по  большим
конвоям целесообразно использовать их эшелонирование, группами  от  трех  до
пяти самолетов.
 После разбора пять торпедоносцев и восемь бомбардировщиков заступили  в
тридцатиминутную готовность в ожидании данных воздушной разведки. Только под
вечер   поступило    приказание:    топмачтовикам    уничтожить    транспорт
водоизмещением три тысячи тонн, идущий  в  охранении  сторожевых  катеров  и
быстроходной десантной баржи. Группу повел комэск Рувим Либерман.
 После ужина  нас  с  Жестковым  опять  вызвал  командир  полка.  Задача
вчерашняя - "свободная охота" на коммуникации Севастополь - Констанца.  Если
бы то же и везение...
 - Вчера у вас ладненько получилось. Но учтите,  противник,  несомненно,
усилил прикрытие кораблей с воздуха.
 Напутствие, мягко говоря,  не  очень  вдохновляющее,  если  летишь  без
прикрытия.
 Сумерки спустились на море как-то сразу. Пройдено  всего  три  четверти
пути, а горизонтальная видимость хуже, чем вчера после атаки. Изо  всех  сил
напрягаем зрение. Летчику из своей кабины вести поиск удобней всего, но то и
дело приходится  отрывать  взгляд  к  приборам.  Смотрю  только  в  западном
направлении,  стараюсь  вести  самолет  так,  чтобы  и  экипажу   дать   эту
возможность. И вот удача: на фоне угасающего неба - контур большого корабля.
Вокруг, как в мареве, еще несколько расплывающихся точек. Качнувшись с крыла
на крыло, даю знать Жесткову: внимание, цель! Ведомый показывает, что понял.
 Не опознанное в полутьме судно атакуем с  ходу.  Прилуцкий  и  Локтюхин
сбрасывают торпеды с четырехсот метров. Зенитного огня нет.
 На выходе  из  атаки  стрелки  замечают  четверку  Ме-110-идут  в  нашу
сторону. Еще четыре остаются барражировать над  судном.  Ясно,  что  увидеть
результат улара не удастся.
 - Усилить наблюдение за задней полусферой! Неприятельские  летчики  уже
обнаружили нас. Открыли огонь издали. В ответ загрохотал пулемет  Должикова.
Затем и Жуковца. Потянулись трассы и от машины Жесткова:  Сергей  Игумнов  и
Илья Кушнир - стрелки хладнокровные и меткие. "Мессеры" отвалили.
 - Не нравится, гады?  -  осведомляется  Должиков.  И  только  после:  -
Командир, снарядом задело мою кабину,
 - Не ранен?
 - Нет, только брызгами плексигласа немножко испортило красоту...
 - Сзади "мессеры"! - перебивает Жуковец.
 - Спокойно, ребята! Перехожу на бреющий. Со скольжением  бросаю  машину
вниз, Маневром сбиваю фашистам прицел.  Жестков  держится  как  на  привязи.
Славно мы с ним слетались!  Грохочут  пулеметы,  в  кабину  тянет  пороховой
гарью.
 - Отвернули! Жми, командир!
 Проносятся последние  огненные  пунктиры.  Еще  раз  бросаю  машину  из
стороны в сторону, на полном газу ухожу в сторону  восточной,  темной  части
горизонта.
 - Кто видел взрывы торпед?
 Никто, вели бой с "мессерами".
 Запрашиваю Жесткова. Тот же ответ. Разрешаю ему следовать  на  аэродром
самостоятельно. Он быстро скрывается в сгустившейся тьме.
 Прилуцкий предлагает:
 - Пройдем поближе к Севастополю, посмотрим, что творится на фронте.
 - Давай!
 Пересекаем  береговую  черту.  Слева  Кача,  справа   Севастополь.   На
подступах к городу полыхают зарницы  -  наша  артиллерия.  Дальше  -  мощные
искристые  взрывы,  отблески   на   облаках:   авиация   дальнего   действия
обрабатывает наземные объекты. Полоса ярко-желтых вспышек:  вражеские  посты
наведения нацеливают на бомбардировщики свои истребители...
 Даю команду стрелкам усилить наблюдение. И тут  же  очередь  -  Жуковец
различил силуэт фашистского самолета. В воздухе блуждают огни...
 - Слева самолет с зажженными фарами, - докладывает Должиков.
 - Наблюдение справа и в задней полусфере, - напоминаю стрелкам.
 Тактика  "мессеров"  известна:  один  с  зажженными  фарами   отвлекает
внимание на себя, другой снизу или с противоположной стороны  подкрадывается
и атакует.
 - Насмотрелся, штурман?
 - Пожалуй. Не стоит лишний раз испытывать судьбу...
 Через час садимся на своем аэродроме. Узнаем, что группа топмачтовиков,
вылетевшая  перед  нами,  успеха  не  достигла.  Бомбы,   сброшенные   после
штурмовки, легли с недолетом, в пяти - десяти  метрах  от  борта  вражеского
транспорта.
 Наших  миноносцев  Корнилова,  Чупрова  и  Киценко  в  эту  ночь  снова
атаковали Ме-110 и обстреляли зенитки с кораблей.
 8 мая весь день просидели в готовности. Торпедоносцы, ввиду  отсутствия
целей, боевых вылетов не производили. Соседи шестью самолетами - из них  два
штурмовика - вылетали на  топ-мачтовый  удар  по  конвою  из  четырех  барж.
Несмотря на огонь зениток и атаки вражеских  истребителей,  Либерман  принял
решение атаковать. Четверка прорвалась  к  цели,  потопила  одну  самоходную
баржу  и  повредила  быстроходную  десантную.   Все   экипажи   благополучно
возвратились на свою базу.

ПЕРВЫЙ, ВТОРОЙ...

 9 мая. На заре гроза расколола небо,  на  землю  хлынули  потоки  воды.
Тугие струи хлестали по крышам, по стеклам окон, смывали с ветвей  отцветших
яблонь последние жухлые лепестки.
 Дождь перестал так же вдруг,  как  и  хлынул.  Сквозь  кисейную  завесу
водяной пыли брызнули лучи целиком выкатившегося из-за горизонта солнца.
 Экипажи поспешили на аэродром.
 Оба полка уже имели боевой расчет  на  день.  От  5-го  гвардейского  в
дежурство  заступали  девять  торпедоносцев  и  пять  бомбардировщиков,   от
13-го-девятка бомбардировщиков-топмачтовиков со штурмовиками.  Четыре  наших
"ила" продолжали перевозку горючего для истребителей на аэродром  в  Одессу
пяти самолетам предстояло  вечером  вылететь  на  постановку  мин  в  районе
Констанца. Нам с Жестковым - на "свободную охоту" с торпедами. На  этот  раз
не в сумерках, а ночью: видимо, целеуказания  от  разведчиков  на  вечер  не
ожидалось, а для самостоятельного поиска сумерки коротки.
 Потянулось дежурство: ударные группы ждали  данных  от  экипажей  30-го
разведывательного авиаполка, с рассвета бороздивших небо над морем.
 Дело привычное. После подвески вооружения и проверки готовности машин к
вылету ребята расположились под крыльями самолетов на травке, писали письма,
рассказывали забавные истории.
 Вскоре на аэродром прибыл Иван Григорьевич. Привез подробные сведения о
ходе боев под Севастополем.
 5 мая войска 4-го Украинского фронта во взаимодействии  с  Черноморским
флотом начали наступательные бои за город. Первыми  в  направлении  Северной
бухты  пошли  в  атаку  войска   2-й   гвардейской   армии.   Враг   яростно
сопротивлялся.  В  течение  первых  двух  дней  сражения  удалось  оттеснить
гитлеровцев лишь за вторую и третью линии траншей.
 Самым напряженным был день 7 мая. Наши  соединения  вышли  к  ключевому
пункту обороны противника  -  Сапун-горе.  Ее  каменистые  склоны  противник
опоясал укреплениями от подножья до гребня,  на  обратном  скате  расположил
артиллерию, минометы и пехотные резервы.
 Десятки лотов и дзотов,  до  предела  насыщенных  огневыми  средствами,
возвышались над подступами к горе.
 Атаке предшествовала мощная артиллерийская  и  авиационная  подготовка.
Казалось, на этом сравнительно узком  участке  не  должно  остаться  ничего,
живого. Однако штурм продолжался весь день. Отчаявшиеся гитлеровцы то и дело
бросались в ожесточенные контратаки. Неустанно вела огонь наша артиллерия, с
воздуха, сменяя  друг  друга,  непрерывно  обрабатывали  позиции  противника
группы бомбардировщиков и штурмовиков...
 - В результате упорнейших наступательных боев, - голос замполита  обрел
необычную  торжественность,  -  войска  4-го  Украинского  фронта   прорвали
основную полосу обороны противника и вышли на гребень Сапун-горы. 8 мая 51-я
и Приморская армии приступили к  штурму  внутреннего  обвода  оборонительных
укреплений. Полагаю, что сегодня мы получим сообщение: Севастополь наш!
 Мощное "ура" завершило  политинформацию.  Возбужденные  авиаторы  тесно
окружили  замполита,  обсуждая  радостную  весть.  Разошлись  только   после
настойчивого  напоминания  комэсков:  боевое   дежурство,   экипажи   должны
находиться у машин.
 Мы с Жестковым, позвав своих штурманов, отправились на укрытую  кустами
лужайку в конце аэродрома - обсудить предстоящий полет. Хоть на этот раз  он
и не будет совместным: в ночных условиях действовать можно лишь в  одиночку.
Но дело новое, не мешает обменяться соображениями.
 Первая забота - поиск. Одно дело отыскивать корабли  в  сумерках  и  по
ориентировочным данным разведки, другое - в полной темноте и наудачу.  Здесь
необходимы безукоризненная  прокладка  маршрута,  неустанное  внимание  всех
членов  экипажа,  умение  использовать  лунную  дорожку,   светлую   сторону
горизонта, фон береговой черты...
 И - сам удар. Ночной, торпедный. Он требует особой натренированности от
летчика. Малейшая ошибка  в  определении  высоты,  случайное  отклонение  от
горизонтали, и - столкновение с водой, гибель...
 Кое-какие  навыки  у  меня  были:  в  свое  время  наш  экипаж   прошел
специальную  подготовку  и  первым   в   полку   был   допущен   к   ночному
торпедометанию. С тех пор и  действуя  днем,  я  старался,  когда  позволяла
обстановка, мысленно переключать себя на ночные условия.
 Кажется, такая тренировка в воображении дала немало. По крайней мере, в
психологическом смысле.
 До обеда прошли все этапы  поиска  и  атаки.  Почувствовали  нетерпение
лететь - верный признак хорошо исполненной подготовки.
 В полдень бомбардировщики 13-го авиаполка  получили  приказ  на  вылет.
Наши "илы" к удару не  привлекались:  по  указанию  командующего  ВВС  флота
торпедоносцы должны были использоваться лишь по  транспортам  водоизмещением
не менее трех тысяч тонн.
 Топмачтовиков вел комэск капитан Либерман. Осмотрев  заданный  район  и
убедившись, что указанного разведчиками конвоя в  нем  нет,  принял  решение
возвратиться. На обратном пути встретили вражеский  сейнер,  атаковали  его.
"Только щепки полетели от кораблика!" - поделился  впечатлением  бывший  мой
штурман Володя Ерастов...
 Когда солнце скрылось за горизонтом, пошли на стоянку и мы. В  полутьме
под крылом самолета я еще издали  различил  знакомую  фигуру.  Он,  конечно,
майор Шевченко.
 - Ну как, Василий Иванович, устроим фрицам "темную"?
 - Постараемся, товарищ майор!
 Потоптался, оглядел экипаж, машину. Обнял за плечи, шепнул в ухо:
 - Ты все же поосторожнее, Вася. Главное, не забывай  о  воде.  Ну  и  о
себе, о ребятах...
 - Постараюсь, товарищ майор.
 А что еще скажешь?
 Взлетаю. За мной с часовым интервалом  пойдет  Жестков.  Поколебавшись,
делаю ненужный разворот над аэродромом.
 - Двести десять, - напоминает курс Прилуцкий.
 - Двести десять, - повторяю,  пытаясь  разглядеть  на  земле  маленькую
темную фигурку. Эх, штурман! Знал бы ты, какую инструкцию получил  я  насчет
тебя... насчет всех нас...
 Молчу. Скупой народ летчики в изъявлении чувств.
 - Поточней рассчитай заход, Коля. Чтобы со стороны луны.
 - Есть, командир,- в голосе штурмана спокойная деловитость.
 Летим над морем. Слева луна, справа - серебряная дорожка. Все  внимание
- к ней. Десять, двадцать минут, полчаса...
 - А все-таки красиво море ночью! - не выдерживает Должиков.
 - Не любоваться! Мы на охоте!
 - А разве Тургенев, когда охотился...
 - Отставить разговоры! Искать всем! Ищи, Иван, ищи, - невольно  сбавляю
тон. - Вот вышвырнем нечисть из Севастополя, тогда и рассмотрим  вокруг  все
красоты.
 Еще через четверть часа на лунной дорожке  появляются  черные  полоски.
Одна,  три...  семь...  десять!  Самоходные  баржи  идут  в  Севастополь.  С
подкреплением? Не хотят, гады, сдаваться...
 - Штурман, видишь?
 - Вижу, командир!
 - Гуськом! - восхищается Жуковец.
 - В кильватер, - поправляет пунктуальный Должиков.
 Принимаем решение уйти влево, затем, развернувшись на сто  восемьдесят,
зайти под прямым углом к лунной дороге.
 Выходим на середину конвоя. Выбираем баржу покрупнее - не менее  тысячи
тонн. Триммером создаю небольшой кабрирующий момент, сдерживаю  давление  на
штурвал.  Плавно  снижаюсь.  "Не  забывай   о   воде..."   Вода   почти   не
просматривается. Тридцать метров...
 - Так, штурман? Ложимся на боевой?
 - Баржа в прицеле!
 Противник огня не открывает. Значит, не видит,
 - Сброс!
 Самолет облегченно "вспухает".
 Курс не меняю, иду с  небольшим  набором  высоты.  Под  крылом  светлым
пятном проносится палуба баржи. "Хвоста" торпеды не видно.
 Разворачиваюсь.
 - Есть! Цель! Цель, командир!  Выравниваю  машину,  вглядываюсь.  Внизу
клубы дыма ли, пара - словно в море спустили огромный утюг.
 - Кто видел взрыв?
 - Все! - хором.
 Захожу еще раз. Пересчитываю. В конвое - девять барж.
 - Молодец, Коля! Чистенькая работа!
 Должиков выстукивает на землю: "Задание выполнено..."
 На стоянке, в окружении команды Белякова, - Иван
 Григорьевич. На том же месте, будто и не уходил.
 - Ну спасибо! Молодцы, хлопцы! Дайте-ка  обниму  вас...  Вот  так...  А
теперь... Тоже в долгу не останусь, подарок,  как  полагается,  за  подарок.
Угадайте, что приготовил для вас? Ладно, вижу, не до загадок. Только что  вы
улетели, пришла весть: Севастополь свободен!
 Несколько секунд стоим молча, не очень веря ушам,- в них не  смолк  еще
гул моторов. Понятливый Иван Григорьевич поднимает руку.
 - Ура! Ура! Ура! - рубим вслед за ним, как на тренировке к параду.
 Когда смолкло в ночи троекратное эхо, еще уточнили:
 - Совсем?
 - Начисто! - майор подкрепил слово жестом, будто смахнул со стола  сор.
- Хлопцы уже, чай, отпраздновали в столовой.,.
 - Хлопцы? А как же... Без вас? Вы-то как же, Иван Григорьевич?
 - Завтра, завтра!  После  митинга,  вместе  с  вами.  Возьмете  в  свою
компанию? Еще как отметим! И первый успешный ночной удар.  Первый  в  полку,
торпедный! Можно, выходит, топить гада и при луне?
 - Вполне! - авторитетно заверил Прилуцкий, толкнув  меня  локтем:  мол,
завтра-то, между прочим, уже наступило.
 - Ну вот! Вот это и главное. Доказали! Война-то еще ведь не  кончилась,
так? Вот и отпразднуем первый... А может быть... и второй?
 - Ну так и он тоже первый! - решили, что речь о  Жесткове.  -  Лишь  бы
нашли что-нибудь... У них с Локтюхиным не сорвется!
 -  Не  сорвется,  да,  да,  и  у  них,  -  рассеянно  согласился   Иван
Григорьевич. - Но... вот что, ребятки, - охватил нас с Прилуцким за плечи. -
Пошли-ка к начальству, чай, тоже заждалось, пошли-ка, пошли...
 - Минутку, товарищ майор, - я вырвался  чуть  не  силой  дать  указания
Мише: моторам назначены были регламентные работы, попросить, чтоб закончил к
утру.
 В землянке КП за столом, целиком застланным картой, нас встретил  майор
Немировский. Выслушал доклад, уточнил детали.
 - Как себя чувствует экипаж?
 - Нормально... вполне, - добавил я, несколько удивленный его  вопросом.
- Противодействия не было,- повторил.
 Начштаба кивнул, постукал кончиками пальцев по карте, бережно разгладил
еле заметную морщинку на сгибе. Коротко переглянулся с замполитом.
 - У них всегда нормально! - подмигнул нам  Иван  Григорьевич.  -  Такой
экипаж!
 - Ну, если такой... Вот что, друзья...
 Настала  очередь  обменяться  взглядами  нам  с   Николаем.   Подобного
обращения от начштаба никому  еще  слышать  не  приходилось:  вечно  занятый
Немировский был всегда краток и официален.  Бытовало  даже  мнение,  что  он
нарочно преувеличивает свою суховатость,  считая  ее  непременным  качеством
подлинного штабиста.
 - С обстановкой Иван Григорьевич вас, понятно, уже  ознакомил?  Слышал,
слышал, ура кричать не разучились. Да, противник из города выбит.  Однако  в
порту продолжают грузиться его корабли и суда. Техникой, живой силой.  Через
месяц-другой на каком-то участке все это обратится опять против наших войск.
Таким образом,  каждый  выпущенный  из  Крыма  гитлеровский  солдат,  каждое
спасенное ими орудие...
 Странновато себя вел начштаба сегодня. Кажется,  решил  отбить  хлеб  у
замполита. И вдруг меня охватило жаром.
 - Разрешите,  товарищ  майор?  Сбегаю  крикну...  регламентные  работы.
Хотел, чтоб закончили до утра... Губы начштаба тронула еле заметная улыбка.
 - Поторопились? Впредь  разрешения  следует  спрашивать.  Ладно,  пусть
продолжают. Вернется Жесткое - полетите на его машине. Торпеду к стоянке уже
подвезли, вылет - в два ноль-ноль. Час тридцать -  на  отдых  и  подготовку.
Зайдите в палатку, попейте чайку...
 Когда вышли на воздух, я толкнул локтем Прилуцкого.
 -  Чайку,  а,  Коля?  С  печеньицем  из   военторга,   а?   В   порядке
психологической подготовки. Штурман только сплюнул.
 - Что оно в психологии понимает,  это  начальство.  Само  же  настроит,
потом...
 - Не  понял  ты,  Коля.  Поторопился  настроиться.  После  митинга  же,
сказали, с устатку.
 Кликнули Должикова и Жуковца. В палатке - и в самом деле  психология  -
официантка Нина. Из местных, Нина-Кубанка, как звали ее все в полку. Рослая,
белокурая, с ямочками на успевших уже посмуглеть щеках.
 - Ниночка-Нина, и когда ты только спишь? - с ходу включился  отзывчивый
на подобную красоту Жуковец.
 Девушка улыбнулась, проворно расставляя на столе миски голыми до  плеча
руками.
 - Ну?
 - Что - ну?
 - Ну, ну дальше. Следующий вопрос!
 - Ох уж эти кубанки, - смутился наш бывалый ухажер.
 На  середине  стола  в  большом  блюде  появился  наваристый   студень.
Прилуцкий вздохнул, огляделся. Сплюнуть здесь было некуда.
 - Какая разница, Коля, -  попробовал  я  утешить.-  Можно  и  наоборот.
Сперва закусим...
 - Потом выпьем чайку, - подхватил Должиков.
 - Потом слетаем, - напомнил Жуковец.
 - А после доложим, и на разбор, - заключил сам Прилуцкий.
 Развеселились.  Сашок  даже  запел  с  чайку,  не   отрывая   от   Нины
натренированных у прицела глаз:
 - И просторно и ра-а-достно... на душе...
 - Жуковца, - подсказал опять Должиков, - от такого хорошего...
 - ...от ее хо-лод-ца, - мощным баритоном заключил Прилуцкий.
 Сквозь звонкий  смех  Нины  прорвался  сдержанный  рокот  моторов.  Все
смолкли, вслушиваясь.
 - Снизился...
 - Выровнялся, пошел на посадку...
 Подтянулись, готовясь подняться. Нина, наоборот,  вдруг  сникла,  стала
неожиданно маленькой. Сидела, опустив  плечи,  теребя  пальцами  застиранный
белый передничек.
 - Уходите, ребята? Хотела спросить... не успела...
 - Спрашивай, спрашивай, Ниночка, время еще есть, - готовно подвинулся к
ней Сашок. - Пока торпеду подвесят...
 - Очень там страшно? Ночью, над морем... совсем одним.
 - Ну, одним-то еще... Что ты, Нинок! Красиво!
 - Нет, я серьезно.
 - А я? Вон и Иван подтвердит.  Чуть  выговор  давеча  от  командира  не
схлопотал - залюбовался. Когда-нибудь слетаешь с нами, сама увидишь!
 - Когда?
 - Ну, как совсем успокоим фрица. Чтоб не палил в белый свет со  страху,
а то еще такую красавицу...
 Девушка благодарно блеснула глазами, отвернулась, скрывая  порозовевшие
щеки. И вдруг закрылась совсем, потянула к лицу подол фартучка.
 Жуковец растерянно огляделся.
 - Ты что, а, Нинок? Или чего сморозил? Сморозил, ребята,  да?  Нин,  ну
скажи... Или случилось что, может...
 - Случилось... Красивая, а... а вы? Вы-то разве...
 - Ну... и мы ничего. Вот вернемся...
 Прилуцкий поймал мой взгляд, постучал под столом по циферблату часов. Я
кивнул Должикову.
 Сашок догнал нас у самой  стоянки.  Черные  глаза  его  гневно  пылали,
ноздри раздувались - не от одышки.
 - Н-ну, гады... Покажем им, да, командир? Такую  дивчину  расстроить...
такую...
 Жесткое с Локтюхиным  рассказали:  обнаружили  четыре  самоходки,  одну
потопили.
 - Как матчасть, Саша?
 - В порядке, а что?
 - Приказано вспорхнуть на твоей птичке. - Сейчас?
 - Сейчас.
 - Ну  давай!  Птичка  не  подведет.  Только  и  ты  с  ней  поласковей,
уговорились? Решил, значит, все-таки вставить мне фитиля?
 - Не тебе, Саша, фрицу. Да и не я решил.
 - Ну давай. Ни пуха!
 - К черту!
 - Ага, на рога! Тиснули друг другу руки.
 От самолета отделилась солидная, неторопливая фигура - техник  Григорий
Гармаш.
 - Через двадцать минут машина будет готова, товарищ старший лейтенант!
 Самолет с хвостовым номером девять по праву считался