- Сзади
поставите,  а впереди пусть на стульчиках садятся...  - Он заглянул в кабину
грузовика,  подал шоферу бумажку. - Директору поклон и вот - расписка. Пусть
не беспокоится, все будет в целости и сохранности. Стойте, стойте! Не несите
сразу в зал! - закричал он на малышей, что вцепились, как муравьи, в скамьи.
- Надо с  них  пыль стереть,  ножки очистить от  земли.  Под  стеной конторы
комбината стояли...
     Дете-е-ей собралось!  Подбежали и Павлуша с Генкой,  Сережа,  появились
откуда-то  Вася  и  Жора,  из  других домов  пацаны примчались.  Две  совсем
молоденькие мамы прикатили коляски с сосунками.  Неужели и этим, в колясках,
интересно будет смотреть кукол? Х-хэ... Соску изо рта не выпускают. Зрители!
     Толстая тетка,  как будто сестра той,  что на рынке в  воротах билетики
проверяла,   пролезла  к   самой   двери,   расталкивая  взрослых  и   детей
направо-налево.
     - Я  здесь занимала очередь за женщиной в красном джемпере!  На минутку
отпросилась отойти...  Где она?  - И наклонилась ко мне, спросила шепотом: -
Что здесь будут продавать?
     Я сказал что. Тетка плюнула под ноги, вылезла, ругаясь, из толпы.
     - Не напир-райте!  Еще не пропускаем! Рано еще, сказано! - надрывался у
дверей Саша.
     - Товарищи!  Товарищи!  -  уговаривал всех,  взрослых  и  детей,  Левон
Иванович.  -  Расходитесь по домам. Спокойно пообедайте, тогда уж приходите,
занимайте места! Нельзя ведь работать в таких условиях!
     Дядя  Левон  хотел  еще   одну  сцену  прорепетировать:   Эрпиды  опять
превратились в  шары,  стартуют к  своему кораблю-спутнику.  Танька и Ванька
задирают кверху головы,  машут ручками и кричат:  "До свидания! Не забывайте
нас!" Жучок должен скулить и выть от тоски.  А я с Сережей - мы же Эрпиды! -
зажимаем себе рты и кричим неразборчиво, еле слышно: "А-о-ум!!!" Высоко уже,
значит, поднялись...
     Все  "артековцы"  направились  в  пионерскую  комнату,   а  тети  пошли
протирать скамейки.
     Галку дядя оставил - учиться открывать и закрывать занавес.
     А  мы  репетировали.  Жора до сих пор не принес из дому Жучка и  ходил,
лаял,  подняв кверху голую руку.  Левон Иванович не  выдержал,  прогнал его.
Потом порвались нитки, за которые надо было поднимать "на небо" шары-эрпиды.
"О  господи!  Как пережить этот день?!"  -  Левон Иванович сел на табуретку,
схватился за голову.  Потом отправил всех на обед,  а сам остался с Галкой -
будут, наверно, ремонтировать подъемное приспособление.
     Какие мы были чудаки!  Хотели все удержать в  тайне до дня "П"!  Хотели
все  сделать только  своими  руками!..  А  тут  и  взрослые подключились,  и
старшеклассники,  а  всей работы никак не переделать.  А  может,  так и надо
было? Может, у дяди Левона такая задумка и была? Чтоб побольше людей втянуть
в общее дело...
     Прибежал я с обеда,  а у двери шестого дома уже никого нет и под окнами
нет. Все внутри, из комнаты слышен гул и гам.
     Дернул ту дверь, через которую идут на сцену.
     - Где Жора? - набросились на меня ребята. - Начинать уже пора!
     Левон Иванович нервно расхаживал по сцене, сцепив руки за спиной. Вынул
стеклянную трубочку с таблетками, вытряс одну - и в рот.
     Вдруг зашевелился занавес,  под него просунул голову,  а потом вполз на
четвереньках на сцену Жора. За собой тащил школьный ранец.
     - А  наро-о-оду!  Не  пробиться,  не протолкаться!  Сзади на скамейки с
ногами забрались! - восхищался он.
     - Молодой человек! Ты меня доведешь до инфаркта! - помахал у него перед
носом пальцем дядя Левон. - По своим местам, быстро.
     Галка схватилась за шнур,  смотрит на Левона Ивановича:  "Уже?" Занавес
всколыхнулся и медленно раздвинулся в стороны. Не всю сцену Галка открыла, а
только на ширину ширмы.  Тром-м!  Трем-м!  Тринь! - подала голос гитара. Го,
так   ведь   это   Валерка!   Спрятался  в   уголке,   делает   "музыкальное
сопровождение". И когда Левон Иванович успел с ним договориться?
     Павлуша запел дрожащим голоском:
     - Нам не страшен серый волк!  Серый волк!  Где ты бродишь, гадкий волк?
Фью, фью... - Губы у него дрожали, и свист не получался.
     Наша Марина и  то  лучше свистит.  А  своего Ваньку он  вел  хорошо!  И
пританцовывала кукла, и под кусты заглядывала, и хмыкала - нашла что-то...
     Опять  Павлуша-Ванька  засвистел:  где  Жучок?  А  Жора  наклонился над
ранцем, копошится, никак не вынет собачку. Вдруг и Павлуша разинул рот, и мы
разинули:  Жора поднял на руке не черного Жучка,  а  рябого,  разукрашенного
белыми кружочками.  Жучка шили как  куклу-перчатку,  как будто он  все время
ходит на  задних лапах.  Сказка,  чего не бывает.  А  у  этой и  ноги задние
появились,  болтаются как привязанные,  и  хвост завернут баранкой на спину.
Хвост рыжий и пушистый,  как у белки... Может, и бывают собаки с кружочками,
но чтоб сам был черно-белый, а хвост рыжий - сроду не видел!
     Живот Жучка застегнут на замки-"молнии".  Два замка вшиты:  от передних
лап к  пупку и  от задних к пупку.  Железки,  за которые браться,  болтаются
посреди живота.  Еще одна "молния" пришита сзади -  снизу к  хвосту.  Сейчас
сзади было расстегнуто, и Жора держал Жучка, просунув в него руку.
     Левон   Иванович  сидел   на   табуретке  возле  самой  ширмы,   держал
"камень"-шар,  на который должен был сесть Ванька.  Я стоял рядом наготове -
лопнет шар,  и  надо будет выставлять из-за  ширмы Эрпида-один.  Вижу,  дядя
Левон наклоняется,  подается вперед, всматривается в Жучка и Жорины проделки
и вдруг выпрямляется, стонет.
     - Занавес!  -  шепчет Галке,  громко, на весь зал. Хотел, чтоб закрыла,
чтоб прекратить представление.
     - Шире?  Шире нельзя,  вы  же показали докуда!  -  шепчет и  Галка.  Не
поняла!
     - А-а-а... - застонал опять Левон Иванович. Шар в его руках пошатнулся,
и я поддержал левой рукой. - Текст!
     Павлуша вздрогнул,  словно проснулся,  повел Ваньку дальше. Хорошо вел,
только дети хохотали даже тогда, когда никакого смеха не предвиделось. Жучок
потешал:  то оба уха подымал-опускал,  то одно топырил кверху, то становился
на три лапы,  а  четвертую поднимал на куст,  то пробовал ходить на передних
лапах. Жора, как фокусник, дергал за какие-то нитки и проволоки, засовывал в
Жучка то одну руку -  снизу и сзади,  то сразу две через живот накрест. Одна
вертела голову Жучка,  другая -  зад и хвост.  Только забывал Жора, на какой
высоте держать руки:  то  лишне  высоко подымал собачку,  то  чересчур низко
опускал.  Наконец он  надолго опустил Жучка на  все  четыре ноги.  А  замок,
который под хвостом,  не задернул до конца - заело, наверно. И в зале начали
стонать и  визжать от смеха,  аплодировать.  Хохотали и мы,  хоть артисты не
должны смеяться, как бы ни было смешно.
     Один дядя Левон не  хохотал,  а  все  больше краснел,  лицо покрывалось
потом. Он тяжело дышал и тряс на Жору кулаком:
     - Действие! Текст!
     Сдвинулись опять с  места.  И  хорошо все  шло,  только один раз  из-за
Жориных фокусов я  забыл слова,  и  мне подсказал их Левон Иванович.  Он всю
пьесу знал назубок!
     Дошло  действие до  встречи с  медведем.  Жора-Жучок поднял на  медведя
такой лай -  хоть затыкай уши!  Бросается на него,  как Моська на слона,  со
всех сторон и вдруг -  хвать медведя за бок!  Зарычал, затряс Жучок головой,
зарычал,  точно  хотел  на  куски  медведя разорвать.  Стащил дядю  Левона с
табуретки.  Совсем не по пьесе были эти Жорины штучки. Дядин медведь заревел
страшным голосом - рассердился! - подмял под себя собачку, пригнул за ширму.
     - Визжи! Вой! - зашипел дядя на Жору.
     - А-яй! А-яй! А-яй! - завопил, заскулил Жора.
     А дядя в это время отцеплял Жучка от медведя. Пришил, оказывается, Жора
к собачьему носу рыболовные крючки!
     И все-таки первое действие закончили под бурные аплодисменты...
     Павлуша,  как неживой,  упал на  дядину табуретку,  запрокинул голову и
закрыл глаза.  Белый  как  мел!  Левон Иванович обмахивал его  платком,  как
боксера на  ринге.  А  Валерий принес в  стакане воды и  брызгал на Павлушу,
давал ему пить.
     Левон Иванович чуть отодвинул занавес, выглянул в зал.
     - Товарищи взрослые! Откройте окна, иначе задохнемся все!
     Оставил дядя Левон занавес,  а  он опять заколыхался,  снизу показалась
голова тети Клавы.
     - Сынок,  почему же  ты  не  выступал?  Выкинули тебя?  -  спросила она
громко.
     - Еще буду! - шмыгнул носиком Вася.
     - На, подкрепись! - тетя Клава протянула две пачки мороженого.
     Начали второе действие, а Васина Танька шипит, как клубок гадюк, в зале
ничего не слышат.
     - Звук!!! - надрываются дети.
     - Говори:  "Собачка,  почему ты  такая удивительная?  Ты  не настоящая?
Сейчас мы с тобой погуляем, побегаем!" - подсказала ему тетя Клава из зала -
голос что гром.
     Дети в зале начали хохотать, шикать друг на друга:
     - Тише! Тише!
     Когда поняли, кого водит на ремешке Танька, закричали:
     - Отпусти его, мучителька! Ведьма! Это - Эрпид-два!
     Жора и в другом действии фокус выкинул.  Встречаются Ванька, Эрпид-один
и Жучок с Танькой.  Они должны были Таньку немного поругать,  и все!  А Жора
словчился -  трах лапой Жучка по Таньке!  Лапа и прицепилась, как кошкина, и
она была с крючками! Дерг, дерг - тр-р! Вырвал кусок платья Таньки.
     - Правильно! Так ей и надо! - вопят в зале.
     А в пьесе такого нет,  чтобы рвать платье!.. Вася пустил Таньку драться
с Жучком (тоже не по пьесе!).  Зацепили дом на палке-треножке, зашатался он,
как от  землетрясения.  Дядя Левон наклонился,  подскочил к  ним,  рванул за
руки, чтоб куклы опустились вниз. Расцепил их, разнял, дал по щелчку в лоб.
     Не куклам - Жоре и Васе!
     - Дальше! Текст! - закричал на них шепотом.
     Дети в зале одурели, наверно, от жары.
     - Шайбу! Шайбу! - кричат, как на хоккейном матче.
     А к концу на меня икота напала.  Слова не могу сказать:  ик да ик! Дядя
показал Валерке,  будто стакан к  губам подносит,  и  тот шмыгнул со  сцены.
Хорошо,  что в пионерской комнате была и эта,  вторая, дверь! Хорошо, что не
надо было пробираться через весь зал!
     - Ик!  -  И Эрпид вздрагивает с ног до головы.  -  Ик!  - чуть с ног не
падает.
     А в зале смех:  дети не знают, что Эрпид из металла, что он электронный
робот и не может икать. Все решили, что так и надо, потому что вскоре Эрпиды
начали зевать и засыпать, опять превращаться в шары.
     Шары поднимали "на небо" не за нитки.  Просто Галка нагнулась, зашла за
ширму и бросила один наискосок вверх. Потом - второй! А Левон Иванович стоял
за занавесом с другой стороны -  ловил их. Второго не поймал, потому что шар
развалился на  две зубчатые половинки,  упал на  сцену.  Но этого зрители не
видели.  И  не слышали,  потому что Валерка поставил на пол стакан с  водой,
схватил гитару и затренькал: др-рон-н! тэ-нн! тинь!..
     Конец...
     Доиграли!..
     Чудо просто,  что остались в живых. И хорошо! Больше я артистом - ик! -
не буду! Хватит - ик! - с меня...
     Занавес закрылся и опять открылся - на всю ширину сцены.
     - На поклон!  Все на поклон!  С куклами!  -  выгонял нас из углов Левон
Иванович.
     А в зале и кричат, и ногами топают, и аплодируют:
     - Еще! Еще! Еще!
     А мы кланяемся, кланяемся - ик! Занавес закрылся, а мы все кланяемся!..
     На сцену взобрались наши мамы, Сережин и Жорин папы, бабушка с Мариной,
и Женя-большой, и дети - лезли пощупать кукол.
     - Ой, а мы думали - они живые!
     Тесно стало на сцене, не повернуться.
     Нас обнимали, тискали, хлопали по плечам. А деревья на треножках, кусты
и дома падали, громыхали.
     - Осторожнее, товарищи! - спасал декорации Валерий.
     - Ну и артисты!  Ну и молодцы!  И кто бы мог подумать, что в нашем доме
такие таланты! - слышалось со всех сторон.
     Дядя Левон смущенно улыбался и слегка кланялся каждому,  кто хвалил или
подходил пожать руку.
     - Что вы! Считайте, что провалились! Все делали не так, как нужно!
     Павлуша опять сидел на табуретке,  а  моя мама щупала у него пульс.  По
одной щеке его гладила тетя Люба, по другой - Генка:
     - Не плачь! Не плачь!
     Тетя Клава вытирала Васе нос,  заглядывала в  рот  -  проверяла гланды.
Марина совала мне в рот растаявшую шоколадку:
     - Вот здесь еще слижи! Вот здесь!
     Сережу папа подбросил вверх,  забыл,  что стоит на сцене, и Сережа чуть
не прошиб головой потолок - хныкал и почесывал макушку.
     А Жоре папа давал нагоняй:
     - Так вот куда подевались мои самые лучшие крючки!
     Бабушка вытерла мне перепачканные губы и  щеки,  мама поцеловала в лоб.
Маринка стала на цыпочки, чтоб поцеловать в подбородок, и кричала:
     - Не достать! Жека, ты вырос?!
     А нос мой задирался от гордости, задирался...
     Дети  расходились по  домам,  несли табуретки и  стульчики на  головах,
перед собой, под мышками...
     Мы,  "артековцы",  шли со своими родителями последними. Шли и шатались.
Кружились головы - от счастья, от пережитого волнения, от славы...
     И усталости!
     Солнце было  на  западе,  светило нам  прямо  в  глаза.  Мы  морщились,
жмурились,  как  Муркины котята,  которые теперь на  квартире у  Сережи.  Мы
улыбались до ушей, как клоуны в цирке...
     Кто его знает,  может,  я и не брошу этот кукольный театр. Впереди ведь
столько интересного!
     Из  этого дома мы  тоже никогда не  съедем.  Разве есть на свете лучший
дом?
     А какие чудесные люди-соседи!
     И разве есть еще где-нибудь такой Левон Иванович?  Вот,  зовет,  кричит
что-то вслед... Надо послушать.
     - Репетиция завтра в семнадцать! Прошу не опаздывать!
     Стоит Левон Иванович на крыльце шестого дома, улыбается устало. Простил
или не простил он нам сегодняшние грехи? Особенно Жорины...
     - Не опозда-а-аем! Приде-о-ом!!!