- Во-о-о...  -  протянул Жора.  -  Я только что был в магазине, и опять
беги.
     - Так надо,  сынок.  -  Отец забрал у него хлеб.  -  Беги быстрее, а то
закроется.
     Я  понял Жору:  кому охота идти в магазин,  если здесь такое интересное
творится!
     Женя Гаркавый тем  временем с  выступа фундамента подпрыгнул,  выставив
вперед  и  вверх  руки,  поймал первую ступеньку лестницы.  Круглая железная
палка,  только намного тоньше,  чем у турника. Раскачался - и хвать рукой за
вторую перекладину,  потом подтянулся -  хвать за третью.  Это он для форса,
чтоб Галку удивить. А она и верно - даже рот разинула.
     Чудачка,  нашла чему удивляться. Я видел в цирке и не такой фокус: дядя
на одних руках поднялся по канату под самый купол цирка, а ноги держал сбоку
каната под прямым углом.  А Женя всего три перекладины одолел, а потом полез
нормально.
     Вот  и  окно Павлушиной спальни,  третий этаж...  Женя вытянул ногу как
можно  дальше,  достал носком туфли подоконник.  А  правой рукой не  за  что
ухватиться.  Если бы хоть сантиметров на десять рука длиннее была!  Или крюк
какой... Зацепился бы тем крюком за раму форточки, и все!
     - О боже мой!..  -  подошла бабушка с Мариной.  -  И этот себе погибель
ищет!
     Женя подвигал подошвой по жести,  наклонился к окну раз,  другой.  И не
схватился рукой - скользко! Подцепил задником туфли перекладину лестницы...
     - Ловите! - махнул ногой.
     Жорин отец не поймал:  туфля отскочила от его рук и  стукнула Марину по
голове. Марина сморщилась, но не заплакала.
     - Женя так и будет под небом висеть? - спросила она.
     Никто ей не ответил, все смотрели вверх.
     Женя  попробовал стать на  жесть в  носке -  плохо...  Сорвал и  носок,
протянул босую ногу, пощупал. И отклонился назад решительно, начал слезать.
     - Несчастный мальчик... - сказала, подойдя, профессорша и посмотрела на
Павлушу.
     - Да-а... Достается им одним, без отца, - подтвердила бабушка.
     - Нога скользит:  центр тяжести никак не  перенести...  -  сказал Женя,
спустившись.
     Я подумал, где у человека может быть центр тяжести, и фыркнул от смеха.
     Галка повсматривалась в лицо Жени и сказала:
     - Струсил?
     - Сама  попробовала  б,   если  храбрая  такая.  Ногу  не  поставишь  -
скользит... - Женя спрыгнул с последней перекладины прямо на землю.
     - И   пробовать  нечего!   -   Она  стремительно  забралась  на  выступ
фундамента, взлетела, схватилась за первую поперечину лестницы.
     - А-а,  ты в  кедах!  Кабы я  был в  кедах!..  Резина снизу...  -  Женя
прислонился спиной к стене дома и начал натягивать носок.
     - Ладно,  слезай! - крикнул Галке Жорин отец. - Сорвешься - отвечать за
тебя придется. Лучше продолбим дырку в двери - небольшой урон.
     Галка не слушала и лезла выше.
     - Теперешним детям не то что чужим -  и  своим не укажешь!  -  говорила
Жориному отцу  бабушка.  -  Такие  умники все  стали,  такие  умники -  хуже
дураков.
     Галка добралась уже до окна.  И  не примерялась нисколечко:  шагнула на
жесть подоконника, шатнулась туда всем телом - хвать руками за форточку!
     - Хорошо ей, в кедах... - плюнул под ноги Женя Гаркавый.
     Галка посмотрела вниз,  показала Жене "нос" и просунула в форточку руки
и голову, плечи... Сверкнули белыми подошвами кеды...
     Мы с Павлушей бросились в подъезд.
     - Ключи отдай! - остановил меня Женя, и я швырнул ему все связки.
     Пока прибежали к Павлушиной квартире,  Галка уже открыла дверь,  встала
на пороге и  победно улыбалась.  Но пришли мы,  поднялся Жорин отец,  а Жени
Гаркавого не было. И улыбка Гали гасла, гасла, пока совсем не погасла.
     Пошла Галка вниз хмурая. Павлуша ей даже спасибо забыл сказать.
     - Схожу за инструментом,  -  объявил Жорин отец.  - Пока принесет новый
замок,  выну  старый.  Вот,  Павлючок,  сюрприз твоей  матери будет,  а?  Не
говори-и-и...
     Где-то внизу, у подъезда, звали меня на два голоса бабушка и Марина:
     - Женя, домой! Домой, Женька!
     Бегу... Мне учить сегодня только одно стихотворение. Лафа!


        "НЕСЧАСТЛИВЫЙ ЧЕРВОНЕЦ"

     После ужина бабушка повела Марину в свою комнату -  укладывать спать. А
папа позвал меня в спальню-кабинет:
     - А ну, давай портфель сюда!
     Я принес.
     - Тэ-эк-с...  Ого!  Ну,  дружок,  пора за тебя всерьез браться...  -  И
шах-шах -  порвал тетрадки по математике и письму.  Еще по половине тетрадок
было чисто, а уже новые надо заводить!
     - Не пойду в школу-у-у! - посыпались из моих глаз слезы. - Сами идите!
     - Пойдешь,  как миленький.  И  я  схожу спрошу,  чем ты  занимаешься на
уроках.
     - А меня из школы выгонят за порванные тетрадки-и!
     - Не выгонят!  - не совсем уверенно сказал папа. - Иди умывай свои нюни
- и за работу.
     Я пошел, завывая, как недавно Павлуша по лестнице.
     Общая комната соединена у  нас с  кабинетом дверью -  смежная.  В общей
комнате  стучит  швейная  машина.  Мама  продолжает шить,  не  вмешивается -
непедагогично спорить о  детях при них же.  А  как только я вышел в коридор,
мама сказала вполголоса:
     - Иван,  какая тебя  муха  сегодня укусила?  Порвал бы  хоть по  одному
письму,  если так уж руки чесались.  А задачки придется снова решать,  снова
намажет.
     - Если хоть одна помарка будет,  еще  раз перепишет...  -  Папа грохнул
стулом: наверно, подвигался ближе к столу.
     Это была Жорина идея -  сделать уроки на переменах, чтоб больше времени
осталось на пещеру. Если б я знал, что так все кончится...
     Упражнение по письму я переписал хорошо,  буква в буквочку. Даже самому
понравилось. А папа посмотрел и ничего не сказал.
     Обидно... Зачем тогда я так старался?
     Когда я  сделал один столбик примеров по математике,  кто-то позвонил в
дверь.
     В кабинет через минуту вошла мама.
     - Друг твой просит, чтоб вышел... Секреты какие-то.
     Я  вышел,  и  Жора сунул мне в  руку пять рублей и  пятнадцать копеек -
сдачу с десятки.
     - Вот,  видишь,  руки в масле...  И замок был измазанный, и ключи - еле
оттерли. Четыре рубля и семнадцать копеек стоит.
     Четыре так  четыре...  Я  сунул деньги в  нагрудный карманчик рубашки и
захлопнул дверь перед его носом.  Некогда с ним болтать.  Небось у него целы
тетрадки и по письму, и по математике.
     Интересно все-таки,  сколько стоит новый замок? Ну, предположим, четыре
рубля и  семнадцать копеек...  Так  сколько тогда должно быть  сдачи?  Разве
столько, сколько он мне вернул?
     Я списал в тетрадку еще один столбец примеров.  В нем почему-то на один
пример оказалось больше.  А  как  в  задачнике?  Нет,  в  задачнике столбики
ровные, как подрезанные. Что за чудо?
     - Уснул?  -  отложил папа газету.  -  Что это за "десять р"?  А  "4,17"
откуда  взял?  Дроби,  да  еще  десятичные...  Во  втором  классе  такого не
проходят.
     - Вот задал работу хлопцу!.. - не выдержала мама. - Ему уже спать пора.
     Я  сразу зевнул во весь рот.  Вот видите,  спросонок все написалось.  А
спросонок не только "десять р" -  любую чушь напишешь. Интересно, догадается
папа, что Женя Гаркавый оставил тогда ту десятку мне?
     Тр-р!  -  вырвал  папа  страницу  из  новой  тетрадки по  математике...
Защипало глаза:  третий раз надо задачки переписывать!  А сколько уже раз за
день слезы?
     Хорошо, что хоть про "десять р" не расспрашивает...
     - А когда я стих... стихотворение буду учи-и-ить?.. - завелся я опять.
     - Ночь впереди.  Мы ляжем спать, а ты иди на кухню или залезай в ванную
и учи!
     - Что  ты  говоришь,  Иван!  -  опять  не  выдержала  мама.  -  Поучай,
наказывай, но не издевайся!
     Папа промолчал.
     Шлепают тапочки -  из  ванной выходит бабушка.  Ко  лбу у  нее прилипли
пряди волос, мокрые руки отставлены в стороны.
     - Постирать постирала,  а высохнет ли до утра?  Это же надо додуматься:
ковыряться в земле в школьном костюме! Сними рубаху, простирну заодно...
     - Я встану пораньше,  утюгом досушу.  Обормот несчастный... Всей семьей
не можем на него настираться и насушиться, - сказала мама.
     Стянул быстрее рубашку.  Я мог бы и майку снять: меня уже бросало в пот
от этих задачек.
     В ванной, слышно, что-то звенит, падает в воду - тех! тех!
     - О-о,  да  у  него  тут  настоящая  сберегательная касса!  -  слышится
удивленный голос бабушки.
     Идет быстренько сюда - и прямо к папе.
     - Что это такое,  Иван?  - разжала она кулак перед его носом. На ладони
лежала смятая мокрая пятирублевка и  несколько медяков.  -  Ты знаешь,  я не
вмешиваюсь в  воспитание.  Но  если по столько давать ребенку денег,  кто из
него вырастет?
     Папа поводил глазами с денег на меня, с меня на деньги.
     - Откуда они? - В голосе грозные нотки.
     - Из кармана выпали у Жени.
     - Я у него спрашиваю: где взял деньги?
     Я молчал,  понурив голову.  А что будешь говорить?  Разве кого убедишь,
что Гаркавый насильно всучил мне эти деньги?  Такое у взрослых,  наверно, не
бывает,  чтоб насильно...  Отец не  поверит.  И  разве я  виноват,  что  так
случилось?  Я  же не просил у Жени эту десятку.  Я даже забыл о ней!  Если б
сразу вспомнил,  то отнес бы Гаркавому... Зачем, чтоб он расплачивался за...
того кота в мешке... Морскую кошку.
     - Язык проглотил? - В голосе отца зазвенела сталь.
     Что-то с ним сегодня случилось.  Никогда раньше таким не был. Может, на
работе неприятности? Может, его рационализаторское предложение не приняли?
     - Женичек...  -  подошла  к  нам  мама.  -  Женик,  скажи  мне,  только
по-честному.  Ты ведь взял эти деньги из моей сумки,  да? Там, кажется, была
пятерка, а теперь нет.
     - Не брал... - залился я слезами. Голова у меня болела и трещала.
     Пятерка уже у нее пропала! Сразу - пятерка... Может, сотня?!
     Все молчали,  думали,  что я  пореву немного и что-нибудь скажу.  Но не
дождались. Папа забегал из угла в угол, натыкаясь на стулья.
     - И это... Ни у кого чужого не брал?
     Мама боялась даже вымолвить -  "украл". А могла бы смело говорить. Если
присвоил, то считай, что украл.
     Меня начало трясти.
     - Я не вмешиваюсь... Но прекратите эти эксперименты! - закричала на них
бабушка.  -  Пусть идет спать,  завтра обо всем расскажет сам...  И  встанет
пораньше, уроки доделает.
     Бабушка вытащила меня из-за стола и повела в свою комнату,  на кушетку,
хотя я сплю в общей комнате.
     Папа и мама на это и слова не сказали. Они не шелохнулись, как будто их
громом пришибло.
     Бабушка помогла мне  даже  штаны  снять.  А  когда  она  накрывала меня
одеялом,  я вдруг и рассказал ей,  как получилось с деньгами.  Сказал,  куда
четыре рубля и семнадцать копеек пошло...
     - Ну вот и  хорошо.  У  человека была беда,  а  ты помог,  и  правильно
сделал.  Павлуше надо помогать -  одни растут с  Генкой,  без  отца...  Спи!
Мелочь я тебе оставлю на мороженое, а пятерку заберу.
     - Так мне ведь нужны деньги! На пластилин... Три коробки! - говорю я. -
Кукольный театр будем лепить с дядей Левоном...  Мы "Артек"...  Но я никому,
нигде, никогда... Ни за пуд шоколада, ни за ящик халвы...
     - Ну,  хорошо,  хорошо...  Ты спи,  постарайся быстрее уснуть. А завтра
будешь лепить свои театры, кино.
     У бабушки и лицо побледнело, и руки тряслись. Подвернула повыше рукав и
голым локтем притронулась к моему лбу. Не ладонью, а локтем! Ну и чудачка...
     Дверь она прикрыла неплотно,  и  я  все слышал,  о  чем разговаривали в
общей комнате.
     Бабушке казалось,  что  она шепчет только папе и  маме.  А  она кричала
шепотом:
     - Довели хлопца!..  Бредить начал:  то  театр собирается лепить,  то  в
Артек ехать... Боже мой, какой-то пуд шоколада поминал, ящик халвы!
     И все начали говорить, как испорченное радио: то громко, то шепотом, то
совсем не слышно. Об одном говорили - как лучше воспитывать детей.
     - Я не вмешиваюсь...  Я не вмешиваюсь,  но послушайте!..  -  прорывался
высокий голос бабушки.
     Наконец  все  на  цыпочках  пришли  в   бабушкину  комнату  и  еще  раз
перецеловали и перещупали лоб Маринки и мой - сравнивали.
     Неужели взрослым так хочется, чтоб мы болели или сходили с ума? Неужели
так интересно быть сумасшедшим?  На них, говорят, какие-то рубахи надевают с
длинными рукавами... Чтоб рукам волю не давали...
     А как это Вася родился в сорочке? Смех... Может, еще и в сандалетах?
     Все перепуталось у меня в голове. И я уснул...
     Разбудила утром мама. Папы уже не было, ушел на работу. Бабушка одевала
Маринку - вести в детский сад.
     Я   потягивался,   а   мама  подрисовывала  у  зеркала  губы  и  сыпала
скороговоркой:
     - Беги умываться...  Умылся?  -  А  я  еще только одну штанину на  ногу
натянул,  читал "Гулливера" и  не мог ощупью попасть в  другую.  -  А теперь
садись завтракать... Уроки доделаешь - раз! На улицу сегодня даже и не думай
- два! Пять рублей эти оставляем тебе - три! Сдачу принесешь... Если успеешь
раньше  выучить стихотворение,  можешь  сбегать за  пластилином.  Культмаг в
начале Партизанской улицы - ты знаешь где. Будешь переходить улицу, посмотри
сначала налево, а потом направо...
     Пошло-поехало...  Теперь она  еще  скажет,  чтоб ложку держал в  правой
руке... Чтоб хорошенько пережевывал пищу...
     - Мне карандаши цветные подари! - попросила Марина.
     - Я  тебе не Дед Мороз.  И пластилину купи,  и карандаши подари,  и еще
сдачи принеси... У меня же не мильон!
     Бабушка повела Марину. Та хныкала несчастненьким голосом:
     - Как я буду жить без карандашей!..
     Я наспех доделал примеры. А стихотворение учил, расхаживая по квартире.
Выглянул в окно -  увидел:  бабушка вела Марину.  Выглянул в другое -  внизу
ездит  на  велосипедике Сережа,  а  Павлуша и  Жора  сражаются палками,  как
шпагами.
     Третий раз  посмотрел -  все  сидели,  спустив ноги  в  ямку в  будущем
сквере,  и  уплетали мороженое.  Чудесная у  них жизнь,  не надо по три раза
задачки переписывать!  И  никто у  них  не  спрашивает,  где взяли деньги на
мороженое...
     А и правда, где они раздобыли деньги?
     Пришла  бабушка,  достала из  сумки  пакеты  молока,  выставила бутылки
кефира. Успела и в магазин зайти, а я все не могу одолеть это стихотворение.
     - Ну давай, расскажи... - Бабушка надела очки, взяла у меня книгу, чтоб
сверять, правильно ли я заучил.
     Я что-то бормотал, мямлил, сбивался, несколько раз начинал сначала...
     - Господи,  и  когда  ты  успел  так  голову себе  задурить?  Сходи  за
пластилином.  Заодно и проветришься... Только быстренько, а то не успеешь до
школы выучить.
     Я выбежал во двор.
     - Эй,  жмот!  -  крикнул мне Жора.  -  Угости мороженым. У меня не было
десятки, и то угостил всех.
     Пять рублей сразу вспотели в  моем кулаке.  Дать ему разок?  За "жмота"
можно бы. Но Павлуша сказал:
     - Замолчи! Никакой он не жмот. Ты ведь не дал на замок денег, а он дал.
     - Хэ,  если б  у  меня был карман денег,  я  б машину купил,  мороженое
делать...  -  начал фантазировать Жора. - Наделал бы целую бочку - ешь, пока
пузо не лопнет.  Пришел бы ко мне Женька,  я ему -  бух!  -  целую кастрюлю.
Пришел бы Сережка - бух! - целый бидон!
     - Ух-ха!  -  вертел от восхищения головой Сережа. - А Жека по какому-то
паршивому эскимо не хочет купить.
     - Попало от мамы? - присел я возле Павлуши. Пусть болтают - ноль на них
внимания.
     - Не-а...  Она  только посмотрела на  все  и  заплакала...  -  вздохнул
Павлуша.  - Ты не думай, я отдам тебе эти три пятьдесят, что на замок пошли.
Мама мне на полдник дает в школу по пятнадцать копеек...  Я тебе буду в день
по десять копеек возвращать. Десять дней - рубль...
     - А сам что -  голодный будешь?  Не надо мне никаких денег. И вообще не
надо...
     - Ты  не думай,  я  отдам!  Сам отдам,  я  не хочу,  чтоб мама.  Она не
виновата...  - упрямо повторял Павлуша, и его верхняя губа начала дрожать. -
Я на одном чае могу прожить до вечера. Я сильный...
     Иметь еще три пятьдесят? Ух, ты!.. Не хочешь, а соблазнишься.
     И что за погань эти деньги!..  Держишь в руке, а они тебе просто ладонь
щекочут.  И радость от них,  и неприятности,  и даже горе.  Зачем он дразнит
меня этими тремя рублями пятьюдесятью копейками?  Я ведь уже примирился, что
их у меня не будет.  Я даже гордился,  когда бабушка похвалила,  что выручил
Павлушу. Подарил, можно сказать, ему новый замок...
     - Я тебе насовсем отдал,  -  сказал я мужественным голосом. Не хватало,
чтоб люди из-за меня последнего здоровья лишались, голодали!
     Только почему Павлуша сказал:  "Три пятьдесят"? Четыре семнадцать замок
стоит -  сам Жора говорил.  Неужели он мошенник?  И  опять же:  сдачи принес
всего пять пятнадцать... Дважды смошенничал?
     Мороженым всех угощает. За мой счет такой добренький?..
     Меня разбирает зло.  Я  уже не  думаю о  том,  что эти деньги,  считай,
Гаркавый мне подарил, что они не мои.
     - Ребята,  у меня,  знаете,  какая штука есть? Наберешь воды, надавишь,
ка-ак  даст струя!  На десять метров!  -  Жора убрал ноги из ямы и  пустился
бежать. Понял, наверно, что я раскусил его проделки и сейчас разоблачу.
     Минуты через три Жора выбежал из  дома с  белой бутылкой в  руках.  Это
даже  не  бутылка,  а  такой  маленький баллончик из  мягкой пластмассы.  Он
завинчивается сверху  крышкой.  В  этих  баллончиках пасту  продают -  белье
стирать.
     Жора добежал до нас и надавил обеими руками на баллончик. Через дырочку
в  крышке  ударила струя.  Меня  и  Сережу мало  захватило:  в  центре сидел
Павлуша, и ему прямо в лицо!
     Павлуша взвыл,  схватился за  глаза и  как припустится за  Жорой!  Жора
увертывается от его кулаков и в упор по Павлуше -  раз!  раз! раз! - брызгал
короткими очередями, как из автомата строчил.
     - Сейчас и мы вынесем, будешь знать! - бросился домой Павлуша.
     Побежали и  мы  с  Сережей.  У  всех  были такие баллончики,  все  мамы
покупали такую пасту.
     Я обыскал ванную -  нет пустого! Не будешь ведь специально опорожнять -
за такое не поздоровится. Я схватил сифон для газировки.
     - Пойду сифон заправлю, а то пить хочется! - крикнул бабушке.
     Павлуша и  Сережа уже  гонялись по  двору  за  Жорой.  Павлушин водяной
автомат бил по Жоре без промаха -  то в затылок,  то в спину. Жора прикрывал
глаза рукой,  оборачиваясь назад,  тоже нажимал на свой баллончик. Но вода у
него кончилась, баллончик шипел, как гадюка, и пузырил остатки пены.
     Сережа то бежал рядом с  Жорой,  то бросался чуть не под ноги и  давил,
давил свой баллончик.  Из крышки,  свистя,  вырывались десятки струй -  и  в
стороны, и на грудь Сереже, но на Жору - ни капли!
     Жора оторвался от преследователей, исчез в подъезде - побежал за водой.
Сережа и Павлуша пошли со мной заправлять сифон газировкой. С сиропом!
     Я жмот? Хэ! Сейчас покажу, какой я жмот...
     Только заправила нам  тетя  сифон,  вышли  за  дверь магазина -  начали
шипеть друг дружке в  рот.  Жжет во рту,  дерет в  горле и носу,  а мы пьем!
Задыхаемся, назад лезет, а мы - пьем! Дым и газ из ушей валит, а мы - пьем!
     Уф-ф...
     Заправили вторично с  сиропом -  и  только  по  разу  глотнули.  Некуда
было...  Тогда я купил шесть эскимо на палочках -  по две на каждого.  Пусть
знают, какой я жмот... А Жоре, этому обманщику, - финдос в нос!
     Жора  подстерегал нас  и  выскочил  из-за  трансформаторной будки,  как
Бармалей. Павлуша с перепугу уронил одно целехонькое эскимо, а Жора - раз! -
на него ногой.  Раздавил...  Тогда Павлуша и  Сережа вцепились в Жору с двух
сторон.
     - Жека, дави!
     Газировка -  вкусная,  шипучая,  с сиропом!  - ударила Жоре в голову, в
волосы, за воротник, залепила пеной лицо.
     - В рот! Хоть немножко! - кричал Жора и разевал рот.
     А я ему в нос! В глаза!
     И на Сережу немного попадало,  и на Павлушу, и они жмурились от брызг и
разевали рты.
     Прошипела последняя струйка... Все!
     Мы отскоч