рху акведука показался человек в разорванной коричневой тунике.  Он
наклонился над самым краем, упираясь руками в бока, и глядел  вниз,  точно
пораженный сам тем, что сделал.
   Потом он выпрямился. Он оглядел горизонт с гордым видом, точно  говоря:
"Все это теперь мое". Варвары  разразились  рукоплесканиями;  карфагеняне,
поняв, наконец, свое несчастье, выли от отчаяния. А Спендий бегал от  края
до края площадки и, как возница победившей на Олимпийских играх колесницы,
вздымал вверх руки, обезумев от радости.



13. МОЛОХ

   Варвары не нуждались в окопах со стороны Африки; она  им  принадлежала.
Чтобы облегчить доступ к стенам,  они  разрушили  укрепление,  окаймлявшее
ров. Затем Мато разделил войско на два больших  полукруга  с  целью  лучше
окружить Карфаген. Гоплиты наемников поставлены были впереди,  а  за  ними
стояли пращники и конница; сзади разместился  обоз,  повозки,  лошади;  за
всем этим, в трехстах шагах от башен, дыбились машины.
   При бесконечном количестве названий, которые менялись несколько  раз  в
течение веков, машины эти сводились к двум системам: одни действовали, как
пращи, другие - как луки.
   Первые,  катапульты,  состояли  из   четырехугольной   рамы   с   двумя
вертикальными подпорами и одной горизонтальной  перекладиной.  В  передней
части цилиндр, снабженный канатами, держал большое  дышло  с  желобом  для
снарядов; низ цилиндра опутан был клубком крученых нитей; когда  отпускали
канаты, он поднимался и ударялся о перекладину;  сотрясение  останавливало
ее и усиливало ее метательную силу.
   Машины второго типа  представляли  собою  более  сложный  механизм:  на
маленькой колонке укреплена была перекладина самой  своей  серединой,  где
кончался под  прямым  углом  своего  рода  канал;  на  концах  перекладины
поднимались два шлема, содержащие клубки конских  волос;  здесь  укреплены
были две небольшие балки, поддерживающие концы веревки,  которую  спускали
вниз канала, на бронзовую  пластинку.  Посредством  пружины  металлическая
пластинка отделялась и, скользя по желобкам, выталкивала стрелы.
   Катапульты назывались также онаграми по их сходству  с  дикими  ослами,
которые швыряют камни ногами; а метательные машины -  скорпионами,  потому
что имели крючок, который помещался на пластинке  и,  опускаясь  от  удара
кулаком, приводил в действие пружину.
   Сооружение машин требовало искусных выкладок; дерево для них нужно было
выбирать самое твердое; зубчатые колеса делались из бронзы, их  натягивали
рычагами, блоками, воротами или  барабанами;  крепкие  стержни  определяли
различное  направление  метательных   снарядов,   цилиндры   служили   для
передвижения  машин,  и  самые  громоздкие  из  них,  которые  нужно  было
привозить по частям, устанавливались на виду у неприятеля.
   Спендий расположил три большие  катапульты  в  трех  главных  углах;  у
каждых ворот он поставил по тарану, перед каждой башней -  по  метательной
машине, а позади с  места  на  место  переезжали  машины,  укрепленные  на
повозках. Нужно было только их обезопасить от  огня  осаждаемых  и  прежде
всего закопать ров, отделявший их от стен.
   Подвезли решетки из плетеных зеленых камышей и дубовых дуг, похожие  на
огромные щиты, скользящие на трех"  колесах.  Маленькие  хижины,  покрытые
свежими шкурами и выложенные водорослями, укрывали работников;  катапульты
и стрелометы защищены были занавесями из  веревок,  вымоченных  в  уксусе,
чтобы сделать их несгораемыми. Женщины и дети собирали  камни  на  берегу,
рыли землю руками и приносили ее солдатам.
   Карфагеняне, со своей стороны, тоже готовились.
   Гамилькар сейчас же успокоил население, объявив, что воды  в  цистернах
хватит на сто двадцать три дня. Это его заявление, а также его присутствие
среди них, в особенности же возвращение заимфа преисполняло всех надеждой.
Карфаген воспрянул духом, и не принадлежащие к ханаанской расе  заразились
увлечением других.
   Вооружили  рабов,  опустошили  арсеналы;   каждый   из   жителей   имел
назначенный для него пост и определенное занятие. Тысяча двести человек из
перебежчиков остались в живых,  и  суффет  сделал  их  всех  начальниками;
плотники, оружейники, кузнецы и золотых дел  мастера  были  приставлены  к
машинам. Карфагеняне сохранили несколько машин, вопреки  условиям  мира  с
римлянами. Машины починили. Карфагеняне были мастера этого дела.
   Две  стороны,  северная  и  восточная,  защищенные  морем  и   заливом,
оставались неприступными.  На  стену,  обращенную  к  варварам,  притащили
стволы деревьев, жернова, сосуды с серой, чаны  с  растительным  маслом  и
сложили там печи. Кроме того, на верхних  площадках  башен  навалены  были
кучи камней, и дома, непосредственно примыкавшие к насыпи, набили  песком,
чтобы укрепить ее и сделать более широкой.
   Эти приготовления раздражали варваров. Им  хотелось  тотчас  же  начать
бой. Но тяжесть, которой они нагрузили катапульты, была так чрезмерна, что
дышла сломались, и приступ пришлось отложить.
   Наконец,  на  тринадцатый  день  месяца  Шабара,  при  восходе  солнца,
раздался сильный стук в Камонские ворота.
   Семьдесят  пять  солдат  тянули  канаты,  расположенные   у   основания
"гигантского бревна, горизонтально висевшего на цепях, которые  спускались
со столбов; бревно заканчивалось  бронзовой  бараньей  головой.  Оно  было
завернуто в бычьи шкуры; в  нескольких  местах  его  обхватывали  железные
обручи; бревно было в три раза толще  человеческого  тела,  длиной  в  сто
двадцать локтей и, подталкиваемое  вперед  и  назад  бесчисленными  голыми
руками, мерно раскачиваясь, приближалось и отступало.
   Тараны, установленные у других ворот, тоже пришли в действие.  В  полых
колесах  барабанов  видны  были  люди,  поднимавшиеся  со   ступеньки   на
ступеньку. Блоки и шлемы заскрипели, веревочные завесы опустились, и разом
вылетели заряды камней и  стрел.  Все  пращники,  расставленные  в  разных
местах, бросились бежать. Некоторые подходили к  окопу,  пряча  под  щитом
горшки со смолой, и затем бросали их вперед сильным движением  руки.  Град
камней, стрел и огней перелетал через первые ряды и описывал дугу, которая
оканчивалась за стеками. Но  над  стенами  вытянулись  высокие  краны  для
обмачтовывания   кораблей,   и   с   них   спустились   огромные    клещи,
заканчивавшиеся двумя полукругами,  зубчатыми  изнутри.  Они  вцепились  в
таран. Солдаты, ухватившись за бревно, тянули его назад.  Карфагеняне  изо
всех сил поднимали его вверх, и схватка длилась до вечера.
   Когда на следующий день наемники снова взялись за осадные работы,  верх
стен оказался выложенным тюками хлопка,  холстом  и  подушками;  амбразуры
заткнуты были циновками, а на валу, между  мачтовыми  кранами,  виден  был
строй вил и досок, прикрепленных к палкам. Началось бешеное сопротивление.
   Стволы деревьев,  охваченные  канатами,  падали  и  вновь  поднимались,
ударяя в тараны;  железные  крюки,  выбрасываемые  метательными  машинами,
срывали крыши с хижин; с площадок башен низвергались целые потоки  кремней
и валунов.
   Тараны  разбили  Камонские  и   Тагастские   ворота.   Но   карфагеняне
нагромоздили внутри такое количество строительного материала,  что  ворота
не растворялись, а продолжали недвижно стоять.
   Тогда подвели к стенам буравы, чтобы,  врезываясь  между,  глыбами,  их
расшатать. Машины лучше управлялись и были в непрерывном движении, с  утра
до вечера работая с точностью ткацкого станка.
   Спендий управлял машинами, не зная  устали.  Он  сам  натягивал  канаты
баллист. Для того чтобы напряжение было  равным  с  обеих  сторон,  канаты
стягивали, ударяя по ним поочередно справа и слева до тех  пор,  пока  обе
стороны не издавали одинакового звука. Спендий поднимался на рамы машин  и
тихонько стучал  по  ним  носком,  прислушиваясь,  как  музыкант,  который
настраивает лиру. Потом, когда дышло катапульты поднималось, когда колонна
баллисты дрожала от сотрясений пружины и камни вылетали лучами,  а  стрелы
устремлялись ручьем, он наклонялся всем  телом  и  вытягивал  руки,  точно
хотел помчаться вслед за ними.
   Солдаты,  восторгаясь  ловкостью  Спендия,  исполняли  его  приказания.
Весело выполняя работу, они давали машинам шуточные названия.  Так,  щипцы
для  захвата  таранов  назывались  _волками_,   а   закрытые   решетки   -
_виноградными шпалерами_; себя называли ягнятами, говорили, что  готовятся
к сбору винограда; снаряжая машины, они обращались к  онаграм:  "Лягни  их
как следует!", а к скорпионам: "Жаль их в самое сердце!" Эти шутки, всегда
одни и те же, поддерживали в них бодрость духа.  Однако  машины  никак  не
могли разрушить вал. Он состоял из двух стен и был весь  наполнен  землей;
машины  сбивали  лишь  верхушки  стен;  осажденные  каждый  раз  вновь  их
возводили. Мато приказал построить деревянные башни такой же высоты, как и
каменные. В ров набросали дерн, колья, валуны, повозки с  колесами,  чтобы
скорее заполнить его; прежде чем ров был совсем  засыпан,  огромная  толпа
варваров хлынула на образовавшееся ровное место и  подступила  к  подножию
стен, как разбушевавшееся море.
   Подвели веревочные лестницы и  самбуки,  состоявшие  из  двух  мачт,  с
которых  спускалось  посредством  талей  много  бамбуков,   перекладин   с
подвижным мостом внизу. Самбуки образовали ряд прямых линий,  прислоненных
к стене, и наемники поднимались гуськом, держа в  руках  оружие.  Не  было
видно ни одного карфагенянина, хотя осаждающие прошли уже две трети  вала.
Но вдруг амбразуры раскрылись, изрыгая, как пасти драконов, стоны  и  дым;
песок разлетался и проникал в закрепы панцирей; нефть прилипала к  одежде;
расплавленное олово прыгало по шлемам, пробуравливало в теле  дыры;  дождь
искр обжигал лица, и выжженные глазные впадины, казалось, плакали слезами,
крупными, как миндалины. У солдат, желтых от масла, загорались волосы. Они
пускались бежать, перебрасывая огонь на других. Их тушили  издали,  бросая
им в лицо плащи, пропитанные кровью. Некоторые, даже не имея ран,  стояли,
как вкопанные, с раскрытым ртом и распростертыми руками.
   Приступ возобновлялся в течение  нескольких  дней;  наемники  надеялись
восторжествовать благодаря своей выдержке и отваге.
   Иногда кто-нибудь становился на плечи  другого,  вбивал  колышек  между
камней стены,  пользовался  им  как  ступенькой  и  вколачивал  следующий,
продолжая подниматься. Защищенные краем  амбразур,  выступавших  из  стен,
солдаты поднимались таким образом все выше, но всегда, достигнув некоторой
высоты, падали вниз. Большой ров был переполнен; под ногами  живых  лежали
грудами раненые вместе с умирающими и трупами. Среди  распоротых  животов,
вытекающих  мозгов  и  луж  крови  обожженные  туловища  казались  черными
пятнами; руки и ноги, торчавшие из груды тел, стояли прямо, как шпалеры  в
сожженном винограднике.
   Одних веревочных лестниц было мало, и тогда пустили в дело толленоны  -
сооружения из длинной балки, поперечно  укрепленной  на  другой;  в  конце
балки находилась четырехугольная корзина, где могли  поместиться  тридцать
человек пехоты с оружием.
   Мато хотел войти в первую снаряженную для отправки корзину. Спендий его
удержал.
   Люди  нагнулись  над  воротом;   большая   балка   поднялась,   приняла
горизонтальное положение, потом выпрямилась почти  вертикально  и,  сильно
нагруженная на конце, согнулась, как гигантский камыш. Солдаты, спрятанные
в корзине до подбородка, скорчились, видны были только  перья  их  шлемов.
Наконец, когда балка поднялась в воздух на пятьдесят локтей, она несколько
раз  повернулась  направо  и  налево  и  потом,  опустившись,  точно  рука
великана, приподнявшего на ладони целое войско пигмеев, поставила на  край
стены корзину, полную людей. Они выскочили, смешались с толпой и больше не
вернулись.
   Все другие толленоны были тоже быстро снаряжены.  Но  для  того,  чтобы
взять город, нужно было бы иметь их в сто раз больше.
   Ими  пользовались  с  беспощадностью;  в  корзины  садились   эфиопские
стрелки; потом, когда канаты были укреплены,  они  повисали  в  воздухе  и
выпускали  отравленные  стрелы.  Пятьдесят  толленонов,   поднявшись   над
амбразурами, окружали Карфаген, как чудовищные ястребы, и негры с  хохотом
смотрели, как стража на валу умирала в страшных судорогах.
   Гамилькар послал туда  своих  гоплитов;  он  давал  им  пить  по  утрам
настойку из трав, предохранявших от действия яда.
   Однажды в темный вечер он посадил лучших своих солдат на грузовые суда,
на доски и, повернув в порту направо, высадился с ними у Тении. Потом  они
подошли к первым рядам  варваров  и,  напав  на  них  с  фланга,  устроили
страшную резню.
   Солдаты спускались ночью на веревках  со  стен,  с  факелами  в  руках,
уничтожали все осадные работы наемников и снова поднимались наверх.
   Мато неистовствовал, всякое препятствие только усиливало его ярость. Он
доходил до ужасных безумств. Мысленно он призывал Саламбо  на  свидание  и
ждал ее. Она не приходила, и это казалось  ему  новым  предательством.  Он
возненавидел ее. Если бы он увидел ее труп, то, быть может, и отступил. Он
усилил аванпосты, расставил вилы у подножья вала, вырыл волчьи ямы и велел
ливийцам притащить целый лес, чтобы сжечь Карфаген, как лисью нору.
   Спендий упрямо настаивал на продолжении осады.  Он  старался  изобрести
наводящие ужас машины.
   Другие варвары, расположившиеся лагерем вдали, на перешейке, поражались
медленности осады. Они стали роптать; их пустили вперед.
   Они бросились к  воротам  и  стали  колотить  в  них  своими  ножами  и
метательными копьями. Их  голые  тела  не  были  защищены  от  ранений,  и
карфагеняне избивали их в огромном количестве. Наемники радовались  этому,
ревниво относясь к добыче. Это повело к ссорам, к взаимному избиению.  Так
как поля были  опустошены,  все  стали  вырывать  друг  у  друга  съестные
припасы. Наемники падали духом. Много полчищ ушло;  но  людей  было  такое
множество, что этого не было заметно.
   Наиболее рассудительные пытались устроить подкопы;  плохо  сдерживаемая
почва осыпалась. Они переходили рыть  в  другие  места;  Гамилькар  всегда
узнавал о направлении их работ, прикладывая ухо к бронзовому щиту,  и  рыл
контрмины под дорогой, где должны  были  передвигаться  деревянные  башни;
когда их приводили в движение, они проваливались в ямы.
   Наконец, все убедились, что город нельзя взять  до  тех  пор,  пока  не
будет воздвигнута до высоты стен длинная  земляная  насыпь,  которая  даст
осаждающим возможность сражаться на одном  уровне  с  осажденными.  Насыпь
решили вымостить,  чтобы  можно  было  катить  по  ней  машины.  Тогда  уж
Карфагену невозможно было устоять.
   Карфаген начал страдать от жажды. Вода, которая  продавалась  в  начале
осады по две кезиты за меру, теперь стоила уже по серебряному шекелю за то
же количество; запасы мяса и хлеба также иссякали, Стали опасаться голода.
Поговаривали даже о лишних ртах, что привело всех в ужас.
   От Камонской площади до храма Мелькарта на улицах валялись трупы, и так
как был конец лета, то сражающихся терзали огромные черные  мухи.  Старики
переносили раненых, а  благочестивые  люди  продолжали  устраивать  мнимые
похороны своих родных и друзей, погибших вдали во  время  войны.  Восковые
статуи с волосами и в одеждах лежали поперек входа в  дом.  Они  таяли  от
жара свечей, горевших подле них. Краска стекала им на плечи,  а  по  лицам
живых, которые  распевали  тягучим  голосом  похоронные  песни,  струились
слезы.
   Толпа бегала по улицам; начальники громко отдавали приказы, и все время
слышались удары таранов.
   Воздух  становился  таким  тяжелым,  что  тела  распухали,   не   могли
уместиться  в  гробах.  Их  сжигали  посреди  дворов.  Стиснутое  в  узком
пространстве, пламя перебегало на соседние стены,  и  длинные  языки  огня
вырывались из домов, точно кровь, брызжущая из артерий. Так Молох  овладел
Карфагеном; он обхватил валы, катился по улицам, пожирал даже трупы.
   На  перекрестках  стояли  люди,  носившие  в  знак  отчаяния  плащи  из
подобранного на улицах тряпья.  Они  бунтовали  против  старейшин,  против
Гамилькара,  предсказывали  народу  полное  поражение,  убеждая  его   все
разрушать и ни  с  чем  не  считаться.  Самыми  опасными  были  объевшиеся
беленой: во время приступов безумия они воображали себя дикими  зверями  и
бросались на прохожих, чтобы растерзать их. Вокруг них  собиралась  толпа,
забывая  о  необходимости  защищать  Карфаген.  Суффет  решил  действовать
подкупом, чтобы обрести сторонников своей политики.
   Стремясь удержать в городе дух богов, статуи их заковали в цепи. Надели
черные покрывала  на  Патэков  и  покрыли  власяницами  алтари;  старались
возбудить гордость и ревность Ваалов, напевая им на ухо: "Неужели ты  дашь
себя победить? Неужели другие сильнее тебя? Покажи свою силу, помоги  нам!
Пусть другие народы не говорят: куда девались их боги?"
   Непрерывная тревога волновала  жрецов.  Особенно  были  испуганы  жрецы
Раббет, ибо возвращение заимфа не принесло никакой пользы. Жрецы заперлись
в третьей ограде, неприступной, как крепость. Только один из  них  решался
выходить: верховный жрец Шагабарим.
   Он приходил к Саламбо, но сидел  молча,  устремив  на  нее  пристальный
взгляд. Или же говорил без умолку и осыпал ее еще более суровыми упреками,
чем прежде.
   По непостижимому противоречию, он не  мог  простить  Саламбо,  что  она
последовала его приказаниям. Шагабарим все понял, и  неотступная  мысль  о
происшедшем терзала его беспомощную ревность. Он обвинял  Саламбо  в  том,
что она причина войны. Мато, по его словам, осаждает Карфаген, чтобы вновь
овладеть заимфом. И он изливал свои чувства в проклятиях и  насмешках  над
варваром, который так жаждет обладать  святыней.  Но  жрец  хотел  сказать
совсем не то.
   Саламбо не чувствовала  никакого  страха  перед  Шагабаримом.  Тревога,
владевшая  ею  прежде,   совершенно   рассеялась.   Странное   спокойствие
водворилось в ее душе. Ее взгляд не был таким блуждающим и  сверкал  ясным
пламенем.
   Пифон снова заболел,  но  так  как  Саламбо,  видимо,  выздоровела,  то
старуха Таанах радовалась болезни змеи, уверенная, что она впитала в  себя
болезнь ее госпожи.
   Однажды утром она нашла пифона  за  ложем  из  бычьих  шкур.  Он  лежал
свернувшись, холоднее мрамора, и голова его исчезла под грудой червей.  На
ее крики явилась Саламбо. Она пошевелила труп пифона кончиком сандалии,  и
рабыня была поражена равнодушием госпожи.
   Дочь Гамилькара уже не предавалась постам с таким рвением, как  прежде.
Она проводила дни на террасе. Опираясь  локтями  на  перила,  она  глядела
вдаль.  Края  стен  в  конце  города  вырисовывались  на  небе   неровными
зигзагами, и копья часовых вдоль стены казались каймой из колосьев. Вдали,
между башнями, она видела осадные работы варваров; а в те дни, когда осада
прерывалась, она могла даже разглядеть, чем они заняты. Они чинили оружие,
смазывали жиром волосы или же мыли в море окровавленные руки. Палатки были
закрыты; вьючные животные ели корм; косы  колесниц,  стоявших  полукругом,
казались издали широкой серебряной саблей, лежащей  у  подножия  гор.  Она
вспомнила речи Шагабарима и ждала своего жениха Нар Гаваса. Вместе  с  тем
ей хотелось, несмотря на свою ненависть к Мато, вновь увидеть его. Из всех
карфагенян она одна, быть может, могла бы говорить с ним без страха.  "  К
ней в покой часто приходил отец. Он садился на подушки и  смотрел  на  нее
почти с нежностью, точно находил в созерцании  ее  отдохновение  от  своих
чувств. Он несколько раз расспрашивал ее о путешествии в лагерь наемников.
Он спросил ее, не внушил ли ей  кто-нибудь  мысль  отправиться  туда.  Она
знаком головы отвечала, что нет; так она гордилась тем, что спасла заимф.
   Но в разговоре суффет все время возвращался к Мато под предлогом нужных
ему военных сведений. Он не мог понять, что произошло  в  долгие