втором, - они обосновываются спецификой ситуации и
поставленной целью.

Деятельность всегда целенаправлена, но это целеполагание в наши действия
как раз и вносит рефлексия. Описывая образцы поведения, она представляет их
как деятельность. При этом легко видеть, что одну и ту же наблюдаемую
картину можно в рефлексии представить различным образом. Вот что пишут по
этому поводу известные социологи науки Гилберт и Малкей: "ѕНаблюдаемые
физические действия, производимые при выполнении эксперимента, не дают
ответа на вопрос, выполняется ли этот эксперимент с целью опровержения
некой гипотезы, или в поисках нового способа измерения известной
переменной, или для обычной проверки экспериментального прибора и т.д.
Установить, какое из этих или других действий мы наблюдаем, в любом
конкретном случае можно, лишь обратившись к письменным или устным
свидетельствам участников". Но буквально на следующей странице авторы
признают, что "действующие лица постоянно заново интерпретируют одни и те
же действия". Иными словами, рефлексия не столько описывает деятельность,
сколько ее конструирует.

Мы сталкиваемся здесь с крайне принципиальным положением. Эстафеты, в
которых работает ученый, - это некоторая объективная реальность, в
определенных пределах не зависящая от его сознания. А вот деятельность -
это артефакт, это порождение рефлексии. Именно поэтому посторонний
наблюдатель, находясь в лаборатории, не может однозначно установить, что
именно вокруг него делается. И вовсе не потому, что он не является
специалистом.

Рассмотрим возникающие здесь трудности на более простом примере.
Представьте себе этнографа, который, наблюдая за действиями аборигена в
каком-нибудь еще не затронутом цивилизацией уголке Земли, пытается понять,
что именно тот делает. Непосредственно можно зафиксировать, что абориген
бьет камень о камень. Это, однако, ничего не говорит о его целевых
установках. Может быть, он хочет получить острый осколок камня; может, -
искру для разжигания костра; не исключено, что он подает звуковой
сигнал...ѕ Каким должен быть ход мысли этнографа?

Первое, что напрашивается, - проследить дальнейшие действия аборигена.
Если, к примеру, он начинает раздувать затлевшийся мох, то есть основания
предполагать, что именно этого он и хотел. Другое дело, если он собирает
затем разлетевшиеся осколки камня. Не исключено, однако, что в обоих
случаях абориген воспользовался побочными результатами своих действий,
которые не были им заранее предусмотрены. В нашем распоряжении, однако,
есть еще один способ рассуждения. Мы можем опираться в своей интерпретации
на характер не последующих, а предшествующих действий, на характер тех
образцов, которые наличествуют в культуре аборигена. И если, согласно нашим
предыдущим наблюдениям, его соплеменники в аналогичных ситуациях всегда
собирают острые осколки, а огонь добывают трением, то это следует приписать
и нашему персонажу.

Может показаться, что этнограф решил теперь задачу однозначной
интерпретации наблюдаемых действий. Но как быть, если действия
полифункциональны и на уровне образцов, т.е. если в практике постоянно
бытует и обработка камня и получение искры? Как определить, на какой именно
из возможных вариантов ориентируется абориген в этом случае?

Кстати, наличие образцов усложняет картину еще в одном отношении. Не
исключено ведь, что абориген вовсе не стремится достигнуть конкретного
практического результата, а только показывает, как это можно сделать. Тот
факт, что он на наших глазах разжег костер или сделал каменный нож, вовсе
не опровергает это предположение. Иначе говоря, мы должны выделять у
каждого акта, с одной стороны, его непосредственные практические
результаты, а с другой, - его нормативную функцию, функцию образца. Что
является главным, а что побочным? Наш этнограф и здесь оказывается на
развилке дорог.

Пример показывает, что рефлексия ограничена существующим набором эстафет,
ограничена некоторой эстафетной структурой, в рамках которой работает
абориген. Но в рамках этой структуры, которая, кстати, до поры, до времени
остается инвариантной относительно изменения рефлексивной позиции,
рефлексия может перебирать все возможные варианты. И чем сложнее и
разнообразнее наше эстафетное окружение, тем богаче возможности рефлексии.


              Рефлексивная симметрия и связи научных дисциплин


                    Эпизод в становлении палеогеографии

Начнем с анализа небольшого эпизода, сыгравшего, однако, основополагающую
роль в становлении палеогеографии. Этот эпизод - появление в геологии
панятия о фациях. Термин этот в его почти современном понимании был введен
швейцарским геологом А. Грессли в конце 30-х годов прошлого века. Занимаясь
изучением Юрских гор в Швейцарии, Грессли обнаружил, что в отложениях
каждого стратиграфического горизонта, если его прослеживать от места к
месту, наблюдается изменение как петрографического состава слагающих этот
горизонт пород, так и находящихся в них органических остатков. Это
противоречило существовавшим в то время представлениям, согласно которым
одновозрастные отложения должны везде иметь одинаковый петрографический
состав и органические остатки. Заинтересованный новым для того времени
явлением, Грессли уже не мог ограничиться описанием только вертикальных
разрезов, но прослеживал каждый стратиграфический горизонт как можно дальше
в горизонтальном направлении. Участки, образованные отложениями одного
возраста, но отличающиеся друг от друга и петрографическим составом, и
палеонтологическими остатками, он назвал фациями.

Пытаясь объяснить обнаруженное им явление, Грессли связывает происхождение
фаций с различиями в условиях образования пород. "Модификации, как
петрографические, так и палеонтологические, обнаруживаемые
стратиграфическим горизонтом на площадь его распространения, - пишет он, -
вызваны различиями местных условий и другими причинами, которые в наши дни
оказывают такое сильное влияние на распределение живых существ на морском
дне".

Но как все это связано с формированием новой научной дисциплины
палеогеографии? А. Грессли - геолог, и его интересует стратиграфия, но
никак не география. И работает он, разумеется, в традициях, характерных для
геологии того времени, отнюдь не помышляя об их видоизменении или о
построении новой научной области. Иными словами, было бы крайней ошибкой
интерпретировать поведение Грессли как рациональную акцию, направленную на
построение палеогеографии. И тем не менее именно представление о фациях,
как подчеркивает Ю. Я. Соловьев, "по существу, предопределило развитие
палеогеографии в дальнейшем".

Впрочем, мы полагаем, что читателю уже давно ясен ответ на сформулированный
нами вопрос, и он даже несколько недоумевает по поводу его постановки. Ну,
разумеется, объясняя происхождение тех или иных фаций условиями, в которых
происходило образование пород, А. Грессли тем самым реконструирует
физико-географические условия далекого прошлого. Опираясь на метод
актуализма и на знание современных закономерностей, он полагает, например,
что одни фации формировались на мелководных участках юрского моря, а другие
- на более глубоководных. В рассуждениях подобного рода нет ничего
принципиально нового, ибо попытки реконструкции обстановки прошлых эпох на
основе палеонтологических остатков встречались задолго до Грессли. Иными
словами, он и здесь достаточно традиционен.

Нас, однако, интересует одна деталь, которая может представляться
совершенно тривиальной и несущественной, но, как мы постараемся показать,
таит в себе возможности широких обобщений, являясь проявлением достаточно
принципиальных закономерностей. Итак, объясняя существование фаций
различиями в условиях образования пород, А. Грессли, как мы уже сказали,
реконструирует тем самым и физико-географическую картину прошлого. А что в
данном случае означает выражение "тем самым"? Грессли ведь интересуется не
географией, а стратиграфией, и строит он знание о фациях, а не о границах
юрского моря. А это значит, что совокупность утверждений типа:
"Петрографические и палеонтологическиео собенности данных отложений
объясняются тем, что они формировались в условиях прибрежного мелководья"
надо еще преобразовать в утверждения: "Зона прибрежного мелководья
охватывала район таких-то отложений, о чем свидетельствует их
петрографические и палеонтологические особенности". Если в первом случае
объектом исследования или референтом приведенных утверждений являются
фации, а описание физико-географических условий - это средство объяснения,
то во втором - исследуются именно физико-географические условия, а фации
выступают в функции исторического источника. Именно преобразования такого
типа и позволяют в рамках геологических традиций зародиться новому научному
направлению. Необходимо поэтому изучить особенности такого рода
преобразований.

Могут возразить, что все это достаточно тривиально и что преобразования
такого типа мы постоянно осуществляем, даже этого не замечая. Это, конечно,
так, но это не аргумент, ибо с таким же успехом можно отрицать и логику,
ссылаясь на то, что мы постоянно осуществляем рассуждения, не замечая этого
и не отдавая себе в этом никакого отчета. Итак, что же представляют собой
преобразования указанного типа?


                           Рефлексивная симметрия

Мы сталкиваемся здесь с очень общей закономерностью, которую можно назвать
явлением рефлексивной симметрии. Рефлексивно симметричными мы будем
называть такие два акта деятельности, которые отличаются друг от друга
только осознанием результата и взаимно друг в друга преобразуются путем
изменения нашей рефлексивной позиции. Допустим, осуществляя некоторые
действия, мы рассматриваем результат "А" как основной, а результат "Б" как
побочный. Смена рефлексивной позиции будет заключаться в том, что "А" и "Б"
меняются местами, т.е. "Б" становится основным продуктом, ради которого
осуществляются действия, а "А" переходит в разряд побочных результатов.
Очевидно, что физическая природа наших действий при этом не претерпевает
никаких изменений, т.е. остается инвариантной.

Очевидная сфера проявления рефлексивной симметрии в процессе познания - это
основные и побочные результаты эксперимента. Вот как описывает ситуацию
рефлексивного переключения Вильсон в своей нобелевской речи: "Чудесные
оптические явления, возникающие, когда Солнце освещает облакаѕ возбудили во
мне большой интерес и навели меня на мысль воссоздать их искусственно в
лаборатории. В начале 1895 года я проделал для этой цели несколько
экспериментов, получая облака путем расширения влажного воздухаѕ Почти
сейчас же я встретился с некоторыми явлениями, которые обещали быть более
интересными, чем те оптические явления, которые я намеревался исследовать".
Речь идет, разумеется о треках, к изучению которых Вильсон и переходит.
Таким образом, исходная цель сменяется новой целью, и мы получаем два
рефлексивно симметричных эксперимента. Конечно, в ходе дальнейшего
исследования такая симметрия нарушается.

Но сам эксперимент сплошь и рядом можно рассматривать как нечто
рефлексивно-симметричное практической деятельности. Химик в лаборатории, с
одной стороны, получает нужное ему вещество, с другой, - описывает процесс
получения. Все зависит от того, что мы при этом считаем его основным
продуктом, полученное им вещество или знание. Можно продолжить обобщение и
сказать, что любая практическая деятельность рефлексивно симметрична
соответствующей познавательной, ибо любая практическая деятельность
одновременно является и накоплением опыта, который закрепляется и
фиксируется в той или иной форме.

В целях дальнейшего изложения рационально выделить несколько видов
рефлексивной симметрии. Обратим внимание на тот факт, что любой акт
деятельности, помимо прочих своих результатов, может выступать и выступает
в качестве образца для воспроизведения. Что бы мы ни делали, мы с
необходимостью опираемся на имеющиеся у нас социальные образцы, а также
заново их воспроизводим и демонстрируем для окружающих. Быть образцом для
воспроизведения - это тоже один из результатов акта деятельности. Каждый
акт в этом смысле, с одной стороны, обеспечивает производство чего-то, а с
другой, воспроизводство самого себя. Симметрию, связанную с производством,
мы будем называть предметной. Симметрию актов производства и
воспроизводства - программно-предметной. Рассматривая, например, в качестве
основного продукта работы химика либо полученное вещество, либо описание
деятельности его получения, мы осуществляем программно-предметное
рефлексивное переключение.

И, наконец, предметная рефлексивная симметрия представлена двумя различными
вариантами. Любой акт деятельности предполагает, как правило, наряду с
продуктом наличие и таких элементов, как объект и средства. Иными словами,
то, с чем мы оперируем с целью получения определенного результата, как бы
поляризуется на объект (на него направлены действия) и на средства,
необходимые для изменения объекта или получения знаний о нем. Изменение
рефлексивной установки может оставлять эту поляризацию инвариантной, а
может менять ее на противоположную. Так, например, действуя напильником, мы
получаем, с одной стороны, обработанную поверхность, а с другой, -
металлические стружки. Но в обоих случаях напильник выступает как средство,
а обрабатываемый кусок металла - как объект. Однако в ходе работы
стачивается и сам напильник. Рассматривая именно это в качестве основного
результата, мы тем самым меняем местами средство и объект, ибо в качестве
последнего начинает выступать напильник. Первый тип предметной симметрии мы
будем называть предметно-предметной, а второй - объектно-инструментальной.

В качестве примера объектно-инструментальной симметрии продолжим
приведенную выше историю камеры Вильсона. Обнаружив треки или нечто им
подобное, Вильсон должен был прежде всего их объяснить. Объектом изучения
при этом являются треки, а в качестве средств привлекаются представления о
конденсации пара на ионах газа и, в конечном итоге, об ионизирующем
излучении. Для того, чтобы получить камеру Вильсона в ее современной
функции, мы должны осуществить смену рефлексивной установки: то, что было
объектом, т.е. треки, должно стать средством и наоборот. С рефлексивной
симметрией такого рода мы сталкиваемся в процессе формирования многих
приборов с древнейших времен до наших дней. Так, к примеру, колебания ртути
в трубке Торричелли раньше получили свое объяснение в виде указания на
атмосферное давление, а затем стали средством измерения этого давления.


                 Рефлексивная симметрия и симметрия знания

А теперь рассмотрим следующую ситуацию. Представьте себе, что перед вами
несколько занумерованных ящиков с шарами разного веса. Вы должны взвесить
шары и записать полученый результат. Разумеется, у вас есть весы и вы
умеете ими пользоваться, но какой должна быть форма записи? Если вас
интересуют ящики и их содержимое, то запись должна быть такой: "В ящике за
номером К лежат шары такого-то веса." Если же в первую очередь вас
интересуют шары, а не ящики, то и форма записи должна измениться: "Шары
такого-то веса лежат в ящике за номером К." В одном случае, расположив
записи в определенном порядке, вы легко узнаете, какие шары находятся в
интересующем вас ящике. В другом - вы легко найдете шар нужного вам веса.

Суть, однако, в том, что каждый акт взвешивания одновременно дает вам
информацию и о содержимом ящика, и о местонахождении шаров. Но записать это
вы можете либо одним, либо другим способом, получая два разных результата и
два рефлексивно симметричных познавательных акта. Важно, что рефлексивная
симметрия связана здесь и с соответствующей симметрией знания. Не трудно
заметить, что одна запись легко преобразуется в другую за счет операции
смены референции без какого-либо изменения содержания. В одном случае,
референтом является ящик, в другом - шар. Симметрию знания такого типа мы
будем называть предметно-предметной.

Возможна и программно-предметная симметрия знания, связанная с
программно-предметной рефлексивной симметрией. Вернемся к нашему примеру
взвешивания шаров. Строго говоря, любое научное знание предполагает
определенное обоснование, которое может, в частности, состоять в указании
способа, каким оно было получено. Нам поэтому мало указать вес того или
иного шара, ноебходимо описать и способ взвешивания. Это существенно
определяет и отношение к результату: одно дело, если мы взвешивали на
аналитических весах, другое - на обыкновенном безмене. Но если так, то мы
опять попадаем в ситуацию выбора. Что нас в первую очередь интересует -
метод получения данного результата или сам результат? В первом случае мы
можем записать результат примерно так: "То, что вес данного шара равен Q,
было получено таким-то образом." Вторая запись будет иной:"Вес данного
шара, определенный таким-то образом, равен Q". Мы не будем здесь
останавливаться на характере преобразования одного знания в другое, но
такое преобразование существует.

Рассмотрим в заключение еще один случай, предполагающий
объектно-инструментальное рефлексивное переключение. Представьте себе, что
любитель детективного жанра возвращается с работы и не находит на диване
детектив, чтение которого он прервал на самом интересном месте. Обыскав всю
квартиру, он приходит к выводу, что жена, которая с ним постоянно
конкурирует, вернулась раньше и захватила детектив. Все теперь опять-таки
зависит от его рефлексивной ценностной установки: интересует его в первую
очередь жена или детектив? В первом случае запись будет иметь, вероятно,
такой вид: "Жена вернулась с работы раньше меня и куда-то ушла, что
доказывает исчезновение детектива." Знание того факта, что детектив исчез с
дивана, выступает здесь только как средство, как инструмент, позволяющий
что-то узнать о жене. Вторая запись поставит на первое место не жену, а
детектив: "Детектив исчез, но это можно объяснить тем, что жена пришла
раньше и куда-то ушла." Здесь уже знание о жене выступает как средство или
инструмент, как средство объяснения факта пропажи детектива. Иными словами,
и здесь рефлексивной симметрии соответствует определенная симметрия знания.

От простых примеров можно перейти к более сложным. Не трудно видеть,
например, что рассмотренный выше эпизод в становлении палеогеографии очень
напоминает ситуацию с детективом. А. Грессли - геолог по своим целевым
установкам, и построенные им знания носят геологический характер. Поэтому
главное для него - это отложения и их свойства, а соображения
палеогеографического характера - это только средство, или инструмент
объяснения. Но, используя этот инструмент, Грессли, сам того не желая, и,
может быть, не подозревая, начинает закладывать фундамент новой дисциплины.
Для перехода к палеогеографии нам надо теперь изменить свою рефлексивную
позицию, т. е. переформулировать задачи и соответствующим образом
перестроить знания. Все очень напоминает историю камеры Вильсона. Не нужно
при этом думать, что такой переход к новым целевым установкам - это
кратковременная акция. В развитии науки она может растянуться на десятки
лет. Но на этом мы остановимся несколько позже.

А сейчас поставим такой вопрос: не означает ли сказанное, что геология и
палеогеография формируются как рефлексивно симметричные дисциплины, что в
основе их взаимоотношений лежит рефлексивная симметрия? До сих пор мы
говорили о рефлексивно симметричных актах деятельности, но нельзя ли
перенести эти понятия и на научные дисциплины? Постараемся показать, что
можно.


    Предмет-предметные и программно-предметные дисциплинарные комплексы

Как соотносятся друг с другом биология и биогеография? Вот как
рассматривает этот вопрос видный специалист по географии растительности
И.Шмитхюзен: "Несмотря на то, что обе науки как биология, так и география,
занимаются вопросами распространения жизни на Земле и проблемами,
связанными с распространением жизни (биохоролог