брезговать призывом простого
наемника, адмирал Солово последовал за ним. В  Палаццо  дель  Сенаторе  он
подождал, пока  горизонт  расчистился,  и  презентовал  содержимое  своего
кошелька нищенке, скрючившейся в дверях. А потом заторопился  прочь,  дабы
никто не заметил столь позорного деяния. Негоже компрометировать  с  таким
трудом приобретенный в глазах общества облик, позволяя  публике  узнать  о
своей бесцельной доброте. Кто-нибудь из врагов  мог  бы  заподозрить,  что
адмирал становится мягок, и предпринять ход, направленный против него.
   Но, невзирая на все, Солово ощущал потребность сделать  подобный  жест.
Без сомнения, он получит от  Феме,  как  обычно,  богатое  вознаграждение:
землю и деньги, доступ к людям и  тем  удовольствиям,  которые  они  могут
предоставить  в  бесконечном  изобилии.  Оставалось,   впрочем,   сознание
собственной вины из-за согласия на требования Феме. Чувство легкой вины...
   Потом, уже умственно подготовившись к повседневным сложностям  активной
жизни, он вступил в замок Святого Ангела и  обнаружил  там  Нуму  Дроза  и
Мартина Лютера, держащих оборону.
   Стражники, в качестве наемных пастухов приглядывавшие за ними, к  Дрозу
относились с опаской и не пытались его разоружить. Наемник находился,  как
немедленно осознал Солово, в той  самой  непредсказуемой  фазе  опьянения,
когда волны  эйфории  разбиваются  об  утесы  угрызений  совести.  Поэтому
адмирал свел общение к минимуму. Швейцарец  поглядел  на  Солово  красными
глазами  и  заметил  знак  одобрения  проделанной   работой.   Он   ощутил
удовольствие, однако по его переменчивому состоянию об  этом  было  трудно
судить.
   Лютер, напротив, производя шуму на троих, повествовал о ночных подвигах
под изумленными взглядами стражников.  Он  явно  не  представлял,  ни  как
носят, ни как держат меч, был исполнен пьяного многословия и не знал  (или
не обращал на это внимания)  того,  что  распорол  монашеское  одеяние  от
ворота до задницы.
   - Привет, адмирал, - провозгласил он, махая нетвердой рукой. - _Как же_
мы повеселились!
   - Мы в конце концов перехватили их,  когда  они  с  боем  отступали  из
Борделлетто, - сухо улыбнулся бургундец. -  Там  осталось,  кажется,  двое
убитых, и  еще  целой  куче  необходима  починка,  впрочем,  не  такая  уж
серьезная. Если вы знаете их, для меня достаточно одного вашего слова.  На
чем остановимся, синьор... на неофициальной гарроте,  публичном  повешении
или же пусть живут?
   Перед ответом Солово выдержал долгую паузу - из чистого садизма. За эти
несколько секунд Мартин Лютер даже заметно протрезвел.
   - Я выбираю последнее, - промолвил адмирал наконец.
   - Ну, раз вы в них уверены, - ответил бургундец, давая знак, чтобы люди
его расступились. - Только если передо мной священник с монахом, значит, я
- француз.
   - Нет, - признал Солово, к явному облегчению офицера, - вы, безусловно,
не француз.
   Оказавшись снаружи, в относительной прохладе, Лютер начал  терять  пыл.
Солово выбрал гриб "звезда с тысячью лучей", учитывая  известную  мягкость
возвращения на землю после его употребления. Никогда  более  не  доведется
монаху чувствовать себя так хорошо или ощущать жизнь в  той  полноте,  как
это было последние несколько часов, однако теплое воспоминание не  оставит
его, подобно слабому аромату одежд ушедшей любимой. Оно поддержит  его  на
пути какое-то время, а потом будет поздно поворачивать обратно.
   - Ах, адмирал, - на ходу восторженно заговорил Лютер. - Не знаю, что  и
сказать...
   - И хорошо, - ответил Солово, но, увы, безрезультатно.
   - Я провел самую восхитительную ночь во  всей  своей  ничтожной  жизни.
Учтите, это просто скандал, что священник в  Риме  может  знать  все,  что
известно патеру Дрозу.
   - Прошу, - адмирал поднял руку в черной перчатке, -  воздерживаться  от
подробностей.
   - Знаете, у нас была и возможность подумать,  посреди  всех...  дел.  -
Обиженный Лютер  надулся.  -  Как  странно  и  забавно,  время  словно  бы
растянулось, часы никак не кончались.
   - Когда ты начал говорить, все и окончилось! - пожаловался  Нума  Дроз,
возведя очи к небу.
   - Патер Дроз во  многом  подобен  солдату,  -  продолжал  монах.  -  Он
фаталист, как и все они, что не подобает священнику.
   - Я же только сказал, - возразил Дроз, - что, если твоя голова залетела
на пику и удостоилась таблички  с  твоим  именем,  больше  ничего  уже  не
сделаешь.
   - Но это _так_ согласуется с моим новым прозрением, - говорил Лютер, не
обращая внимания на него. - _Мы живем только верой_. Ты спасен, если  вера
тебя оправдала... если же нет - не взыщи,  ситуацию  ничем  не  поправить.
Понятно?
   И когда Лютер добавил, обращаясь к себе самому: "Следует все  обдумать,
я вижу здесь такие глубокие выводы...", Солово понял, что дело сделано.
   По  возвращении  монаху  будут  предоставлены   все   возможности   для
размышления. Поганцу  фон  Стаупицу  было  приказано  отнестись  к  Лютеру
благосклонно и отпустить удила.  Когда  брат  Мартин  вернется  в  Эрфурт,
окажется, что германский орден августинцев самым  неожиданным  образом  от
излишней суровости перешел к достойной презрения  распущенности.  И  чтобы
еще более дезориентировать  Лютера,  его  гонитель  и  похититель  сосисок
должен был сделаться его патроном, другом и наставником.
   - Главное,  -  обратился  адмирал  к  монаху,  пронзая  Лютера  ледяным
взглядом, - думать самостоятельно, собственными мыслями, а  потом  уже  не
колебаться. Прибейте свой флаг к мачте.
   - Прибейте... к мачте! - словно  эхо  повторил  Лютер,  фиксируя  совет
одурманенным разумом.
   Адмирал Солово не был ни  пророком,  ни  ясновидцем,  но,  быть  может,
долгая связь с Феме наделила его проницательностью. Как бы то ни было,  он
заглянул в будущее и ощутил потребность сказать:
   - И все-таки прибейте к чему-нибудь [что он и сделал  через  семь  лет,
примерно в День всех святых, прибив свои тезисы к двери Церкви всех святых
в Виттенберге].


   - Ну что могли мы сказать, адмирал? - спросил уэльский фемист.  -  Ваше
имя слышалось на каждом заседании Совета, и хвалы становились все пышнее.
   Солово приглядывался к далекой активности в собственной вилле и  вокруг
нее и думал о том, как чудесно наконец освободиться от всех забот.
   - Неужели и впрямь? - осведомился он, впрочем, без особого интереса.  -
Разве вы не располагали мириадами агентов, подтачивавших устои?
   - Но никто не был  столь  достославно  отмечен  успехом  и  судьбой,  -
ответил фемист. - Вы вносили свой вклад в Книгу с монотонной регулярностью
и, как мы видели, в точности соответствовали предсказуемой  роли,  занимая
то место в истории, которое мы отводили своим людям. Один из членов Совета
сообщил  мне,  что  такого  точного  выполнения  Священного   писания   не
отмечалось с тех пор, как на сцене появился Аттила.
   - На мой взгляд, - промолвил Солово, - сравнение не вполне лестное.
   - У каждого своя роль, - пояснил  уэльсец.  -  Мы  не  всегда  одобряем
предсказания, но что написано, то написано, и этого не обойдешь.  Вам  же,
однако,  мы  могли  аплодировать.   Вы   оправдали   нашу   терпимость   и
долготерпение в отношении вас.
   -  Вы  так  полагаете?  -  проговорил  адмирал,  следя  за  скольжением
крохотной рыбацкой лодчонки  по  искристым  водам  внизу.  Он  позавидовал
короткой и примитивной жизни рыбака.
   - Без сомнения, - ответил фемист, удивляясь тому, что может быть  столь
интересного в дурацком сооружении из досок и веревок, когда речь  идет  об
изменении судеб мира. - Увидев, как необходимо, чтобы именно вы вдохновили
Томаса Кромвеля. Мы с трепетом осознали,  как  выполняются  слова  Плифона
такими _незначительными_ средствами - это я про  цветы  и  клейменый  зад!
Только представьте себе, как эти ничтожные вещи проворачивают,  усиливаясь
рычагами и шестеренками власти и положения, могучие колеса истории!
   - Вы бы скоро устали от шума, оказавшись столь близко  к  этой  машине,
как я, - остерег Солово. - Зубцы проскальзывают и трутся, харкая кровью. А
из того, что они извергают, вы лепите историю.
   - Так было всегда, - невозмутимо ответил фемист. -  Но  прошу  вас,  не
думайте, что мы настолько грубы и поверхностны, чтобы интересоваться  лишь
видимыми событиями. Истинно, нам нужно, чтобы Кромвель-катализатор  изгнал
Церковь и  молитвенные  дома  со  своей  родной  земли,  но  это  не  все.
Предсказания, антипапское законодательство, вынужденный развод, мученики и
создание новой протестантской супердержавы - всего лишь следствия. Неужели
вы  полагаете,  что  мы  простираем  свою  руку  только  для  того,  чтобы
создать... Англиканскую церковь?
   - Наверное, нет, - Солово  старался  подбодрить  собеседника.  -  Какое
удовольствие видеть, как рождается урод?
   - Именно так, адмирал. Дело в том, что Кромвель, наше  общее  крохотное
создание, преуспеет сверх наших самых диких ожиданий. Но  есть  и  другие,
кто  может  послужить  нашим  желаниям.  Нет,  цель  всего  предприятия  -
разрушить весь образ жизни, жизненно важную систему  социальной  поддержки
для слабых и нуждающихся, как и идеологические центры  сопротивления  нам.
Мы хотим выбить опору, обрушить все  здание,  чтобы  кто-то  иной  воздвиг
новое на его  месте.  Мы  задумали  обеспечить  могучей  поддержкой  класс
захвативших землю, светскую и национальную буржуазию. Продав  им  обширные
монастырские земли, - как он это сделает,  -  ваш  Пузан  VIII  Английский
подпишет смертный приговор всему, что ему близко.  Есть  некая  красота  в
том, как действует эта социальная алгебра.
   - С Лютером то же самое, только почерк крупнее, - вставил Солово.
   - Именно, - улыбнулся фемист. - А в качестве побочного продукта  резня,
перемены, цинизм дискредитируют религию в глазах масс - точнейший  замысел
и элегантный.
   - Как и ожидалось, - безразличным  тоном  ответил  Солово.  -  Громовые
раскаты Реформации уже улавливались даже моим собственным слухом.
   - Сомневаюсь, адмирал, -  возразил  фемист.  -  Нужны  личности,  люди,
действующие по собственной воле, чтобы превратить эти "раскаты" в истинный
гром и молнию. Чтобы расцвести, Реформация нуждается в садовнике. То,  что
вы - и мы с вами - вызывали к жизни, будет расти и переменит Европу,  а  с
нею и весь мир. Действие этой пьесы занимает две полные страницы Книги.  И
всю следующую половину тысячелетия мы будем следить за тем, чтобы она была
сыграна.
   - А я  хорошо  заработал  на  ней,  -  задумчиво  промолвил  Солово.  -
Принадлежавшие лично Браччолини [Поджио Браччолини (1380-1459), знаменитый
флорентийский латинист и  "открыватель"  утерянных  классических  текстов]
экземпляры  "О  природе  вещей"  Лукреция  и  "Бесед"  Эпиктета.  Истинные
находки!
   - Чтобы получить их, нам пришлось  отправить  наследника-флорентийца  в
плавание под Мостом Вздохов [расположен в Венеции], - согласился фемист. -
Он не пожелал расставаться с книгами за деньги.
   - Они, безусловно, заинтриговали меня,  примерно  на  месяц,  -  сказал
Солово, отмечая тем свое согласие с методом приобретения. -  Лукрециевские
излияния - вещь скандальная. А эпикурейство - прямая антитеза стоицизму.
   - В нашем мире должно найтись место для  обоих  верований,  адмирал,  -
заметил фемист в либеральной манере. - И говоря это, я помню,  что  именно
вас  должны  мы  благодарить  за  мир,  который  нас   теперь   ожидает...
Пророчества сфокусировались и слились, все сошлось в единый центр -  и  им
были вы.
   - Простая случайность, - ответил Солово.
   - Все предсказано, - возразил фемист.  -  Из-за  вас  собрался  Великий
совет.  Всего  второй  раз  за  всю  историю...  предыдущий   рассматривал
обращение императора Константина [предположительно император Константин  I
Великий  (274?-337),  объявивший  христианство  государственной   религией
Римской империи].
   - Это не тот ли Совет, - поинтересовался адмирал, -  который  состоялся
шесть лет назад?
   -  Правильно,  в  Дамасской  Касбе  -  вдали  от   глаз   любопытных...
монотеистов.
   -  А  мне  _показалось_,  что  ряды  представителей  высшего   общества
поредели, - промолвил Солово, даже на этом этапе жизни радуясь  тому,  что
его безумное предположение подтвердилось. -  Я  велел  Ватиканской  службе
безопасности проверить.
   - Я знаю... вы старый негодяй.
   - Но так ничего и не выяснил.
   - Мы рассчитывали на это, адмирал. Это было одно из самых  существенных
мероприятий - не из тех, которые предпринимают с легкой душой. Наши лучшие
и мудрейшие головы, потратившие  всю  жизнь  на  анализ  Книги,  не  могли
предвидеть развития надвигавшегося кризиса. Мы  боялись.  Наши  планы  или
вдруг состоятся, или лопнут. Некоторые даже предполагали, что близок  день
освобождения богов.
   - Нет, - улыбнулся Солово, - речь шла  не  о  подобных  мелочах.  Божки
благополучно томятся под спудом. Я и сам их видел не так уж давно.
   Задетый столь богохульным легкомыслием, фемист продолжил более холодным
тоном.
   - Дело оказалось действительно более значительным, если подобное вообще
возможно. Это был день, тот самый день, ради которого вы были рождены.  Мы
- а с нами и все творение, - затаив дыхание, ожидали  вашего  милосердного
приговора.
   Адмирал Солово поглядел на все еще  живой,  продолжающий  существование
мир, на свой дом и детей, на птиц и море... и припомнил знаки _только что_
явившегося Апокалипсиса. "Интересно, - подумал он вслух, - а правильное ли
решение я принял?"



   Год 1520. СВЕТ ГОЯМ (И ОТ НИХ): я решаю судьбу
   Вселенной и становлюсь владыкой острова Капри

   - Часы заведены, - проговорил щеголеватый молодой денди  с  улыбкой.  -
Необходимо ваше присутствие.
   - Прошу прощения? - отозвался адмирал, возмущенный подобным  нарушением
его уединения, и где - в придорожном кабачке. Но денди уже исчез...  самым
неестественным образом растворившись в небытии.
   - Огни разожжены и горят высоко, - добавил темноволосый, сластолюбивого
вида  купец  от  ближнего  стола.  -  Дела  уже  бурлят.  Необходимо  ваше
присутствие.
   - Если ты не воздержишься, я заколю тебя, - пригрозил адмирал  негромко
и без колебаний.
   В конце концов, какой прок в головокружительной карьере,  если  к  нему
можно обращаться так запросто. Как ни прискорбно, Солово более не  находил
в себе терпения для людей. Впрочем, в этом случае оно  и  не  требовалось,
потому что купец тоже... исчез.
   - От чего он должен был воздержаться?  -  спросил  компаньон  адмирала,
равви Мегиллах. Угрозы его не встревожили... третья любимая  тема  римских
разговоров. - С кем это вы говорили?
   Солово повернулся назад к бутылке  и  кубкам,  легкая  рябь  на  океане
самообладания уже улеглась.
   - Похоже, что ни с кем, - ответил он. - Так что прошу любезно забыть об
этом.
   Долгие  годы,  проведенные  Мегиллахом  на  месте  предводителя  гетто,
научили равви не различать сдержанную просьбу и приказ.
   -  ...впрочем,  конечно,  мы  рассчитываем  воссоединиться   на   земле
обетованной во времена Мессии, - продолжал  он  точно  с  того  места,  на
котором прервался разговор. - Да, у нас будет  много  мицва,  связанных  с
храмом, сельским хозяйством и прочее.  Это  еще  более  ускорит  освящение
детей израилевых, что, собственно, и требуется для прихода Его.
   Адмирал Солово кивал в знак понимания.
   - И тогда вы сделаетесь тем предсказанным "светом гойским  народам",  и
история (являвшаяся прежде записью деяний неправедных) по вполне  понятным
причинам...
   - Э... быть может, - ответил Мегиллах чуточку более нервно и отрывисто,
чем обычно, - этот вопрос соприкасается с эсхатологической стороной  вашей
собственной веры и обнаруживает... э... известную противоречивость.  Лучше
оставить эту тему в покое и положиться на волю Господа,  допускающую  пока
еще доброе сосуществование.
   Солово родился за полтысячелетия до того, как стало возможным  понимать
подобные декларации в их прямом смысле, и посему решил (и  только  отчасти
правильно), что равви имеет в виду инквизицию.
   -  Справедливо,  -  промолвил   он,   отмахнувшись   от   теологических
трудностей, снедавших его друга. - Время все расставит  по  своим  местам,
так я всегда говорю. И прах наш ответит на тот или другой зов.
   - Безусловно, - скромно согласился  равви,  которого  возраст  обязывал
опасаться ловушек, даже имея дело с друзьями дней молодости.
   -  Мне  так...  приятны  наши  беседы,  -  медленно  произнес  адмирал,
удивленный тем, что еще способен использовать столь эмоциональные термины.
- Они так благодетельно контрастируют с количеством часов, потраченных  на
вавилонские труды его святейшества. Естественно подозревать наличие где-то
людей, верующих и склонных к  идеализму,  однако  встреча  с  ними  всегда
истинно освежает. Я не забываю про это.
   - Необходимо ваше присутствие.
   - Вы видите его? Он реален? - невозмутимо спросил Солово у Мегиллаха.
   Когда равви осторожно качнул седой головой, адмирал обернулся на голос.
   - Ты реален, и этого довольно, - сказал он, толкнув гвардейца-швейцарца
в грудь. - Поэтому я выслушаю тебя, и не более того.
   Гвардеец многое успел  повидать  в  своей  недолгой  жизни,  во  всяком
случае, достаточно для  того,  чтобы  не  беспокоиться  за  свою  честь  и
нанесенные ей оскорбления. На службе он их не замечал.
   - Необходимо ваше присутствие, - повторил он ровным голосом.
   - Немедленно к его святейшеству? - попытался помочь Солово.
   Глаза гвардейца чуть блеснули в знак согласия.
   - Весть передана, - произнес он. - Либо пан, либо пропал, решайте сами.
- Отступив на три шага назад, он исчез столь же внезапно, как и появился.
   - Вам надо идти, - посоветовал равви Мегиллах столь мягко,  как  только
мог. - Здесь мы ничем не заняты.
   - Совершенно верно! - ответил адмирал, напряженно улыбаясь. - Однако  я
все больше и больше привязываюсь  к  этому  _ничто_,  а  зов  к  _чему-то_
слабеет день ото дня. А когда это _что-то_  представляет  собой  сумрачный
лабиринт,  где  обитает  его  апостольское   святейшество,   чувство   это
многократно усиливается.
   Мегиллах излишне хорошо знал подобное состояние, однако наивная  дружба
заставляла его цокать языком и качать головой.
   - Я знаю... знаю, - промолвил адмирал,  поднимаясь  и  роняя  несколько
монеток на стол. - Но что он способен сделать  со  мной?  Что  ценного  он
может отнять у меня? Мое воспитание делает меня свободным человеком в мире
рабов. Пусть будут прокляты исчезающие вестники и швейцарцы! Пройдитесь со
мной, равви, проводите меня. Расскажите еще о конце вашей Вселенной.
   И двое стариков побрели прочь.


   В конце Виа Сакра,  прежде  чем  покинуть  старый  римский  Форум,  они
остановились перед древней аркой Тита [триумфальная арка,  воздвигнутая  в
81 г. в честь победы императора Тита над Иудеей].
   - Здесь есть все, - заметил равви. - Все отражено в  камне  искусниками
императора. Дух восстания, человеческой борьбы, потеря всего дорогого, что
воплощалось для нас в самом храме.
   - Но этот триумф, - вмешался  адмирал,  -  оказался  триумфом  мертвого
императора мертвой империи. Вы же, гонимое племя, живы. Так кто победил на
самом деле? Вы можете отчасти утешиться этим.
   Равви Мегиллах кивнул.
   - На мой взгляд, - он  улыбнулся,  -  если  хорошенько  подумать,  этот
монумент может наделить нас не одним уроком.
   - Быть может, они захватили вашу менору [семисвечник], - Солово показал
на сцену, где ликующие римляне влекли священный храмовый канделябр,  -  но
что хорошего она им принесла?
   Равви так и не получил возможность ответить.
   Резные  изображения  и  украшения  арки   вскипели,   задвигались,   то
погружаясь в глубины камня, то выступая из них змеиным клубком.
   Адмирал услыхал, как  охнул  равви  Мегиллах,  и  понял,  что  не  один
оказался между  мирами.  Однако  поскольку  его  спутник  по  профессии  и
рождению принадлежал к жертвам, особого облегчения общество это с