н!
     - Опустите правые, поднимите левые...
     Все сменили руки,  и  я  сменил.  У  меня вверху опять оказалась правая
рука.
     - А ты все еще правую?! Ну и молодчина же... - похвалил дядя Левон.
     Меня даже в жар бросило: смошенничал...
     - А  теперь так:  станьте ко  мне поближе,  полукругом...  Сцепите руки
вверху...
     Мы стали, как он сказал, сцепили руки.
     - Вот так...  А  теперь повторяйте за мной клятву:  "Нигде и никогда...
Нигде,  никогда и никому...  Нигде,  никогда, никому и ни за что - ни за пуд
шоколада,  ни за ящик халвы,  ни за бочку мороженого -  не скажем, что такое
союз "Артек". Клянемся сохранять все в тайне, пока не настанет день "П".
     Мы  повторяли хором,  и  у  меня от  таинственности и  необыкновенности
происходящего мороз пробегал по коже.
     - "Артек"  -   это  сокращенно  "Артисты  театра  кукол".   Вы   теперь
"артековцы"...  - Левон Иванович говорил отчетливо, размеренно, как диктор в
телевизоре.  -  День "П" -  день премьеры,  день представления,  день показа
спектакля.  Поняли?  Поднятые руки -  наша третья тайна.  Придет время, и вы
сами раскроете эту тайну...  С  сегодняшнего дня мы  приветствуем друг друга
вот так...
     Дядя Левон приподнялся с камня, вскинул руку над головой:
     - Салют!
     И мы вскинули, и мы повторили:
     - Салют! Салют!
     - Когда первый сбор "Артека", я скажу. Все!
     Эх, лучше бы этот сбор был уже сегодня. И лучше бы все время заниматься
только куклами!
     Левон Иванович, наверно, угадал мои мысли по лицу:
     - Предупреждаю:  заниматься будет только тот, кто хорошо учится, у кого
примерное поведение.
     Как ведро холодной воды вылил на голову...
     И все же какая интересная настала жизнь! Честное слово! Вот только язык
чешется, не выдержать просто, чтоб не рассказать кому о наших тайнах.
     И я шепчу себе: "Клянусь - молчу... Клянусь - молчу..."


        ""НАУЧИ МЕНЯ ЛЕТАТЬ!""

     От нашей школы до нашего дома -  пять домов. Я прошел три дома и ахнул:
в нашем дворе творилось что-то интересное.  Без меня!  А все Мария Сергеевна
виновата, из-за нее опоздал...
     Наш  двор  начинается от  середины квартала,  там,  где  спины  гаражей
соседней улицы  и  электробудка с  человеческим черепом  на  железной двери.
Череп пронизывает красная молния, под ним надпись: "Не трогать, смертельно!"
     Сейчас около этой будки машин и людей - как на субботнике. И ребята все
наши, да еще чужих сколько пришло.
     У  будки  пофыркивал автокран,  на  стреле крана медленно покачивался и
поворачивался подвешенный на  тросах жестяной домик без окон.  Не  в  кабине
автокрана, а в какой-то небольшой будочке, там, где должен быть кузов, сидел
Жорин папа и нетерпеливо выглядывал в окошко.  Ждал сигнала,  чтоб повернуть
куда следует стрелу.
     Задом  к  крану стоял грузовик с  опущенными бортами.  Наверное,  он  и
привез  этот  коричневый жестяной  домик.  Немного  поодаль,  в  сторонке  -
коротенький "Москвич". К "Москвичу" прислонился девятиклассник Женя Гаркавый
с лопатой.
     - Что здесь такое? - торопливо спрашиваю у него.
     Женя преспокойно чистит ногти.
     - Мы свой гараж перевезли.
     Под висящим гаражом расчищена площадка -  рядом с электрической будкой.
Под  стрелой крана с  надписью "Не  стой под  грузом!"  стоят и  спорят Иван
Иванович Дервоед и Женин отец - невысокий, все лицо в шрамах.
     - Я  первым облюбовал это  место для  своего гаража!  -  тычет в  землю
палкой с набалдашником профессор.
     - Зачем вам место для гаража,  если машины нет? - Женин отец не смотрит
на Дервоеда, а смотрит вверх и разворачивает подвешенный домик-гараж.
     - Нет теперь,  так будет в  четверг!  Две даже будут!  И  вы  не имеете
права...
     - И право имею,  и разрешение из горсовета. Отойдите, милый человек, не
нарушайте правил безопасности!  -  указал Женин папа на надпись на стреле. -
Давай! - скомандовал Жориному отцу.
     Гараж закачался, начал опускаться на землю.
     - И вы тоже думаете здесь свой гараж ставить? - тихо и с укором говорит
Ивану Ивановичу дядя Левон.  -  Надо,  чтобы во  дворе побольше зеленая зона
была.  А тут вон...  -  обвел он широким жестом сарайчики-гаражи.  -  И куда
только  горсовет  смотрит,   домоуправление?   Надо  жаловаться,  весь  двор
заняли...
     - Я  сам  буду жаловаться в  домоуправление!  -  пристукнул палкой Иван
Иванович.
     - Дядя Дервоед,  а вы сказали:  "Чур,  мое!"?  - сунул я нос в разговор
взрослых.
     - Брысь! - замахнулся на меня профессор.
     Кто-то засмеялся. Сразу заговорили несколько человек.
     Но о чем шел разговор, я не знаю.
     Появилась внезапно бабушка, вытащила меня за рукав из толпы.
     - Умываться надо, есть надо, а он ворон считает!
     Бабушка почти бегом тянула меня.  Если б  я  мог  оторваться от  земли,
полетел бы, как планер. И зачем так спешить?
     Мне совсем не хотелось домой. Во дворе так интересно!
     Да  разве может хотеться домой,  если  надо  отдавать записку от  Марии
Сергеевны,  учительницы.  Будет родительское собрание в шесть часов. А еще в
записке  приписано снизу:  "Поговорим и  о  поведении вашего  Жени".  Я  все
разобрал,  все прочитал -  потом уже,  когда из  школы выскочил.  А  сначала
стоял, зажав записку в кулаке, и слушал, как стыдила меня учительница. Что я
такой и сякой и что она будто бы не верит, что я этакий...
     "Поговорим о  поведении..."  А  что я плохого сделал,  чтобы говорить о
моем  поведении на  родительском собрании?  Ну,  не  писал на  первом уроке,
рассказывал соседу,  что вступил в "Артек". А он: "Куда, куда ты поступил?!"
И тут я опомнился и шепчу:  "Нигде,  никогда,  никому и ни за что..." Четыре
"ни".  Он вытаращил глаза,  покрутил пальцем у  моего виска,  а  учительница
пересадила меня к Зине Изотовой с Надречной улицы.
     На втором уроке я никому не мешал, сидел тихо-тихо, как мышь. Правда, я
не писал и не слушал, о чем говорила учительница, и опять попался. Я думал о
том,  чем бы  на перемене удивить Жору и  товарищей,  чтобы и  в  классе все
поверили в мой чудесный дар отгадчика.
     И за это - "поговорим о поведении"?
     Бабушка сначала взяла записку, а потом взялась за сердце.
     - О,  боже!  Что  ты  там  натворил?  Ой,  да  ведь я  уже опаздываю на
собрание!..  -  засуетилась она.  -  А  Марина из  садика не  приведена,  не
накормлена. А он разинул рот, забаву во дворе нашел! Ему, видите, хоть трава
не расти!
     - Бабушка! Я приведу и накормлю!
     Подумаешь,  важность. Я уже однажды ее приводил. А покормить - тоже раз
плюнуть.
     - Да-да,  приведи,  Женик.  Ты уже большой,  и здесь близко.  - Бабушка
начала  перед  зеркалом рисовать себе  губы  помоложе.  -  Кашу  я  сварила,
остывает... Вот тебе ключ от квартиры, не потеряй, смотри...
     Бабушка схватила сумку и - за дверь.
     Я  вышел за  ней во двор.  Около электробудки уже не было ни машин,  ни
людей,  стоял только один "Москвич".  Женя с отцом подсыпали землю к стенкам
своего  гаража,  притаптывали ее  ногами.  У  соседнего дома  что-то  горячо
доказывал   незнакомым   тетям   профессор   Дервоед,   чертил   палкой   на
асфальтированной дорожке.
     В садике я сразу оглох и обалдел.  Гам,  грохот ложек о тарелки, чашки.
Дети ужинали,  и  такие,  как Марина,  по три годика,  и постарше.  За своим
столиком верховодила Марина, визжала во все горло: "Ти-иш-ше!!!"
     Из-за  столика малыши встали по  команде,  а  бросились из столовой без
команды: из передней уже заглядывали к ним папы и мамы.
     Маринка скомандовала мне:  "Марш  умываться!"  -  и  повела за  палец в
умывальник.  Как будто она меня забирала из  садика,  а  не я  ее.  Пришлось
показать пример, помыть руки с мылом.
     На всех шкафчиках в умывальнике были наклеены картинки.  Марина дернула
ту дверку,  что с вишнями.  Полотенца на крючке не было! Рванула соседнюю, с
яблочком,  - есть. Быстренько перевесила на крючок в свой шкафчик и деловито
вытерла руки.
     В передней опять повела к вишням.
     - Когда  я  была  большая,  а  ты  маленький,  я  тебе  всегда помогала
обуваться... - начала договариваться она.
     - Ладно, не ной - помогу.
     Я  знал,  как  она  обувает ботинки:  час пыхтит над одним,  час -  над
другим.  А зашнуровывает -  то узел сделает,  зубами не разгрызешь, то палец
привяжет к ботинку да еще и кричит:  "Что, так и буду ходить в три погибели,
привязнутая?" А то разозлится, сбросит ботинки - "Пойду босяками!"
     Только дяди, тети и старшеклассники забирают из садика детей, один я из
второго класса. Галдеж - как в школе на перерыве!
     - Носка одного нет! - захныкала Марина.
     Я обыскал шкафчик, заглянул в соседние, ощупал рукава и карманы пальто,
проверил ботинки - нет!
     - Пойдешь в одном, подумаешь... - говорю я. - Тебе лишь бы похныкать.
     - У-у-у... Как я буду жить с одной ногой!
     На ногу без носка ботинок обулся легко.  А вторую,  наверно,  целый час
обували.  На  лбу и  носу у  нас повисли капли пота...  И  хоть бы уж Марина
молчала, а то: "Ой, нога хрустнула! Ой, нога покрошилась!"
     Надевали пальто - бант развязался.
     - Не хочу ходить махлатая! - затопала ногами Марина.
     Не стал завязывать бант -  оторвал совсем, немножко с волосами. Спрятал
в карман. Без банта дойдет, принцесса такая...
     Марина шла и  хромала,  как инвалид войны.  Но шла -  начал накрапывать
дождь,  и  все  дети  попрятались в  подъезд.  Один  Вася  шлепал по  лужам,
расплескивая сандалетами воду на асфальте.  На крыльцо и  первый этаж я  нес
Марину.  Если б  имел еще две руки,  зажал бы  ей ноги,  а  то колотила меня
ботинками по коленкам.
     Ух!.. Наконец-то мы дома...
     Раздел,  снимаю ботинки...  Что такое?  На правой ноге два носка. Сунул
Марине под нос оба.
     - Видела?  "Носка-а-а  нет..."  Если б  десять было,  тоже на одну ногу
напялила?
     - А я не виновата, они оба правые.
     - Правые, левые... Скажу маме, чтоб в ясли тебя отдала, а не в сад.
     Осталось только одно - покормить.
     Чтоб не  гоняться за  ней  с  ложкой по  квартире,  я  усадил Марину на
подоконник. Будем смотреть, с какими зонтиками ходят тети, и кормиться.
     - Синий... Красный... Черный... - называла Марина.
     Ложку  с  манной  кашей  увидела уже  у  самого  рта.  Круть!  На  щеке
начертилась белая полоса, а ухо манка замуровала ровно с краями.
     - Ой, ухо сварится!
     - Каша не горячая, не ври! А будешь вертеться, то и другое залеплю.
     - Да-а, не горячая! Если б сам был залепнутый, то знал бы... Что, я так
и буду с вареным ухом жить?
     На щеку и  на ухо я  израсходовал две мои промокашки -  из письма и  из
математики.  Принес еще и папины "качели". Есть у него такие, из пластмассы,
снизу, наверно, сто промокашек нацеплено.
     - Ой, я оглохнутая!
     А-а,  еще  и  в  ухе каша осталась.  Ну,  это пустяк.  Найти бы  только
булавку. У мамы, кажется, где-то была...
     Выбрасываю из маминого шкафа платья, ощупываю их. На некоторых остаются
белые пятна от каши... Ура, есть!
     Все...  Порядок...  Можно  набирать вторую  ложку.  Марина зажимает рот
руками, наклоняется.
     - Разогнись, а то в волосы накапает.
     - Не в волосы, а за воротник. Постуди!
     Стужу, дую на кашу. Не поворачивается ко мне.
     - Ой, ракета летит! - кричу я.
     - Где? - вскинулась Марина.
     Р-раз! - кашу в рот. Попал!..
     Марина не глотает, держит кашу за щекой, как обезьяна, стучит ногами по
подоконнику. Подношу третью ложку...
     - У-у-у-м-м... - вертит она головой.
     - Что  ты  мяукаешь,  как  кошка?  Раскрывай рот,  некогда мне с  тобой
возиться.
     - Я  не клошка...  У  меня не-э-ту хлоста.  И улши,  видишь,  где?  А у
клошков сверлху...
     Пока говорила,  каши во  рту стало меньше.  Ем  сам,  показываю пример,
причмокиваю.
     - Ах, как вкусно! Съем все сам.
     - Не воспитывай у ребенка жадность.
     - Я не воспитываю, ешь быстрее!
     - Сам ешь, поправляйся. А то кожа да кости.
     - А ты почему не хочешь?
     - Потому что круглая земля...
     - Кто тебя научил так отвечать?
     - Сама научилась. В садике воспицацальница Ольга Петровна так говорит.
     Забыла про ложку Марина... Я р-раз! - четвертую. Под нос!
     Марина  вытаращила глаза,  разинула,  задыхаясь,  рот.  Н-на!  Сунул  и
пятую...
     - Чхри! - чихнула Марина. - У-у, чуть язык не откусила! - завыла она.
     Каша заляпала стекло,  подоконник,  Маринины ноги,  черный лакированный
стол и мне глаза.
     Схватился за глаза,  а кружку с кашей -  на окно. Бренк! Мимо, наверно,
поставил... Еще два раза по полу перекатилась кружка.
     Раскрываю обеими руками левый глаз.  Мамочки! Какие стали у меня тапки!
Какие ножки у стола!  Разлепляю правый - и от увиденного опять зажмуриваюсь.
Кружка под телевизором, а на полу дуга из каши.
     - Ау, где ты?!
     - Иди прямо, прямо... - скомандовала Марина с окна.
     Нащупываю ее, снимаю с подоконника.
     - Ой, что ты меня поставил на кашу?
     - Так ты ж смотри! Я не вижу куда... Веди в ванную умываться.
     Марина взяла меня за руку.
     - Холодно... Тепло... Горячо... Огонь!
     Поздно! Левая моя нога стала на кашу, приклеилась.
     - Я же говорю - "огонь", а ты ступаешь!
     - Ты  говори -  левой или  правой,  большой шаг или маленький...  А  то
"горячо", "огонь"! Игру нашла... Это из-за тебя все!
     - Хорошо! Левой!.. Еще раз левой!.. Опять левой!..
     - Три раза левой? - Я зашатался, раскоряченный, как циркуль.
     - А я не виновата. Правой некуда - там каша.
     - Так что, мне так и стоять? Или подниматься в воздух, лететь?
     - Ой,  и меня научи летать!  - Марина бросила мою руку. - Вот так: мах,
мах!
     - Человеки - не птицы...
     Я  шатался  так  -  соломинкой  ткни,  повалюсь.  И  вдруг  левая  нога
по-о-е-ехала!
     - Держи, пополам раздираюсь!
     Я замахал руками,  словно хотел сделать Маринино "мах,  мах!", и сел на
пол, на что-то мягкое и мокрое...
     Теперь мне было все равно. Мы были с Мариной с ног до головы в сладкой,
вкусной, питательной каше.
     - Слушай,  посмотри в кружку...  -  Голос мой жалостно задрожал. - Нету
больше?
     Марина постучала кружкой об пол.
     - Есть немного...
     - Выскреби, дай мне.
     Марина начала выскребать и с большой охотой кормить меня из ложечки.
     Кормила и приговаривала:
     - Не спи за столом! Не мотай головой, ты не лошадь!.. Не чавкай - ты не
свинья! Поставлю в угол!
     В  это время послышался звонок в  дверь.  Марина бросила мне на  колени
кружку и необлизанную ложку, побежала открывать.
     - Мамочка, я тут Женьку покормила! А сейчас поведу умою!
     Что было потом, когда мама увидела, какие мы и что делается в квартире,
я рассказывать не стану. Представьте сами.
     Что ни придумаете - все будет правда.


        "МЫ ИДЕМ В РАЗВЕДКУ"

     Дождь лил весь вечер.  Ночью грохотала гроза.  Но я не боялся - привык!
Вчера,  когда возвратилась мама,  потом бабушка с собрания,  а потом папа, -
грома было достаточно. Хорошо еще, до "молнии", до ремня не дошло.
     Когда я  вышел утром во двор,  Вася и  Жора пускали по лужам кораблики.
Сережа держал под мышкой мяч, а Павлуша - своего брата Генку. Не под мышкой,
а так -  за руку.  В субботу малыша забирают из круглосуточного садика,  а в
остальные дни Генка домой не ходит.
     Левон  Иванович стоял  возле  камня-валуна,  держал  фанерный щиток  на
длинном  колышке и  смотрел по  сторонам,  искал  что-то.  Фанера  с  палкой
смахивали на лопату, которой зимой чистят снег.
     Мы  подали дяде  Левону четыре камня.  Он  выбрал один  и  вбил палку в
землю. Достал из кармана трубочку бумаги, развернул и прикнопил к щитку.
     Мы так и ахнули!
     На  бумаге  всеми  красками сверкал  наш  будущий  сквер.  Один  только
камень-валун и узнали.  А за камнем были нарисованы посыпанные желтым песком
дорожки,  вдоль них  росли кусты.  Были и  скамьи,  и  песочница малышам,  и
беседка, и клумбы с цветами, и много-много деревьев. Под деревьями закрашено
светло-зеленым - трава.
     - Ну что,  нравится?  Пусть все знакомятся с проектом,  а вечером будем
копать ямки. Завтра, в воскресенье, должны привезти деревья и кусты.
     К  камню прислонен желтый плоский ящик  с  ремнем и  пригнутыми к  боку
алюминиевыми ножками.  Дядя  Левон повесил ящик на  плечо,  поднял руку.  Мы
сразу вспомнили о нашей клятве и тоже поподнимали руки.
     - Ну, "артековцы", кто со мной на Неман, в разведку?
     На Неман захотели идти все.  Мы за ним даже на край света пошли бы.  Уж
очень Левон Иванович нам нравился.
     - Это у вас в ящике куклы? - догадался я.
     - Нет.  Краски, кисти, бумага. Этюдник это. Попробую на берегу написать
этюд.
     Никто не понял, как это "писать этюд". Жора спросил:
     - А разве вы художник?
     - Молодой человек, я - артист. А это - просто так. Учусь...
     - А разве старики учатся? - удивился Сережа.
     - Гм,  гм...  Разве я  такой уж старый,  что и учиться нельзя?  Человек
должен всю жизнь учиться - то одному, то другому.
     Пока мы так разговаривали,  вышли со двора на улицу.  А наша улица Мира
интересная -  не улица,  а только половинка ее:  нет второго ряда домов! Все
дома на  улице стоят в  один ряд и  смотрят на  нижние улицы и  на Неман.  С
четвертого, нашего, этажа даже воду можно увидеть.
     Там,  где  должен быть второй ряд  домов,  обрыв.  Внизу,  под обрывом,
огороды и  улица с одноэтажными деревянными домами,  за той улицей,  на этаж
ниже,  еще одна такая же улица и  только потом Неман.  Если положить доски с
нашей улицы на крыши домов первой нижней улицы, будет ровно-ровнехонько.
     Мы немного постояли,  посмотрели с  улицы вниз и  во все стороны.  Дядя
Левон сказал,  что когда-то Неман плескался у наших ног,  прямо под обрывом.
Все эти домики с  садами внизу,  и пристань за ними,  и деревообрабатывающий
комбинат левее,  напротив школы,  стоят на  дне былого Немана.  Вот это была
река! Километр в ширину, не меньше.
     Наша улица одним концом поднимается в гору,  к школе, второй конец тоже
поднимается и упирается в старый город.  Оба конца на горках, а возле нашего
дома низина,  и вся дождевая вода мчится сюда. Песка за ночь нанесло, щепок,
мусора - весь асфальт укрыт!
     Дядя  Левон  смотрел  на  застывшие струи  песка  на  асфальте,  двигал
бровями... И вдруг быстро направился через дорогу!
     - Ах ты, мать честная!.. Ай-я-яй...
     Мы тоже перебежали через асфальт и увидели,  что наделала за ночь вода.
Поток выломал цементные плиты бордюра,  и  вода  хлынула с  асфальта вниз по
обрыву.  Ров вырыла -  с  головой можно спрятаться.  Чей-то  огород внизу до
середины занесло песком.
     Краешек  асфальта навис  над  рвом,  на  дне  его  две  цементные плиты
валяются...
     Левон Иванович обернулся -  к какому дому подбирается ров?  К нашему! А
Вася прыг тем временем на провисший асфальт,  а потом еще раз ногами - грох!
Мы хлоп-хлоп глазами,  а Васи -  нет!..  Только что-то загудело и по дну рва
покатились обломки асфальта, камни мостовой...
     Дядя Левон склонился над рвом:
     - Что, испугался, небось? Берись за мою руку!
     Но Вася за руку не схватился,  а выбежал из конца рва, где края пониже,
и вскарабкался по зеленому склону к нам.
     - Ух, здорово! - почесывает спину. А сам белый от страха!
     - Не надо,  ребята,  помогать дождю.  Еще два ливня, и вся наша улица в
тартарары провалится. А там и к дому ров подберется...
     - И дом перевернется?! С людьми?! - испугались мы.
     - Не допустим этого!  Задавим гидру в зародыше.  Обождите меня, я пойду
позвоню куда надо. Э-э, а что ж вы руки - забыли? Всем поднять!
     Ждали мы,  ждали дядю Левона -  нет.  Устали руки,  и  мы вместо правых
подняли левые. А тут и Левон Иванович вернулся, проговорил с досадой:
     - Суббота...  Выходной!  Никуда не смог дозвониться.  А  тут каждый час
дорог!
     Мы  начали  с  ним  искать