платком и сказала:

- Пойдемте, дети! Это надо отпраздновать!

И опять Тим сидел в саду под каштаном за тем самым столиком, за которым
сидел когда-то с отцом, потом с мошенниками, а еще в прошлое воскресенье с
господином в клетчатом.

Мачеха была в приподнятом настроении и тараторила без передышки:

- Я прямо как чувствовала, что Тим неспроста поставил на Фортуну! Ну и
хитрец же ты! - И она ласково потрепала его за ухо.

Потом она заказала лимонаду и каждому по куску торта, на этот раз не
орехового, а шоколадного.

Эрвин болтал без умолку об игрушечной электрической железной дороге и о
коричневых полуботинках на толстой подметке. Только Тим сидел молча, не
раскрывая рта, - мальчик, который не мог смеяться.

Лист седьмой. БЕДНЫЙ БОГАЧ.

Теперь Тиму приходилось каждое воскресенье отправляться с мачехой и Эрвином
на ипподром. Он делал это нехотя и иногда даже притворялся больным. Изредка
ему удавалось улизнуть в воскресное утро из дому, и тогда он являлся домой
поздно вечером. В такие дни мачеха с Эрвином ходили на скачки без него. Но
им не везло. Если они и выигрывали, то не больше нескольких марок.

Поэтому Тиму приходилось в следующее воскресенье снова идти вместе с ними и
с каждым разом все увеличивать ставку. Вскоре он сделался самым знаменитым
человеком на ипподроме - его там, как говорится, знала каждая собака.

Везенье его вошло в поговорку. О тех, кто часто выигрывал, говорили:

"Везет, как Тиму!"

Тим быстро сообразил, что ему лучше выигрывать не всегда одинаково - когда
побольше, а когда и поменьше, - и часто ему удавалось это подстроить. Если
он ставил на знаменитого рысака, на которого ставили и многие другие,
выигрыш был не так уж велик; если же выбирал какую-нибудь захудалую
лошаденку, на которую почти никто не решался поставить, то выигрывал
огромные суммы.

Мачеха, заявившая вначале, что все выигранные деньги принадлежат Тиму, а
она только распоряжается ими как его опекунша, вскоре заговорила о "наших
выигрышах", о "наших деньгах", о "нашем лицевом счете в банке". Тим получал
от нее всего лишь несколько марок на карманные расходы, и все же ему
удалось понемногу скопить на мраморную плиту. Эти деньги Тим решил
отложить. Он обменял серебро и медь на ассигнации и спрятал их в большие
старинные часы, так как случайно сделал открытие, что подставка у этих
часов с двойным дном.

Мачехе неожиданное богатство словно в голову ударило. Очень скоро у нее
оказалось ровно столько врагов, сколько было жителей в узком переулке.
Своей бывшей подруге, с которой она когда-то пила по утрам на кухне кофе,
она заявила прямо в лицо, что та слишком плохо одета и с ней стыдно
показаться на улице. (Подарить подруге новое платье ей, разумеется, и в
голову не приходило.) Пироги, торты и коврижку фрау Бебер она ругала на
каждом перекрестке и покупала теперь дорогое печенье и пирожные в
кондитерской в центре города. (То, что фрау Бебер отпускала ей прежде целые
горы сдобы в долг, разумеется, выпало у нее из памяти.)

Эрвин, которому фрау Талер всякий раз старалась потихоньку подсунуть еще
немного денег на карманные расходы, разыгрывал мальчика из богатой семьи.
Он носил полуботинки на чудовищно толстой подметке, длинные брюки и очень
яркие галстуки. Кроме того, он потихоньку курил и изображал из себя знатока
лошадей.

Только Тим втайне проклинал богатство, виновником которого был сам.

Часами бродил он теперь в отдаленных кварталах большого города, надеясь
встретить господина в клетчатом. Может быть, Треч согласится вернуть ему
его смех, если Тим навсегда откажется от богатства? Но Треча нигде не было.

Господин в клетчатом, однако, не терял Тима из виду. Время от времени по
кварталу, где жил Тим, проезжал роскошный автомобиль, и в нем, откинувшись
на кожаные подушки, сидел господин в клетчатом кепи. Заметив на улице Тима,
он приказывал шоферу остановиться и с озабоченным, почти боязливым
выражением лица наблюдал за мальчиком. Этот господин позаботился и о том,
чтобы в квартиру Тима попал календарь, где рядом с рекламными стишками,
воспевающими кофе, какао и масло, были приведены изречения знаменитых
людей. На первой странице кален даря можно было прочесть:


     К контракту надо относиться, как к браку: сначала взвесить все
  "за" и "против", а потом хранитъ верность.
                                                            Ч. Треч
К счастью для Тима, мачеха оторвала и припрятала этот листок, потому что на
оборотной стороне его был напечатан гороскоп - объяснение судеб по звездам.
Она родилась под созвездием Скорпиона.

Тяжелее всего Тиму было то, что очень скоро к нему стали враждебно
относиться в переулке. Серьезное выражение лица соседи принимали за признак
высокомерия и зазнайства и решили между собой, что мачеха, Эрвин и Тим
одного поля ягоды. "Выскочки!" - только так их теперь и называли.

Поэтому никто так не радовался, как Тим, - насколько он вообще мог еще
радоваться, - когда мачеха сняла квартиру в богатом квартале и они
переехали из переулка в большой дом на широкой улице.

Мебель - разумеется, только старую - мачеха раздарила соседям по переулку -
тем немногим, с кем она еще разговаривала. Она хотела подарить и большие
старинные часы, в которых были спрятаны сбережения Тима, но, к счастью, Тим
вовремя услыхал об этом и попросил ее разрешить ему поставить часы в своей
будущей комнате на новой квартире. Он просил об этом так горячо, что мачеха
наконец согласилась; она была скорее удивлена, чем рассержена. Так сейф,
отбивающий время, оказался вместе с Тимом в его собственной отдельной
комнате, где он впервые в жизни мог без всякой помехи готовить уроки.

Мачеха, поселившись в новой квартире, наняла прислугу. Но ни одна прислуга
не могла с ней ужиться. За Марией последовала Берта, за Бертой - Клара,
Клару сменила Иоганна, и, наконец, когда Иоганна ушла, появилась пожилая
женщина по имени Грит. Она сумела продержаться дольше всех, потому что не
спускала мачехе ни одного слова и, когда та ее ругала, огрызалась в ответ.
Так они то ссорились, то мирились, а время шло, пока наконец Тиму не
исполнилось четырнадцать лет. Теперь пора было подумать, какую профессию
ему избрать.

Мачеха настаивала и даже требовала, чтобы Тим поступил учеником в контору
при ипподроме. Это имело свои причины. Год назад, как раз в тот день, когда
Тиму исполнилось тринадцать лет, он поставил большую сумму на лошадь,
которую только из милости в последний раз допустили к скачкам. Ни один
человек, кроме Тима, не решился на нее ставить. Но раз на нее поставил Тим,
лошадь, к изумлению всех знатоков, пришла первой. Тим получил в окошке
тридцать тысяч марок. После этого выигрыша он объявил мачехе, что теперь
они достаточно богаты и больше он не будет играть на скачках. Ни слезы, ни
побои не могли изменить его решения. С этого дня он больше ни разу не был
на ипподроме.

И вот теперь мачеха надеялась, что Тим снова почувствует вкус к скачкам,
если поступит учеником в контору при ипподроме. Она даже вступила в
переговоры с самым богатым в городе устроителем скачек. Но Тим упрямился и
говорил, что хочет пойти в моряки и отправиться в плавание и никогда больше
не играть на скачках.

Однажды - это было через несколько дней после того, как Тим окончил школу,
- мачеха снова завела свой обычный разговор о будущем Тима:

- Ведь ты уже не ребенок, Тим! Так и так пора тебе приниматься за
какое-нибудь дело. А в конторе ты со своими способностями можешь
разбогатеть! Ведь я тебе только добра желаю, мой мальчик! Ведь не о себе
думаю, только о тебе!

- Не пойду я в контору, - резко ответил Тим. - Я хочу отправиться в
плавание!

Мачеха сперва рассердилась, потом разъярилась, а под конец расстроилась.
Как всегда, она стала плакать и кричать, что он хочет ее покинуть, чтобы на
старости лет она осталась без гроша в кармане и пошла просить милостыню.
Хочет бросить ее и своего брата Эрвина на произвол судьбы, а сам стать
богачом. Да и вообще он ничуть не привязан к своей семье! Даже никогда не
улыбнется!

Последнее замечание задело Тима куда больнее, чем могла подозревать мачеха.
Кровь бросилась ему в лицо. Ему захотелось убежать сейчас же, сию же
минуту! Но, с тех пор как он потерял свой смех, он приобрел самообладание,
редкое и удивительное для мальчика его лет.

Он и на этот раз настолько овладел собой, что мачеха ничего не заметила,
разве только, что он покраснел.

- Дай мне в следующее воскресенье столько же денег, сколько тогда, в
последний раз, - сказал он. - У меня, наверное, будет большой выигрыш.

И раньше, чем мачеха успела ответить, Тим выбежал из дому, помчался к реке,
сел на уединенную скамейку на берегу и попытался справиться со своим
волнением. Но это ему не удалось - он заплакал. Он не хотел плакать и
боролся с собой, но рыдал все горше и горше, пока наконец не дал полную
волю своему отчаянию. Когда же рыдания стали стихать, а слезы иссякли, Тим
начал трезво и хладнокровно обдумывать свое будущее.

Он решил, что в следующее воскресенье снова поставит на какую-нибудь
захудалую лошадь и выиграет много денег. Все деньги он отдаст мачехе, а сам
просто убежит, бросив ее и Эрвина. Может, наймется юнгой на какой-нибудь
корабль, может, еще кем-нибудь. Насчет денег ему беспокоиться нечего.
Играть на скачках можно везде. А от богатства - теперь-то уж он знал это
наверняка - все равно никакой радости. Он отдал свой смех за то, что ему
вовсе не нужно.

И тут же на берегу Тим принял еще более важное решение: во что бы то ни
стало он вернет свой смех! Он отправится за ним в погоню и разыщет
господина Треча, где бы тот ни скрывался, хоть на краю света.

Как было бы хорошо, если б в целом мире нашелся хоть какой-нибудь человек -
пусть пьяный кучер или полоумный бродяга, - с которым Тим мог бы поделиться
своим решением! Самые сложные вещи иной раз становятся простыми, когда
поговоришь о них с кем-нибудь. Но Тиму нельзя было ни с кем говорить об
этом. Он должен был замкнуться в своей тайне, как улитка в раковине.
Сложенный вчетверо листок бумаги, лежавший теперь вместе с деньгами в
больших старинных часах, сделал его самым одиноким мальчиком на земле.

Тим стал думать об отце и о деньгах, скопленных на мраморную плиту. И он
решил еще вот что: прежде чем навсегда покинуть город, он поставит плиту на
могилу отца. Он понимал, что это будет не так-то просто, но твердо надеялся
преодолеть любые трудности.

Теперь он спокойно поднялся со скамьи: у него был план; оставалось только
привести его в исполнение. И план этот придавал ему силы.

Лист восьмой. ПОСЛЕДНЕЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ.

Когда наступило воскресенье - последнее воскресенье, проведенное Тимом в
родном городе,--мачеха уже за завтраком начала проявлять нетерпение Она
сварила сегодня особенно крепкий кофе и пила его жадными глотками, но почти
ничего не ела. Тиму она дала немного больше денег, чем он попросил.
Нарядившись в свое самое шикарное шелковое платье, вышитое цветами, она
достала из шкафа лису, чтобы надеть ее, когда будет выходить из дому.

- Ах, как любопытно, как любопытно.-- тараторила она, - выиграем мы сегодня
или нет?! Ты уже знаешь, Тим, на какую лошадь будешь ставить?

- Нет, - ответил Тим. И это была правда.

- Так ты еще и не думал об этом? Хочешь ставить прямо так, с бухты-барахты?

- Тим уж знает, что делает! - заявил Эрвин. Успехи сводного брата на
скачках внушали ему и зависть и уважение.

После завтрака они сели втроем в такси и поехали на ипподром. Едва выйдя из
машины, мачеха бросилась было к окошку кассы. Но Тим сказал, что ему нужно
сперва немного оглядеться, и мачеха сочла это вполне разумным - пусть
потолкается в толпе, послушает, что говорят люди.

На ипподроме успели уже почти совсем позабыть Тима: ведь он целый год не
играл на скачках. И все же кое-кто его помнил; когда он проходил, некоторые
зрители шептались, подталкивая друг друга локтями. Особенно большой интерес
к Тиму проявлял какой-то человек с курчавыми темными волосами и странно
колючими водянисто-голубыми глазами. Он вертелся вокруг Тима, словно верный
пес вокруг хозяина, и буквально не сводил с него глаз, как-то ухитряясь при
этом оставаться незамеченным Когда Тим начал читать список лошадей, человек
этот встал с ним рядом.

- На Южного, кажется, никто не поставил! - заметил он как бы между прочим,
даже не взглянув на Тима. - А ты что, тоже собираешься ставить?

- Да, - ответил Тим, - и как раз на Южного! Теперь незнакомец повернулся к
нему лицом.

- Очень смело, малыш! Ведь у Южного, можно сказать, никаких шансов!

- Увидим, - ответил Тим.

Ему вдруг почему-то захотелось рассмеяться. Но смеяться он не мог. Серьезно
и грустно смотрел он на незнакомца, который начал теперь подшучивать над
смелым замыслом Тима и его надеждами на выигрыш. Он проводил Тима до самой
кассы.

По дороге незнакомец все продолжал шутить. Он подсмеивался над маленькими
жокеями, внимательно вглядываясь при этом в лицо Тима. Но лицо Тима
оставалось по-прежнему серьезным.

Почти уже дойдя до окошка кассы, спутник Тима остановился; Тим тоже
невольно замедлил шаг.

- Меня зовут Крешимир, - сказал незнакомец. - Я желаю тебе добра, малыш. Я
знаю, что на этом ипподроме ты ни разу не проиграл. Случай редкий и
удивительный. Можно, я задам тебе вопрос?

Тим поглядел в водянисто-голубые глаза незнакомца, и они показались ему
странно знакомыми. Они напоминали ему кого-то, только он никак не мог
вспомнить, кого именно.

- Пожалуйста! - сказал он. - Спрашивайте.

Не сводя глаз с мальчика, Крешимир тихо спросил:

- Почему ты никогда не смеешься, малыш? Тебе не хочется? Или... ты не
можешь?

Тим почувствовал, что краснеет. Кто этот человек? Что он знает о Тиме? Ему
вдруг показалось, что у этого человека глаза Треча. Может быть, это Треч
так изменился? И хочет испытать Тима?

Пожалуй, он слишком долго медлил с ответом. Крешимир сказал:

- Твое молчание достаточно красноречиво. Может быть, мне когда-нибудь
удастся тебе помочь. Не забудь: меня зовут Крешимир. До свидания!

И человек исчез в толпе, запрудившей ипподром. Тим сразу потерял его из
виду. Встревоженный, он подошел к окошку кассы и поставил на Южного все
деньги, какие у него были. Едва отойдя от окошка, он наткнулся на мачеху и
Эрвина. Наверняка они нарочно его здесь дожидались. Но на этот раз Тим не
стал говорить им, на какую лошадь поставил. Зато он сегодня впервые вместе
с ними следил за скачками.

Южный оказался необычайно темпераментным молодым жеребцом; он всего в
третий раз участвовал в скачках. Поговаривали, что его слишком рано
выпустили на ипподром. До сегодняшнего дня он оба раза приходил к финишу
четвертым. Правда, был один случай, когда в самом начале заезда он понесся
вдруг как стрела и, обойдя остальных, вырвался на полкорпуса вперед. Но
вскоре он отстал и пришел, как и в первый раз, четвертым.

Все это Тим узнал из беседы каких-то двоих людей, стоявших неподалеку от
него в толпе. Впервые в жизни он с волнением следил за скачками. Он боялся,
что после разговора с Крешимиром его контракт с господином в клетчатом
окажется недействительным. Результат скачек должен был показать,
справедливы ли его опасения.

Выстрел возвестил начало первого заезда. Лошади побежали, и Южный сразу,
как всегда, оказался на четвертом месте. Двое мужчин рядом с Тимом
разговаривали теперь о лошади, шедшей впереди. Но потом разговор снова
перешел на Южного. В возрастающем шуме до Тима доносились только обрывки
фраз:

- Многому научился... бережет силы... вырвется... Однако шансов на победу у
Южного, по-видимому, не было никаких. Он все еще держался четвертым, но
лошади, бежавшие впереди него, ушли далеко вперед. Эрвин и мачеха все
приставали к Тиму, чтобы он сказал им, на какую лошадь поставил. А Тима
охватили сомнения. Теперь он со страхом следил за скачками. Южный едва
заметно выдвинулся вперед. До финиша оставалось уже совсем немного.

И вдруг лошадь, бежавшая впереди, споткнулась. Две другие, шедшие вслед за
ней, испуганно мотнув головами, подались в сторону. В это мгновение Южный
пронесся мимо них великолепным галопом и благополучно пришел к финишу
первым. В реве толпы звучало скорее разочарование, чем восторг. Тим
услышал, как рядом с ним кто-то сказал:

- Самые нелепые скачки из всех, какие я видел!

На большом табло в самом верху появилась надпись: "Южный". Тим вздохнул с
облегчением. Как ему хотелось сейчас рассмеяться! Но вместо этого он молча
вынул из кармана талончик и, протянув его мачехе, сказал:

- Мы выиграли! Получи, пожалуйста, деньги сама!

Фрау Талер в сопровождении Эрвина бросилась к окошку кассы, А Тим, не
дожидаясь их возвращения, поехал на трамвае домой, достал из старинных
часов контракт и деньги и, сунув контракт за подкладку фуражки, а деньги во
внутренний карман куртки, хотел было уже выйти за дверь, как вдруг услышал,
что мачеха с Эрвином поднимаются по лестнице. Он едва успел спрятаться за
портьеру, закрывавшую вход в небольшой чуланчик. И тут же дверь квартиры
отворилась, и мачеха стала громко звать его по имени. Тим не откликнулся.

- И куда это он запропастился? - услышал он снова голос мачехи. - Он такой
чудной последнее время!

Голоса стали удаляться - теперь они уже доносились не то из кухни, не то из
спальни. Тим услышал еще, как Эрвин спросил:

- Теперь мы чертовски богаты, правда?

И резкий голос мачехи издалека что-то ответил. До Тима долетело:

- ...сорока тысяч...

"Ну, - подумал Тим с холодным спокойствием, - теперь я наверняка им больше
не нужен".

Он вышел из чулана, неслышно открыл и закрыл входную дверь, пробрался,
прижимаясь к стене, под самыми окнами своей квартиры и бросился бежать со
всех ног в сторону кладбища, на восточную окраину города.

Только когда толстый усатый кладбищенский сторож спросил его у входа, какой
номер могилы ему нужен, он сообразил, что ошибся: мраморную плиту для отца
надо было, наверное, заказать заранее где-нибудь в другом месте. И все-таки
Тим решил хотя бы что-нибудь разузнать.

- Не могу ли я заказать у вас мраморную плиту? - вежливо спросил он сторожа.

- Мраморные плиты у нас не разрешаются, только каменные! - буркнул усатый.
- Да и вообще ты обратился не по адресу. Но мастерская надгробных
памятников все равно по воскресеньям закрыта!

И вдруг Тиму пришла в голову отчаянная мысль.

- Давайте спорить, что на могиле моею отца уже лежит мраморная плита! И на
ней золотыми буквами написано; "От твоего сына Тима, который никогда тебя
не забудет".

- Ты проиграл пари, мальчик, еще не успев его заключить!

- Все равно, давайте спорить! На плитку шоколада! (Он еще раньше заметил
плитку шоколада на подоконнике сторожки.)

- А у тебя хватит денег на плитку шоколада, если ты проиграешь? Тим вытащил
из кармана свои ассигнации.

- Ну как, спорим?

- Более дурацкого пари и не выдумаешь! - пробормотал кладбищенский сторож.
- Ну что ж, давай!

Они ударили по рукам и побрели по громадному, похожему на парк кладбищу,
туда, где находилась могила отца Тима.

Уже издали они заметили троих рабочих в комбинезонах, возившихся у могилы.
Толстый кладбищенский сторож, ускорил шаг.

- Да ведь это... - Он фыркнул, как морж, и бросился бежать к могиле. На
могилу как раз положили новую мраморную плиту. На ней золотыми буквами были
написаны имя и фамилия отца и даты его жизни. Внизу стояла подпись: "От
твоего сына Тима, который никогда тебя не забудет".

Рабочие не обратили ни малейшего внимания на крик сторожа. Они показали ему
какие-то бумаги, подтверждавшие, что плита эта положена на могилу вполне
законно. Среди документов было даже специальное разрешение на замену
каменной плиты плитой из мрамора. Сторож, как выяснилось, клевал носом,
когда рабочие проходили мимо его сторожки, и им не хотелось его будить.

- А заплатить за все это,-- добавил один из них, - должен некий Тим Талер.

- Верно, - сказал Тим. - Вот деньги - Он достал из кармана ассигнации и,
сосчитав их, передал одному из рабочих. Те