- Ну ладно, - пробормотал старик. - У барона немало тайн, и одна из них -
ты. Кажется, это страшная тайна.

Тим кивнул и опять ничего не ответил. Тогда Селек Бай переменил тему и
рассказал мальчику, как он стал одним из заправил в этом богатом
акционерном обществе.

- Им нужен был влиятельный человек для их коммерческих дел в Азии. Если бы
взяли мусульманина, это вызвало бы недовольство в странах, где поклоняются
Будде; а если бы выбрали кого-нибудь из буддистов, обиделись бы мусульмане.
Поэтому и остановились на мне. Нас, солнцепоклонников, хоть и считают
чудными, но уважают за великодушие. Из-за меня барон и купил себе этот
замок.

- Но ведь многие дела их концерна вам совсем не по вкусу, - сказал Тим. -
Почему же вы тогда в него вступили?

- Я пошел на это с условием, что мне дадут акции с решающим голосом. И,
представь себе, они согласились, малыш! Я принимаю участие в решении всех
вопросов, и иногда мне удается кое-что изменить, правда не так уж много. А
кроме того... - Селек Бай хитро улыбнулся, хихикнул и продолжал уже
шепотом: - Кроме того, все те миллионы, которые приходятся на мою долю
благодаря прибылям акционерного общества, я тайком употребляю на борьбу с
этим обществом. В Южной Америке я оплачиваю армию, которая рано или поздно
сбросит с престола того самого вора и убийцу, которого мы посадили на пост
президента. А в Афганистане...

В дверь постучали, и Селек Бай тут же умолк.

- Открыть? - тихонько спросил Тим.

Старик кивнул. Мальчик открыл дверь, и в ту же секунду в комнату влетел
взволнованный мистер Пенни; до сих пор Тим всегда видел его спокойным и
чопорным.

- Что такие значит... эти чертови... эти проклятый... эти, как их?..

- Говорите по-английски, - сказал Селек Бай, - я переведу мальчику.

Теперь мистер Пенни пустил поток своего красноречия в английское русло.
Потом он вдруг замолчал, указал на Тима и сказал Селек Баю:

- Пожалуйста, переводить ему.

Но старый Селек Бай попросил англичанина прежде всего успокоиться и сесть
и, когда мистер Пенни, обессиленный, бросился в качалку, сказал Тиму:

- Барон только что отстранил Рикерта от должности директора нашего
гамбургского пароходства. А так как мистер Пенни владеет большей частью
акций пароходства, он протестует против его увольнения. Он утверждает, что
господин Рикерт пользуется в Гамбурге большой любовью и может выйти большой
скандал. А это повредит интересам пароходства. Мистер Пенни считает, что
увольнение произошло по вашей вине.

- По моей вине? изумленно переспросил Тим, сильно побледнев.

- Йес, да, ваш вина! - Мистер Пенни снова вскочил с качалки. - Барон...
э... как это э... барон... э... барон... он говорит...

Тим, конечно, и сам понимал, что увольнение господина Рикерта связано с
разговором по телефону. Но то, что барон взвалил на него вину, было
дьявольской подлостью. Уж кто-кто, а Тим никак не мог пожелать, чтобы
господин Рикерт вылетел со службы.

Селек Бай вдруг направился к двери, сказав на ходу мистеру Пенни:

- Поговорите немного по-немецки с молодым человеком. Это поможет вам
говорить медленно и спокойно.

С этими словами он исчез.

Толстяк из Лондона плюхнулся на скамейку у окна, где только что сидел Селек
Бай, и простонал:

- Я не могу понимайт это!

Сначала Тим хотел ему сказать, что барон просто наврал. Но разговор с
синьором ван дер Толеном, о котором он часто думал, снова пришел ему па
память, и это натолкнуло его на спасительную мысль.

- Мистер Пенни, - сказал он, - вы ведь, конечно, знаете, что, когда мне
исполнится двадцать один год, я получу в наследство много акций с решающим
голосом?

- Йес, - пропыхтел из угла мистер Пенни.

- Если б я заключил с вами контракт, подтверждающий, что вы получите эти
акции, как только я стану совершеннолетним, согласились бы вы уступить мне
сейчас акции гамбургского пароходства?

Мистер Пенни сидел в своем углу не шевелясь. Он только чуть прищурил глаза.
Тим слышал его тяжелое дыхание. Наконец англичанин хрипло спросил:

- Это не трюк, господин Талер?

- Нет, мистер Пенни. Я говорю это без всякой задней мысли,

- Тогда заприте дверь.

Тим так и сделал и за запертой дверью заключил договор с мистером Пенни,
который надо было хранить в такой же строгой тайне, как и контракт с
Тречем: ни при каких обстоятельствах он не должен был попасться на глаза
барону. Жаль только, что во владение акциями пароходства можно было
вступить не сразу: по закону Тим мог получить их только через год. Но,
пожалуй, так было даже лучше. Во всяком случае, для тех планов, которые Тим
строил в эту бессонную ночь.

Это были грандиозные планы. Тим придумывал, как он с помощью Селек Бая
припрет к стене акционерное общество барона Треча - самый богатый и
могущественный концерн во всем мире. И тогда у барона останется только один
выход: вернуть Тиму его смех. Иначе он потеряет в одно мгновение всю свою
власть и богатство.

План этот был безумием. Даже если бы Селек Бай согласился принять в нем
участие, он был бы наверняка обречен на провал. Тим только входил в мир
крупных торговых сделок и недооценивал возможности и связи такого вот
мирового концерна. Он недооценивал и господ, с которыми имел дело. Каждый
из них, не задумываясь, обрек бы на нищету жену и детей, если бы это могло
спасти фирму от разорения. Он недооценивал их цепкость, жестокость и
железную хватку.

Тим был слишком мал и неопытен для выполнения такого плана. А смех его
можно было вернуть куда более простым и легким путем - при помощи всего
лишь нескольких слов. Но, находясь все время рядом с бароном, он совсем
отвык от всего простого и разучился о нем думать.

Около четырех часов утра - Тим все еще не мог заснуть - он перечитал
договор, заключенный с мистером Пенни. Взгляд его упал на дату:

"Тридцатое сентября". Это был день его рождения.

Тиму исполнилось пятнадцать лет. День, в который другие мальчики его
возраста обычно жуют пироги и смеются, оказался для Тима днем тайных сделок
и коварных замыслов. И заговорщик, только что строивший мрачные планы,
снова превратился в печального мальчика без улыбки. Тим заплакал от
отчаяния. Потом глаза его сомкнулись, и он уснул крепким, почти спокойным
сном.

Лист двадцать пятый. В КРАСНОМ ПАВИЛЬОНЕ.

День в замке проходил по строгому распорядку. Ровно в восемь часов утра
раздавался стук в дверь, и молодой приветливый слуга, с которым Тим, к
сожалению, не мог обменяться даже несколькими словами, входил, не дожидаясь
разрешения, в его комнату и раздвигал занавески; затем он приносил кувшин с
теплой водой и выливал ее в умывальник.

Умывшись и одевшись, Тим дергал толстый вышитый шнур звонка. И слуга входил
снова, неся на подносе завтрак. Он придвигал столик к окну, расставлял на
нем посуду, наливал в чашку какао, добавляя сахару и сливок, и ждал,
положив руки на спинку стула, пока мальчик захочет сесть. Тогда он
пододвигал ему стул. Затем бесшумно исчезал.

В первый день слуга широко улыбнулся мальчику. Но уже со второго дня он
никогда больше не улыбался. Лицо его было скорее печальным, словно он знал
о беде Тима.

Тим принимал все эти услуги молча. И хотя он чувствовал участие слуги и тот
ему нравился, он все равно всякий раз был доволен, что церемония завтрака
уже позади и он может посидеть один у окна.

Наутро после ночи, проведенной почти без сна, Тиму было трудно подняться с
постели. К тому же в комнате было еще довольно темно; он слышал, что за
окном льет как из ведра. Несмотря на это, он сразу встал, и ритуал умывания
и завтрака прошел как обычно. Тим, сопровождая повсюду барона, научился
самообладанию и дисциплине.

Во время завтрака Тим глядел в окно; ему была видна часть лестницы, ведущая
к замку. Разноцветные собаки ярко блестели под дождем. И все же,
окоченевшие и застывшие, они выглядели жалкими и беспомощными. У Тима было
такое чувство, словно скоро и он сам превратится в одну из таких собак,
если ему не удастся снова стать смеющимся мальчиком.

Зазвонил телефон. В трубке раздался голос барона. Он приглашал Тима к пяти
часам на чай в Красный павильон.

- Хорошо, барон! - ответил Тим, продолжая завтракать.

При этом он обдумывал, что бы могло означать это приглашение по телефону.
До сегодняшнего дня барон, если хотел поговорить с Тимом, просто подымался
в башню и входил к нему в комнату. Очевидно, была какая-то особая причина
для встречи в павильоне.

Во время обеда - начало его ежедневно возвещал юнг ровно в час дня, и тогда
Тим спускался по винтовой лестнице с резными перилами в столовую на первый
этаж,- -так вот, во время обеда барон не скачал ему больше ни слова о
приглашении к чаю, хотя Тим сидел с ним рядом. Селек Бай, всегда
приходивший в замок только после обеда, на этот раз тоже сидел за столом. У
Тима возникло ощущение, что этим утром состоялось какое-то особо важное
совещание. Однако господа ни разу не упомянули о нем за обедом. Это вообще
был самый безмолвный обед из всех, на которых присутствовал Тим за время
своего пребывания в замке.

Послеобеденные часы каждый обычно проводил в своей комнате. Тим чаще всего
в это время читал - у него здесь была небольшая библиотека. Больше всего он
любил тома в красновато-коричневых холщовых переплетах, стоявшие на самой
нижней полке. Это были книги Чарлза Диккенса. Он проглатывал романы о
бедных, обездоленных детях, словно пироги фрау Бебер, но каждый раз его
пугал в них счастливый конец.

Три романа он просто не смог дочитать до конца, потому что заметил, что
дело идет к счастливой развязке.

Этот дождливый день был словно создан для чтения грустных книг. Но Тим на
этот раз не стал читать. Он сидел на скамейке у окна и глядел вдаль - на
серую долину, над которой все лил и лил дождь, - и пробовал восстановить в
памяти свои ночные планы. Но голова его словно опустела - он не мог думать.
Он только смотрел на дождь, и на мокрых собак, печально сидящих на
лестнице, и на закрытую повозку, которую тащит ослик; как и каждый день, в
этот послеобеденный час она двигалась к замку с запасами продовольствия.

Без четверти пять в комнату вошел молодой слуга, держа в руке зонтик. По
выражению его лица Тим понял, что тот собирается проводить его к Красному
павильону. Но Тим, взяв у него зонтик, знаками дал ему понять, что хочет
пойти туда один.

Потом он надел легкий плащ, купленный на рынке в Афинах, и вышел из комнаты.

На верхней ступеньке винтовой лестницы стоял Селек Бай. Он пожал Тиму руку
и тайком передал ему при этом авторучку. Хотя поблизости никого не было,
Селек Бай сделал это с соблюдением всех мер предосторожности. Он шепнул
Тиму:

- Подписывай этим!

И прежде чем Тим успел что-либо спросить, старик уже снова исчез. Тим сунул
авторучку в карман, спустился с лестницы и прошел через зал к высокой
входной двери, которую распахнул перед ним старый слуга.

Но не успел Тим выйти на дождь, как кто-то его окликнул:

- Минуточку, господин Талер!

Из-за колонны вышел синьор ван дер Толен. Он кивнул старому слуге, чтобы
тот удалился, и спросил вполголоса:

- Вы обдумали мое предложение, господин Талер? Вы обещаете мне ваши акции с
решающим голосом, а я дарю вам за это крупное предприятие. Вы согласны?

Тим чуть было не сказал: "Я уже заключил сделку с мистером Пенни". Но этот
печальный, дождливый день имел хотя бы то преимущество, что несколько
охлаждал первый пыл. Поэтому, прежде чем дать ответ, Тим успел подумать. И
ответ его прозвучал более благоразумно:

- Я не могу заключить с вами эту сделку, синьор ван дер Толен.

- Жаль, - сказал португалец, не изменившись в лице. Больше он не произнес
ни слова. Он уже повернулся, чтобы идти, но потом остановился и сказал:

- Надеюсь, вы, по крайней мере, пойдете нам навстречу в наших планах насчет
маргарина, господин Талер.

С этими словами он ушел окончательно.

Тим не мог понять, существует ли между этими встречами какая-нибудь связь.
Сначала таинственная авторучка Селек Бая, потом синьор ван дер Толен со
своим неясным замечанием насчет маргарина.

"Не хватало еще встретить мистера Пенни", - подумал Тим.

И мистер Пенни не замедлил явиться.

Когда Тим под зонтом стал спускаться вниз по широкой каменной лестнице, он
увидел, что мистер Пенни, тоже под зонтиком, стоит возле каменной борзой, с
которой стекает дождевая вода.

- Очень прошу сохраняйт полное молчание о наш маленький договор естердей, -
обратился он к Тиму. - Я хотел сказайт: "вчерашний".

- Я приму это к сведению, - ответил Тим, как он отвечал теперь часто.

У мистера Пенни, как видно, было еще что-то на уме, но он никак не мог
решиться об этом заговорить. Кивнув на прощание, он отошел от Тима и стал
подыматься вверх по лестнице.

Тим был растерян. Судя по всему, его предстоящая беседа с бароном имела для
всех членов акционерного общества исключительно важное значение. Иначе
зачем бы они стали один за другим останавливать его по дороге и вести с ним
такие странные разговоры?

В глубокой задумчивости шагал Тим к павильону.

Красный павильон стоял на средней террасе парка. Наверное, он был так
назван из-за огненно-красного петуха, венчающего его купол, потому что сам
павильон был вовсе не красный, а белый. Подстриженные кусты и деревья были
похожи сейчас на элегантных господ, застигнутых врасплох дождем; казалось,
они продрогли до костей, дожидаясь чьей-нибудь помощи. Тим довольно быстро
миновал аллею, ведущую к павильону. Барон уже ждал его, стоя у приоткрытой
стеклянной двери.

- Вы опоздали на три минуты, - сказал он. - Вас задержали?

- Да, - ответил Тим, и барон не стал его больше расспрашивать В круглом
холле павильона стояла легкая мебель, обтянутая полосатым шелком желтых и
светло-коричневых тонов. Служанка разлила по чашкам чай из русского
самовара и собралась уже уходить, но Тим заметил, что у нее нет зонта, и
окликнул ее:

- Подождите, пожалуйста, минуточку! Когда женщина обернулась, он подал ей
свой зонтик, Служанка, казалось, была этим чуть ли не испугана. В смятении
она вопросительно взглянула на барона. Но тот рассмеялся и сделал ей знак
рукой исчезнуть вместе с зонтом, что она и исполнила без промедления.

- Ваши маленькие любезности, господин Талер, производят на людей большое
впечатление. Продолжайте в том же духе, только не перебарщивайте, держитесь
в определенных границах.

Барон помог Тиму снять плащ, и оба они сели за стол.

- Видите ли, господин Талер, - заметил барон, - все человечество делится на
две части: на рабов и господ. В наше время пытаются стереть эту границу, но
это очень опасно. Должны быть люди, которые думают и отдают приказы, и
люди, которые выполняют эти приказы не думая.

Тим, прежде чем ответить, спокойно допил свой чай.

- Когда я был еще маленьким, барон, мой отец сказал мне однажды:

"Не верь в сказки про рабов и господ, малыш. Есть люди умные и люди глупые
- вот и все; и презирай глупость, если она не добра!" Я тогда записал это в
мою школьную тетрадку, потому и помню до сих пор.

- Ваш отец говорил практически то же самое, что и я, господин Талер. Потому
что умные - это и есть господа, а глупые - рабы.

- Селек Бай рассказывал мне, - возразил Тим, - что во многих странах
господином становится только тот, кто случайно им родился.

- Рождение - это не случайность, - мрачно пробормотал Треч. - К тому же,
господин Талер, Селек Бай - коммунист, только сам он этого не знает. Но
я-то знаю, что он оплачивает в Южной Америке армию, которая должна
свергнуть назначенного нами президента. И, кроме того, я знаю, что он
собирается натравить в Афганистане точильщиков на нашего уполномоченного
Рамадуллу.

- Вы и это знаете?

Тим сделал такое изумленное лицо, что барон расхохотался.

- Я знаю намного больше, чем вы подозреваете! - воскликнул он смеясь. - Я
знаю даже о вашем договоре с мистером Пенни, господин Талер. И я
подозреваю, какое предложение сделал вам синьор ван дер Толен.

На этот раз Тим захлебнулся чаем. Уж не умеет ли Треч читать мысли?

Но осведомленность барона объяснялась гораздо проще. Он сам рассказал об
этом Тиму:

- Каждый слуга в этом замке одновременно выполняет у меня обязанности
шпика. Вы не заметили, господин Талер, что на вашем письменном столе лежит
новая промокашка?

- Нет.

- А на такие мелочи всегда следует обращать внимание. Если подержать вашу
старую промокашку перед зеркалом, то на ней можно довольно легко разобрать
ваш договор с мистером Пенни.

В это мгновение Тим окончательно понял, что по части "дел" ему никогда не
догнать барона. Планы и мечты этой ночи рассеялись, словно пар над чайной
чашкой. Он проиграл очередной тур в борьбе за свой смех.

- Вы собираетесь что-нибудь предпринять против Селек Бая и мистера Пенни,
барон?

Барон снова рассмеялся и сказал:

- Нет, дорогой мой. С меня вполне достаточно, что я в курсе дела. Конечно,
я несколько огорчился, когда узнал, что они замышляют. Но ведь как раз для
того, чтобы не принимать огорчения близко к сердцу, я и приобрел ваш смех.
Он приносит мне облегчение и дает чувство свободы. Как видите, господин
Талер, я употребляю ваш смех с полезной целью.

- Вы, кажется, все на свете употребляете с полезной целью, барон.

- С двумя исключениями, господин Талер! Мой интерес к картинам не имеет
никакой полезной цели, так же как и мой интерес к рели... Нет, перебил он
сам себя, - мой интерес к религии тоже имеет свою полезную цель.

Тим поскорее переменил тему разговора - ведь на этот раз в комнате не было
подходящей люстры. Он спросил:

- А как же будет с договором, который я заключил с мистером Пенни?

- Ну, господин Талер, получит ли мистер Пенни акции с решающим голосом,
зависит ведь от того, действительно ли вы по исполнении двадцати одного
года унаследуете все мое имущество, в том числе и эти акции. Остальные
пункты договора, разумеется, остаются в силе. Ровно год спустя, считая с
сегодняшнего дня, вам будет принадлежать большинство акций нашего
гамбургского пароходства. Вам, очевидно, хотелось бы восстановить господина
Рикерта в должности и спасти его поруганную честь?

- Да, - прямо ответил Тим.

- Ну что ж, будем надеяться, что через год он будет еще жив и здоров.

Последнее замечание, сделанное Тречем как бы вскользь, испугало Тима.
Барон, без всякого сомнения, был способен на все, даже на то, чтобы
каким-нибудь путем погубить господина Рикерта. Значит, разумнее всего Тиму
сделать вид, что судьба господина Рикерта не так уж близко его касается.
Поэтому он сказал:

- Мне неприятно, что господин Рикерт потерял место из-за нашего краткого
разговора по телефону. Потому я и заключил договор с мистером Пенни.

Треч подлил себе в чай рому из маленького хрустального графинчика и спросил:

- И вам глоточек?

Тим кивнул. Барон подлил рому и ему, а потом сказал:

- Я хочу сделать вам одно предложение, господин Талер. Не поддерживайте в
течение года никаких отношений с господином Рикертом и другими вашими
друзьями из Гамбурга. Тогда я позабочусь о том, чтобы акции гамбургского
пароходства действительно перешли через год в ваше владение. Согласны?

- Да, - ответил Тим, немного помолчав. - Я согласен. Про себя он думал:
"Еще целый год без смеха - это, конечно, очень тяжело. Но всю жизнь без
смеха - невыносимо. Надо перетерпеть этот год. Может быть, в конце его я
пойму, как мне одурачить барона. Конечно, насчет "дел" мне с ним никогда не
сравниться, но, возможно, мне удастся найти его слабое место, поймать его
на чем-нибудь совсем простом".

И, словно разгадав мысли Тима, Треч тут же сказал:

- Я предлагаю вам, господин Талер, посвятить этот год кругосветному
путешествию. Мы отправимся в путешествие вдвоем не как представители фирмы,
а просто как частные лица. Это мой подарок вам ко дню рождения. Кстати
сказать, примите мои сердечные поздравления, хотя и с некоторым опозданием!

Послышался звонкий, заливистый смех, и Тим почувствовал пожатие холодной
руки.

- Большое спасибо, - сказал Тим. И отхлебнул глоток горячего чая.

- А вы