ных  по-
нятий и символов, характеризующаяся линейной, последовательной  структу-
рой, типичной для мышления и речи. В большинстве языков  эта  линейность
проявляется в использовании алфавитов, позволяющих передавать сведения и
мысли при помощи данных цепочек букв.

   Однако мир вокруг нас полон разнообразия и отклонений от норм. В  нем
нет абсолютно прямых линий и правильных форм, явления происходят не одно
за другим, а одновременно, и даже пустое пространство, по  свидетельству
современной  физики,  искривлено.  Понятно,  что  при   помощи   системы
абстрактных понятий полностью  такой  мир  описать  нельзя,  также,  как
нельзя покрыть сферическую поверхность Земли плоскими картами. Мы  можем
надеяться лишь на приблизительное представление о реальности, и  поэтому
рациональное познание изначально ограничено в своих возможностях. Рацио-
нальное познание, прежде всего,  свойственно  науке,  которая  измеряет,
оценивает, классифицирует и анализирует. Современные ученые, и  особенно
физики, уже сознают ограниченность всех знаний, приобретенных при помощи
этих методов. Современная физика заставила ученых  понять,  что,  говоря
словами Вернера Гейзенберга, "каждое слово или понятие, каким бы  понят-
ным оно ни казалось, может  найти  лишь  ограниченное  применение"  [34,
125].

   Для большинства из нас слишком сложно постоянно помнить об  ограниче-
ниях и относительности понятийного мышления. Поскольку проще иметь  дело
с нашими представлениями о реальности, чем с самой реальностью, мы,  как
правило, смешиваем одно с другим и принимаем свои символы и  понятия  за
реальность. Одна из основных целей, которую ставят перед собой мистичес-
кие учения  Востока,-освободить  нас  от  смешения  двух  разных  вещей.
Дзэн-буддисты говорят, что для того, чтобы указать на Луну, нужен палец,
но если мы уже знаем, что это Луна, то его функция  выполнена;  даосский
мудрец Чжуан-цзы писал:

"Для ловли рыбы нужны верши; но вот ры-
ба поймана, и люди забывают о вершах; для
ловли зайцев нужны капканы; но зайцы пой-
маны. и люди забывают о капканах. Для пере-
дачи идей нужны слова; но постигнув идеи,
люди забывают о словах" [/7, гл. 26}.

   На Западе  семантик Альфред Корзыбский высказал практически то же са-
мое положение: "Карта не есть местность".

   Восточные мистики  стремятся  к непосредственному восприятию действи-
тельности, превосходящему как рациональное,  так и чувственное познание.
Обратимся за подтверждением к Упанишадам:

"Что беззвучно, неуничтожимо, не имеет формы,
к чему нельзя прикоснуться,
Что не имеет ни вкуса, ни запаха,
что неизменно,
Без начала, без конца, выше, чем великое,
устойчивое -
Постигнув Это, освободишься из пасти смерти".

"Катха Упанишада", 3,15

   Буддисты называют такое знание "абсолютным", поскольку оно не  опира-
ется на разграничения, абстракции и классификации  интеллекта,  которые,
как мы видели, всегда условны и приблизительны. Оно является,  как  учат
нас буддисты, непосредственным восприятием недифференцированной, недели-
мой и неопределимой "таковости". Абсолютное постижение этой таковости не
только лежит в основе восточного мистицизма, но также является  основной
характеристикой всех мистических переживаний.

   Восточные мистики постоянно настаивают на том факте, что  высшая  ре-
альность не может быть объектом рефлексии или передаваемого знания.  Она
не может быть адекватно описана словами,  поскольку  лежит  вне  области
чувств и интеллекта, из которой происходят наши слова и понятия.  Упани-
шады говорят об этом так:

"Туда не проникает ни взгляд,
Ни речь, ни ум.
Мы не знаем, мы не понимаем.
Так как же можно обучить этому?".

"Кена Упанишада". 3

   Лао-цзы, называющий эту реальность Дао, утверждает то же самое в пер-
вой строке "Дао-дэ цзин"; "Дао, которое может  быть  выражено,  не  есть
вечное Дао". Этот факт, очевидно явствующий при любом прочтении  газеты,
заключается в том, что человечество не стало мудрее за прошедшие две ты-
сячи лет, несмотря на гигантский рост рационального  знания.  Он  служит
достаточным свидетельством  невозможности  передачи  абсолютного  знания
словами. Как сказал Чжуан-цзы, "если бы об  этом  можно  было  говорить,
каждый рассказал бы об этом своему брату" [60, 85].

   Таким образом, абсолютное знание-полностью неинтеллектуальное воспри-
ятие реальности; опыт, возникающий в необычном состоянии сознания, кото-
рое можно назвать "медитативным" или мистическим.  Существование  такого
состояния было проверено не только многочисленными мистиками на Западе и
Востоке, но и при помощи психологических исследований. По словам Вильяма
Джемса,

   "Наше обычное  бодрствующее сознаниерациональное сознание, как мы его
называем,всего лишь один из особых типов сознания, в то время как вокруг
него, отделенные тончайшими границами, располагаются абсолютно непохожие
на него потенциальные формы сознания" [39, 888].

   Хотя физики, в основном, интересуются познанием рациональным, а  мис-
тики-интуитивным, и тем, и другим приходится иметь дело с обоими  типами
познания. Это становится очевидным, когда мы рассматриваем способы  дос-
тижения и выражения знания, к которым прибегают и  физики,  и  восточные
мистики.

   В физике познание представляет собой трехступенчатый процесс научного
исследования. Первый  этап  характеризуется  способом  экспериментальных
данных о тех явлениях, которые подлежат объяснению. На втором этапе экс-
периментальные данные соотносятся с математическими символами, и выраба-
тывается математическая модель,  которая  недвусмысленным  и  последова-
тельным образом сопоставляет все эти символы. Математическая модель  яв-
ляется, если говорить более простым языком, теорией.  В  дальнейшем  эта
теория используется для предсказывания результатов  будущих  эксперимен-
тов, которые проводятся для проверки всех следствий теории. На этом эта-
пе удовлетворение физикам может принести математическая модель и ее  ис-
пользование для предсказывания результатов экспериментов. Но несомненно,
что рано или поздно физики захотят сообщить о своих достижениях  нефизи-
кам, и этот рассказ придется вести обычным языком. Это значит,  что  для
интерпретации математической схемы понадобится языковая модель.  И  даже
для самих физиков создание такой вербальной модели, представляющей собой
третий этап исследования, будет служить критерием для оценки достигнуто-
го ими понимания.

   Конечно, на практике эти три этапа разделены не полностью, и не всег-
да сменяют друг друга в такой последовательности, Например, физик  может
построить модель, руководствуясь своей философской  концепцией,  которой
он будет придерживаться даже в том случае, если результаты экспериментов
опровергнут ее. Тогда - как это действительно часто происходит - он пос-
тарается изменить модель таким образом, чтобы она не противоречила полу-
ченным данным. Но если эксперименты продолжают  свидетельствовать  не  в
пользу модели, он будет вынужден от нее отказаться.

   Прочное экспериментальное обоснование всех теорий  именуется  научным
методом и, как мы увидим, имеет определенное соответствие и в  восточной
философии. Греческая мифология, напротив, занимала совершенно иную пози-
цию по этому вопросу. Хотя греческие философы выдвигали чрезвычайно точ-
ные предположения относительно устройства природы, которые часто  оказы-
вались близки к современным научным моделям, эмпирический подход  совре-
менной науки был совершенно чужд для греческого мышления. Греки  строили
свои модели дедуктивно, на основе какой-либо фундаментальной аксиомы или
принципа, а не индуктивно, на основе данных наблюдения. С другой  сторо-
ны, греческое искусство логического мышления и дедукции, безусловно, яв-
ляется неотъемлемым слагаемым второго этапа при формулировании  последо-
вательной математической модели, а следовательно, и существенной состав-
новной частью науки.

   Научное исследование, безусловно, в первую очередь, состоит из рацио-
нального знания и рациональной рефлексии, но не сводится к этому. Беспо-
лезной была бы рациональная часть исследования, если бы за ней не стояла
интуиция, которая одаривает ученых новыми открытиями и таит  в  себе  их
творческую силу. Озарения обычно приходят неожиданно и, что  характерно,
не в минуты напряженной работы за письменным столом, а во время загород-
ной прогулки, на пляже или под душем. Когда напряженная умственная рабо-
та сменяется периодами релаксации, интуиция словно берет верх, и  порож-
дает кристально ясные откровения, привносящие в процесс научного  иссле-
дования неповторимое удовольствие и наслаждение.

   Однако физика не может использовать интуитивные  прозрения,  если  их
нельзя сформулировать последовательным математическим языком и дополнить
описанием на обычном языке. Основная черта  математического  описания  -
абстрактность. Оно является, как говорилось  выше,  системой  понятий  и
символов, представляющей собой карту реальности. На этой карте  запечат-
лены лишь некоторые черты реальности; мы не знаем,  какие  именно,  пос-
кольку мы начали составление своей карты в детстве без критического ана-
лиза. Поэтому слова нашего языка не имеют четких определений. У них нес-
колько значений, большая часть которых смутно осознается нами и остается
в подсознании, когда мы слышим слово.

   Неточность и двусмысленность нашего языка на  руку  поэтам,  которые,
главным образом, используют его подсознательные пласты и ассоциации. На-
ука, напротив, стремится к четким определениям и недвусмысленным  сопос-
тавлениям, еще более абстрагируя язык и ужесточая, согласно правилам ло-
гики, его структуру. Максимальная абстракция царит в математике, в кото-
рой вместо слов используются символы, а операции сопоставления  символов
строго ограничены. Благодаря этому ученые способны вместить  информацию,
для передачи которой понадобилось бы несколько страниц обычного  текста,
в одно уравнение, то есть в одну цепочку символов.

   Представление о математике всего лишь как о предельно  абстрактном  и
сжатом языке имеет альтернативу. Многие математики в самом  деле  верят,
что математика - не просто язык для описания природы, но внутренне  при-
суща самой природе. Впервые такое утверждение  было  сделано  Пифагором,
который заявил: "Все вещи суть числа",- и создал довольно  специфическую
разновидность математического мистицизма. Так,  пифагорейская  философия
ввела логическое мышление в область религии, что, согласно Бертрану Рас-
селу, определило характер западной религиозной философии:

   "Объединение математики и теологии, осуществленное Пифагором,  харак-
теризовало религиозную философию в Греции, в  средневековье  и  в  новое
время вплоть до Канта... В трудах Платона, Святого Августина,  Фомы  Ак-
винского, Спинозы и Лейбница присутствует внутреннее сочетание религии и
рассудочности, морального вдохновения и логического восхищения тем,  что
лежит вне времени, что берет начало у Пифагора и отличает интеллектуали-
зированную теологию Европы от более прямолинейного мистицизма Азии" {65,
37}. Безусловно, "более прямолинейный мистицизм Азии" не разделил бы пи-
фагорейских воззрений на математику. На  Востоке  математика,  со  своей
строгой дифференцированной и четко определенной структурой, рассматрива-
ется как часть нашей понятийной карты, а не как свойство самой  действи-
тельности. Действительность, как воспринимает ее мистик, не  может  быть
определена и дифференцирована.

   Научный метод абстрагирования очень продуктивен и полезен, но за  его
использование нужно платить. По мере того, как мы все точнее  определяем
нашу систему понятий и делаем все более строгими правила  сопоставлений,
она все больше отдаляется от реального мира. Вновь  используя  аналогию,
предложенную Корзыбским, между картой и местностью,  мы  можем  сказать,
что обычный язык-это карта, которая, в силу присущей ей неточности, спо-
собна, до некоторой степени, повторять очертания сферической  неровности
Земли. По мере того, как мы исправляем ее, гибкость постепенно исчезает,
и в математическом языке мы сталкиваемся с  крайним  проявлением  ситуа-
ции-слишком слабые узы связывают ее с реальностью, отношение символов  к
нашему чувственному восприятию перестает быть очевидным. Вот почему  нам
приходится пояснять словами свои модели и теории, вновь прибегая к поня-
тиям, которые можно воспринимать интуитивно, понятиям, в некоторой  сте-
пени, двусмысленным и неточным.

   Важно понимать разницу между математическими моделями и их словесными
описаниями. В плане внутренней  структуры  первые  строги  и  последова-
тельны, но их символы не связаны с нашим восприятием непосредственно.  С
другой стороны, словесные модели используют символы, которые могут восп-
риниматься интуитивно, но всегда неточны и двусмысленны. В этом  отноше-
нии они не отличаются от философских моделей  действительности  и  могут
быть сопоставлены с ними.

   Если в науке есть элемент интуиции, то и в восточном мистицизме  есть
рациональный элемент. Разные школы,  впрочем,  уделяют  разное  внимание
рассудку и логике. Например, Веданта-одна из школ индуизма, или буддийс-
кая школа Мадхьямика - школы в высшей  степени  интеллектуальные,  в  то
время как даосы всегда испытывали недоверие к рассудку и логике.  Вырос-
ший на почве буддизма, но подвергшийся сильному влиянию  даосизма,  дзэн
считает достоинством "отсутствие слов, отсутствие объяснений, отсутствие
наставлений и отсутствие знания" в своем учении. Его последователи  сос-
редоточены единственно на переживании просветления,  и  испытывают  лишь
косвенный интерес к истолкованию этого переживания. Знаменитое  дзэнское
изречение гласит: "В тот момент, когда ты заговариваешь о чем-то, ты  не
достигаешь цели".

   Хотя остальные школы восточного мистицизма не столь категоричны, в их
основе лежит непосредственный мистический опыт.  Даже  мистики,  занятые
сложнейшими и изысканными спорами, не рассматривают интеллект как источ-
ник своего знания, используя его лишь для анализа  и  толкования  своего
личного мистического опыта. Благодаря тому, что этот опыт служит основой
всех знаний, восточные  традиции  характеризуются  сильной  эмпирической
ориентацией, которая всегда подчеркивается их сторонниками. Например, Д.
Т. Судзуки пишет о буддизме:

   "Личный опыт...-основа буддийской философии. В этом отношении буддизм
представляет собой радикальный эмпиризм или экспериментализм,  каким  бы
диалектическим не было рассмотрение значения достигнутого  просветления"
{73,237}.

   Джозеф Нидэм неоднократно подчеркивает важность эмпирического подхода
даосов в своей работе "Наука и цивилизация в Китае"  и  утверждает,  что
именно это отношение к личному опыту сделало  даосизм  основой  развития
китайской науки и техники. Ранние даосские  философы,  согласно  Нидэму,
"удалялись в глушь, в леса и горы, чтобы медитировать о Порядке  Природы
и наблюдать ее несметные проявления" [60, 33]. Тот же дух  отражается  в
дзэнских строфах:

"Тот, кто хочет постичь значение природы
Будды,
Должен наблюдать за соотношениями
Времен года, причин и следствий" {57, 103}.

   Есть какое-то сходство в том, что в восточном мистицизме и  в  физике
знание основывается на опыте-личном или научном. Содержание мистического
опыта еще больше укрепляет это сходство.  Восточные  традиции  описывают
его как непосредственное прозрение, лежащее  вне  области  интеллекта  и
достигающееся скорее при помощи созерцания, чем размышлений, при  помощи
взгляда, направленного вовнутрь.

   Такое представление о созерцании воплощено в даосском  названии  хра-
мов-"гуань", которое первоначально означало "смотреть". Даосы,  следова-
тельно, рассматривали свои храмы как места для созерцания. В чаньбуддиз-
ме, китайском варианте дзэн, просветление часто называется  "созерцанием
Дао", а видение расценивается во всех буддийских школах как основа  зна-
ния. Первый шаг Восьмеричного Пути, идти которым к самореализации  реко-
мендовал Будда - правильное видение, за которым следует правильное  зна-
ние. Д. Т. Судзуки пишет по этому поводу:

   "Важнейшее место  в буддийской  эпистемологии  занимает видение, пос-
кольку видениеоснова  знания. Знание невозможно без видения;  все знание
берет свое начало в видении. Таким образом,  в учении Будды знание и ви-
дение тесно  связаны. Поэтому буддийская философия категорически предпи-
сывает видеть реальность такой, какова она есть. Созерцание есть пережи-
вание просветления" {72, 285}.

   Этот отрывок напоминает мне о Доне Хуане, маге из племени яки,  кото-
рый говорит:  "Мое пристрастиевидеть... поскольку только посредством ви-
дения может человек знания приобретать знание" [10, 20].

   Здесь, возможно, следует сделать  одно  предостережение.  Не  следует
слишком буквально воспринимать наши слова о первостепенном значении  ви-
дения в мистических традициях, они имеют метафорический смысл, поскольку
мистическое восприятие реальности не относится к миру чувственного восп-
риятия. Когда восточные мистики говорят о "видении", они  имеют  в  виду
состояние сознания, которое может включать зрительное восприятие, но ни-
когда к нему не сводится, являясь не чувственным восприятием реальности.
То, что они хотят подчеркнуть, упоминая о созерцании, видении или наблю-
дении,-эмпирический характер своего знания. Эмпирический подход  восточ-
ной философии напоминает нам о важном  значении  наблюдения  в  науке  и
предполагает возможность их сравнения на этом основании. Стадия экспери-
ментов в научном исследовании, очевидно, соответствует непосредственному
прозрению восточного мистика, а научные модели и теории-различным спосо-
бам интерпретации последнего.

   Параллель между научными экспериментами и мистическими  переживаниями
может показаться удивительной, поскольку два  этих  процесса  наблюдения
имеют совершенно различную сущность. Физики проводят  эксперименты,  не-
возможные без согласованной работы группы специалистов и использования в
высшей степени совершенного оборудования, в то время как мистики  пости-
гают свои истины путем интроспекции в уединенной медитации, и  им  ни  к
чему приборы. Далее, научные эксперименты, очевидно, может когда  угодно
повторить каждый, однако мистические откровения,  видимо  доступны  лишь
немногим, и то лишь при особых обстоятельствах. Однако под  более  прис-
тальным взглядом два типа наблюдения обнаруживают различия лишь в облас-
ти подхода, но не в области сложности или надежности.

   Каждый, кто хочет повторить эксперимент из репертуара современной су-
батомной физики, должен пройти многолетнюю подготовку. Только  при  этом
условии его эксперимент поставит перед природой интересующий его вопрос,
а он сможет расшифровать ее ответ. Равным образом, для достижения глубо-
кого мистического откровения необходимы долгие годы  занятий  под  руко-
водством опытного мастера, и, как и при  подготовке  ученых,  одно  лишь
затраченное время не гарантирует успеха. Однако если ученик добился  ус-
пеха, он сможет "повторить эксперимент". По сути дела, никакое мистичес-
кое обучение не сможет продвигаться без  повторяющихся  откровений;  эта
повторяемость - основная цель духовного наставничества мистиков.

   По этой причине мистическое откровение не является вещью  более  уни-
кальной, чем современный физический эксперимент. С другой  стороны,  они
не являются и менее сложными, хотя эта  сложность-совсем  другого  рода.
Сложность и эффективность технического оборудования физика уравнивается,
если не превосходится, сложностью и эффективностью мистика - как в физи-
ческом, так и в умственном отношении-погруженного в глубокую  медитацию.
Получается, что и физики, и мистики выработали в высшей степени утончен-
ные методы наблюдения природы, недоступные  непосвященным.  Страница  из
журнала по современной экспериментальной  физике  покажется  несведущему
столь же таинственной