внизу...
 - В цистерны влупил! - захлебнулся  восторгом  Жуковец.  -  Сам,  фриц,
почитай газетку!
 - При бесплатном освещении, - дополнил Должиков.
 На боевом курсе схватили. Сейчас вырвется, если...
 - Сколько до сброса? - спрашиваю-Прилуцкого.
 -  Подходим,  командир.  Даю  вертикальную  скорость...  Снова  тишина.
Подбираю режим моторов. К бухте планируем почти бесшумно. Николай  прилип  к
переднему блистеру - высматривает ориентир для отсчета  времени.  Миноносцы,
ушедшие  раньше  нас,  противником,  видимо,  не  были  обнаружены.  Отлично
работают Корнилов с Дуплием, дай бог вырваться им из этого ада...
 По воде бухты стелятся голубые расплющенные овалы:  прожекторы  с  мыса
Херсонес обшаривают морскую гладь у берега.
 - Дрожат фрицы! - комментирует Жуковец. - Боятся, нет ли десанта.
 Корнилов опять в лучах. Разрывы зениток бешено пляшут вокруг блескучего
крестика. И вновь позади него, где-то в  Южной  бухте,  вспухают  клубящиеся
разрывы.
 Последние сбросил, теперь-то вывернется, вздыхает Прилуцкий. - До  цели
пять минут, командир!
 Подходим к берегу. Сам берег почти не виден, мы его  больше  определяем
по вспышкам зениток и частоколу гигантских свечей.
 Снижайся еще, командир. Так... Разворот... Доворот...
 Под нами Камышовая.
 - На боевом!
 Через минуту машина "вспухает". Еще через полминуты - опять.
 - Мины сбросил!
 Разворачиваюсь вправо.  Облегченный  самолет  охотно  набирает  высоту,
попутный ветер увеличивает скорость.
 - Домой придем на двадцать минут раньше расчетного, - весело  оповещает
экипаж штурман.
 - Как, Коля, после каникул?
 - Все как по нотам, командир! Три месяца  перерыва,  не  шутка.  Замена
обоих моторов на самолете...
 У капонира нас ждет весь технический экипаж.
 - Спасибо, Миша! - жму крепкую, приятно скользкую  от  въевшихся  масел
ладонь Белякова.
 В ответ та улыбка, значение которой  я  понял  по-настоящему,  кажется,
только сегодня.
 Задание выполнили успешно все экипажи. Главная заслуга тут - штурманов.
Ну и, конечно, Корнилова. Пострадала одна его машина,  и  то  незначительно,
если учесть, в каком побывала аду...
 Утро  11  апреля.  Наша  эскадрилья   вновь   на   дежурстве   -   пять
бомбардировщиков, два торпедоносца. Готовность к вылету  -  тридцать  минут.
Ведущий всей группы - комэск капитан Чупров,  пару  торпедоносцев  приказано
возглавить мне.  Задача  -  комбинированный  удар  по  кораблям:  их  должны
обнаружить экипажи самолетов-разведчиков 30-го разведывательного авиаполка.
 Потянулось время. Погода сложная, с утра по низинам залегал туман. Днем
он поднялся, но высота нижней кромки оставалась не более двадцати - тридцати
метров.
 К вечеру на стоянку прибыл замполит майор  Шевченко.  Радостная  весть:
войска 4-го Украинского фронта прорвали оборону противника на  всю  глубину,
овладели станцией Джанкой.
 Экипажи ответили дружным "ура".
 - Еще не все, - переждал шум  Иван  Григорьевич.  -  Только  что  стало
известно: перешли в наступление войска Отдельной Приморской  армии.  Сегодня
они освободили Керчь!
 Не успело затихнуть второе "ура", появился посыльный из штаба: Минакова
и Ковтуна со штурманами срочно вызывает командир полка.
 - Ну вот, и работка подвалила, - улыбчиво прищурился Иван  Григорьевич.
- Бегите, хлопцы, я тут проверю, все ли готово к ночному вылету.
 В штабной землянке, кроме  нас,  собрались  Корнилов,  Чупров,  Пресич,
Федор Федоров, Алфимов. Все - со штурманами.
 - Погода сложная, - несколько необычно начал постановку задачи командир
полка. - Полетите  во  второй  половине  ночи.  Приказано  поставить  минные
заграждения в Сулинском гирле. Сейчас уясните  задание  и  отправляйтесь  на
отдых.
 На аэродром вернулись в час  ночи.  Здесь  все  уже  было  готово.  Под
фюзеляжем - новые, еще не испытанные нами мины. В лучах фонарей они выглядят
особенно внушительно.
 В два сорок пять взлетел первый. Жду своей очереди. Как назло  начинает
моросить дождь, мгла сгущается в мутный кисель. Выруливаю на старт,  набираю
скорость. Машина нехотя отрывается от  земли,  с  трудом  взбирается  вверх.
Осторожно, с небольшим креном -  "блинчиком"  -  разворачиваюсь,  ложусь  на
заданный курс. Лечу вслепую, ни земли, ни неба. Трудно будет штурману  выйти
в заданный район, если и дальше не прояснится.  На  всякий  случай  стараюсь
предельно точно держать курс и режим.
 Час полета над сушей, затем море. Облачность стала  рваной,  улучшилась
видимость. А еще через тридцать минут открылось все звездное небо.
 Прилуцкий подает команду на снижение. Затем начинается обычное:
 - Командир, вправо пять. Еще пять вправо. Высоту так держать!
 Увеличиваю обороты, перехожу в горизонтальный полет.
 - Пошли! Легкий рывок. Самолет становится послушней.
 - Парашюты раскрылись! - докладывает Должиков. О точности не спрашиваю:
в такой обстановке мой штурман промазать не может. Один из лучших минеров, в
первых полетах участвовал, к устью Дуная, еще в  тридцать  шестом  полку,  с
замкомэском Осиповым...
 Ложимся на обратный курс. Экипаж молчит, убаюканный гулом моторов.  Все
заботы позади, мысли обращаются к дому.  Сначала  к  ближнему  -  аэродрому,
нашей кают-компании, где обитаем теперь  чаще  днем,  чем  ночами.  Потом  к
дальнему, к родным Минводам. Как там мать, отец? Что-то долго нет  писем.  И
от Тамары, моей милой невесты. Сколько времени уже нет?  А  сколько  прошло,
как побывали там в отпуске вместе с Прилуц-ким? Но  считать  лень,  начинает
клонить в сон...
 - Штурман, сколько времени мы в полете?
 - Три часа двадцать минут.
 - А Минводы помнишь?
 - Помню, как же! Держись, командир Не хватало воткнуться в море... Как
думаешь, освободят наши Крым к 1 Мая? И Севастополь?
 Тут вмешивается Жуковец. О Севастополе он равнодушно слышать не может.
 - Главное, оборону внешнего обвода прорвать, А там пойдет!
 - Тебя бы командующим назначить, Сашок! - подает голос Должиков.
 - Я и на зама, пожалуй, согласен. Ты там доложи...
 - Ладно, поговорили, ребятки! Про воздух  не  забывайте,  а  то  что-то
больно уж нам везет.
 - Возим подарочки, как невесте...
 Угадал штурман слово. Или я сам машинально  шепнул  его  в  ларингофон?
Может быть,  мысль  отзывается  незаметно  в  колебаниях  голосовых  связок?
Устарелое слово. Вслух я  Тамару  так  не  зову,  даже  с  Прилуцким,  когда
вспоминаем свой отпуск в Минводах. А про себя - только так. А что - девушка?
С девушками гуляют, девушки пишут, девушкам обещают... У нас - уговор. Уже и
родители, ее и мои, как родные. От них, верно, слово-то и пошло...
 - Светает, командир.
 Светает. Внизу проглядывается лента  шоссе  Мелитополь  -  Геническ.  -
Ориентир тебе, Коля!
 - Не заблудимся, не в лесу!
 Снова лишь гул моторов. Удачно сменили их, работают как часы. Сто  раз,
верно, проверил Миша. Опять как новенькая наша старушка "пятерка". Дотянет и
до конца войны. Если, конечено...
 - Сколько до дома, штурман?
 - До которого, командир?
 Опять угадал. Скоро, видно, и вовсе без слов обходиться будем...
 12 апреля. Наши войска стремительно наступают, враг поспешно отходит  к
Симферополю. Почти полностью освобожден Керченский полуостров.
 Рассаживаемся  в  штабной  землянке.  Лампочка   от   движка   освещает
сосредоточенные  лица,  планшеты  с  картами  на  коленях.  Начальник  штаба
докладывает командиру полка: все экипажи, идущие ночью на задание, собраны.
 Михаил Иванович Буркин в приподнятом настроении.
 - Прежде чем ставить задачу, доведу до вас сводку по действиям  ВВС  ЧФ
за  прошедший  день.  11  апреля  тридцать  четыре  самолета-штурмовика  под
прикрытием сорока восьми истребителей нанесли ряд последовательных ударов по
скоплению плавсредств противника в Феодосийском порту.  При  этом  потоплены
один тральщик, две десантные баржи, три катера...
 С минуту в землянке стоит одобрительный шум.
 - Нам предстоит поставить мины у порта Сулина и в Сулинском гирле. Трем
экипажам обеспечить связью торпедные катера, совершающие переход с Кавказа в
Скадовск, подсветить отдельные отрезки пути светящими  авиабомбами.  Экипажу
Кипенко перед тем сбросить  груз  партизанам.  Значит,  у  вас  две  задачи,
старший лейтенант.
 Майор отыскивает  взглядом  Киценко,  выдерживает  значительную  паузу.
Продолжает, как будто обращаясь к нему одному:
 - Метеоусловия ожидаются довольно сложные: видимость ограничена дымкой,
к утру возможен туман.
 Киценко смущенно кивает. На лицах летчиков появляются улыбка.
 Дело в том, что Киценко недавно "отчудил номер", кик выразился  комэск.
В ту ночь на маршруте встал розовой фронт,  всем  экипажам  был  дан  приказ
вернуться. Все и вернулись. Кроме Киценко. Киценко прождали до  утра.  Утром
садится, докладывает: "Задание выполнил".  Комэск  только  плюнул,  пошел  к
командиру полка. Михаил Иванович вызывает: "Где вы были до утра, Киценко?" -
"Как где? Задание выполнял. Отбомбились точно по цели". - "В такую  погоду?"
- "Погода нормальная. Фрицы как раз не  ждали".  -  "Значит,  радист  у  вас
никуда не годится!" - "Радист зверь!" - "Зверь, а радиограмму о  возвращении
не принял".
 Киценко молчал, переступая с ноги на ногу. "Это я, товарищ майор. Радио
гроза вывела из строя, ну я и решил...  Обидно  возвращаться  с  бомбами..."
Майор не знал,  что  делать.  В  первую  секунду  ему  захотелось  обнять  и
расцеловать  летчика.  В  следующую  -  отругать,  наказать,  отстранить  от
полетов, отдать под суд...
 Не отдал. И вот сегодня самое ответственное и трудное  задание  поручал
ему. Что вообще-то понятно.  Иван  опытный  летчик,  командир  звена.  Войну
начинал на Балтике, в сорок втором оказался на Черноморском флоте. Воевал  в
119-м разведывательном, где сверх выполнения основных задач сумел  повредить
фашистскую подлодку и разбомбить штаб одной из частей противника. У нас -  с
весны сорок третьего. Моментально освоил новый самолет, новое оружие,  успел
проявить себя и как воспитатель молодых пилотов.  Словом,  летчик  от  бога,
но... Как и каждый талант - со своим характером.
 Со штурманом хорошенько  все  обсудите,  -  скрывая  усмешку,  хмурится
Буркин. - Слетались с ним, наконец?
 Штурманом у Ивана - Василий  Басалкевич.  Назначен  к  нему  неспроста.
После того "грозового" полета у них  произошел  такой  разговор.  "Вот  что,
Иван, иди к комэску и доложи, что летать со мной не хочешь".  -  "Так  я  же
хочу, Вася!"- "Так я не хочу. А доложить ты должен. А то меня  посчитают  за
труса. При таком-то,  как  ты,  храбреце!  Сегодня  ты  летал,  считай,  без
радиста, завтра тебе не нужен будет штурман. А попкой  у  тебя  в  клетке  я
сидеть не согласен".
 Киценко  не  обиделся.  Спокойный  и  рассудительный   Басалкевич   ему
нравился. Колдует молча в своей "клетке" над картой, а самолет выведет точно
и цель поразит. И на аэродром до тумана поспеет.  До  войны  Басалкевич  был
учителем в младших классах, в минуты  откровения  вздыхал:  "Эх,  скорей  бы
война кончалась! Распустились мои ребятишки, чай, без меня..."
 - Слетались, товарищ майор! - поспешно заверяет Иван.
 - Ну, а радиста я знаю, - в глазах у Михаила Ивановича мелькают опасные
огоньки. - Сережкин его фамилия. Знаю, учтите! Надежный радист.
 - Зверь! - подтверждает Иван и тут же прикусывает язык.
 В село не поехали, поужинали на аэродроме. Весна в полном разгаре,  все
цветет,  зеленеет,   буйствует.   Перекурили,   лежа   на   травке,   лениво
перебрасываясь  словечками.  Постепенно  летное  поле  стало  оживать:  люди
задвигались, заработали  прогреваемые  моторы,  первые  машины  порулили  на
старт.
 - Ночные  птицы,  -  определил  Жуковец.  -  Как  сумерки,  так  мы  на
крылышки...
 Выруливаем на старт.  По  сигналу  отпускаю  тормоза.  Машина  медленно
набирает скорость. Плавно подбираю штурвал, и тяжелый самолет отрывается  от
земли.
 Экипаж молчит. Ждут, когда первым заговорит летчик.
 - Порядок, - говорю, набрав высоту.
 - В задней полусфере порядок, - вторит Должиков. Штурман дает курс.
 Пролетая над Таврическими степями, видим много пожаров.
 - Что бы это значило?
 -  Бурьян  выжигают  колхозники,  -  откликается  сведущий  в  сельском
хозяйстве Сашок. - Трэба землицу запахивать, засевать!
 Да,  "трэба"...  Какая  она  здесь,  землица?  Вспомнилось  лето  сорок
второго, клубящиеся дымы вдоль дорог, сполохи орудийных вспышек от горизонта
до горизонта... Вражеские лавины катились к  Волге,  бои  шли  в  кубанских,
донских, ставропольских степях.  Авиация  Черноморского  флота  забыла  свое
назначение. Бомбили переправы, шоссе,  железнодорожные  эшелоны,  штурмовали
скопления вражеских войск. Как во  сне,  путались  дни  и  ночи,  непрерывно
ревели моторы, гремели разрывы бомб. Взлеты,  посадки,  снова  взлеты  -  по
два-три раза на
 дню, а потом еще ночью... Ад на земле, ад кромешный и воздухе...
 В самолете молчание. Кажется, все вспоминают одно и то же. Вспоминают и
радуются:  в  воздухе  хозяева  теперь  мы.  И  на  земле,  на  родной,   на
истерзанной, но свободной. Запахивать, засевать...
 Метеорологи не ошиблись: море нас встретило  дымкой.  Яркие  звезды  на
небе, внизу -- мутная тьма. Горизонта не видно, хоть вечер едва наступил.
 Тем не менее в район вышли точно.  Команда  штурмана  на  снижение.  По
давно знакомым ориентирам выходим к Сулине. Небольшая "площадка"  -  строгое
выдерживание курса, скорости, высоты - и мины пошли в воду.
 - Порядок?
 - Порядок.
 Разворачиваюсь, над плавнями проскальзываю в море.
 - Научились работать, а, штурман?
 - А ты только заметил, командир?
 Да, минер из Прилуцкого классный. Вот здесь он и начинал. Самое  первое
задание выполнял по прямой нашей специальности. После степных тех  бомбежек,
штурмовок...
 Наши мысли опять совпали.
 - Вспоминал вот, летели сюда, бывшего  своего  командира.  Не  довелось
Степану Михайловичу увидеть землицу эту опять свободной...
 Многим не довелось. Осипов был потом нашим комэском. Погиб в конце лета
прошлого года...
 Закончилась еще одна ночь.  Напряженная,  боевая.  Все  самолеты-минеры
успешно выполнили задачу и благополучно вернулись на свой  аэродром.  Хорошо
действовали и осветители.
 Иван Киценко, сбросив в Крымских горах груз для партизан, быстро  вышел
в назначенный район  встречи  с  катерами.  Штурман  Басалкевич  навесил  на
траверзе мыса Сарыч десять светящих бомб.  "Зверь"-радист  Николай  Сережкин
пять раз пытался выйти на связь  с  моряками,  но  с  торпедных  катеров  не
отвечали: очевидно, опасались радиоперехвата со стороны противника,  который
был рядом, решили обойтись световым ориентированием.
 Командир звена Василий Бубликов в полночь вышел в район маяка Херсонес.
Его  штурман  Александр  Королев   также   навесил   десяток   "фонарей"   с
четырехминутным  интервалом.  Стрелок-радист  Сергей  Игумнов  установил   с
катерами связь. Те обозначили свое местонахождение  красной  ракетой.  Ввиду
сплошной облачности в этом районе самих катеров экипаж наблюдать не мог.
 Находчиво действовал в эту ночь экипаж летчика  Семена  Самущенко.  Ему
было приказано обеспечить проход катеров  на  траверзе  мыса  Тарханкут.  Но
незадолго до его вылета самолетом-разведчиком в этом  районе  был  обнаружен
вражеский конвой из  двух  больших  барж  и  десяти  катеров  охранения.  Он
следовал курсом на Севастополь. На перехват из  Скадовска  немедленно  вышли
два наших торпедных катера и катер с "эрэсами".  Первыми  двумя  командовали
старшие лейтенанты Подымахин и  Латошинский,  третьим  -  лейтенант  Иванов.
Экипажу Самущенко приказали взаимодействовать с ними.
 Штурманом  у  Самущенко  был  опытный  Григорий  Конд-рашов.  Он  точно
рассчитал место предстоящего боя и своевременно привел туда  самолет.  После
непродолжительного поиска экипаж обнаружил вражеский конвой  и  сбросил  над
ним светящие авиабомбы. Находившиеся в пяти-шести милях наши  катера  полным
ходом устремились на врага. Подымахин и Латошинский атаковали баржи.  Катера
охранения обрушили на них шквал огня. С  самолета  было  видно,  как  трассы
автоматических пушек и крупнокалиберных  пулеметов  буквально  располосовали
пространство над морем.
 Пробиться через такой заслон было невозможно. Моряки изменили  решение.
Отбиваясь огнем пулеметов и пушек, оба  торпедных  катера  вышли  из  боя  и
скрылись во тьме. Катер же Иванова приблизился и открыл огонь из пулеметов и
ракетных установок.
 Моментально  сориентировавшись  в  обстановке,  Самушенко  и  Кондрашов
сбросили еще серию  "фонарей".  В  их  свете,  то  отходя,  то  приближаясь,
ракетный катер Иванова  все  больше  и  больше  втягивал  в  бой  фашистские
сторожевики.  И  вот  наступил  момент,  когда  одна   из   барж   оказалась
неприкрытой. Ее моментально атаковали выскочившие из  засады  Латошинский  и
Подымахин. Торпеды достигли цели: тяжело  нагруженная  баржа  подорвалась  и
пошла ко дну. Ее участь разделил и один из сторожевых катеров противника: он
потерял ход и был метко расстрелян в упор. Остальные  фашистские  корабли  в
беспорядке рассеялись под покровом ночи.
 Командир бригады торпедных катеров капитан 2  ранга  Виктор  Трофимович
Проценко горячо благодарил экипаж Самущенко за  умелое  взаимодействие:  это
был первый и весьма удачный случай непосредственного  наведения  катеров  на
цель самолетом. С особенным вниманием эпизод разобрали  и  у  нас  в  полку.
Находчивость и решительность экипажа получили высокую  оценку  командования,
всем штурманам были  поставлены  в  пример  безукоризненно  точные  действия
Григория Кондрашова.

ПОБЕДЫ И УТРАТЫ

 Раннее утро 13 апреля. Эскадрилья на дежурстве: пять бомбардировщиков и
два торпедоносца в тридцатиминутной готовности. Ведущий всей группы - комэск
Чупров, пары торпедоносцев - я.
 После  завтрака  Иван  Григорьевич  приносит  очередную  весть:  войска
Отдельной  Приморской  армии  полностью  очистили   Керченский   полуостров,
освободили Феодосию.
 У нас день так и проходит в ожидании: от  воздушных  разведчиков  30-го
авиаполка целеуказания не поступает.
 Вечером меня  со  штурманом  вызвали  к  начальнику  штаба.  Задание  -
сбросить в районе горы Черная пять  мешков  с  оружием  и  боеприпасами  для
крымских партизан. Вместо заболевшего Должикова предложено  взять  в  экипаж
старшего сержанта Алексея Ливеровского.
 - Ничего не имеете против?
 Вопрос для формы. Ливеровский - один из  опытнейших  стрелков-радистов,
долгое время летал с Николаем Александровичем Токаревым. В  ноябре  прошлого
года вместе со мной получал орден Красного Знамени.
 Торпеда с самолета снята, на ее месте три двухметровых десантных мешка.
В люки затаскивают еще два. Укрывшись от резких налетов  ветра  за  штабелем
бомбо-тары, проверяем с Прилуцким расчет маршрута. Ведя карандашом по карте,
штурман еще раз в воображении проходит весь путь. Горы с высокими вершинами,
множество ущелий. В одном из них нужно отыскать крохотный ромбик из костров.
Маршрут новый, с этого аэродрома мы к партизанам еще не летали.
 Стартуем. Сумерки  быстро  накрывают  землю.  Идем  по  приборам  через
Геническ, Гнилое море, Карасубазар. Все чаще обращаю взор к штурману, тот  -
к карте.  Последний  разворот.  Прилуцкий  откладывает  карту,  прилипает  к
блистеру в носу кабины. Несколько напряженных минут.
 - Вижу сигнал!
 Доворачиваю по его командам. Сбрасываем три мешка с  внешней  подвески.
Повторный заход. Штурман командует Ливеровскому и Жуковцу - приготовиться  к
сбросу груза из люка.
 Еще одна прямая на ромб - в воздухе раскрывается парашют. Еще  заход  -
Ливеровский и Жуковец подтягивают последний стокилограммовый мешок  к  люку,
выталкивают в воздух.
 - Парашют раскрылся, командир!
 Вот и вся работа.
 В этот же вечер шесть экипажей произвели  постановку  мин  в  Сулинском
гирле. Штурманы  Дуплий,  Незабудкин,  Басалкевич,  Прокопчук,  Кондрашов  и
Кружков блестяще справились с этим нелегким заданием.
 Наутро  узнали:  освобожден  Симферополь  -   основной   узел   обороны
противника, прикрывавший путь к портам южного побережья.
 В тот же  де