аешь, с кем связался... И вдруг страшно заторопился,
боясь опоздать на работу. В дверях он еще раз обернулся и сказал:

- Попробуй уснуть, Тим! Думать в постели - дело пустое. К счастью, здоровая
натура мальчика победила, и Тим в самом деле уснул. Когда он снова
проснулся, было около полудня, Крешимир принес ему полную миску супа и
выигранный кусок орехового торта, и на душе у него вдруг стало как-то
удивительно легко и спокойно. В первый раз за все это время его страшную
тайну разделял другой человек, А ведь этот человек оказался победителем в
опасном единоборстве с бароном. Это вселяло в Тима надежду - нет, радостную
уверенность, что все обойдется благополучно. В первый момент он даже забыл
о странном сообщении из Рио-де-Жанейро, которое слышал по радио.

После обеда в каюту на минутку зашел рулевой, громадный детина из Гамбурга
по имени Джонни. Он справился о самочувствии Тима, ощупал его шишку
удивительно бережными пальцами, дал ему еще одну таблетку, а потом сказал:

- Завтра будешь в полной форме, малыш! Надеюсь, ты больше не попадешь ногой
в петлю или еще в какую ловушку! Смотри!

С этими словами он вышел из каюты.

"Если б ты только знал, - подумал Тим, - в какую я попал ловушку!" И он
снова заснул: рулевой дал ему снотворное.

Проснулся он ночью, когда Крешимир вернулся в каюту. Стюард оперся локтями
о край койки Тима и сказал:

- Какая все-таки подлость со стороны этого, негодяя!

- О чем вы... - Тим поправился: - О чем ты говоришь?..

- Да все о том же! Я знаю, что ты должен молчать. Ну и прекрасно - молчи!
Но мне-то известно, в чем дело. Он смеется твоим смехом, а ты выигрываешь
любое пари! Ну, а что будет, если ты проиграешь?

- Я только об этом и мечтаю, - тихо ответил Тим. Больше он ничего не сказал.

- Об этом я подумаю, - пробормотал Крешимир. Потом он разделся и тоже лег в
постель.

Когда каждый потушил лампочку над койкой, Крешимир стал рассказывать про
свою родину, про деревню в горах Хорватии.

Семь дней в неделю голодал Крешимир в детстве. Семь дней в неделю он мечтал
разбогатеть и наесться досыта. И вот однажды по деревне проехал автомобиль.
За рулем сидел какой-то господин в клетчатом костюме. Этот господин подарил
ему кулек гранатов - целых семь штук, а каждый гранат стоил тогда динар.
Мальчик прошел пешком десять километров до побережья и продал гранаты на
пляже.

- Да, Тим, у меня впервые оказались в руках собственные деньги, очень много
денег, как мне тогда казалось. Целых семь динаров. И знаешь, что я купил на
них? Не хлеба, хотя мне очень хотелось хлеба, а кусок торта! Знаешь, такой
торт - сверху крем, по углам вишни, а посередине половинка грецкого ореха.
Про этот торт мне рассказывали в деревне девочки, побывавшие на побережье.

Все свои деньги я отдал за один кусок торта. И где-то за штабелем досок у
причала я с жадностью уничтожил его в одну минуту. При этом я думал: "Так
вот что едят каждый день на завтрак ангелы на небе!"

Потом меня вырвало. Мой живот был просто не приспособлен к такой пище.
Когда я брел по дороге обратно в свою деревню, я опять встретил автомобиль,
в котором сидел господин в клетчатом...

Крешимир замолчал, и теперь Тим думал о маленьком мальчике из переулка, где
всегда пахло перцем, тмином и анисом. Потом стюард стал рассказывать
дальше: как господин в клетчатом начал с тех пор часто появляться в деревне
с кульком гранатов; как в одно прекрасное воскресенье он поговорил с
родителями Крешимира и устроил мальчика стюардом на один из своих кораблей;
как он брал ею иногда с собой в поездки и водил на ипподром; как Крешимир,
легкомысленно играя на скачках, задолжал господину в клетчатом много денег
и как он в конце концов продал ему лучшее, что у него было, - свои глаза.

- А теперь я вернул их назад! - заключил Крешимир. - И ты тоже вернешь свой
смех. Это так же верно, как то, что меня зовут Крешимир. Спокойной ночи!

У Тима стоял ком в горле. Срывающимся голосом он ответил:

- Спокойной ночи, Крешимир! Спасибо!

Лист тринадцатый. ШТОРМ.

Рассказ Крешимира глубоко взволновал Тима. И море в эту ночь разбушевалось.
Тим спал неспокойно - метался в постели, ворочался с боку на бок.

Вдруг в его чуткий сон ворвался грохот грома. Секунду спустя в глаза ему -
сквозь закрытые веки - сверкнула ослепительно яркая молния. И снова - во
сне или наяву? - раздался удар грома.

Тим вскрикнул и в испуге проснулся. Ему показалось, что сквозь грохот грома
он расслышал свой собственный смех. Он протер глаза, и взгляд его упал на
иллюминатор: через круглое толстое стекло в каюту, прямо ему в лицо,
пристально смотрели водянисто-голубые глаза.

Тим в ужасе снова смежил веки. Обливаясь холодным потом, не в силах
пошевельнуться, он так и остался сидеть, наклонившись вперед. Прошла,
казалось, целая вечность, прежде чем он отважился опять открыть глаза и
тихонько позвать Крешимира.

Стюард не отзывался. Там, за бортом, за тонкой железной стеной, бушевало
море, с грохотом ударяя об нее через равные промежутки времени.

Тим не решался больше взглянуть в иллюминатор. Он позвал Крешимира
погромче. Но тот все не отзывался.

Тогда Тим крикнул так, что сам испугался своего голоса:

- Крешимир!

Но и на этот раз не последовало никакого ответа.

Тим закрыл глаза, чтобы не смотреть на иллюминатор, и ощупью нашел над
головой тоненький провод лампы. Когда провод оказался у него в руках, он от
волнения рванул его изо всех сил. Но свет зажегся, и Тим открыл глаза.

Как только исчезла темнота, попрятались по углам и страхи; Тим перегнулся
через край койки и посмотрел вниз. Постель Крешимира была пуста.

И снова из углов каюты поползли страхи. Увидев в зеркале над умывальником
свое искаженное испугом лицо, Тим испугался еще больше.

Но каким-то странным образом это зрелище собственного отражения в зеркале
дало ему толчок к действию. Он вскочил с постели и начал поспешно
одеваться. У него было такое чувство, будто все страхи собрались в его
отражении, а сам он от них свободен и может делать что хочет. Теперь у него
хватило смелости выбежать из каюты в коридор. Ощупью пробрался он по
качающемуся кораблю к железной лестнице и поднялся наверх. На палубе его
окатила набежавшая волна, и он промок до костей. Но, хватаясь за тросы, он
продвигался по качающемуся скользкому баку все дальше и дальше; с отчаянной
ловкостью вскарабкался на шлюпочную палубу и, добравшись наконец до
штурвальной рубки, вошел в нее. Здесь было тепло и дымно: маленькая
лампочка из толстого стекла тускло освещала рубку.

Рулевой Джонни, великан из Гамбурга, смотрел на мальчика со спокойным
удивлением:

- Что это тебе понадобилось в такую погоду здесь, наверху?

- Рулевой, где Крешимир?

Тим почти прокричал свой вопрос, чтобы заглушить рев волны, ударившей в эту
минуту о борт корабля.

- Крешимир болен, малыш. Но ты за него не беспокойся! У него аппендицит, а
от этого в наше время не умирают!

- Где он? - упорно повторил Тим. - Где он сейчас?

- Неподалеку от нас случайно оказался патрульный катер. Он отвез его на
берег. А ты разве не слыхал, как машина смолкла?

- Нет, - уныло ответил Тим. И, стараясь говорить спокойным голосом,
добавил: - Крешимир не заболел. Все это устроил барон. Я видал его глаза в
иллюминаторе.

- Ты видал глаза барона в иллюминаторе? - рассмеялся Джонни. - Это,
паренек, тебе пригрезилось. Давай-ка раздевайся, возьми вон то одеяло и
ложись спать тут на скамейке. Здесь у меня тебе наверняка не приснится
эдакая дрянь!

В теплой штурвальной рубке, поблизости от добродушного Джонни, Тиму и в
самом деле стало казаться, что все это просто ему померещилось. Но тут он
снова вспомнил радиопередачу об исчезновении барона из Рио-де-Жанейро и
свое отражение в зеркале над умывальником - дрожащее, искаженное гримасой
лицо. И понял, что барон способен на все. И в то же время решил никогда
больше, насколько это будет в его силах, не бояться барона. Потому что, к
счастью, Тим видел барона и в минуту слабости.

Наконец он молча лег на привинченную к полу скамейку с матрацем. Скамейку
качало вверх и вниз и из стороны в сторону, потому что качка здесь,
наверху, чувствовалась еще сильнее, чем внизу, в каюте.

Смятенные мысли и странное ощущение где-то под ложечкой не давали Тиму
уснуть. Час проходил за часом, а он все не спал и не спал. Джонни спокойно
стоял у руля, раскуривая сигарету за сигаретой. Шторм понемногу начал
стихать.

В течение всех этих часов Тим перебирал в уме самые невероятные пари. Пари,
которое он теперь заключит, будет настолько нелепым и неисполнимым, что он
проиграет его во что бы то ни стало. Барон нагнал на него страху - ну что
ж! Пусть-ка теперь у него самого от страха поджилки трясутся! Однако,
сколько Тим ни думал, он не мог выдумать такого пари, которое было бы не по
плечу барону. Ну, предположим, Тим поспорит, что лесной орех больше
кокосового. Во-первых, какой дурак согласится об этом спорить. И потом,
вполне возможно, что Треч уж разыщет такое местечко на земле, где лесные
орехи и вправду больше кокосовых, да еще позаботится, чтобы их корабль туда
причалил. И Тим отбрасывал это пари так же, как многие другие, придуманные
в эту ночь. Случай с трамваем, в котором он ехал на вокзал с господином
Рикертом, то и дело приходил ему в голову.

"А что, если выдумать что-нибудь такое, - подумал он вдруг, - чтобы нельзя
было сослаться на оборванный провод? Что, если заставить эту громоздкую
железную махину, называемую трамваем, оторваться от рельсов и взлететь в
воздух? Ведь трамвай все-таки не ласточка. А Треч, при всех своих
дьявольских возможностях, все же не чародей!"

Тиму показалось, что он нашел ахиллесову пяту барона. Он приподнялся на
локтях и сказал:

- Рулевой, знаете, в Генуе есть летающие трамваи!

- Ложись-ка и спи! - ответил Джонни, не особенно удивившись. - Опять тебе
что-то примерещилось.

- Нет, рулевой, я вовсе не сплю. И это совершенно точно: в Генуе есть
летающие трамваи. Давайте спорить на бутылку рома!

- Ерунда! - сказал Джонни. - Выдумки! Кроме того, мне не совсем ясно,
откуда ты возьмешь деньги на бутылку рома.

- Бутылка лежит у меня в рюкзаке, - соврал Тим. - Ну так как, спорим?

Джонни повернулся к нему лицом:

- Даже если бы ты спорил со мной на миллион, я все равно бы в это не
поверил. Слишком уж хорошо я знаю и Геную и трамваи!

- В таком случае вы можете спорить безо всякого риска. Бутылка рома - ведь
это для рулевого просто клад!

- Даешь мне честное слово, что, если я с тобой поспорю, ты тут же уляжешься
и закроешь глаза?

- Честное слово! - крикнул Тим.

Тогда рулевой протянул ему руку и сказал:

- Если в Генуе...

Он запнулся, потому что в этот момент что-то пронеслось мимо окошка
штурвальной рубки, стукнувшись на лету о стекло. Но, видно, так - какой-то
пустяк, Джонни не обратил на это никакого внимания. Он повторил:

- ...если я увижу в Генуе хоть один летающий трамвай, я проиграл пари и ты
получишь бутылку рома. А если не увижу ни одного, значит, бутылка в твоем
рюкзаке - моя. Ну вот, а теперь будь-ка любезен лечь. Через три часа тебе
выходить на работу.

На этот раз Тим и вправду уснул. Ему снилось, что он слышит во сне свой
собственный смех. И в этот смех врывалось дребезжание трамвая, который
проносился над его головой прямо по небу. Когда рулевой Джонни разбудил
Тима на рассвете, в ушах его все еще дребезжало. И от этого звука ему было
как-то не по себе.

Лист четырнадцатый. ПАРИ, КОТОРОЕ НЕВОЗМОЖНО ВЫИГРАТЬ.

Тим хоть и не без тревоги думал о Генуе, в то же время никак не мог
дождаться, когда вдали покажутся очертания города.

Однако прошло еще немало дней, прежде чем пароход "Дельфин" вошел в
генуэзскую гавань. Было это в ясный, сияющий голубизной полдень. Тим под
каким-то предлогом забежал в штурвальную рубку и теперь стоял рядом с
Джонни, глядя на приближающийся город; на нем были брюки в черно-белую
клетку и фартук из грубого серого полотна, который дал ему надеть кок
Энрико, пока он чистит картошку.

Дома на улицах Генуи были уже хорошо видны. Можно было различить даже
автобусы и автомобили. С каждой минутой видимость становилась все лучше и
лучше.

Вдруг у Джонни вырвался возглас изумления - что-то среднее между клекотом и
рычанием. Тим удивленно взглянул на него: рулевой зажмурился, потом
осторожно открыл глаза, но только затем, чтобы тут же опять зажмуриться.
Наконец он снова широко раскрыл глаза и сказал медленно, почти торжественно:

- Я схожу с ума!

Тим начинал понимать, в чем дело. У него пересохло в горле. Но он не
осмеливался перевести взгляд на город. Он все еще не сводил глаз с рулевого.

Теперь и Джонни взглянул на Тима и, качая головой, сказал:

- Ты был прав, Тим, в Генуе есть летающие трамваи. Ты выиграл пари.

Тим сглотнул слюну. Какой смысл отводить глаза? Придется это увидеть. Он
повернул голову и стал смотреть вдаль - на город. Там на одной из улиц
между домами летел по воздуху трамвай - самый настоящий трамвай: его было
очень хорошо видно.

Но вдруг под колесами трамвая оказались рельсы и твердая мостовая из
булыжника. Трамвай теперь уже больше не летел, а катил по рельсам вдоль по
улице.

- Это был просто мираж! - почти с восторгом крикнул Тим. - Я проиграл!

- Ты словно рад, что проиграл! - удивленно сказал Джонни. И Тим понял, что
допустил ошибку. Но раньше чем он успел поправиться, Джонни продолжал:

- И все-таки ты выиграл спор, Тим. Ведь мы спорили о том, увидим ли мы в
Генуе хоть один летающий трамвай, а не о том, есть ли они там на самом
деле. А видеть - мы его видели, во всяком случае - я. Тут уж никаких
сомнений быть не может.

- Так, значит, я все-таки выиграл? Вот хорошо! - сказал Тим. На сей раз он
постарался произнести это с радостью. Но голос его был хриплым, и никакой
радости в нем не чувствовалось. К счастью, в эту минуту Джонни был занят
своим рулем.

- И как толь, ко тебе пришло в голову заключить такое дурацкое пари? -
спросил он Тима через плечо. - Тебе что, часто так везет в спорах?

- Да. Я еще ни разу в жизни не проиграл ни одного пари, - равнодушно
ответил Тим. - Я выигрываю любое. Рулевой пристально взглянул на него:

- Только не воображай чересчур много, паренек! Есть такие пари, выиграть
которые просто невозможно.

- Например? - взволнованно спросил Тим. - Назовите мне хоть одно!

Рулевой снова остановил на нем испытующий взгляд, всего на одну секунду. С
этим мальчиком творилось что-то неладное. Но Джонни привык отвечать на
поставленный вопрос. И, сдвинув на лоб свою белую фуражку, он почесал в
затылке. В это мгновение что-то снова пролетело мимо окошка рубки,
стукнувшись о стекло. Джонни обернулся, но ничего не увидел. И вдруг он
придумал:

- Пожалуй, я знаю одно пари, которого тебе ни за что не выиграть, Тим.

- Я согласен держать с вами это пари, рулевой, даже не зная, о чем оно.
Если я проиграю, я отдам вам назад вашу бутылку рома.

- Хочешь купить кота в мешке, паренек? Ну что ж! Я согласен. Ром всегда
остается ромом. И раз уж ты во что бы то ни стало решил проиграть -
пожалуйста! Итак, спорим... - Рулевой на минуту умолк, взглянул на мальчика
и спросил: - Ты наверняка пойдешь со мной на пари? Я это спрашиваю только
из-за бутылки рома.

- Наверняка! - ответил Тим так решительно, что Джонни отбросил все свои
сомнения.

- Тогда держи со мной пари, что ты еще сегодня вечером станешь богаче, чем
самый богатый человек на земле.

- Значит, богаче, чем барон Треч? - тихо спросил Тим. У него перехватило
дыхание.

- Вот именно.

Тим протянул ему руку куда быстрее, чем ожидал Джонни. Это было пари,
которое невозможно выиграть. Значит, Тим его обязательно проиграет. Он
громко сказал:

- Спорю на бутылку рома, что еще сегодня вечером я стану богаче, чем барон
Треч!

- Ты, малыш, просто маленько того... - сказал Джонни, отпуская руку Тима. -
Но, по крайней мере, я хоть получу назад мою бутылку. В это мгновение в
рубку вошел капитан.

- А юнге что здесь понадобилось? - угрюмо спросил он Джонни.

- Я позвал его, чтобы он принес мне чашку кофе, - ответил Джонни.

- Тогда пусть поторапливается.

Тим со всех ног бросился в камбуз. В эту минуту ему хотелось запеть. Но
тот, кто не умеет смеяться, не может и петь.

Когда он вернулся в штурвальную рубку, неся на подносе чашку - по дороге
кофе только два раза чуть-чуть расплескался, - то увидел, что капитан все
еще стоит на том же месте.

Джонни, широко улыбнувшись, подмигнул ему за спиной капитана, и Тим ответил
ему тем же, но с совершенно серьезным лицом. Потом он выскочил из рубки и
сбежал на палубу. Ему так хотелось сейчас расхохотаться! Но рот его только
скривился в жалкое подобие улыбки.

Низенькая пожилая голландка, которая шла в это время по палубе навстречу
Тиму, испугалась, увидев его искаженное гримасой лицо. Позже она сказала
своей соседке по каюте:

- С этим мальчиком дело нечисто. Тут какая-то чертовщина. Надо запирать на
ночь покрепче дверь каюты.

Тим, чтобы никому не показать своего волнения, спрятался на корме за
кабестаном с намотанной якорной цепью и решил сидеть здесь, на свернутых
канатах, сваленных в кучу, пока пароход не причалит к Генуе. Он слыхал, что
в Генуе есть знаменитый кукольный театр. Вот куда он пойдет и будет
смеяться там вместе со всеми. Но еще приятнее было представить себе, как он
гуляет по улице и вдруг улыбнется кому-нибудь совсем незнакомому -
маленькой девочке или, может быть, какой-нибудь старушке. И Тим погрузился
в мечты о солнечном мире, полном света и дружелюбия. Солнце сияло вовсю на
голубом небе, светило ему прямо в лицо, и мечты от этого были еще больше
похожи на правду.

С судовой радиостанции скучным голосом передавали какое-то сообщение, но
Тим не обращал на это никакого внимания. Он мечтал.

Через некоторое время сообщение начали повторять снова. Услыхав свое имя,
Тим очнулся и стал прислушиваться. До него долетел конец фразы:

"...Талеру к капитану в штурвальную рубку".

Словно мыльные пузыри, лопнули радужные мечты. Тиму показалось, что солнце
палит нестерпимо. Угрюмый капитан еще ни разу за все это время не обратил
на него внимания. Раз он вызывает его к себе, значит, случилось что-то из
ряда вон выходящее.

Тим выбрался из-за кабестана с якорной цепью, прошел по юту, взобрался, уже
в третий раз за это утро, по железной лестнице на верхнюю палубу. Руки его,
хотя он держался за холодные железные перила лестницы, были мокрыми от пота.

Когда он вошел в рубку, капитан посмотрел на него как-то странно: в его
взгляде не было и следа обычного равнодушия. Рулевой вглядывался в даль и
даже не повернул головы в сторону Тима.

- Тебя зовут... - Капитан запнулся, откашлялся и начал снова: - Вас зовут
Тим Талер?

- Да, господин капитан.

- Вы родились...

Капитан прочел по бумажке, которую держал в руке, год и место рождения
Тима, а также важнейшие даты его биографии. И Тим после каждой даты отвечал;

- Да, господин капитан!

От напряженного ожидания на глазах его выступили слезы. Когда допрос
кончился и капитан опустил наконец руку с листком, наступила поразительная
тишина. На полу рубки дрожал солнечный зайчик, а Тим упорно глядел на
широкий затылок рулевого - тот все еще, не оборачиваясь, смотрел вперед.

- Значит, я могу поздравить вас первым, - нарушил тишину капитан.

- С чем, господин капитан? - срывающимся голосом спросил Тим.

- А вот с чем... - Капитан кивком головы показал на бумажку, которую держал
в руке. И тут же спросил: - Вы что, приходитесь родственником барону Тречу?

- Нет, господин капитан.

- Но вы знаете его лично?

- Да, знаю...

- В таком случае я зачитаю вам радиограмму:

"Барон Треч скончался тчк Сообщите Тиму Талеру назначении единственным
наследником тчк Брат-близнец покойного новый барон Треч принимает
опекунство до совершеннолетия тчк Генуя пароходство Треча "Феникс" тчк
Главный директор Грандицци".

Тим стоял с окаменевшим лицом, все еще не сводя глаз с затылка рулевого. Он
выигр