кеты
полевых цветов. Эмиль знал почти все растения, называл их  ребятам  и  очень
интересно про них рассказывал. Как-то раз, случайно  это  услышав,  советник
юстиции тут же поехал в  Росток  и  купил  в  книжном  магазине  учебник  по
ботанике и атлас растений.
     Но именно с этого дня интерес к цветам, травам  и  кустам  почему-то  у
всех пропал. У всех, кроме Эмиля.
     - Сидеть над учебником летом - нет уж, приветик! - заявил Густав.
     Однажды бабушка получила  письмо  из  Нойштадта.  Длинное  письмо.  Она
перечла его дважды, потом сунула в сумочку и сказала про себя: "Вон оно что.
Вон оно что".
     Но Эмилю она ничего не сказала. Во всяком случае, пока.
     Они сидели на террасе и обедали, когда советник объявил:
     - Если присутствующие не возражают,  я  предлагаю  пойти  всем  сегодня
вечером в гостиницу посмотреть эстрадное представление.
     Мальчишки так разволновались при этом сообщении, что  даже  сладкое  им
уже не полезло в горло, хотя на сладкое было винное желе -  коронное  блюдо.
Клотильды.
     Но все же они  кое-как  управились  со  сладким  и  бегом  помчались  в
гостиницу. Пока они, стоя перед гостиницей, решали,  кому  из  них  войти  и
поговорить с Гансом, появилась Пони-Шапочка.
     - А ты как сюда попала? - спросил Густав.
     - На своих двоих! - объяснила Пони. - Я хочу заказать на вечер  столик.
Может, у вас есть возражения?
     Возражений ни у кого не оказалось.
     Пони пошла в ресторан и нашла там Ганса Шмауха. Он как  раз  нес  целую
гору тарелок, ловко ею балансируя, хотя паркет был натерт.
     - Минуточку, Пони. Я сейчас.
     Она подождала.
     Он тут же вернулся и спросил:
     - Чем могу служить?
     - Я хотела бы заказать столик на вечер.
     - На сколько человек?
     - Подожди, надо подсчитать. Советник, его жена, бабушка, я, Клотильда и
трое мальчишек - всего...
     - Восемь человек, - подхватил Ганс. - Будет сделано. Постараюсь поближе
к сцене. Может, мой  дядя-капитан  тоже  сегодня  придет.  Вам  надо  с  ним
познакомиться.
     Пони подала Гансу Шмауху руку и сказала:
     - Значит, столик на девять человек.
     Он поклонился.
     После ужина все, кто  жил  в  вилле  "Морская",  оделись  понаряднее  и
торжественно двинулись к гостинице. Столик, который им оставил  Ганс  Шмаух,
стоял в первом ряду, перед самой сценой. Советник заказал для взрослых вино,
а для детей - апельсиновый сок.
     Представление еще не началось, оркестр играл популярную музыку,  а  зал
быстро заполнялся курортниками. Вскоре уже все столики оказались занятыми.
     Советник юстиции похлопал Густава по плечу:
     - С каких это пор ты  стал  таким  прилежным,  что  даже  на  эстрадный
концерт идешь с книгой?
     Густав покраснел.
     - Это английский словарь, - объяснил он.
     - Ты что, собираешься зубрить слова?
     Густав покачал головой:
     - Во время каникул? За кого вы меня принимаете!
     Пони рассмеялась:
     - Наверное, он хочет поговорить с близнецами-акробатами.
     - Ну да, - сказал Густав. - А их фамилия Байрон. Значит, они англичане.
Если я не пойму, что они мне скажут, я посмотрю в словарь.
     - Интересно послушать ваш разговор, - сказала бабушка.
     На  ней  было  платье  из  светлой  тафты,  и   выглядела   она   очень
торжественно.
     Тут в зал вошел большой, плотный человек  в  морской  фуражке  и  синем
костюме. Он остановился в дверях и огляделся. К нему тут же подскочил  Ганс,
шепнул что-то и подвел его к столу Хаберландов:
     - Разрешите вам представить моего дядю - капитан Шмаух.
     И Ганс убежал.
     Дети встали. Советник тоже. Он поздоровался с капитаном и попросил  его
сесть за их столик.
     Капитан подал всем руку, а потом взмолился:
     - Давайте не так торжественно, а то я не выдержу.
     Тогда все снова сели. Капитан заказал себе грог с ромом и сказал:
     - Столько детворы за столом - вот это по мне! Расскажите-ка  что-нибудь
про школу. Ведь прошло уже  сорок  лет  с  тех  пор,  как  меня  выгнали  из
гимназии. Хорошее было времечко.
     Ребята силились  вспомнить  что-нибудь,  что  могло  бы  заинтересовать
капитана, но им ничего не приходило в голову. Он выжидающе переводил  взгляд
с одного на другого, потом ударил себя по колену и воскликнул:
     - Не могу поверить! Выходит, мы  были  из  другого  теста.  У  нас  все
откалывали такие номера, что только держись!
     - Ах, вас вот что интересует! - воскликнул Густав.
     - А ты думал, я хочу, чтобы вы мне декламировали "Колокол" Шиллера?
     - У меня за неделю до каникул вышла такая  история,  умереть  можно,  -
начал Густав. - Сперва меня чуть  было  не  выгнали,  но  потом  все  как-то
уладилось... Так вот как было дело. Урок физики был в тот день после большой
перемены. Мехнерт - есть у нас такой зубрила-отличник - побежал к  директору
и наябедничал на одного парня. Вовсе не на  меня,  кстати.  Но  я  в  классе
что-то вроде высшей инстанции. Когда что-нибудь такое случается, мне  нельзя
сидеть сложа руки.
     Но наш отличник Мехнерт, конечно, струсил и во время  перемены  куда-то
смылся. Явился он только, когда мы все уже сидели в кабинете физики, вошел в
класс вместе с Попрыгунчиком, то есть, я хочу сказать, с господином  Каулем,
учителем физики. Нам собирались показать что-то про электрические искры - не
помню уж точно, что  именно.  Кауль  возился  с  приборами,  а  потом  велел
дежурному задернуть черные  занавески,  чтобы  мы  лучше  разглядели  искры.
"Старик, - шепнул мне тут Керте, мой сосед по парте, -  это  редкий  случай.
Представляешь, ты в темноте подкрадываешься к Мехнерту, даешь ему в  ухо  и,
прежде чем Попрыгунчик, то есть господин Кауль, успеет  зажечь  свет,  снова
сидишь как ни в чем не бывало на своем месте".
     Предложение показалось  мне  потрясающим.  Такому  гаду,  как  Мехнерт,
полезно дать разок при всех. А из-за темноты будет  неясно,  кто  ударил,  -
получится,  будто  сама  справедливость  вершит  свой  суд.   Представляете!
Сверхъестественное явление на уроке физики - это нам здорово подвезло!
     Густав обвел глазами сидевших за столом. Напряжение, судя по их  лицам,
нарастало.
     - Так вот, - продолжил он. - Темно было, хоть глаз выколи. Попрыгунчик,
то есть господин Кауль,  сказал,  что  сейчас  все  начнется,  и  велел  нам
обратить внимание на  искры.  И  пока  все  обращали  внимание,  я  тихонько
прокрался вперед и ударил что было силы. Ошибки быть не могло  -  Мехнерт  с
первого класса сидит в первом ряду на первой парте. Я так  ему  врезал,  что
чуть себе руку не сломал.
     Капитан Шмаух хлопнул себя по коленке.
     - Просто великолепно! Двинул ему разок и сел обратно на свое место  как
ни в чем не бывало.
     Густав печально покачал головой:
     - Нет, я не сел на место. От страха я стоял как вкопанный, не  в  силах
пошевельнуться.
     - От страха? - удивилась Клотильда. - Почему от страха?
     - Оказалось, что Мехнерт лысый.
     - Лысый? - переспросил Эмиль.
     - Ну да, мой кулак скользнул по лысине, представляешь? Потому  что  это
был вовсе не Мехнерт, а Попрыгунчик, то есть господин Кауль.
     Даже  официант,  принесший  капитану  грог,   не   уходил,   увлеченный
рассказом.
     - А получилось вот что... - продолжал Густав. - Кауль сел в темноте  на
парту рядом с Мехнертом. Он тоже хотел поглядеть на искры. Это можно понять.
Учителю физики это, должно быть, очень интересно. Но не мог же я догадаться,
что в темноте он сядет на место Мехнерта!
     Капитан Шмаух смеялся так громко, что оркестра уже не было слышно, хотя
играли как раз марш.
     Клотильда даже побледнела.
     - Ужасно! - шептала она. - Прямо мороз идет по колее.
     Советник юстиции повернулся к рассказчику:
     - Ну, а что было дальше? Густав почесал за ухом.
     - В общем-то, все это мура, - сказал он. - Но все же чувствовал я  себя
не лучшим образом. Тут, конечно, сразу зажгли  свет.  Попрыгунчик  сидел  на
месте Мехнерта и держался за лысину. Голова у него явно раскалывалась, и это
было неудивительно. Я ведь бил не за страх,  а  за  совесть.  Класс  застыл,
будто громом пораженный. А  электрические  искры  покорно  сверкали,  словно
ничего и не произошло. Но никто не обращал на них никакого внимания.
     "Кто это сделал?" - спросил Попрыгунчик, то есть господин Кауль,  после
долгого молчания.
     "Я, - ответил я. -  Простите  меня,  пожалуйста,  господин  учитель.  Я
ошибся".
     "Да, ошибся, можешь в этом не сомневаться", -  буркнул  он  и  бросился
посреди урока опрометью из кабинета. При  этом  он  обеими  руками  обхватил
голову, словно боялся, что она у него отвалится.
     Густав помолчал, потом продолжил рассказ:
     - Мне все стало вдруг как-то до лампочки.  Ребята  настолько  обалдели,
что никто не шелохнулся, а я кинулся на Мехнерта и стал его  лупить.  Я  так
его отделал, что он долго помнить будет, три дня потом в школу  не  ходил...
Только я от него отвалил, как меня потащили к директору.  Попрыгунчик  сидел
на диване и все прикладывал к голове смоченный в холодной  воде  платок.  "Я
только что узнал, - начал директор, -  что  ты,  воспользовавшись  темнотой,
коварно напал на нашего  старого,  заслуженного  преподавателя.  Само  собой
разумеется, я выгоню тебя из школы, но все же я попрошу тебя  объяснить  нам
причины твоего гнусного поведения".
     Я просто зашелся от этих слов. Никто никогда  мне  не  говорил,  что  я
коварный. И меня прорвало. Я сказал им, что уж если кто коварный, так это их
отличник Мехнерт. И удар по затылку тоже предназначался Мехнерту за то,  что
он во время большой перемены донес на своего товарища. И что они могут пойти
в физический кабинет и полюбоваться  останками  своего  любимчика.  Если  им
такие типы больше по душе, чем я, то пусть... Ну, и так далее.
     Капитан Шмаух глядел на разгневанного Густава с любовью.
     - Ну, а потом что было?
     - Потом произошло нечто, за что  я  до  самой  смерти  буду  благодарен
господину Каулю.
     - Что же он сделал? - спросил Эмиль.
     - Он рассмеялся, - сказал Густав. - Он так расхохотался,  что  примочка
упала у него с затылка!
     Капитан Шмаух снова хлопнул себя  по  коленке.  Потом  он  обернулся  к
официанту, который все еще стоял и слушал, и скомандовал:
     - Еще один грог!


       Глава седьмая

ЭСТРАДНЫЙ КОНЦЕРТ В КОРЛСБЮТТЕЛЕ

     Оркестр играл туш.  На  сцену  вышел  шикарно  одетый,  пожалуй,  далее
чересчур расфранченный господин и от имени дирекции гостиницы  приветствовал
столь многочисленную публику. Он обещал, что  все  присутствующие  прекрасно
проведут вечер, и отпустил несколько  шуточек,  над  которыми,  кроме  него,
никто не смеялся. Это, видно, его разозлило, и он  поспешно  объявил  первый
номер: выступает Фердинанд Бадштюбнер, современный Карузо, с лютней.
     Карузо-Бадштюбнер оказался  толстым  седовласым  господином.  Лютню  он
держал в руке, а на голове  у  него  была  студенческая  фуражка.  Перебирая
струны, он  пропел  несколько  песенок,  в  которых  речь  шла  о  студентах
Гейдельберга, о любимой, о красивых хозяйских дочках,  о  вине  и  о  пивных
кружках. Голос у него был не первой свежести. Кончив, он помахал фуражкой. И
занавес упал.
     - В те годы, я вижу, времени на  учебу  совсем  не  оставалось,  да?  -
спросил Профессор своего отца.
     - В песнях есть преувеличение, - объяснил советник. -  Если  бы  мы  не
учились, мы бы ничего не знали.
     У Клотильды тоже возник вопрос:
     - Почему этот  пожилой  господин,  который  только  что  пел,  все  еще
студент? А если он студент, то почему не учится, а поет нам под лютню песни?
     Все переглянулись. Наконец бабушка ответила:
     - Он, наверное, заочник.
     - А, тогда другое дело, - сказала Клотильда.
     Все засмеялись, но она так и не поняла, почему.
     - Я получу аттестат и не буду дальше учиться, - сказал Густав. - Я буду
либо автогонщиком, либо летчиком. - Обернувшись к Эмилю, он спросил: - А ты?
     Эмиль на мгновение  закрыл  глаза.  Он  подумал  о  старшине  и  о  том
разговоре, который у них был на этот счет.
     - Нет, - ответил он. - Я тоже не буду дальше учиться. Я хочу как  можно
скорее начать зарабатывать деньги и стать самостоятельным.
     Бабушка искоса посмотрела на него, но ничего не сказала.
     Следующим номером программы был акробатический танец. Артистка с  такой
быстротой вертелась вокруг собственной оси, что казалось, глаза у нее где-то
на спине, а затылок на лице.
     Капитан так громко хлопал своими гигантскими ладонями, что  можно  было
подумать, лопаются надутые воздухом кульки.  Наклонившись  к  Клотильде,  он
спросил ее:
     - А вы умеете танцевать, как она?
     Но он явно обратился не по адресу.
     - Я бы постеснялась так изгиляться  перед  чужими  людьми,  -  ответила
Клотильда с достоинством.
     - Ну, раз ты стесняешься перед чужими, то  потанцуй  для  нас  дома,  -
сказал Профессор.
     И мальчишки прыснули, представив себе, как  Клотильда  будет  танцевать
перед ними на террасе виллы "Морская".
     Снова заиграл оркестр, на этот раз танго. Начались танцы. Капитан Шмаух
пригласил Клотильду, советник юстиции - свою жену, а бабушка качала  в  такт
музыке головой и была в прекрасном настроении.
     Вдруг какой-то молодой человек подошел к Пони, поклонился и сказал:
     - Фройляйн, разрешите вас пригласить?
     Эмиль расхохотался:
     - Да эта фройляйн и танцевать-то не умеет!
     Но Пони встала.
     - Да что  ты  в  этом  понимаешь!  Сосунок!  -  бросила  Пони  и  пошла
танцевать.
     И танцевала она так, словно всю жизнь только этим и занималась.
     - Нет, вы только поглядите на нашу фройляйн! - воскликнул Профессор.  -
Где это она так насобачилась?
     - Мы, женщины, - объяснила бабушка, - умеем танцевать с рождения.
     Густав сокрушенно покачал головой:
     - Ну и девчонка! Не старше меня, а изображает из себя барышню!
     Следующий танец был вальс.
     - Вот это для нас, молодежи, - сказал капитан, приглашая Пони, и они  в
таком бешеном вихре  закружились  по  залу,  что  никто  больше  не  решался
танцевать.
     Время от времени  капитан  подбрасывал  Пони  высоко  в  воздух  -  это
получалось у них  великолепно,  не  хуже,  чем  у  настоящих  артистов.  Все
аплодировали, даже официанты.
     Капитан заставил Пони поклониться. И сам тоже поклонился.
     Потом снова вышел на сцену расфранченный господин... Он сказал,  что  с
особым удовольствием объявляет выступление следующего  артиста,  потому  что
повсюду, далее  в  самых  шикарных  кабаре  страны,  его  встречают  бурными
аплодисментами.
     - Интересно получается, - изумился капитан. - Если у него  везде  такой
огромный успех, чего же он забрался в такую дыру, как наш Корлсбюттель?
     Все стали ждать, пока снова поднимется занавес. А когда занавес наконец
поднялся и знаменитый артист показался на сцене, Эмиль сказал  громко,  чуть
ли не на весь зал:
     - Во дает!
     Потому что знаменитым артистом, которого повсюду встречают чуть  ли  не
овациями, оказался не кто иной, как сам конферансье. Он только успел  надеть
на голову цилиндр, сунуть в глаз монокль и взять в руку тросточку.
     - А вот и я, - доверительно сообщил он публике. - Начнем  с  серьезного
жанра. Я спою вам печальную песню "Такова жизнь"...
     Когда певец замолк и поклонился, бабушка сказала:
     - Если этот тип хоть раз пел в большом кабаре, то можете меня  называть
герцогиней Лихтенфельдской.
     Затем знаменитый артист спел две веселые песенки, но они  оказались  не
менее печальными. А потом он объявил антракт на десять минут.

     После антракта снова выступала исполнительница  акробатических  танцев.
Потом манипулятор показывал невероятные карточные фокусы. И, наконец, гвоздь
Программы - "Три-Байрона-три!".
     То, что делал мистер Байрон  со  своими  близнецами,  было  просто  уму
непостижимо. Зрители сидели не  шелохнувшись.  А  когда  мистер  Байрон  лег
спиной на скамейку и поднял вверх руки, у всех  дух  захватило,  потому  что
Джекки Байрон, тот, что побольше, сделал  на  правой  руке  отца  стойку  на
голове, а Макки - на левой. Сперва они еще страховались, держа отца за руку,
а потом разом вытянули руки по швам. Они стояли вверх ногами, уперев  головы
в ладони мистера Байрона, как перевернутые оловянные солдатики. И вдруг-гоп!
- ловко спрыгнули на пол и улыбнулись как ни в чем не бывало.
     Затем мистер Байрон, по-прежнему лежа на скамейке,  подтянул  колени  к
животу и поднял вверх ноги. Макки лег на спину поперек отцовских ступней,  и
мистер  Байрон  стал  тогда  двигать  ногами,  как  велосипедист,  а   Макки
завертелся, как веретено. Вдруг он взлетел в воздух, перекувырнулся и  снова
точно пришел на отцовские ступни, потом опять взлетел вверх, сделал сальто и
упал... Нет, не упал, а встал ногами  на  ступни  мистера  Байрона  и  ловко
удержал равновесие. Клотильда сказала дрожащим голосом:
     - Я не могу больше на это смотреть!
     Но Густав, Эмиль и Профессор глаз не могли оторвать от сцены.
     Потом Джекки Байрон, тот, что побольше, лег на скамью, поднял обе руки,
и  вдруг-ап!  -  этот  большой,  грузный  атлет  сделал  стойку  на  кистях,
уперевшись в ладони своего сына.
     - Не понимаю, как у Джекки не ломаются руки, - шепнул Эмиль.
     Густав кивнул.
     - Да, это противоречит всем законам физики!
     Когда три Байрона закончили  свой  номер,  началась  настоящая  овация.
Занавес поднимали двенадцать раз.
     Густав схватил  английский  словарь  и  вскочил  с  места,  исполненный
решимости.
     - Пошли! - крикнул он и побежал.
     Профессор и Эмиль, едва поспевая, ринулись за ним.

     Они ждали близнецов в коридоре за сценой.
     -  Hallo,  boys!  {Привет,  мальчики  (англ.).}  -  крикнул  Профессор.
Близнецы обернулись.
     - A moment, please... {Минутку, пожалуйста (англ.).} - попросил Густав.
Макки - тот, что поменьше, - бросился бежать со всех ног и исчез в  какой-то
задней комнате. Джекки стоял и смотрел на ребят.
     -  You  are  wonderful,  -  сказал  Эмиль.  -  Very  nice,  indeed.  My
compliments, Byron {Вы великолепны!  Просто  прекрасно!  Я  вас  поздравляю,
Байрон (англ.).}.
     Джекки подошел к ребятам поближе. Он был мокрый от пота, и вид  у  него
был очень усталый.
     Густав листал словарь.
     - Hallo, dear, - проговорил он, запинаясь. - We have seen you. It's the
greatest impression in all my life, by Jove! Do you  understand?  {Послушай,
дорогой. Мы видели. Это самое большое впечатление за всю мою жизнь. Клянусь!
Вы поняли? (англ.)}.
     Джекки долго глядел на мальчишек. Потом он тихо сказал:
     - Не валяйте дурака!  Я  ни  слова  не  понимаю  по-английски.  Привет,
господа!
     У всех троих вытянулись лица. Густав захлопнул словарь.
     - У меня сейчас будет удар. Я думал, ты англичанин.
     - Да что ты! Это просто наш  псевдоним,  чтобы  выступать.  Иностранные
имена нравятся публике. А теперь отгадайте, как меня зовут на самом деле.
     - Ты уж лучше сам скажи, а то гадать можно долго, - сказал Профессор.
     - Вы будете смеяться! Да ладно! Меня зовут ПАулъхен ПашУльке.
     - Паульхен Пашульке! - изумленно повторил Густав. - Имя, как  у  гнома.
Меня зовут просто Густав. Но все это мура! Мы хотели тебе сказать, что мы  в
восторге. Старик, это просто высший класс!
     Джекки обрадовался похвале.
     - Очень приятно, - сказал он. - Вы завтра придете на пляж?
     Они кивнули.
     - Значит, до завтра! - крикнул он и исчез в той комнате, в которой  уже
скрылся его брат.
     Трое друзей постояли еще в коридоре, поглядели друг на друга и в  конце
концов рассмеялись.
     Густав с презрением засунул словарь в карман, обнял Эмиля и  Профессора
и сказал:
     - Поделом нам! И зачем только люди учат иностранные языки!


       Глава восьмая

ПОЯВЛЯЕТСЯ ТРЕТИЙ БЛИЗНЕЦ

     На следующий день дождь лил как из ведра. Ребята не выход