одной из башен. Из
окна ее был виден парк и долина с оливковой рощицей. Даже маленький
аэродром можно было разглядеть во всех подробностях: посадочная площадка,
окруженная, согласно предписанию, прожекторами, а рядом с ней несколько
ангаров для самолетов и низкое длинное строение, в котором размещались
радиостанция и служба погоды.

Когда Тим выглянул из окна, он увидел на посадочной площадке два самолета.
Третий в эту минуту как раз приземлялся; какой-то пестро одетый всадник
неподвижно стоял возле белой стены длинного здания. Как видно, это был
Селек Бай.

Вдруг Тим Талер услышал, что кто-то вполголоса зовет его по имени:

- Господин Талер!

Тим отвернулся от окна и открыл дверь. За дверью стоял синьор ван дер
Толен, с которым он вчера обменялся всего лишь несколькими вежливыми
фразами на лестнице с собаками, так как барон почти без передышки болтал о
маргарине.

- Нельзя ли мне поговорить с вами, господин Талер? Но так, чтобы об этом не
узнал барон.

- Я ничего не скажу барону, если вы этого не хотите. Только где он сейчас?

- Он едет на аэродром встречать мистера Пенни.

Синьор ван дер Толен вошел тем временем в комнату и расположился в плетеной
качалке. Тим запер дверь и сел на скамеечку, стоящую в углу, - теперь он
мог смотреть в окно, не выпуская из поля зрения комнату.

Ван дер Толен, как Тим заметил уже в первую встречу, был человеком не
слишком разговорчивым. Об этом можно было судить хотя бы по форме его рта.
Рот ван дер Толена представлял собой прямую узкую линию - только концы ее
чуть заметно загибались кверху - и был похож на закрытую пасть акулы.

- Я пришел к вам в связи с тем, что завещание о наследстве юридически еще
окончательно не оформлено, - сказал этот португалец с голландской фамилией.
- Речь идет об акциях с правом решающего голоса, о так называемом
контрольном пакете акций, принадлежащем барону. Вы разбираетесь в акциях?

- Нет, - ответил Тим, глядя в окно.

В эту минуту коляска барона подкатила к аэродрому.

Синьор ван дер Толен медленно раскачивался в плетеной качалке.

Его белесо-голубые глаза пристально смотрели на Тима сквозь стекла очков.
Взгляд у него был холодный, но не колючий.

- Так вот, с акциями дело обстоит следующим образом... Барон, сидевший в
коляске, обернулся и помахал Тиму рукой. Тим помахал ему в ответ.

- Акции представляют собой долю участия в капитале...

Теперь разноцветный всадник отделился от белой стены. Селек Бай поскакал
навстречу коляске Треча.

- Мне придется пояснить мою мысль наглядным примером. Вы меня слушаете?

- Да, - ответил Тим и отвел взгляд от окна.

- Итак, представьте себе, господин Талер, что решено разбить сад. (Тим
кивнул.) Но человеку, который взялся за это дело, не хватает денег чтобы
купить все нужные для сада молодые яблони, и он засаживает только одну
часть сада. Остальные яблони покупают и сажают другие люди. Когда же яблони
вырастают и начинают приносить плоды, каждый посадивший яблони получает
такую часть яблок, которая соответствует количеству посаженных им яблонь.
Причем в каждом году количество яблок, составляющих эту часть, разное.

Тим принялся считать вслух:

- Значит, если я из ста яблонь посадил двадцать и в саду собрали сто
центнеров яблок, то я получу из них двадцать центнеров? Правильно?

- Не совсем! - Синьор ван дер Толен едва заметно улыбнулся. - Надо
заплатить садовникам и рабочим. Кроме того, деревья, которые не принялись,
необходимо заменить новыми. Но мне кажется, вы уже примерно поняли, что
такое акции.

Тим кивнул:

- Акции - это те деревья, которые я посадил. Они - моя доля в саду и в
урожае.

- Очень хорошо, господин Талер.

Синьор ван дер Толен снова начал молча раскачиваться в качалке, а Тим опять
взглянул в окно. Коляска уже возвращалась с аэродрома обратно в замок.
Селек Бай, как и вчера, сопровождал ее верхом. Рядом с Тречем в коляске
сидел полный, лысый господин.

- Барон уже возвращается в замок, синьор ван дер Толен.

- Тогда я коротко изложу вам мою просьбу, господин Талер. Завещание
составлено таким образом, что новый барон...

- Как так новый барон? - перебил его Тим. Но тут он заметил по лицу
коммерсанта, что тот ничего не знает о тайне барона. Поэтому он быстро
добавил: - Извините, пожалуйста, что я вас перебил.

Несмотря на то что ван дер Толен глядел на него, высоко подняв брови, Тим
не сказал больше ни слова. И синьор ван дер Толен начал сначала:

- Завещание составлено так хитро, что новый барон имеет возможность
оспаривать в судебном порядке ваше наследство, если он этого захочет.
Впрочем, это касается только его и вас- Меня здесь интересуют лишь акции с
решающим голосом.

Тим увидел в окно, что коляска и всадник остановились у подножия лестницы.
Господа, очевидно, вели оживленный разговор.

- А что такое акции с решающим голосом? - спросил Тим.

- В нашем акционерном обществе, господин Талер, есть несколько акций
стоимостью примерно в двадцать миллионов португальских эскудо. Те, кто
владеет ими, имеют право решающего голоса в правлении общества. Только от
них зависят все решения - больше ни от кого.

- И я наследую эти акции, синьор ван дер Толен?

- Часть из них, господин Талер. Остальные принадлежат Селек Баю, мистеру
Пенни и мне.

Мистер Пенни, очевидно, и был тот лысый толстяк, который сейчас медленно
поднимался вверх по лестнице в сопровождении Треча и Селек Бая.

- И вы хотите купить у меня мои акции с решающим голосом?

- Если бы я и хотел, то все равно не мог бы этого сделать. Пока вам не
исполнится двадцать один год, акциями распоряжается барон. Но когда вы
вступите в законное владение наследством, я охотно куплю у вас эти акции. Я
предлагаю вам за них уже сейчас любое из предприятий нашей фирмы. Это
предприятие будет принадлежать вам даже в том случае, если ваше право на
наследство будет по какой-либо причине объявлено недействительным.

Португалец поднялся с качалки. Рот его снова превратился в закрытую пасть
акулы. Он сказал на этот раз необычайно много по сравнению с тем, сколько
говорил всегда. Теперь очередь была за Тимом. И Тим сказал:

- Я обдумаю ваше предложение, синьор ван дер Толен.

- Пожалуйста, обдумайте его, господин Талер! У вас есть на это еще три дня.

С этими словами коммерсант вышел из комнаты Тима.

Когда Тим снова глянул в окно, лестница, ведущая к замку, была уже пуста.

Тим остался один. Здесь, в башне замка, сидел мальчик по имени Тим Талер,
четырнадцати лет от роду, выросший в узком переулке большого города;
мальчик без улыбки, но по власти и богатству - будущий король. Король -
конечно, лишь в том случае, если такая корона будет иметь для него
какую-нибудь ценность.

Тим до сих пор не имел еще полного представления о размерах своего
богатства. И все же он знал, что громадная флотилия судов фирмы барона
Треча пересекает моря и океаны. Он догадывался, что самые громадные рынки
мира, как тот рынок в Афинах, изо дня в день и из года в год умножают его
богатства; он представлял себе целую армию директоров, служащих и рабочих -
сотни, тысячи, может быть, даже десятки тысяч людей, исполняющих его
приказы. Эти картины щекотали самолюбие Тима. Он казался себе похожим на
одинокого баварского короля из сказки о котором с таким восторгом
рассказывала старенькая учительница в школе на уроке истории. Он мечтал,
как проедет в золотой карете, сопровождаемый скачущим на коне Селек Баем,
мимо булочной-кондитерской фрау Бебер, на глазах у всего переулка. А соседи
будут стоять и смотреть на него, широко раскрыв рты.

На мгновение мальчик в башне забыл о своем потерянном смехе - он мечтал, он
придумывал сказку о том, как он стал королем.

Но действительность выглядела по-иному. Действительность звалась маргарином
и готовилась вскоре грубо напомнить ему о его потерянном смехе.

Лист двадцать третий. ЗАСЕДАНИЕ.

В замке был специальный, обитый панелью зал для заседаний, посредине
которого стоял длинный стол с глубокими креслами. Тот, кто входил в этот
зал, сразу обращал внимание на картину в тяжелой золотой раме, висевшую на
стене против двери. Это был знаменитый автопортрет великого художника
Рембрандта; искусствоведы всего мира считали эту картину пропавшей во время
последней войны.

Под портретом во главе стола восседал барон. Слева от него сидели Селек Бай
и Тим Талер, справа - мистер Пенни и синьор ван дер Толен. Разговор шел о
"положении на масляном рынке". Из-за Тима все говорили по-немецки, хотя для
мистера Пенни это было весьма затруднительно.

В самом начале заседания (такие обсуждения почему-то всегда называют
заседаниями, словно самое главное тут - сидеть на стуле), итак, в самом
начале заседания мистер Пенни деловито осведомился, будет ли Тим и впредь
принимать участие в тайных совещаниях. Селек Бай высказался "за", но
остальные господа были решительно "против". Они считали, Что мальчик должен
участвовать в заседании только сегодня: во-первых, чтобы немного
ознакомиться с делами концерна, а во-вторых, поскольку он должен сделать
сообщение об употреблении маргарина в своем переулке.

Первым на повестке дня стоял вопрос о точильщиках ножей и ножниц в
Афганистане. История эта оказалась довольно странной. Тим понемногу понял
следующее: торговая фирма барона Треча раздарила в Афганистане около двух
миллионов дешевых ножей и ножниц. И не столько из чистого человеколюбия,
сколько ради того, чтобы подзаработать. Эти ножи и ножницы обошлись
компании по сорок пулей (мелких афганских монет) за штуку. Наточить же
ножичек стоило пятьдесят пулей (пол-афгани). Поскольку ножи и ножницы были
не слишком высокого качества, точить их приходилось, по крайней мере,
дважды в год. А все точильщики в Афганистане были служащими фирмы барона, и
некий Рамадулла, в недавнем прошлом разбойник с большой дороги, наводивший
ужас на всю округу, держал точильщиков в строгой узде. Он снабжал их
точильными камнями и клиентами, но требовал с них за это такую часть
дохода, чтобы половина всех заработанных денег могла регулярно поступать в
распоряжение фирмы. Легко себе представить, что оставалось после этого
самим точильщикам.

Поэтому в Афганистане приходилось прилагать большие усилия, чтобы
навербовать точильщиков и обеспечить их работой. А в такой бедной стране
это невозможно сделать с помощью радио, газет или рекламы. Ведь немногие
здесь умеют читать, да и радио почти ни у кого нет. Поэтому пришлось
оплатить уличных певцов, которым было поручено распевать по дворам "Песенку
точильщика". В этой песенке - господа долго спорили о ее словах и мотиве -
не восхвалялось, как можно было бы подумать искусство точильщика, а
воспевалась его бедность. И все для того, чтобы заставить население точить
ножи и ножницы хотя бы из сострадания. В переводе эта песенка звучала
примерно так:


Вертится, вертится, вертится,

Жужжит колесо и искрится!

За пол-афганй он нож вам наточит.

Бедняга! Как хлеба он хочет!

Бедняга, бедняга точильщик-бродяга!

Спешит в города он и села,

Согнувшись под ношей тяжелой!

За пол-афгани он и ножницы точит!

Бедняга! Как хлеба он хочет!

Бедняга, бедняга точильщик-бродяга!


Последняя строфа должна была убедить слушателей, как счастлив точильщик,
когда ему приносят ножи и ножницы:


Эй вы, молодые красотки!

У вас не найдется ль работки?

За пол-афгани спасибо вам, люди!

Сегодня голодным не будет

Бедняга, бедняга точильщик-бродяга!


О том, что бедные точильщики отдают почти весь свой заработок Рамадулле, а
тот, в свою очередь, переправляет большую часть собранных денег в этот
замок, песенка, разумеется, умалчивала.

Тим думал все это время о старике с глухонемой дочерью, точившем ножи и
ножницы в его переулке. Может быть, и этот старик отдает большую часть
своего заработка какой-нибудь торговой фирме? Его удручала мысль об этом
дрянном королевстве, которое он должен унаследовать. И Селек Бай, как
видно, угадал его мысли.

- Мне кажется, - сказал он, - что молодой человек не одобряет методов нашей
фирмы. Надо думать, он придерживается мнения, что разбойник Рамадулла вовсе
не переменил своей профессии, а просто грабит теперь несколько более
цивилизованным способом. Должен сказать вам, господа, что я и сам так
считаю.

- Ваше мнение нам известно, - вставил мистер Пенни. А барон, заметно
оживившись, добавил:

- Если в стране, истерзанной разбойниками, Селек Бай, нам удалось сделать
разбойников более цивилизованными, это значит, что мы способствуем
прогрессу. Позднее, когда эта страна благодаря нашей помощи превратится в
страну с правом и порядком, наши методы торговли тоже, разумеется, станут
вполне законными.

- То же самое вы говорили мне, - спокойно возразил ему Селек Бай, - когда
речь шла о нечеловеческих условиях труда на плантациях сахарного тростника
в одной южноамериканской стране. Сейчас в этой стране с помощью наших денег
избран в президенты всем известный вор и убийца, и положение в ней стало
еще хуже.

- Но этот президент почитает религию, - подал реплику мистер Пенни.

- В таком случае, я предпочел бы более человечного президента, не
почитающего религии, - буркнул Селек Бай.

Теперь в первый раз за все время попросил слова синьор ван дер Толен.

- Господа, мы ведь только простые коммерсанты и с политикой не имеем ничего
общего. Будем надеяться, что мир со временем станет лучше, и тогда все мы
будем торговать друг с другом как добрые друзья. А теперь я предлагаю
перейти к главному: к маслу!

- Точнее говоря, к маргарину, - с улыбкой поправил его барон и тут же
приступил к длинному докладу.

Доклад этот мало чем отличался от тех речей, какие Тим уже слышал от него в
самолете. Он говорил отнюдь не как мирный торговец, а как полководец,
собравшийся стереть с лица земли своих врагов - других торговцев маслом.

Половину из того, что он говорил, Тим пропустил мимо ушей. В голове у него
шумело. Он с недоумением задавал себе вопрос: для чего же тогда вообще
торговать в Афганистане и Южной Америке, раз торговля непременно
превращается там в такое мерзкое дело? Ему уже больше не хотелось получить
в наследство королевство барона. Он испытывал отвращение к торговле,
торговым сделкам и вообще ко всяким "делам". С тоской думал он про свое
собственное "дело" - проданный смех.

Барон попросил Тима повторить все, что он говорил ему в самолете об
употреблении маргарина в их переулке.

Тим стал рассказывать; и когда он кончил, в зале заседаний воцарилась
тишина.

- Ми правда шлиском мало уделял внимание маргарин, - пробормотал мистер
Пенни.

- А между тем наш концерн, - добавил синьор ван дер Толен, - достиг такого
величия и богатства именно благодаря мелочам, в которых нуждаются бедные
люди. Но маргарин мы совершенно упустили из виду. И это непростительно!
Придется организовать это дело совсем по-иному!

Теперь Тим немного успокоился. Он сказал:

- Мне всегда было обидно, что те, кто покупает масло, получают свою покупку
в серебряной упаковке, а наш маргарин просто выковыривают лопаткой из
бочонка и кое-как заворачивают в дешевую бумагу. А мы не могли бы продавать
бедным людям маргарин в красивой обертке? Ведь денег у нас на это хватит!

Все четыре господина, вытаращив глаза от изумления, уставились на Тима. И
вдруг, словно по команде, разразились громким хохотом.

Господин Талер, ви просто необценими! - крикнул мистер Пенни. - Решение
было у нас под носом, но мы его не увидели! - смеясь, воскликнул барон.

Даже синьор ван дер Толен вскочил со своего кресла и вперил взгляд в Тима,
словно увидел какою-то диковинного зверя.

Только старый Селек Бай оставался спокойным. Поэтому Тим обратился к нему и
спросил, что же такого особенного нашли господа в его предложении.

- Мой юный друг,- торжественно произнес старик, - вы только что сделали
открытие. Вы изобрели сортовой маргарин!

Лист двадцать четвертый. ЗАБЫТЫЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ.

Что такое сортовой маргарин и с чем, как говорится, его едят, Тим понемногу
начал понимать в последовавшие за этим два дня: в замке ни о чем другом и
не говорили. Даже слуги, казалось, шептались о маргарине по-арабски и
по-курдски.

Согласно проекту акционерного общества барона Треча, на рынок должен был
поступить сортовой маргарин с названием и в привлекательной обертке. План
введения в продажу этого маргарина разрабатывался во всех деталях, словно
военный поход; все наиболее видные фабрики маргарина тайно скупались
фирмой; все сорта маргарина исследовались в лабораториях; лучший из сортов
надо было внедрить в производство всех фабрик фирмы и при этом найти
наиболее выгодный способ его изготовления. И, самое главное, необходимо
было подготовить грандиозную рекламу, чтобы убедить домашних хозяек
покупать вместо дорогого масла "почти такой же полезный, но гораздо более
дешевый" сортовой маргарин. Таким образом безымянный плохой маргарин как бы
сам собой вытеснялся с рынка.

Все эти приготовления решено было провести как можно скорее и в полной
тайне, чтобы какая-нибудь другая фирма не перебежала дорогу акционерному
обществу барона Треча. В течение этих двух дней велись переговоры по
телефону со всеми крупными городами Европы; отправляли и получали
телеграммы, самолет то и дело доставлял по воздуху какого-нибудь господина,
который запирался на несколько часов с бароном и тремя другими членами
совета в зале заседаний, а затем в тот же день улетал обратно.

У Тима вдруг оказалось много свободного времени. Полдня он провел в своей
комнате в башне, снова и снова перечитывая коварный контракт, который
подписал когда-то в тени большого каштана, - каким же он был тогда еще
маленьким и глупым! Нет, он не видел никакого выхода, не находил никакого
способа вернуть обратно свой смех. Все эти разговоры о грандиозных торговых
махинациях окончательно сбили его с толку, и он не замечал простого,
короткого пути, который вел к его потерянному смеху.

Но трое его друзей в Гамбурге нашли этот путь, и удивительный случай помог
Тиму установить с ними связь.

Маленький телефон в комнате Тима резко зазвонил, и, когда Тим снял трубку,
он услышал далекий голос:

- Это говорят из Гамбурга! Кто у телефона? Барон? На мгновение у Тима
отнялся язык. Потом он крикнул:

- Это вы, господин Рикерт? Это я, Тим!

Далекий голос стал теперь немного громче и отчетливее:

- Да, это я! Боже, мальчик, как нам повезло! Крешимир и Джонни были у меня.
Крешимир знает...

Но Тим не дал договорить господину Рикерту. Он перебил его, крикнув:

- Передайте привет Джонни, господин Рикерт! И Крешимиру! И вашей маме! И
подумайте, пожалуйста...

Из-за плеча Тима к телефону протянулась рука и нажала на рычаг. Разговор
был прерван. Тим обернулся, побледнев от испуга. За его спиной стоял барон.
От радости и волнения Тим не услышал, как он вошел.

- Вам придется забыть своих старых знакомых, господин Талер, - сказал Треч.
- Скоро вы получите в наследство королевство, в котором управляют числа, а
не чувства.

Тим хотел было сказать: "Я приму это к сведению, барон", как говорил теперь
часто. Но на этот раз он был не в состоянии овладеть собой. Сгорбившись у
телефонного столика, он уронил голову на руки и заплакал. Словно издалека,
он услышал, как кто-то сказал:

- Оставьте меня наедине с мальчиком, барон! Раздались шаги, хлопнула дверь.
И наконец все стихло. Слышны были только рыдания Тима.

Старый Селек Бай бесшумно расхаживал по комнате. Потом он сел у окна и дал
мальчику выплакаться.

Прошло много времени, прежде чем он сказал:

- Мне кажется, молодой человек, что вы слишком мягки для столь жестокого
наследства.

Тим всхлипнул еще разок, потом вытер слезы белоснежным платочком, торчавшим
из верхнего кармана его куртки, и ответил:

- Не хочу я никакого наследства, Селек Бай!

- Чего же ты тогда хочешь, малыш?

Тиму стало так хорошо оттого, что кто-то снова обратился к нему на "ты".
Ему очень хотелось рассказать Селек Баю о проданном смехе. Но тогда он
потеряет свой смех навсегда. И Тим промолчал.