положения? Это же гениально! Просто
великолепно! Нет, в самом деле, просто великолепно!
     - Да, конечно, - согласилась польщенная  фрау  Тышбайн.  -  Он  у  меня
умница, мой мальчик. Первый ученик в классе. И к тому же такой прилежный. Но
подумайте, если бы с ним что-нибудь случилось! У меня от этой истории волосы
становятся дыбом, хотя все уже позади. Нет, больше  я  его  никуда  не  пушу
одного. А то я просто умру от страха.
     - Он похоже вышел на фотографии?
     Фрау Тышбайн снова взглянула на газету и сказала:
     - Да. Очень. Он вам нравится?
     - Необычайно! - воскликнул господин с газетой. -  Сразу  видно,  парень
что надо. Из него выйдет толк.
     - Вот только сесть ему надо было  аккуратней.  А  то  пиджачок  весь  в
складках, - придиралась мать.  -  Я  ему  всегда  говорю:  надо  расстегнуть
пуговицы, прежде чем сесть. Но он забывает!
     - Если у него нет других недостатков... - рассмеялся господин.
     - Да, недостатков у моего Эмиля, собственно говоря, нет,  -  призналась
фрау Тышбайн и даже высморкалась от умиления.
     Потом господин сошел.  Он  оставил  ей  газету,  и  она  все  читала  и
перечитывала  приключения  Эмиля,  пока  поезд  не  остановился  на  вокзале
Фридрихштрассе. Она успела прочитать эту статью ровно одиннадцать раз.
     Когда поезд остановился, она увидела на перроне Эмиля; на  нем  был,  в
честь мамы, выходной костюм. Эмиль бросился ей на шею с криком:
     - Ну, что ты на это скажешь?
     - Только не задавайся, хвастун!
     - Ах, фрау Тышбайн, как я рад, что ты приехала! - сказал Эмиль  и  взял
ее под руку.
     - От всей этой беготни твой костюм не стал лучше, - заметила  мама.  Но
она не сердилась, это было ясно.
     - Если ты захочешь, у меня будет новый костюм.
     - Каким образом?
     - Один  магазин  намерен  подарить  мне,  Профессору  и  Густаву  новые
костюмы, а потом сообщить в газете,  что  мы,  юные  сыщики,  покупаем  себе
костюмы только у них. Одним словом, реклама. Понимаешь?
     - Да, понимаю.
     - Но мы, скорее всего, откажемся, хотя могли бы вместо скучных костюмов
получить каждый по новому футбольному мячу, - рассказывал  Эмиль.  -  Потому
что, знаешь, мы считаем, что вся эта шумиха,  которую  вокруг  нас  подняли,
просто глупа. Пусть взрослые этим занимаются, они ведь часто  бывают  такими
чудными. Но для детей это не подходит.
     - Браво!c-cвоскликнула мама.
     - Деньги дядя спрятал. Тысяча марок! Здорово, правда? Прежде  всего  мы
купим электрическую сушилку для волос. И тебе шубу на меху. А мне что? Это я
еще обдумаю. Может, все же футбольный мяч. А может, фотоаппарат. Посмотрим.
     - Я думаю, лучше деньги эти сберечь, положить в банк. Потом  они  могут
тебе очень пригодиться.
     - Нет, мы обязательно купим тебе сушилку и  шубу.  То,  что  останется,
можно отнести в банк, если хочешь.
     - Это мы еще обсудим, - сказала мама и сжала его локоть.
     - Ты знаешь,  во  всех  газетах  помещены  мои  фотографии,  и  повсюду
напечатаны обо мне длинные статьи.
     - Одну я уже прочла в поезде. Я  сперва  очень  волновалась,  Эмиль!  С
тобой ничего плохого не случилось?
     - Да что ты, мама! Наоборот, это было так здорово! Я тебе потом все  по
порядку расскажу. Но сперва ты должна познакомиться с моими друзьями.
     - А где они?
     - На Шуманштрассе. У тети Марты. Она вчера тут же стала  печь  яблочный
пирог. И мы пригласили всю компанию, они сидят сейчас там и веселятся.
     И в самом деле,  у  Хаймбольдов  было  полным-полно  гостей.  Пришли  и
Густав, и Профессор,  и  Крумбигель,  и  братья  Миттенцвай,  и  Вторник,  и
Герольд... Ну и все остальные. Стульев не хватало.
     Пони-Шапочка бегала  с  огромным  кофейником  от  одного  к  другому  и
разливала какао. А яблочный пирог тети Марты был такой  вкусный,  что  ни  в
сказке сказать, ни пером описать! Бабушка сидела на кушетке и смеялась.  Она
помолодела на десять лет.
     Когда появились Эмиль с мамой, началась длинная церемония  приветствий.
Фрау Тышбайн подала каждому мальчику руку и поблагодарила всех  за  то,  что
они так хорошо помогли ее Эмилю.
     - Значит, договорились? - сказал  Эмиль  ребятам.  -  Мы  откажемся  от
костюмов и от мячей. Мы не позволим, чтобы  нас  использовали  для  рекламы.
Так, что ли?
     - Точно! - крикнул Густав и  загудел  так  громко,  что  все  цветочные
горшки тети Марты задребезжали.
     Потом бабушка постучала ложкой о свою чашку с золотым ободком, встала и
сказала:
     - Слушайте внимательно, молодцы. Я хочу сказать  речь.  Пожалуйста,  не
воображайте, я не собираюсь вас хвалить. Вас и без меня до  того  захвалили,
что у вас, наверно, голова пошла кругом. От меня этого  не  ждите.  Нет,  не
ждите!
     Дети совсем притихли, даже жевать перестали.
     - Выслеживать вора, - продолжала бабушка, - гнаться за ним по пятам и в
конце концов окружить его, когда вас сто человек, - невелика заслуга. Может,
вам это неприятно слушать, но это так. Но среди вас сидит  мальчик,  который
тоже хотел бы ловить господина Грундайса, хотел бы нарядиться, как Густав, в
зеленую ливрею и все разузнать в гостинице. Но он остался дома,  потому  что
взялся дежурить у телефона. Да, только потому, что он за это взялся.
     Все посмотрели на Вторника. Он сидел красный как рак от смущения.
     - Совершенно верно. Я  имею  в  виду  маленького  Вторника.  Совершенно
верно! - сказала бабушка. - Он два дня не отходил от телефона.  Он  знал,  в
чем заключается его долг. И он его выполнил, хотя ему это дело  было  не  по
душе. Вот это замечательно! Понятно? Вот  это  замечательно!  Пусть  он  вам
послужит примером! А теперь давайте все встанем и крикнем:  "Да  здравствует
маленький Вторник!"
     Мальчишки вскочили, Пони-Шапочка сложила руки раструбом. Тетя  Марта  и
мама Эмиля пришли из кухни. И все закричали:
     - Да здравствует Вторник! Ура! Ура! Ура!
     Потом все снова сели. И маленький Вторник набрал воздуха и сказал:
     - Спасибо. Но это вы зря. Любой из вас поступил бы точно так же. Ясно?!
Настоящий мальчишка всегда делает то, что надо. И все!
     Пони-Шапочка высоко подняла огромный кофейник и крикнула:
     - Эй, люди, кому еще налить? Давайте теперь выпьем за Эмиля!


       Глава восемнадцатая

КАКОЙ УРОК ИЗ ЭТОГО МОЖНО ИЗВЛЕЧЬ?

     К вечеру ребята простились. И Эмиль  торжественно  обещал,  что  придет
завтра после обеда вместе с Пони-Шапочкой к Профессору. Потом  домой  пришел
дядя Хаймбольд и сели ужинать. А  после  ужина  дядя  передал  фрау  Тышбайн
тысячу марок и посоветовал положить их в банк.
     - Я так и собиралась, - сказала парикмахерша.
     - Нет! - воскликнул Эмиль. - Тогда мне это не доставит никакой радости.
Мама должна купить себе электросушилку и шубу. В конце концов это  ведь  мои
деньги. Я могу потратить их, как хочу. Так или не так?
     - Ты вовсе не можешь сделать  с  ними,  что  хочешь,  -  объяснил  дядя
Хаймбольд. - Ты еще ребенок. И поэтому решать, что делать с деньгами,  может
только твоя мама.
     Эмиль встал из-за стола и отошел к окну.
     - До чего же ты не чуткий, Хаймбольд!  -  сказала  Пони-Шапочка  своему
отцу. - Да разве ты не видел, как Эмиль радовался, что  может  сделать  маме
подарок? Вы, взрослые, иногда до того недогадливы, что просто диву даешься!
     - Конечно, надо купить сушилку и шубу, - сказала бабушка. - Но то,  что
останется, вы отнесете в банк, ведь верно, мой мальчик?
     - Да, - ответил Эмиль. - Ты согласна, мамочка?
     - Если ты так настаиваешь...
     - Завтра утром отправимся за покупками. Ты, Пони,  пойдешь  с  нами?  -
спросил Эмиль, и было видно, что он очень доволен.
     - А ты, верно, думал, что я буду в это время считать  мух  на  потолке,
так, что ли? - ответила кузина. - Но ты тоже должен себе что-нибудь  купить.
Если тетя Тышбайн получит эту сушилку,  то  ты  себе  должен  купить  велик,
понятно? Чтобы не ломать велосипед своей кузины.
     - Эмиль, -  встревоженно  спросила  фрау  Тышбайн,  -  ты  что,  сломал
велосипед Пони?
     - Да что ты, мама, я просто чуть-чуть опустил седло - оно у нее  всегда
поднято слишком высоко, чтобы мчаться, как гонщик. Фасонит, и все!
     - Сам ты фасоня! - крикнула Шапочка. - Если ты еще раз опустишь  седло,
мы поссоримся.
     - Если бы ты не была девчонкой, я бы тебя сейчас  отлупил,  деточка.  А
кроме того, я не хочу сегодня портить себе  настроение,  но  учти:  не  тебе
решать, что я куплю, а что - нет.
     И Эмиль упрямо засунул руки в карманы.
     - Не ссорьтесь и не деритесь. Лучше уж  сразу  выцарапайте  друг  другу
глаза, - миролюбиво посоветовала бабушка.
     Попозже вечером дядя Хаймбольд вышел  погулять  с  собакой.  Собственно
говоря, у Хаймбольдов не было никакой собаки,  но,  когда  отец  по  вечерам
выходил  выпить  кружку  пива,  Пони  всегда  говорила:  "Пошел  погулять  с
собакой".
     Бабушка, обе мамы, Пони-Шапочка и  Эмиль  сидели  вместе  в  комнате  и
обсуждали события двух последних дней, которые принесли столько волнений.
     - А может, вся эта история чему-нибудь нас научит?
     - Конечно, - сказал Эмиль. - Меня, например,  тому,  что  людям  нельзя
доверять.
     - Глупости, - проворчала бабушка. - Все как раз наоборот. Все  как  раз
наоборот.
     - Глупости, глупости, глупости, - пропела Пони-Шапочка и проскакала  на
стуле по комнате.
     - Так ты считаешь, что из всего этого нельзя извлечь ничего  полезного?
- спросила тетя Марта.
     - Почему? Можно, - сказала бабушка.
     - Что же? - спросили все в один голос.
     - Деньги  надо  посылать  только  по  почте!  -  И  бабушка  захихикала
мелодично, как музыкальный ящик.
     - Ура! - закричала Пони-Шапочка и проскакала на стуле в  свою  комнату.
Пора было ложиться спать.



    Эрих Кестнер.
    Эмиль и трое близнецов



     Перевод Л. Лунгиной
     OCR Кудрявцев Г.Г.
     ББК 84. 4 Ф
     К 36
     Перевод с немецкого
     Составление Н. Бунина
     (c) Издательство "Правда", 1985 Составление. Вступительная статья.


ПРЕДИСЛОВИЕ

     Ровно через два года после той истории, которая  случилась  у  Эмиля  с
господином Грундайсом, со мной произошел на Кайзераллее удивительный случай.
     Собственно говоря, я собирался сесть в трамвай  177,  чтобы  поехать  в
Штеглиц. Правда, никаких особых дел у меня там не было, но я люблю гулять  в
таких районах города, которые не знаю и где меня не  знают.  Там  мне  легко
вообразить, что я нахожусь где-то на чужбине. А когда я чувствую себя совсем
одиноким и потерянным, я быстро еду домой, уютно располагаюсь у себя  и  пью
кофе.
     Ничего  не  поделаешь,  уж  такой  я  человек.  Но   мое   кругосветное
путешествие в Штеглиц в тот день так  и  не  состоялось.  Потому  что  когда
подошел трамвай и я уже занес ногу, чтобы опустить ее на  ступеньку  первого
вагона, я вдруг увидел,  что  с  передней  площадки  сходит  странного  вида
человек в черном котелке. Он опасливо огляделся по сторонам, словно  совесть
его была нечиста, потом торопливо обогнул вагон, пересек улицу и поднялся на
террасу кафе "Жости".
     Я задумчиво проводил его взглядом.
     - Вы что, садитесь? - спросил у меня кондуктор.
     - Как видите, - ответил я.
     - Тогда поторопитесь, - строго сказал он.
     Но я не поторопился, а, наоборот, застыл на месте от  изумления,  не  в
силах оторвать взгляда от прицепного вагона.
     Дело в том, что с прицепа слез мальчишка с чемоданом в одной руке  и  с
букетом цветов, завернутым в  папиросную  бумагу,  в  другой.  Он  тоже  все
оглядывался,  потом  потащил  свой  чемодан  к  газетному  киоску  на  углу,
спрятался за ним, поставил чемодан на тротуар, а букет положил на чемодан  и
посмотрел вокруг.
     Кондуктор все еще ждал меня.
     - Все, у меня лопнуло терпение! - крикнул  он  в  конце  концов.  -  Не
хотите ехать - не надо, не силком же вас тащить! -  Он  дернул  за  шнур,  и
трамвай 177 поехал без меня в Штеглиц.
     Господин в котелке сел на  террасе  за  столик  и  подозвал  официанта.
Мальчик, притаившись за киоском, наблюдал за ним, не спуская с него взгляда.
     Я все еще стоял у остановки как истукан. (Кто-нибудь из вас знает,  как
выглядят истуканы? Я лично понятия не имею.)
     Ну и ну! Я просто глазам своим не верил. Ведь два года  назад  господин
Грундайс и Эмиль Тышбайн сошли с трамвая на этом самом углу!  И  теперь  все
это снова повторяется? Здесь что-то не то.
     Я потер глаза и снова бросил взгляд на террасу кафе "Жости". Господин в
котелке сидел там по-прежнему! А мальчик за газетным киоском  устало  присел
на чемодан; вид у него был очень огорченный.
     Я подумал: правильней всего будет подойти к мальчику  и  спросить  его,
что все это означает. И если он мне еще скажет, что у него украли сто  сорок
марок, я залезу на ближайшее дерево.
     Так вот, направился к мальчику, сидящему на чемодане, и сказал ему:
     - Добрый день. Что у тебя случилось?
     А он сидел как пень  и  молчал,  словно  не  слышал  моего  вопроса,  и
по-прежнему не спускал глаз с террасы кафе.
     - Скажи, не украли ли у тебя, случаем, сто сорок  марок?  -  спросил  я
тогда.
     Тут он наконец поглядел на меня, утвердительно кивнул и сказал:
     - Да, украли. Вот тот негодяй, который сидит там, на террасе кафе.
     Я не только не успел залезть на ближайшее  дерево,  как  собирался,  но
даже головой покачать не успел, потому что за  спиной  загудел  клаксон.  Мы
испуганно обернулись, но увидели не машину, а мальчишку,  который  над  нами
смеялся.
     - Что тебе надо? - спросил я. Он снова загудел и заявил:
     - Меня зовут Густав.
     У меня в горле пересохло. Просто с ума можно сойти! А  может,  мне  все
это снится?
     А по Траутенауштрассе к нам  тем  временем  бежал  какой-то  человек  и
возмущенно махал руками. Он остановился прямо передо мной и заорал:
     - Чего вы здесь торчите! Суете свой нос в чужие дела! Вы же нам  съемки
срываете.
     - Какие такие съемки? - спросил я с любопытством.
     - Вы что-то туго соображаете! - взорвался разгневанный господин.
     - Это у меня с рождения, - невозмутимо ответил я.
     Мальчики рассмеялись. А Густав с клаксоном объяснил мне:
     - Мы ведь снимаем фильм.
     - Ну да, - подхватил мальчик с чемоданом. - Фильм про Эмиля. И я  играю
Эмиля.
     - Да пройдите же наконец! - взмолился ассистент. - Пленка стоит дорого.
     - Извините, что помешал, - сказал я и пошел своей дорогой.
     А ассистент побежал назад к грузовичку,  в  котором  была  вмонтирована
кинокамера, и оператор снова приступил к съемкам.
     Я дошел, прогуливаясь, до  сквера  на  площади  Никольсбург  и  сел  на
скамейку. Я просидел  так  довольно  долго,  рассеянно  глядя  перед  собой.
Правда, я уже где-то слышал краем уха, что снимают фильм про Эмиля, но потом
это совсем выпало у меня из головы. Ну, а если вдруг становишься  свидетелем
того, как история, происшедшая два года назад, снова точь-в-точь повторяется
- и чемодан, и букет цветов, и клаксон, и котелок, - то у тебя, естественно,
глаза на лоб полезут от удивления!
     Немного погодя  ко  мне  подсел  высокий  худощавый  господин.  Он  был
постарше меня, носил пенсне и глядел  на  меня,  посмеиваясь...  Наконец  он
сказал:
     - С ума можно сойти, верно? Думаешь,  что  то,  что  происходит  вокруг
тебя, - это живая жизнь, а потом оказывается, что это  лишь  воспроизведение
давным-давно случившихся событий.
     Он сказал еще что-то вроде того, что  искусство  -  это  всегда  обман.
Впрочем, ничего дурного он этим  сказать  не  хотел.  Мы  с  ним  поговорили
немного на эту тему, а когда оказалось, что мы ее исчерпали, мой  собеседник
заметил:
     - На этой сугубо штатской скамье сыщики  скоро  будут  держать  военный
совет.
     - Откуда вы знаете? Вы что, тоже из съемочной группы?
     Он рассмеялся:
     - Нет, что вы! Я просто  жду  здесь  своего  сына.  Он  хочет  быть  на
съемках. Потому что он был тогда одним из сыщиков.
     Тут я немного взбодрился,  внимательно  посмотрел  на  моего  соседа  и
сказал:
     - Разрешите, я попробую догадаться, кто вы такой?
     - Прошу вас, - ответил он весело, его все это явно забавляло.
     - Вы - советник юстиции Хаберланд, отец Профессора!
     - Догадались! - воскликнул он. - Но откуда же вы это  знаете?  Вы  что,
читали книгу "Эмиль и сыщики"?
     - Нет, я ее написал.
     Это сообщение почему-то чрезвычайно  обрадовало  советника  юстиции.  И
через несколько минут  мы  уже  разговаривали  друг  с  другом,  как  друзья
детства, и даже не  заметили,  что  к  скамейке  подошел  мальчик.  Он  снял
гимназическую фуражку и поклонился.
     - Ах, вот и ты! - воскликнул советник юстиции Хаберланд.
     Я узнал Профессора с первого взгляда. Правда, он вырос с тех пор, как я
его видел, не очень, но все же вырос. Я протянул ему руку.
     - Вы - господин Кестнер, - сказал он.
     - Так точно! - воскликнул я. - Тебе нравится, как они снимают фильм про
вашу историю?
     Профессор поправил очки.
     - Они стараются, этого я не отрицаю. Но  такой  фильм  должны  были  бы
сочинить и снимать сами ребята. Взрослые во всем этом ничего не смыслят.
     Советник юстиции засмеялся.
     - Его все еще зовут Профессор, - сказал он. - Но его уже давно пора  бы
звать Тайный советник.
     Ну, а потом Профессор сел на скамейку между  нами  и  рассказал  мне  о
своих друзьях. О Густаве с клаксоном, который недавно получил  в  подарок  к
клаксону мопед. И о Вторнике. За это время его родители переехали  в  Далем,
но он часто бывает в Берлине, потому что скучает по своим старым  товарищам.
И о Блеуере, и о братьях Миттенцвай, и о Трауготте, и о  Церлетте.  Я  узнал
много новостей. Ну, а Петцольд все такой же противный парень, как  два  года
назад. Он со всеми вечно ругается.
     - Да, что вы на это скажете? - вдруг перебил сам себя  Профессор.  -  Я
ведь стал домовладельцем.
     Он выпрямился и с гордостью поглядел на меня.
     - Я в три раза  старше  тебя,  -  сказал  я,  -  но  все  еще  не  стал
домовладельцем. Как же это у тебя так быстро получилось?
     - Это наследство от его умершей двоюродной бабушки, - объяснил советник
юстиции.
     - Дом стоит на берегу Балтийского моря, -  рассказывал  мне  Профессор,
сияя от счастья. - И я приглашу к себе  на  летние  каникулы  Эмиля  и  всех
сыщиков. - Он сделал небольшую паузу. - Конечно, если родители разрешат.
     Советник юстиции искоса кинул взгляд на сына. Смешно было смотреть, как
они сквозь очки уставились друг на друга.
     - Насколько я знаю твоих родителей, - сказал советник  юстиции,  -  они
возражать не будут. Дом принадлежит тебе, а я являюсь в данном  случае  лишь
твоим опекуном.
     - Договорились! - сказал Профессор. - А если я когда-нибудь женюсь и  у
меня появятся дети, я буду вести себя с ними, как ты со мной.
     - При условии, что у тебя будут такие же образцовые дети, как у  твоего
отца, - уточнил советник юстиции Хаберланд.
     Мальчик придвинулся поближе к отцу и тихо сказал:
     - Спасибо.
     На том разговор окончился. Мы встали и втроем пошли по Кайзераллее.  На
террасе кафе "Жости" стоял артист, играющий  роль  господина  Грундайса.  Он
снял с головы котелок и вытер вспотевший лоб. Рядом с ним  стояли  режиссер,
оператор и тот самый человек, что накричал на меня у газетного киоска.
     - Нет, так дело не пойдет!  -  раздраженно  кричал  актер.  -  Вы  что,
хотите, чтобы у меня был заворот кишок? Я должен съесть одну яичницу из двух
яиц. Так и написано в сценарии: из двух яиц. А я съел уже восемь, но вам все
мало.
     - Ничего не попишешь, старик, - сказал режиссер. - Придется  снять  еще
дубль.
     Актер напялил котелок,  с  мукой  воздел  глаза,  подозвал  кельнера  и
печально сказал:
     - Ну что же, валяйте - несите мне еще одну яичницу!
     Кельнер принял заказ, покачал головой и воскликнул:
     - Какой дорогой фильм! И ушел на кухню.