правился с  третьим  бутербродом,  поезд
остановился на какой-то большой станции. Но названия он  не  увидел,  а  что
прокричал кондуктор, не  расслышал.  Там  сошли  свистящий  старик,  дама  с
вязанием и фрау Якоб из Гросс-Грюнау. Правда, она чуть не  проехала,  потому
что никак не могла всунуть левую ногу в туфлю.
     - Так не забудь передать привет господину Курцхальцу, -  повторила  она
на прощание.
     Эмиль кивнул.
     И он оказался в купе вдвоем с господином в котелке. Эмиль был от  этого
не в восторге.  Человек,  который  раздает  шоколад  и  рассказывает  всякие
небылицы, доверия не вызывает. Эмилю захотелось снова потрогать конверт.  Но
он не решился этого сделать,  а  подождал,  пока  поезд  тронулся,  пошел  в
туалет, вынул там конверт из кармана, пересчитал  деньги  -  все  сто  сорок
марок были в целости и сохранности - и стал думать, как же быть. Наконец  он
придумал. Он взял булавку, которую нашел в  лацкане  пиджачка,  проткнул  ее
сквозь все три купюры, сквозь конверт, а потом и сквозь  подкладку  кармана.
Он, так сказать, пригвоздил к себе  деньги.  "Теперь  уже  ничего  не  может
случиться", - решил он и вернулся в купе.
     Господин  Грундайс,  уютно   расположившись   в   углу,   спал.   Эмиль
обрадовался, что ему не надо поддерживать разговор, и стал глядеть  в  окно.
Мимо проносились деревья, ветряные мельницы,  поля,  фабрики,  стада  коров,
крестьяне, махавшие вслед поезду. Очень интересно было  наблюдать,  как  все
проплывало перед глазами, словно вертелась пластинка. Но  нельзя  же  часами
смотреть в окно!
     Господин Грундайс продолжал  спать  и  даже  слегка  похрапывал.  Эмиль
охотно походил бы взад-вперед по купе, но боялся разбудить своего  попутчика
- меньше всего на свете он хотел, чтобы тот проснулся. Поэтому он забился  в
противоположный угол и стал глядеть на спящего. Интересно, почему он не снял
котелка? У него было длинное лицо,  тонкие  черные  усики,  тысяча  морщинок
вокруг рта, острые оттопыренные уши.
     Ой! Эмиль вздрогнул и испугался не на шутку. Он чуть  было  не  заснул.
Спать ему нельзя ни в коем случае! Хоть бы еще  кто-нибудь  вошел  к  ним  в
купе! Поезд несколько раз останавливался, но, как назло, никто не садился. А
было всего четыре часа, ехать предстояло еще целых два часа. Он ущипнул себя
за ногу... В школе, на уроках  истории  у  господина  Бремзера,  это  всегда
помогало.
     И  сейчас  это  сработало  на  некоторое  время.  Эмиль  старался  себе
представить, как теперь выглядит Пони-Шапочка. Но он  не  мог  вспомнить  ее
лица. Он помнил только, что, когда она вместе  с  бабушкой  и  тетей  Мартой
приезжала в последний раз в Нойштадт, она все хотела с ним боксировать.  Он,
конечно, не соглашался, потому что она в весе пера, а он уж никак не  меньше
полулегкого. Это было бы просто неприлично  с  его  стороны,  сказал  он  ей
тогда. Если он как следует двинет  ей  апперкотом  по  скуле,  она  в  стену
врежется. Но она отстала от него, только когда вмешалась тетя Марта.
     Ой, ой! Он чуть было не свалился с сиденья. Опять заснул? Он все  щипал
и щипал себя за ногу. Небось, нога уже вся  в  синяках.  И  все  же  это  не
помогало.
     Попробовал считать пуговицы. Сперва сверху вниз, а потом  снизу  вверх.
Сверху вниз он насчитал двадцать три штуки, а снизу вверх - двадцать четыре.
Он откинулся на спинку сиденья и стал думать, почему получается  по-разному.
И вот тут он заснул.


       Глава четвертая

СОН, В КОТОРОМ МНОГО БЕГОТНИ

     Вдруг Эмилю показалось, что их поезд мчится по  кругу,  как  игрушечный
поезд по кольцу рельсов на полу комнаты. Он глядел в окно  и  не  переставал
удивляться. Круг все сужался. Расстояние между паровозом и последним вагоном
быстро уменьшалось, причем  паровоз  явно  все  время  убыстрял  ход.  Поезд
кружился вокруг себя, словно собака, которая норовит укусить себя за  хвост.
А в черном кругу, очерченном мчавшимся поездом, стояли  деревья,  стеклянная
мельница и огромный дом в двести этажей.
     Эмиль захотел узнать, который час, и полез  в  карман,  чтобы  вытащить
часы. Он их все тащил и тащил, но никак не мог вытащить, а в конце концов  у
него в руках оказались стенные часы  из  маминой  комнаты.  Он  поглядел  на
циферблат и прочел: "185 часов километров. Плевать на пол опасно для жизни".
Он снова кинул взгляд в окно. Паровоз уже совсем  догонял  хвостовой  вагон.
Эмиль очень испугался. Ведь если паровоз наскочит на этот вагон,  произойдет
крушение. Это ясно, как дважды два. Эмиль не собирался сидеть сложа  руки  и
ждать несчастного случая. Он выскочил из купе и побежал по  проходу.  Может,
машинист просто заснул? По дороге он заглядывал  в  другие  купе.  Нигде  ни
души. Поезд был пуст. Кроме него,  там  ехал  только  еще  один  пассажир  в
котелке из шоколада; он отломил на глазах у Эмиля кусочек и тут же его съел.
Эмиль постучал к нему в купе  и  молча  указал  на  паровоз,  но  человек  в
шоколадном котелке только  рассмеялся,  отломил  еще  кусочек  и  стал  себя
гладить по животу так ему было вкусно.
     Наконец Эмиль добрался до тендера, потом ловко подтянулся  и  залез  на
паровоз к машинисту. Машинист сидел почему-то на козлах;  в  одной  руке  он
держал вожжи, другой помахивал  кнутом,  словно  в  паровоз  была  запряжена
лошадь. Эмиль поглядел: так оно и оказалось, причем не одна лошадь, а  целых
шесть пар! На копытах у всех были серебряные ролики, они катились на них  по
рельсам и пели:

     Надо мне, надо мне в городок попасть.

     Эмиль схватил возницу за плечо и закричал: "Придержите лошадей.  Не  то
случится несчастье!" И тут он увидел, что возницей  был  не  кто  иной,  как
господин сержант Йешке.
     Йешке окинул Эмиля проницательным взглядом и завопил:
     "Кто был тогда с тобой? Кто размалевал великого герцога Карла? "
     "Я", - ответил Эмиль.
     "А еще кто?"
     "Не скажу!"
     "Тогда будем дальше мчаться по кругу".
     И сержант Йешке так ударил кнутом, что лошади встали на дыбы и понесли,
уже совсем догоняя хвостовой вагон. А в том вагоне сидела, оказывается, фрау
Якоб, размахивала снятой с ноги туфлей  и  умирала  от  страха,  потому  что
лошади вот-вот могли схватить ее за разутую ногу.
     "Я дам вам двадцать марок, господин сержант!" - крикнул Эмиль.
     "Не болтай глупости!" - заорал на  него  Йешке  и  пуще  прежнего  стал
погонять лошадей.
     Эмиль не выдержал и выпрыгнул на ходу с поезда. Он покатился по  откосу
и перекувырнулся двадцать раз через голову, но ничего себе не  повредил.  Он
встал на ноги и поглядел на  поезд.  Поезд  остановился,  и  все  двенадцать
лошадей повернули головы в сторону Эмиля. Сержант Йешке привстал на  козлах;
он нещадно бил лошадей и орал, погоняя их:
     "Эй, пошли, пошли! За ним!"
     И тогда все двенадцать лошадей  соскочили  с  рельсов  и  помчались  на
Эмиля, а вагоны запрыгали следом, словно резиновые мячики.
     Эмиль недолго думая пустился наутек. Он бежал что было духу по лужайке,
мимо деревьев, через ручей прямо к небоскребу. Иногда он оборачивался: поезд
мчался за ним по пятам, сметая все на своем пути. Только один  огромный  дуб
стоял невредимый, а на него влезла толстая фрау Якоб; она сидела на ветке на
самой верхушке, ветер раскачивал ее, она плакала и никак не могла застегнуть
свою новую туфлю. Эмиль кинулся дальше.
     В доме в двести этажей были большие черные ворота. Он вбежал  в  них  и
выбежал с другого конца. Поезд по-прежнему мчался за ним. Эмилю больше всего
на свете хотелось забиться в уголок и уснуть, потому что он ужасно устал и у
него тряслись все поджилки. Но ему нельзя было спать!  Поезд  уже  въехал  в
ворота дома.
     Тут Эмиль увидел железную лестницу. Она шла вдоль всего дома  до  самой
крыши. И он полез по ней. К счастью, он был  хорошим  гимнастом.  Он  лез  и
считал этажи. На пятидесятом этаже он  отважился  обернуться.  Огромный  дуб
казался совсем крошечным, а стеклянная мельница была едва различима. Но -  о
ужас! -поезд и здесь ехал за ним: он полз вверх по дому. Эмиль лез все  выше
и выше. А поезд громыхал где-то рядом  по  железным  перекладинам  лестницы,
словно это рельсы.
     Сотый  этаж,  сто  двадцатый,  сто  сороковой,  сто  шестидесятый,  сто
восьмидесятый, сто девяностый, двухсотый этаж:! Эмиль стоял на  крыше  и  не
знал, что делать. До него уже  доносилось  ржание  лошадей.  Он  отбежал  на
другой конец крыши, вынул из кармана носовой платок и развернул  его.  Когда
взмыленные лошади показались у края крыши, а за ними загромыхал поезд, Эмиль
поднял платок над головой, словно парашют, и прыгнул в пустоту. Он  услышал,
как поезд крушил на своем пути домовые трубы... Потом Эмиль, видно,  потерял
на несколько секунд сознание.
     И вот - плюх! - он приземлился на лужайке.
     Он лежал с закрытыми глазами: ему хотелось поскорее  уснуть  и  увидеть
какой-нибудь  хороший  сон.  Но  так  как  он  еще  не  чувствовал  себя   в
безопасности, он кинул взгляд на  небоскреб  и  увидел,  что  на  крыше  все
двенадцать лошадей раскрыли зонтики. У сержанта Йешке вместо кнута тоже  был
уже зонтик в руке, и он погонял им лошадей.  Они  присели  на  задние  ноги,
рванулись вперед и прыгнули в пустоту. Поезд плавно спускался на  лужайку  и
становился все больше и больше.
     Эмиль снова вскочил на ноги и побежал по лужайке к стеклянной мельнице.
Она была совсем прозрачна, и Эмиль увидел там свою  маму,  которая  как  раз
мыла волосы фрау Аугустине. "Слава богу", - подумал он и вбежал через заднюю
дверь в мельницу.
     "Мамочка! - крикнул он. - Что мне делать?" "Что  случилось,  малыш?"  -
спросила мама, продолжая намыливать голову.
     "Погляди сквозь стену!"
     Фрау Тышбайн  поглядела  и  увидела,  как  лошади,  а  за  ними  поезд,
приземлившись на лужайке, помчались во всю прыть прямо на мельницу.
     "Так это же сержант Йешке!" - воскликнула  мама  и  удивленно  покачала
головой.
     "Он давно уже гонится за мной, словно бешеный".
     "Почему?"
     "Я на днях намалевал великому герцогу Карлу Кривощекому красный  нос  и
черные усы на верхней губе".
     "А кому же еще ты мог бы нарисовать усы?" - спросила фрау  Аугустина  и
прыснула со смеху.
     "Никому, фрау Аугустина. Но это  еще  полбеды.  Главное,  он  требовал,
чтобы я назвал имена тех, кто был со мной. А  этого  я  ему  ни  за  что  не
сказку. Это дело чести".
     "Эмиль прав, - сказала мама, - но что же нам делать?"
     "Включите-ка мотор, милая фрау Тышбайн", - посоветовала фрау Аугустина.
     Мама Эмиля нажала на какой-то рычажок у стола, и крылья мельницы пришли
в движение, а так как они были из стекла, они так засияли  и  засверкали  на
солнце, что слепило глаза. И когда лошади с поездом примчались  к  мельнице,
они испугались, встали на дыбы и застыли на  месте  как  вкопанные.  Сержант
Йешке ругался настолько громко, что это было слышно даже  сквозь  стеклянные
стены. Но, несмотря на все его усилия, лошади не двигались с места.
     "Ну вот, видите, теперь вы можете спокойно домыть мне голову, - сказала
фрау Аугустина. - С вашим мальчиком ничего не случится".
     Парикмахерша Тышбайн снова принялась за работу. А Эмиль  сел  на  стул,
который тоже был из стекла, и стал насвистывать какую-то песенку.  Потом  он
громко рассмеялся и сказал:
     "Как здорово все получилось! Если бы я знал, что ты здесь, я не лез  бы
вверх по этой проклятой лестнице".
     "Надеюсь, ты не порвал свой костюм, - сказала мама, а потом спросила: -
Ты деньги-то не потерял?"
     Эмиль вздрогнул и с грохотом упал со стеклянного стула.
     Он проснулся.


       Глава пятая

ЭМИЛЬ СХОДИТ НЕ НА ТОЙ ОСТАНОВКЕ

     Когда Эмиль проснулся, поезд как раз отъезжал от станции. Во время  сна
он упал со скамейки и лежал сейчас на полу. Он страшно перепугался.  Почему,
он сам еще толком не понимал. Но сердце его ухало, как паровой молот. Он сел
на корточки, но все еще никак не мог сообразить, где он, собственно  говоря,
находится. Потом, по частям, все вспомнил. Ну да,  конечно,  он  же  едет  в
Берлин. И уснул дорогой. Как тот господин в котелке... Эмиль рывком  вскочил
на ноги и прошептал:
     - Его нет!
     У него подогнулись колени.  Чисто  машинально  он  стал  отряхать  свой
костюм. Естественно возникал вопрос: "Целы ли деньги?" Но этот вопрос внушал
ему смертельный страх.
     Он  долго  простоял,  прислонившись  к  дверце  купе.  Он  не   решался
пошевелиться. Вот там, напротив  него,  еще  совсем  недавно  сидел  и  спал
господин по имени Грундайс. И даже храпел. А теперь его  нет.  Конечно,  все
могло быть в полном порядке. Ведь даже некрасиво сразу  подозревать  худшее.
Не должны же все люди ехать до вокзала Фридрихштрассе только потому, что  он
сам туда едет. И деньги наверняка лежат на месте. Куда им деться?  Они  ведь
лежат в конверте. Конверт спрятан в кармане  и  далее  приколот  булавкой  к
подкладке. И Эмиль опустил руку в правый внутренний карман пиджака.
     Карман был пуст. Денег не было!
     Эмиль порылся в  кармане  левой  рукой.  Потом  стал  ощупывать  пиджак
снаружи правой. Но результат  был  все  тот  же:  карман  был  пуст,  деньги
исчезли.
     - Ай!
     Эмиль выдернул руку из кармана, а в руке  торчала  булавка,  та  самая,
которой он проткнул для страховки конверт с деньгами. В  кармане  ничего  не
было, кроме этой булавки, и теперь она вонзилась ему  в  указательный  палец
так глубоко, что потекла кровь.
     Он обмотал палец носовым платком и заплакал. Конечно,  не  из-за  того,
что пошла кровь. На такие пустяки он вообще не  обращал  никакого  внимания.
Две недели назад он с разбегу врезался в столб и стукнулся так  сильно,  что
искры из глаз полетели, вот и до сих пор у него еще шишка на лбу.  Но  тогда
он и не думал плакать.
     Плакал он из-за денег.  Плакал  он  из-за  мамы.  И  если  какой-нибудь
мальчишка этого не понимает, будь он хоть самый смелый, он ничего не  стоит.
Эмиль знал, сколько работала его мама изо дня в день, много  месяцев,  чтобы
скопить для бабушки эти деньги и послать его в Берлин. Хорош  сынок,  ничего
не скажешь! Едва он очутился в поезде, как уткнулся  в  угол,  уснул,  видел
какой-то дурацкий сон и позволил первому встречному типу украсть деньги. Как
же ему не плакать? Что ему теперь делать? Сойти на вокзале Фридрихштрассе  и
сказать бабушке: "Вот я и приехал. Но денег я тебе не привез,  так  и  знай.
Наоборот. Ты мне дай поскорее деньги на обратный билет  в  Нойштадт.  Не  по
шпалам же мне идти?"
     Ну и история! Мама зря копила деньги. Бабушка не получила ни  пфеннига.
В Берлине остаться он не может. Домой ехать тоже было нельзя.  И  все  из-за
этого господина, который угощает  детей  шоколадом  и  притворяется  спящим,
чтобы потом их ограбить. Вот так дела творятся на свете!
     Эмиль не без труда проглотил слезы и огляделся. Если дернуть за тормоз,
поезд тут же остановится. И прибежит проводник. Сперва один,  потом  другой,
третий, и все будут спрашивать: "Что случилось?"
     "У меня украли деньги", - объяснит он.
     "В другой раз будешь внимательней, - скажут они. - А теперь  садись  на
свое место.  Как  тебя  зовут?  Где  проживаешь?  За  остановку  поезда  без
надобности штраф сто марок. Счет пришлют по месту жительства".
     В скором хоть можно пройти через весь состав в служебное  отделение,  к
начальнику поезда, и заявить о краже, а в этом почтово-пассажирском не  было
далее прохода от вагона к вагону! Хочешь не  хочешь,  жди  теперь  следующей
станции, а тем временем человек в котелке смоется. А тогда ищи-свищи, а  его
и след простыл. Эмиль ведь даже не знал, где он  вышел.  Интересно,  который
сейчас час? Долго ли еще до Берлина? В окне  мелькали  то  какие-то  большие
дома, то виллы с яркими цветниками,  то  снова  грязные  здания  с  высокими
кирпичными трубами. Наверно, это уже был Берлин. На ближайшей  остановке  он
должен позвать проводника и все ему рассказать. А проводник тут же заявит об
этом в полицию.
     Только этого ему не хватало! Теперь придется иметь дело с  полицией.  И
сержант Йешке не будет, конечно, больше молчать: ему придется исполнить свой
служебный долг и заявить: "Ученик реального училища Эмиль Тышбайн мне что-то
не нравится. Сперва он размалевывает памятники, которые мы все должны чтить.
А потом заявляет, что у него украли сто  сорок  марок.  А  кто  знает,  быть
может, эти деньги  у  него  вовсе  не  украли?  Если  мальчик  размалевывает
памятники, то он и соврет, не дорого возьмет.  На  этот  счет  у  меня  есть
кое-какой опыт. Скорее всего, он сам закопал эти деньги в лесу или проглотил
их, чтобы потом удрать в Америку. Чего же нам в таком  случае  искать  вора?
Реалист Тышбайн и есть  вор.  Господин  начальник  полиции,  арестуйте  его,
пожалуйста".
     Какой ужас! Он даже не может обратиться в полицию!
     Эмиль достал с полки чемодан, нахлобучил фуражку, заткнул булавку снова
за лацкан и приготовился к выходу, хотя не имел никакого понятия о том,  что
ему предпринять. Но в этом купе ему больше нельзя оставаться. Это, во всяком
случае, было ясно.
     А поезд тем временем явно замедлил ход. Эмиль поглядел  в  окно:  путей
становилось все больше, рельсы сверкали на солнце, потом  показался  перрон,
по нему бежали носильщики.
     Поезд остановился. Эмиль прочел название станции: "Зоопарк".  Защелкали
дверцы купе. Люди  выходили.  На  перроне  толпились  встречающие.  Начались
обычные объятия, приветствия.
     Эмиль высунулся в окно, чтобы увидеть начальника поезда. И  вот  тут-то
он заметил вдали, в самой гуще толпы, господина в котелке. А вдруг это  вор?
Кто знает, может быть, украв у Эмиля деньги, он вовсе не сошел с  поезда,  а
перешел просто в другой вагон?
     В следующее мгновение Эмиль уже стоял на перроне и стаскивал с подножки
свой чемодан. Потом он снова залез в вагон, потому что  забыл  взять  букет,
спрыгнул с подножки, схватил чемодан и побежал что было духу к выходу.
     Где  котелок?  Эмиль  расталкивал  людей,  бил  чемоданом   по   ногам,
спотыкался, но бежал дальше. А толпа с каждой минутой становилась плотнее, и
все труднее было пробиваться сквозь нее.
     Вот он! Там, у поворота, маячит котелок! Бог ты мой, а вон появился еще
один котелок! Эмиль уже выбился из сил, он едва тащил чемодан.  Оставить  бы
его где-нибудь здесь. Но нельзя, а то еще и чемодан украдут!
     Наконец он кое-как протиснулся к котелку.
     А вдруг он! Он?
     Нет.
     Вон там еще котелок.
     Нет... Этот человек слишком мал ростом...
     Эмиль, как индеец, пробирался сквозь толпу.
     Вон, вон еще один!
     Да, это он! Слава богу,  это  Грундайс.  Он  проходил  как  раз  сквозь
турникет и, судя по всему, торопился.
     "Подожди, каналья, - пробормотал про  себя  Эмиль,  -  ты  от  меня  не
уйдешь!"
     Он сдал контролеру билет, взял чемодан, сунул букет под мышку и побежал
за Грундайсом вниз по лестнице.
     Теперь все зависело от него самого.


       Глава шестая

ТРАМВАЙ 177

     Больше всего Эмилю хотелось подбежать к  Грундайсу,  стать  перед  ним,
расставив ноги, и крикнуть: "Гони деньги!" Но трудно было предположить,  что
тот ответит: "Охотно, детка. Вот тебе вся сумма. И поверь,  больше  я  этого
делать не буду". Таким простым путем Эмиль ничего бы не  добился.  Пока  что
самым главным было не потерять этого типа из виду.
     Эмиль прятался за спиной толстой дамы, которая шла перед  ним,  и  лишь
изредка выглядывал то справа, то слева,  чтобы  убедиться,  что  господин  в
котелке не пустился вдруг наутек. А Грундайс тем временем дошел  до  выхода,
остановился на ступеньке, обернулся и принялся разглядывать  идущих  за  ним
людей, словно он кого-то искал. Эмиль прижался  совсем  вплотную  к  толстой
даме и подходил все ближе к вору. Что же будет? Через секунду  Эмиль  с  ним
поравняется, и тогда все пропало. Может, эта женщина придет ему  на  помощь?
Но, скорее всего, она ему  просто  не  поверит.  А  вор