, он был знаком с современным этикетом.
   - Перед вами  Питер  Ансельм,  -  проговорил  он,  кланяясь,  насколько
позволяли латы. - Или же Пьетро Ансельми, кондотьер на  службе  Флоренции,
посланный, чтобы приветствовать и поторопить вас.
   Адмирал вопросительно поднял бровь, ничего не подтверждая,  но  все  же
обнаруживая некий незначительный  интерес  к  подобной  идентификации  его
личности.
   - Дело Микеланджело всем докучает, и Синьория видит причины для спешки,
- пояснил Ансельми.
   Солово не одобрял  качеств,  подобных  скорости,  учитывая  их  близкое
родство с непростительной беспечностью.
   - Каковы же новости, кондотьер? - спросил он любезным тоном.
   - Все хорошо! - ответил тот. - Может быть, начнется война.


   Из Синьории прислали за мной и сказали: "Мы не хотим воевать из-за  вас
с папой Юлием. Вы должны возврат