любви к ней, а голова кружилась от страсти, стоя за беседкой, слушал ее пение, весь обратившись в слух и покачиваясь в такт напеву.


Счастлив, кто сердце отдав, образ не видит,
но звуки 
Ловит, слова разобрав — там,
за стеною разлуки...


Неожиданно хозяин невольницы выглянул из беседки и увидел юношу. Он позвал его к себе, посадил рядом с собой за уставленную яствами скатерть и начал рассказывать всякие истории и высказывать различные суждения. Юноша слушал его рассеянно и не отрывал глаз от рабыни. Она ужимками задавала ему вопросы, он отвечал на них движением бровей, она загадывала загадки, встряхивая своими локонами, он отгадывал их своей улыбкой.


Что есть на свете желанней свиданий, 
Встречи влюбленных во вражеском стане? 
Речью бровей и очей — для объятий 
Ищут уловки и повода кстати!..


Так как беседа очень затянулась, то через некоторое время хозяин невольницы вышел по своим человеческим нуждам и оставил вдвоем этих влюбленных, так мечтавших об этом. Когда они остались наедине, то их влечение друг к другу еще более усилилось. Невольница первая нарушила молчание и сказала, обращаясь к юноше:


Богом клянусь, чьи навеки рабы 
Люди и призраки явно и тайно, 
Ты мне милей всех на свете людей, 
Виденных мной и в делах, и случайно!


Услышав эти слова, юноша почти закричал:


И сердце, и глаза мои — твой дом, 
Цвет всех красивых — в облике твоем. 
Я сердце преклонил! — А не склонилось бы, 
Оно лишь камень — знай о сердце том!


Невольница на это сказала:

— В мире у меня единственное желание, обнявшись вдвоем, испить из уст друг друга сладость любви.

— Я тоже об этом мечтаю, — ответил юноша, — но что я могу поделать, ведь Всевышний изрек: «В тот день друзья станут врагами друг другу, кроме тех, кто благочестив», то есть на следующий же день после Страшного суда всякая дружба для друживших превратится во вражду, кроме дружбы благочестивой, воздержанной, которая станет сильнее. Я не хочу, чтобы завтра был нанесен ущерб нашей любви и наша дружба обернулась враждой.

Сказав так, он закончил беседу и удалился, произнося стихи:


Любви мгновенной любящим не надо, 
Двухдневная любовь несет досаду... 
Ту избери, с которой жить до смерти, 
В ней обретешь спасенье и усладу.





Судьба невольника

Один ученый муж рассказывал:

«Когда у меня собирались друзья и я сеял в сердцах слушавших меня семена доброты, всегда на этих собраниях обслуживал нас старый слуга, аккуратно и вовремя исполнявший свои обязанности. И каждый раз он начинал вздыхать и плакать — и слезы эти были бесконечны.

Однажды я позвал его в укромное место и спросил у него причину этого. Он ответил так:

— Я когда-то занимался торговлей рабами и рабынями и этим зарабатывал себе на жизнь. Как-то я купил маленького невольника за триста динаров:


Уста, как сахар! Лик — луна,
сверкающая свысока, — 
И сахар не отмыть пока
кормилице от молока!


Я много трудился, воспитывая и обучая его искусству похищения сердец и утешения их. Когда лицо его озарилось желанием любви, его, как Юсуфа, я отвел на базар и стал покупателям восхвалять его облик и поведение. Вдруг я увидел стройного воина на коне, сидевшего в седле словно кумир, который, подъехав к нам, краешком глаза рассматривал моего невольника. Он спрыгнул с коня, подошел к невольнику и спросил:

— Как тебя звать, откуда ты родом, каким искусством владеешь и что умеешь делать?

Затем повернулся ко мне и спросил о цене невольника. Я сказал:

— Хотя его красота блестит, как новенький динар, все же его цена тысяча полновесных динаров высшей пробы.

Он ничего не ответил и незаметно для присутствующих протянул руку к руке невольника и что-то вложил в нее. После того как всадник ускакал, я узнал, что это было сто динаров высшей пробы.

На второй и третий дни он поступил так же, и сумма, данная им невольнику, достигла трехсот динаров. «Он сполна заплатил цену невольника, — сказал я сам себе, — не иначе, как его влечет к этому невольнику, но дать столько, сколько я сказал, не может». Когда он уезжал, я поспешил за ним так, чтобы он не заметил меня, и узнал, где он живет. С наступлением вечера я поднялся, нарядил того невольника в нежные, красивые одежды, обрызгал душистыми благовониями и пошел к дому того юноши.

Я постучал в дверь, он сам открыл ее и вышел. Он был поражен, увидев нас, и воскликнул:

— Воистину, мы принадлежим Богу и к Нему возвращаемся.— Затем спросил: — Что вас привело сюда и кто вам указал путь?

Я сказал:

— Несколько царевичей хотели купить этого невольника, но мы не договорились о цене. Я испугался, что могут похитить его ночью, и потому хочу оставить его у тебя, чтобы он эту ночь спокойно проспал под твоим покровительством.

— Войди и ты в мой дом, — промолвил юноша, — и оставайся с ним.

— Я не могу остаться здесь, у меня есть срочные дела, — ответил я и оставил ему невольника.

Возвратившись домой и закрыв дверь, я сел на постель и стал думать о том, как пройдет у них сегодняшняя ночь и чем закончится их встреча. Вдруг я услышал звук открывающейся двери, а вслед за ним на пороге появился мой невольник, плачущий и дрожащий.

— Что с тобой случилось, что произошло при беседе с тем юношей, что ты вернулся в таком состоянии?— спросил я.

— Тот юноша умер и отдал душу любимому Богу, — ответил невольник.

— Господи, помилуй меня, — воскликнул я, — как это произошло?

— Когда ты ушел, — начал рассказывать раб, — он завел меня во внутренние покои и принес для меня различные яства. Когда я поел и помыл руки, он постелил для меня постель, умастил меня мускусом, обрызгал розовой водой и уложил спать. Затем присел у моего изголовья, притронулся пальцами к моей щеке и сказал:

— О Господи, как он прекрасен, как мил и привлекателен и как противно то, чего я желаю, и в стремлении к этому страдает моя душа, хотя возмездие Всевышнего за это сильнее всего, и человек, охваченный этой страстью, несчастнее всех.

Затем воскликнул:

— Воистину, к Нему мы возвращаемся.

И еще раз притронулся к моей щеке и проговорил:

— Клянусь, он настолько прекрасен, что будит столько надежд, упований. Но целомудрие и чистота более прекрасны, а воздаяние, обещанное за них, более полно.

После этих слов он упал. Я стал его трясти, но он был уже мертв и ступил на путь вечной жизни.

— Я плачу, когда вспоминаю того юношу, — сказал старик.— Никогда я не забуду его чистоты, добродетельности, мягкости характера, ясности ума и нежности, никогда не померкнут перед моим взором красота его качеств и совершенство его достоинств. Пока я жив, я буду идти этой же дорогой, когда придет время умирать, мне хотелось бы умереть так, как он».


Если уйдет он,
кто был благостней целой Вселенной, — 
Горестней целой Вселенной
я горько заплачу... Сердце из глаз моих
в прах точит кровавые слезы: 
Так, собираясь в могилу и сам, —
только заплачу!





Смерть влюбленных супругов

Юноша по имени Салил из известного своим великодушием одного из арабских племен прославился своей красотой и воспитанностью: ни в битвах со львами, ни в схватке с храбрецами он не проявлял слабости и малодушия.

Полюбил он дочь своего дяди по отцу. Он был охвачен страстью к ней, мучился и страдал, пока достиг цели и испил все тяготы любви, пока удостоился чести увидеть красоту возлюбленной.

Еще не успокоился он от радости соединения с любимой, еще из кубка соединения с ней выпил не больше глотка, как вознамерился он переехать с того места на другое и на новом месте найти покой. Посадил он ту луноподобную в паланкин и повез туда, куда влекло его сердце. Пройдя один дневной переход, достиг он приятной, радующей глаз местности. Он остановился, спешился и спустил на землю паланкин.

Вдруг он увидел тридцать приближающихся всадников. Он вскочил, опоясался оружием, сел в седло и поскакал им навстречу. Когда те приблизились, он понял, что это его враги и они хотят его убить. Он стал сражаться против них, многих из них убил, но и сам получил тяжелые раны. Тогда он вернулся к своей жене и сказал:


Новость грозная приходит: враг убить меня готов. 
Сядь... Гляжу я с сожаленьем в глубину твоих зрачков. 
Чтоб желанного добиться от тебя другой не мог, 
Кровь твою пролить я должен. Нет исхода! Рок суров.


Она ответила:

— Клянусь Господом, если ты не прольешь мою кровь, то я сама пролью свою кровь и смешаю ее с твоею. Но лучше, если ты предупредишь и снимешь эту тяжесть со своего сердца.

Салил встал и запел эту песню:


Бесчестным небом, злым, пустым в его гордыне 
Я побежден, прижат спиной к могильной глине, 
А ту, чью жизнь моя любовь хранит в пустыне, 
Я должен сам убить своей рукою ныне.


А потом он рассек мечом ту шею, к которой ревновал воротник ее платья и плакал от зависти к ожерелью, обвивавшему ее. Итак, в одно мгновение он потушил ту свечу, озарявшую мир, и, омыв свое запачканное пылью лицо в ее крови, краснолицый, опять поскакал навстречу тем черным душам. Он убил нескольких из них, наконец, и сам сложил свою голову. Как только об этом услышали родичи Салила, они, раздирая на себе одежды и вырывая волосы, устремились к этому месту. Они увидели обоих влюбленных в крови, привезли на кладбище племени и похоронили в одной могиле.


С почтеньем ложе им
в земле устроили двоим, 
Чтоб не унижены ничем, без горя и стыда, 
Проспали вместе хорошо
весь долгий смерти срок 
И встали радостно вдвоем
в день Страшного суда!





История великой любви и дружбы

Хорошо воспитанный юноша по имени Аштар влюбился в прекрасную девушку, которую звали Джайида, дочь одного из вождей племени. Постепенно связь и дружба между ними становилась все теснее и сильнее, но они скрывали свою тайну от чужих и близких и стремились по силе возможности ее не обнаружить.


Но недаром говорят:
Что любовь, — то словами открыть невозможно,
Но двум сотням завес ее скрыть невозможно!


В конце концов тайна их раскрылась и была выведена из укрытия сокровенности на общее обсуждение.

Между двумя родами вспыхнула вражда, пролилась кровь, и род Джайиды свернул свои шатры и поселился в других краях. Когда боль разлуки стала невыносимой от длительности, а страсть — непреодолимой, однажды Аштар одному из своих друзей сказал:

— Можешь ли ты поехать со мной и помочь мне увидеться с Джайидой, ибо моя душа в мечтах о ней дошла до предела и для меня день из-за разлуки с ней превратился в ночь.

— Слушаюсь и повинуюсь, — ответил друг, — все, что ты скажешь, сделаю и все, что прикажешь, поспешу исполнить.

Оба поднялись, подготовили своих верблюдов к пути, сели и поехали. И ехали они сутки и еще день и только к вечеру достигли тех краев. Остановились они в горном ущелье недалеко от стойбища Джайиды, уложили на отдых верблюдов, и Аштар сказал своему другу:

— Отправляйся в становище искать ту пропавшую верблюдицу, но ни с кем не говори обо мне, кроме такой-то невольницы, пасущей ее овец и являющейся наперсницей ее тайн. Передай ей от меня привет, принеси от нее весть о Джайиде и укажи ей место нашей стоянки.

Друг Аштара рассказывает:

— Я поднялся и пошел к стоянке Джайиды. Первым человеком, встретившимся мне, была та самая невольница. Я ей передал привет от Аштара и спросил о Джайиде.

— Джайиду выдали замуж, и муж ее держит в строгости и насколько возможно оберегает от общения с посторонними, — поведала невольница, — Но вы увидитесь с ней. Ко времени вечернего намаза будьте в той роще, что расположена за таким-то холмом.

Я быстро вернулся и сообщил обо всем Аштару. Мы поднялись и, осторожно ведя за собой верблюдов, до условленного времени добрались к указанному месту.


Сидели при дороге мы, рыдая и стеная, 
Единственную ждали мы, — как долго ждать, —
не зная... 
И вдруг хальхалей тихий звон послышался...
Вставайте! 
Четырнадцатидневная взошла луна земная!


Аштар вскочил и устремился к ней навстречу, приветствуя ее, поцеловал ей руку. Я отвернулся от них и пошел в другую сторону. Они окликнули меня:

— Иди сюда, ничего недозволенного между нами нет, и кроме беседы ни о чем другом мы не помышляем.

Я вернулся, все уселись, и потекла у них беседа о прошлом и будущем. В конце Аштар сказал:

— Я надеюсь, что этой ночью ты будешь со мной и лик моей надежды не омрачишь когтями разлуки.

Джайида ответила:

— Клянусь Господом, это никоим образом невозможно, и для меня нет тяжелее этого дела. Неужели ты желаешь повторения прежних событий, и чтобы круговорот дней вновь обрушил на меня те муки и страдания, которые я уже испытала.

Но Аштар сказал:

— Клянусь Господом, не отпущу тебя и из своих рук не выпущу полу твоего платья.


Скажи грядущему: «Приди!» — 
Идущему: «Да будет!»


— Хватит ли терпения у твоего друга, — спросила тогда Джайида, — исполнить все, что я скажу? Я поднялся и произнес:

— Все, что ты скажешь, — я выполню и буду тысячу раз благодарен судьбе за это, даже если мне придется отдать жизнь.

Тогда она сняла с себя одежды и протянула их мне, молвив:

— Надень их, а свою одежду отдай мне. Затем продолжала:

— Отправляйся и как-нибудь проберись в мой шатер и сядь за завесой. Придет мой муж, принесет чашку молока и скажет: «Это твой ужин». Ты не спеши ее брать, немножко замешкайся. Тогда он даст тебе ее прямо в руки или поставит на землю и уйдет, и до утра не вернется.

Все я сделал так, как она сказала. Когда пришел ее муж и принес чашку молока, я решил пококетничать и не стал брать ее. Тогда он решил поставить чашу на землю, я же захотел взять ее из его рук и задел ее. Чаша перевернулась, молоко пролилось, а муж Джайиды пришел в ярость и, сказав: «Она еще со мной дерется», протянул руку, достал плеть из кожи оленя, длиной от его шеи до хвоста, тяжелую, как лапа сильного зверя.


Потолще эфы, а длиной — гадюка,
Ее талант — изображенье змей,
Доска для рисованья — плоть несчастных...
И это — все, что сказано о ней!


Оголив мою спину, как брюхо барабана, он начал стегать по ней размеренно и беспрестанно, словно барабанщик в барабан в день битвы. Я не мог кричать, ибо боялся, что меня выдаст мой голос, и терпенья моего уже не было, так как мне казалось, что от его ударов лопается кожа на моей спине. Я дошел до того, что готов был кинжалом перерезать ему горло и пролить его кровь, но подумал про себя: «Опять вспыхнет такая вражда, что устранить ее никто не будет в силах», и я терпел. Об избиении меня мужем Джайиды узнали ее мать и сестра. Они вбежали, вырвали меня из его рук, а его самого вытолкали из шатра.

Скоро мать Джайиды вернулась, думая что я — это ее дочь. Я начал плакать и стонать, укрыв голову одеждой и повернувшись к ней спиной. Она обратилась ко мне:

— О дочь моя! Побойся Бога и не делай того, что не угодно нраву твоего мужа, ибо волосок с головы твоего мужа лучше тысячи Аштаров. Кто такой Аштар, что из-за него ты так мучаешься и пьешь эту чашу страданий?!

Затем она встала и добавила:

— Я пошлю к тебе твою сестру, чтобы она в эту ночь была твоей утешительницей и наперсницей твоих страданий.

Приблизительно через час пришла сестра Джайиды и начала плакать, проклиная избившего меня. Я ничего не говорил ей, и она улеглась рядом со мной. Когда она успокоилась, я протянул руку и, крепко зажав ей рот, сказал:

— Так как сестра твоя сейчас с Аштаром, то вместо нее я принял все эти побои. Ты об этом молчи, иначе и вы будете опозорены, и я.

Сначала ее обуял дикий ужас, затем он сменился расположением ко мне, и до рассвета она все вспоминала это происшествие и смеялась. Как только стало рассветать, вернулась Джайида. Увидев меня не одного, она испугалась и произнесла:

— О, кто это рядом с тобой?

— Твоя сестра, — ответил я.— Хорошая у тебя сестра.

— Как она очутилась здесь?— спросила Джайида.

— Спроси это у нее, а у меня нет времени, — ответив так, я взял у нее свою одежду и отправился к Аштару. Оба мы оседлали своих верблюдов и пустились в обратный путь. В пути я рассказал ему о своих злоключениях. Он оголил мою спину, увидел раны от плети и долго просил у меня прощения, а в конце сказал:

— Мудрецы изрекли: «Друг нужен в день беды, так как в дни радости их немало».


В горький день, когда беда гнетет, 
Друг придет — и боли меньше стало. 
В горький день для сердца нужен друг, 
В радости друзей всегда немало.





Халиф и раб-певец

Когда Рашид прибыл в Куфу, один из его вазиров пошел на невольничий рынок. Ему предложили молодого раба, который своим пением мог заворожить даже птиц. Вазир сообщил Рашиду об этом, и тот велел купить этого невольника.


Когда халиф со своей свитой выехал из Куфы, все услышали, что невольник беспрерывно плачет и поет одно и то же:


О ты, проливший кровь мою
мечом тоски о милой! 
Ведь обезумевшего кровь
бесцельно лить не станешь... 
Разлуки день меня сломил...
Что ж месяцы и годы? 
Мое отчаянье поняв,
меня хулить не станешь...


Это дошло и до Рашида. Он призвал к себе этого невольника, начал его расспрашивать и узнал, что в Куфе он оставил свою возлюбленную.

Халиф сжалился над рабом и освободил его от рабства. На это вазир заметил:

— Жаль, что освободили столь сладкоголосого. Рашид на это ответил:

— Жаль столь высоко воспарившего держать в рабстве.


О Ты, кому все люди подневольны, 
Даришь рабам свободу произвольно. 
Освободи того, с разбитым сердцем, — 
Он раб любви, и этого довольно.





Увядшая любовь

У красавицы, от любви к которой потеряли голову тысяча мудрецов и в квартале которой от голосов тысяч влюбленных постоянно стоял шум, прошла пора молодости и свежести и наступила осень увядания.

И влюбленные свернули ковер пирушек и развлечений с ней и перестали приходить к ней.

Одному из них я сказал:

— Ведь это все та же красавица, что и была, — те же глаза и брови, те же уста, а стан ее стал еще выше, а тело — пышнее. И как же это бессовестно и бесстыдно, какая это неверность и непостоянство, что ты подобрал подол бесед с ней и прекратил водить дружбу?

— Увы, — молвил он, — что ты говоришь? Тем, что похищало мое сердце и сводило меня с ума, была душа в стройном теле, в нежности кожи и приятности голоса. Теперь душа рассталась с этим телом. Как же мне любить мертвое тело, и что за нужда воспевать увядшую розу?!


Роза с шипами на стебле сухом бросила сад... Что делать? 
Шах ведь уехал —
а стражи при ком ночь сторожат? Что делать? 
Клетки красивы, но птицу верни —
в ней волшебство красоты! 
С клеткой пустой,
если птицы в свой дом не прилетят, что делать?





Красавец и остроумный брадобрей

Некий красавец, красота которого стала увядать и темнота бороды стала застилать белизну лица, заметил, что те, кто раньше искали случая побеседовать и посидеть с ним, удалились от него, а те, кто любил его, отвернулись.

Он понял, что преградой для них стали несколько волосков, пробившихся у него на щеках и подбородке, и это подобие сети отвратило от него птиц их сердец.

Он тут же призвал брадобрея и сказал ему:

— Я схожу с ума от того, что друзья покинули меня, и горько плачу от того, что остался без поклонников. Ты сними с меня эту завесу и разорви эту сеть.

Брадобрей был остроумным человеком, любящим шутку, и скорый на выдумку. Он водил бритвой по щекам юноши и напевал эти стихи:


Отрока прелесть уже отошла — время прошло... 
Брить подбородок и щеки, дружок,
лучше не будем!
Станет на терку похожа, увы, кожа лица, — 
Будет, как память,
царапать сердца любящим людям!





Ложный путь

Некий влюбленный терпел обиды от своего обожаемого и, ревнуя его к соперникам, мечтал лишь об одном:

— Когда же у того прекраснолицего пробьется борода, и он перестанет гордиться своей красотой?! Тогда уж я смогу не воздерживаться от услуг для него и успокоюсь в открытых беседах с ним.

Слышал я, что когда его мечта исполнилась и свежесть красоты того юноши поблекла, этот обожатель, подобно другим, перестал домогаться его расположения и даже не глядел на него.

Ему тогда сказали:

— Это же противоречит тому, что ты говорил?

— Откуда мне было знать, — ответил он, — что такая мелочь отобьет у меня охоту к нему, волосок разорвет