ставное, как какой-то комплекс, который необходимо расчленить на
составляющие элементы, изучить закономерные отношения, существующие между
ними, и лишь затем я прихожу к решению проблемы: путем составления
имеющихся элементовѕ я восстанавливаю комплекс." Не трудно видеть, что речь
идет о единстве анализа и синтеза в научном мышлении. И именно от этого
традиционного подхода мы, с точки зрения Вертгеймера, должны отказаться.
Все дело в том, пишет он, что "существуют связи, при которых то, что
происходит в целом, не выводится из элементов, существующих якобы в виде
отдельных кусков, связываемых потом вместе, а, напротив, то, что
проявляется в отдельной части этого целого, определяется внутренним
структурным законом всего этого целого".

А вот как та же идея звучит в современном курсе квантовой механики:
"ѕКвантовая механика в принципе отрицает возможность описания мира путем
деления его на части с полным описанием каждой отдельной части - именно эту
процедуру часто считают неотъемлемой характеристикой научного прогресса".

Но вернемся к нашей основной теме. Социальные эстафеты - это порождение
социокультурной целостности. Они, как уже показано, не существуют сами по
себе, но только в определенном контексте. Поэтому смена контекста всегда
вызывает и изменение содержания образцов. Но, с другой стороны, такая смена
неизбежна, она постоянно имеет место. Строго говоря, каждый акт реализации
существующих образцов порождает новые образцы, а следовательно, и смену
контекста. В объяснении нуждается не столько постоянное появление нового,
сколько удивительная стационарность некоторых эстафет типа эстафет,
задающих грамматические структуры языка, или эстафет фольклора.

Надо сказать, что для ХХ в. вообще характерна такая переориентация с поиска
причин изменения и развития на анализ устойчивости, стационарности и
самоорганизации. В значительной степени это коснулось и философии науки.
Приведем высказывание известного специалиста в этой области Ст. Тулмина:
"Почти во всей интеллектуальной истории устойчивость и универсальность
наших фундаментальных форм мышления считалась надлежащей и естественной;
тем феноменом, который нужно или доказать, или оправдать, были
интеллектуальные изменения. Наша нынешняя позиция меняет ситуацию.
Интеллектуальный поток, а не интеллектуальная неизменность - вот то, чего
следует ожидать теперь; любые постоянные, устойчивые или универсальные
черты, которые можно обнаружить в действительно существующих моделях
мышления, становятся теперь теми "явлениями", которые требуют объяснения".

В свете изложенного можно построить общую и принципиальную модель развития
науки и культуры. Представьте себе, что имеется некоторый исходный набор
образцов, в рамках которых осуществляется деятельность. Каждый акт их
реализации, как уже отмечалось, есть порождение новых образцов, в чем-то
отличных от предыдущих. Эти последние, однако, теперь тоже воспринимаются в
новом контексте и приобретают новое содержание. Образно выражаясь, можно
сказать, что "генофонд" культуры потенциально бесконечен.

Приведем конкретный пример такого преобразования старых образцов. _В
работах Эйнштейна несколько раз встречается аналогия между специальной
теорией относительности и термодинамикой. "Общий принцип специальной теории
относительности, - пишет он, - содержится в постулате: законы физики
инвариантны относительно преобразований Лоренца (дающих переход от одной
инерциальной системы к любой другой инерциальной системе). Это и есть
ограничительный принцип для законов природы, который можно сравнить с
лежащим в основе термодинамики ограничительным принципом несуществования
вечного двигателя". Это показывает, что Эйнштейн при понимании характера и
места своей теории опирался на образцы классической физики.

А теперь посмотрим, как воспринимается теория относительности в свете
квантовой механики. "Положив в основу нового способа описания, - пишет
В.А.Фок, - результаты взаимодействия микрообъекта с прибором, мы тем самым
вводим важное понятие относительности к средствам наблюдения, обобщающее
давно известное понятие относительности к системе отсчета". Теперь уже
теория относительности в свою очередь выступает в функции образца, но
теперь уже при понимании и интепретации физики неклассической. Следует
вспомнить здесь, что с этой интерпретацией сам Эйнштейн так и не согласился.

Вот что пишет И.Р.Пригожин по этому поводу: "Сам Эйнштейн полагал, что
невозможность передачи информации со скоростью выше скорости света
позволила ему сделать утверждение, аналогичное содержащемуся в принципах
термодинамикиѕ Однако современники и в еще большей степени
послеэйнштейновское поколение физиков извлекли из успеха относительности
совсем другой урок. Для них относительность означала невозможность описания
природы извне: физика делается людьми и для людей. Таков, например, урок,
который Гейзенберг перенес на квантовую механикуѕ... Если мы вспомним
глубокое убеждение Эйнштейна, что "физика - это попытка постичь реальность
такой, какая она есть, безотносительно к тому факту, что ее наблюдают", мы
уже можем понять и триумф Эйнштейна, и коллизии в интерпретациях, которые
за ним последовали".

Приведенный пример не следует воспринимать как движение с пересадками, хотя
такие ассоциации здесь и могут возникнуть. Квантовая механика вовсе не
строилась по образцу специальной теории относительности. Но уже будучи
созданной, она вкладывает в последнюю новое содержание, с которым никогда
не соглашался сам Эйнштейн, но которое становится тем не менее достоянием
культуры.

Тот факт, что содержание образцов определяется контекстом, порождает
трудности исторической реконструкции и соответственно - основные
методологические проблемы историко-научного и вообще исторического
исследования. Как возможно понимание науки или культуры прошлых эпох, если
мы неизбежно воспринимаем их в нашем современном контексте?



                                  Глава 6
                          ТРАДИЦИИ И ФЕНОМЕН ЗНАНИЯ

Знание - это то, к чему мы все настолько привыкли, что очень редко задаем
себе знаменитый фаустовский вопрос: Что значит знать? А между тем, привычка
- это вовсе не знание. Скорей даже наоборот, ибо, как отмечал И.С.Тургенев:
"Ничего мы не знаем так мало, как именно то, что у нас беспрестанно перед
глазами". В значительной степени это относится и к самому знанию. Иными
словами, мы очень плохо знаем, что такое знание.


                         "Третий мир" Карла Поппера

Карл Поппер предложил в 1967 году различать следующие три "мира":
во-первых, мир физических объектов или физических состояний; во-вторых, мир
состояний сознания, мыслительных (ментальных) состояний, в-третьих, мир
объективного содержания мышления, мир научных идей, проблем, поэтических
мыслей и произведений искусства. Этот "третий мир" вполне объективен и
осязаем. Это мир книг, библиотек, географических карт, мир произведениий
живописиѕ Книга, согласно Попперу, содержит объективное знание независимо
от того, прочитает ее кто-нибудь или не прочитает. Важно только то, что она
потенциально может быть прочитана и понята. Это примерно так же как осиное
гнездо является осиным гнездом, даже если оно покинуто, и осы там не живут.

Концепция Поппера подчеркивает своеобразие и загадочность знания как
объекта исследования: для того, чтобы найти ему место в цепи явлений,
понадобилось выделить особый "третий мир". Настаивая на самостоятельном и
независимом существовании этого мира, Поппер предлагает следующий мысленный
зксперимент. Представьте себе, что уничтожены все наши машины и орудия
труда, а также все субъективные знания и навыки, позволявшие пользоваться
ими. Восстановится ли цивилизация? Да, отвечает Поппер, если при этом
сохранятся библиотеки и наша способность читать и понимать книги. В
противном случае для восстановления цивилизации потребуются тысячи лет.

Нам представляется, что рассуждения Поппера несколько противоречивы.
Допустим, что в условиях предложенного эксперимента мы открываем учебник
физики и наталкиваемся на так называемое правило буравчика, задающее
направление линий напряженности магнитного поля прямого тока: "если
поступательное движение буравчика сопоставить направлению тока, то
направление вращения его рукоятки дает направление магнитных линий
напряженности". Сумеем ли мы понять это правило в рамках попперовского
мысленного эксперимента? Будет ли оно нести для нас какую-то информацию? Не
забудьте, что Поппер предложил уничтожить и орудия труда, и навыки их
использования. Короче, мы не знаем, что такое буравчик, никогда его не
видели, и никто нам не демонстрировал, как им пользоваться.

Поппер, конечно, мог бы возразить и сказать, что буравчик описан в курсе
механики, что в литературе можно найти указания, как нарезать резьбу и т.д.
и т.п. Но значит ли это, что весь наш практический опыт зафиксирован в виде
текстов? Эксперимент Поппера фактически это предполагает. Но ведь уже
ребенок, не читая никаких текстов, умеет резать, пилить, завинчивать,
связывать, склеивать, зажигать, сворачивать, катить, рубить, перемешиватьѕ
И все эти действия, список которых, как ясно каждому, можно продолжать и
продолжать, существуют и воспроизводятся в конкретном орудийном контексте,
в контексте искусственно созданных вещей, окружающих ребенка с самых первых
его дней. У нас поэтому нет никакой необходимости фиксировать в текстах
элементарные трудовые навыки, даже если бы это было возможно. Но это и
невозможно, ибо сам язык уже предполагает их наличие. Поэтому, уничтожив
все орудия и соответствующие им навыки, мы уничтожили и цивилизацию. Книги
нам не помогут.

И все же Поппер, как нам представляется, прав, выделяя мир знания в
качестве особого третьего мира. Но этот особый мир - это не мир книг и
библиотек, а мир социальных эстафет, включая и эстафеты речевой
деятельности, и эстафеты элементарных трудовых операций. Выше мы уже
отмечали, что знание - это куматоид. Конечно, современное научное знание не
существует без книг, но книги - это только материал, только среда, на
которой живут эстафеты понимания и интерпретации текстов, включающие в свою
очередь в действие другие эстафеты, уже непосредственно образующие
содержание знания.

Книга в чем-то подобна магнитофонной ленте, на которой записана симфония
Бетховена. Сама лента - это еще не музыка. Нам необходимо вдобавок
считывающее устройство и устройство, преобразующее электромагнитные
колебания в звук. Что же такое знание, если пользоваться приведенной
аналогией? Это и не лента, и не музыка сами по себе, это то устройство,
которое позволяет перейти от одного к другому. Знание прежде всего - это
некоторое особое устройство памяти.


                   Знание как механизм социальной памяти

Вероятно, в истории человечества был период, когда вся деятельность людей
воспроизводилась исключительно на уровне непосредственно данных образцов.
Однако было бы абсурдным пытаться представить таким образом современную
культуру. Здесь появляется особое устройство памяти, появляется знание. Что
же это такое в свете изложенных выше представлений? Не вдаваясь в детали
этой проблемы, мы ограничимся построением крайне упрощенной, хотя и
принципиальной модели.

Знание, разумеется, не отрицает эстафет и не существует без них. Но
эстафетный механизм очень ограничен в своих возможностях, он ограничен,
образно выражаясь, нашим индивидуальным полем зрения. Каждый человек может
воспроизводить только то, что он непосредственно наблюдал, он владеет
только той совокупностью образцов, которая была ему продемонстрирована. Что
же делать, если мы попадаем в ситуацию, в которой наши образцы не
срабатывают? Как мобилизовать весь социальный опыт? Конечно, нас выручает
язык. Владея языком, мы можем спросить совета. При этом приглашенный нами
консультант может поступить двояким образом: а) он может просто показать
нам, как надо действовать в ситуации, в которую мы попали; б) он может
объяснить на словах, как надо действовать, т.е. описать способ действия.
Первое более просто, но предполагает, что консультант включен с нами в одну
и ту же ситуацию. Совет второго типа можно дать заочно, но для этого
требуется, чтобы мы были способны описать ситуацию, которая нас интересует.
Кроме того консультант в этом случае должен уметь разложить сложное
действие на более простые элементы, доступные тому, кого он консультирует.

Однако и непосредственная речевая коммуникация имеет свои границы. Она
предполагает, что необходимые консультанты всегда имеются под рукой.
Поскольку это далеко не всегда так, может возникнуть традиция их
организации. Один из таких случаев описан у Геродота. "Есть у вавилонян, -
пишет он, - ѕ весьма разумный обычай. Страдающих каким-нибудь недугом они
выносят на рынок (у них ведь нет врачей). Прохожие дают больному советы [о
его болезни] (если кто-нибудь из них или сам страдал подобным недугом, или
видел его у другого). Затем прохожие советуют больному и объясняют, как
сами они исцелились от подобного недуга или видели исцеление других. Молча
проходить мимо больного человека у них запрещено: каждый должен спрашивать,
в чем его недуг". Будем называть явления подобного рода информационным
рынком. По сути дела, и в наше время имеет место нечто подобное: мы
собираем медицинские консилиумы, экспертные комиссии, научные
симпозиумыѕ... При всем различии этих явлений их объединяет одна общая
особенность: происходит организация не знаний, не опыта самого по себе, а
его носителей.

Как же возникает знание и что это такое? Начнем с простой аналогии.
Н.И.Зибер, ссылаясь на Коцебу, описывает следующий способ ведения торговли
между чукчами и чибуками в Северной Америке: "Чужеземец является, кладет на
берег известные товары и потом удаляется; тогда является чибук,
рассматривает вещи, кладет столько кож рядом, сколько считает нужным дать,
и уходит в свою очередь. После этого чужеземец опять приближается и
рассматривает предложенное ему; если он удовлетворен этим, он берет шкуры и
оставляет вместо них товары, если же нет, то он оставляет все вещи на
месте, удаляется вторично и ожидает придачи от покупателя. Так идет вся
торговля, глухо и молчаливоѕ...".

Перед нами не только акт товарообмена, но и акт коммуникации, ибо стороны
некоторое время ведут переговоры, задавая молчаливые вопросы и получая
соответствующие ответы. Дождемся конца их диалога и сохраним разложенные
товары. То, что мы получили, вполне можно рассматривать как прейскурант,
т.е. как знание о ценах товаров. При этом происходит следующее: достигнутое
в ходе торговли соглашение мы начинаем рассматривать как образец для
дальнейшего воспроизведения. Нечто подобное возможно, однако, не только на
товарном, но и на информационном рынке. Здесь тоже одна сторона задает
вопросы, другая дает ответ. Возьмем эту ситуацию в качестве образца для
воспроизведения и получим знание уже в полном смысле слова. Представим
себе, например, что в ситуации, описанной Геродотом, один из участников
описывает свою болезнь, а другой - способ лечения. Закрепив этот акт
коммуникации в качестве образца путем устного воспроизведения или
письменно, мы получим знание типа: болезнь с такими-то симптомами лечится
таким-то путем. Первые дошедшие до нас системы знаний как раз и
представляют собой списки рецептов такого рода. Это либо медицинские
рецепты, записанные на глиняных табличках или папирусах, либо списки
математических задач с решениями.

Если принять предложенную модель, то знание выглядит как особая эстафета, в
рамках которой закрепляются и транслируются акты коммуникации, акты общения
"консультанта" с "пациентом". В самом исходном таком акте элементы будущего
знания распределены между разными участниками: один формулирует задачу,
другой указывает способ решения. Эстафеты, формирующие знание, закрепляют
единство этих элементов, и мы получаем чисто вербальную форму фиксации
опыта, защищенную от ситуативности коммуникационных актов.


                      Строение знания и его содержание

Представим себе наивного новичка в минералогическом музее. Его внимание
привлекает кристалл, под которым лежит табличка с надписью: "Мусковит,
Родопы". Мы, конечно, предполагаем, что наш герой умеет читать и способен
сообразить, что табличка относится именно к данному кристаллу, а не к тому,
который расположен справа или на другой витрине. В принципе это не
очевидно, и свидетельствует, что герой работает в некоторой традиции и не
первый раз сталкивается с подобного рода табличками. Может быть, к примеру,
он бывал в зоопарке и помнит, что там были аналогичные таблички на клетках
с животными.

Если это так, то воспринятый текст, куда, кстати, входит в данном случае не
только табличка, но и кристалл, включает для нашего героя в действие по
крайней мере две социальные эстафеты, потенциальным участником которых он
был. Во-первых, вспомнив про зоопарк, он правильно соотносит табличку с
кристаллом, во-вторых, понимает, что речь идет о названии, что минерал
называется "мусковит". Образцы использования имен у него, конечно, есть.

Допустим что наш герой не знает, что такое Родопы. Тогда он может
предположить, что минерал имеет не одно, а два названия. Однако, увидев на
другой витрине надпись "Гранат, форт Врангеля, Аляска", он поймет, что
"Родопы" - это, скорее всего, не название минерала, а указание
местонахождения. Это значит, что он начинает осваивать"синтаксис" нашего
текста и понимать, что на первом месте расположен объект знания, на втором
- имя, на третьем - имя географического места. Термин "Родопы", как мы уже
отмечали, не вызывает у него никаких ассоциаций, но термин "Аляска"
подключает еще одну эстафету: Аляску, например, он может найти на
географической карте.

Итак, прежде всего наш герой должен правильно прочитать текст, разобравшись
в его "синтаксической" структуре. Текст должен быть прочитан примерно так:
"Данный минерал называется "мусковит" и найден в Родопах". Мы не
предполагаем, что герой должен обязательно произнести приведенную фразу,
нам важно только то, что он соотнес текст с имеющимися у него образцами и
выделил в нем функциональные элементы: кристалл - это функционально то же
самое, что бегемот в зоопарке; "мусковит" - это то же самое, что имя
"бегемот"; "Родопы" - это то же самое, что "форт Врангеля, Аляска". Будем
условно называть эти социальные эстафеты синтаксическими.

Но что нового получил наш герой, правильно прочитав текст, каково
содержание представленного ему знания? Здесь возможны несколько вариантов.
Рассмотрим их по порядку. 1. Предположим для начала, что герой ничего
никогда не слышал о мусковите и о Родопах. В этом случае он получает,
только образцы использования имен и ничего больше. Можно сказать, что он
правильно ориентируется в строении знания, но не овладел его содержанием.
2. Предположим теперь, что новичок все же кое-что читал о минералах и о
мусковите в том числе. В этом случае он получает возможность применить свои
знания, впервые соотнеся их с конкретным предметом. Аналогичным образом,
если он читал о Родопах, то способен теперь найти на карте место, где имеет
смысл искать подобные кристаллы.

О чем говорит приведенный пример? Во-первых, он показывает, что знание -
это некоторая эстафетная структура, и все включенные в нее эстафеты можно
разбить на две группы: одни (синтаксические эстафеты) образуют как бы
устройство ячейки памяти, другие - ее содержание. При этом ясно, что
содержание одной и той же ячейки может быть различным. В нашем примере все
зависело от предшествующего опыта героя, но можно рассматривать не
индивидуальный, а социальный опыт в его историческом развитии. Хорошо, в
частности, видно, что, чем богаче опыт, тем богаче и содержание знания.
Во-вторых, пример показывает, что содержание знания состоит в соотнесении
предшествующего опыта с новым объектом или ситуацией. Знание
"перебрасывает" опыт в новую ситуацию, в рамках которой о