рживая  горизонт.  Прожектора
отстали. Галухин чувствовал, как по телу ползут теплые ручейки, но  сознание
больше не покидало его. Нашел карту, карманный фонарик.  На  глаз  определил
курс, попробовал связаться с командиром по пневмопочте. Это не удалось, да и
детальная ориентировка была потеряна...
 С поврежденным рулевым управлением и шасси комэск Федоров довел самолет
до своей территории, на исходе горючего посадил его на фюзеляж  на  пахотном
поле в районе Донбасса...
 Пять из остальных восьми самолетов вернулись с маршрута с минами.  Один
совершил аварию при посадке, из-за  плохой  видимости  и  сильного  бокового
ветра поломал два самолета на стоянке. Лишь комэску Саликову  и  мне  в  эту
ночь повезло: сбросили мины и благополучно приземлились на  своем  аэродроме
на последних каплях бензина...
 Подлечившись, Василий Григорьевич продолжал водить эскадрилью на боевые
задания. Наступила зима, каждый вылет стоил неимоверных усилий. Летали порой
и тогда, когда по всем правилам выпускать самолеты в воздух не разрешалось.
 9  января  сорок  четвертого  года  полк  получил   задание:   подавить
артиллерию  и  прожектора  на  Керченском  полуострове.   Цели   расположены
непосредственно у линии фронта, это требует безошибочного их распознавания и
особой точности бомбометания.
 А бомбить возможно только ночью.
 Закончив  постановку   задачи,   начальник   штаба   майор   Константин
Григорьевич Немировский спросил, как всегда, есть ли вопросы.
 Всегда находились.
 На этот раз - нет.
 Полученное задание было, пожалуй, самым трудным и  необычным  из  всех,
что нам приходилось выполнять в последнее время. Ночная бомбардировка вблизи
переднего края. На тяжелых машинах, приспособленных к действиям  на  широких
морских просторах. С экипажами, не привыкшими  или  уже  отвыкшими  -  после
Севастопольской обороны - различать во тьме  извилистые  контуры  траншей  и
ходов сообщения, а главное отличать свои позиции от чужих. "Ил" -  не  По-2,
чтобы крутиться над передним краем часами...
 Исполняющий обязанности  командира  полка  майор  Александр  Васильевич
Корнилов, нахмурившись, смотрел в карту.
 - Ну, если все так понятно... И вдруг встретил спокойный и ясный взгляд
Галухина.
 - И вам все понятно, Василий Григорьевич?
 - Пока - почти ничего. Но до ночи еще есть время.  Надеюсь,  что  будет
понятно, товарищ майор!
 - Я тоже на вас надеюсь, И очень  прошу:  как  следует  поработайте  со
штурманами.
 Взлет был назначен на вторую половину ночи. Под каждую машину подвесили
по шесть соток и по две двухсотпятидесятикилограммовые фугаски.
 И вот  самолет  комэска  Федорова  на  старте.  Мигает  зеленый  огонь,
взревывают моторы, срывают тяжелую машину с места,  несут  по  раскисшей  от
непогод полосе. Лишь в конце ее самолет тяжело отрывается от земли - это  мы
узнаем по звуку.
 Все облегченно вздыхают, расходятся к своим машинам.  Дарьин,  Жестков,
Ковтун, Киценко, Дурновцев, Ольховой, я...
 Ночной полет.
 У каждого экипажа свое задание, у каждого свой маршрут.
 У каждого летчика, штурмана, стрелка свой личный  счет  с  ненавистными
оккупантами...
 - Штурман, видишь чего-нибудь?
 - А как же, командир! Луна вышла, на счастье. Вон черная змейка... Тень
от бруствера! Ракеты большинство на восток, значит их  передок  пролетаем...
Сейчас буду выводить на боевой. Возьми десять вправо...
 На  артиллерийскую  позицию  зашли  вдоль   линии   фронта.   Несколько
напряженных секунд - сброс!
 - Во угодили! Прямо в окоп! - кричит Александр Кошкин, начальник  связи
эскадрильи, летающий с комэском за стрелка. - Точно  в  окоп,  там  от  луны
черная скобочка...
 - Ишь ты научился! Не спеши, дорогой, точно пехотка доложит...
 Однако и в голосе штурмана явное удовлетворение.  Просыпаются  зенитки,
вспыхивают лучи прожекторов.
 - ...Пять, семь, девять! - подсчитывает Галухин.  -  Может,  ударим  по
ним, командир? Гостинцев я сэкономил. Специально  для  наших  лучших  друзей
приберег...
 Снова боевой.  Плотная  завеса  сверкающих  молний,  неистово  пляшущие
лучи...
 - Скоро, штурман?
 - Так уже сбросил. Еще две осталось, давай на повторный заход.
 - Ну и... хозяйственный  ты  человек,  Василий  Григорьич!  Вот  влепят
самим...
 - Это возможно. Пять влево возьми... Еще один... Так держать!
 Корректирует точно как днем.
 - Подавили зенитную батарею, - докладывает скромно. - Можно идти домой,
командир!
 Вернулись  последними.  У  стоянки   Галухина   ждали   все   штурманы.
Набросились, обнимали, жали руку. Стоявшие в стороне техники удивлялись:  не
группой же действовали, ночной полет...
 Федорову с трудом удалось вытащить штурмана на доклад  к  начштаба.  По
дороге и сам не мог не спросить:
 - За что они к тебе воспылали такой любовью?
 - Да так, пустяки вообще... Кой-какие  секреты  дела.  Мы-то  на  своих
штурмовиках фанерных в Севастополе, бывало,  чуть  не  каждую  ночь  передок
щупали. Ну научились кое-чему...
 И вот  наступил  долгожданный  день.  Войска  4-го  Украинского  фронта
перешли в решительное  наступление  на  группировку  противника,  зажатую  в
Крыму. Лозунгом черноморских летчиков в эти  дни  стало:  "Не  выпустить  из
Крыма ни одного гитлеровца!"
 10 апреля в полк поступило приказание: нанести удар по пяти транспортам
противника в районе Сулинского гирла. Выполнение этой задачи поручили второй
эскадрилье - она находилась в тридцатиминутной готовности.
 Первым обнаружил корабли комэск.
 - Видишь цель, штурман?
 - Видеть-то вижу, - в голосе Галухина прозвучало  разочарование,  -  да
только что.
 Майор вгляделся и чуть не плюнул с досады.  Между  Сулинским  гирлом  и
островом Змеиным ползли шесть барж и два буксира.
 - Да, маху дали разведчики! Должно быть, молодежь...
 - А может, и не дали...
 - То есть как?
 - А так, что иная баржонка может большого транспорта стоить. Особенно в
такое время, когда... Во, видал? Рассредоточиваются, гады!  Верно,  груз  не
простой... Сейчас такой огонек дадут, небу жарко  станет!  Давай,  командир,
сигнал: бомбить звеньями!
 "Клин" эскадрильи раздвинулся, разделился на тройки. С кораблей открыли
бешеный огонь. Галухин вывел свое звено на цель  с  ходу:  главное  не  дать
пристреляться зениткам.
 - На боевом!
 Нажал кнопку сброса, приник к остеклению.
 - Есть! Влепили в одну! Прямое! - захлебываясь от  радости,  докладывал
Кошкин. - И две накрыты серией...
 -  Молодец,  внимательно   наблюдаешь,   -   скупо   похвалил   Василий
Григорьевич.
 В  результате  бомбоудара  была  потоплена  одна   баржа-лихтер,   одна
повреждена. Но  и  эскадрилья  понесла  тяжелую  потерю:  в  машину  летчика
Шеховцова попал снаряд, она взорвалась при ударе о воду.
 Галухин трудно переносил гибель друзей. Однако долго предаваться печали
не позволяла война. Через два часа  он  уже  получил  приказание  возглавить
подготовку  штурманов  к  ночному  вылету  на  постановку   мин   в   бухтах
Севастополя...
 И так день за днем...
 В мае, когда бегство оккупантов из Крыма приняло  панический  характер,
приходилось делать по два, по три вылета в сутки - с торпедами, с бомбами, с
минами...
 Как-то,  после  очередного  доклада  Галухина  об  успешном  выполнении
задания,  наш  полковой  замполит  Иван  Григорьевич  Шевченко   воскликнул,
невольно залюбовавшись спокойным, приветливым лицом любимого штурмана:
 - Эх, знали бы гитлеровцы, видел бы  сам  их  безмозглый  фюрер,  какой
хороший, добрый человек отправляет на дно корабли с его вояками!
 -  Вынужден  отправлять,  -  застенчиво  улыбнулся  Галухин.  -  Не  мы
начинали. А кончать некому, кроме нас...
 Этот разговор я услышал 11 мая. Тогда мы еще не знали, что  потопленный
нами накануне крупный вражеский  транспорт  был  новейший  дизель-электроход
"Тейя" и на его борту находилось три с половиной тысячи гитлеровских  солдат
и офицеров...
 Три с половиной тысячи!
 Участником того вылета  довелось  быть  и  мне.  Во  второй  эскадрилье
оставались одни молодые летчики, и в пятерку для усиления  был  включен  наш
экипаж, из первой. Галухин прекрасно подготовил штурманов к  удару,  с  ходу
вывел бомбардировщики на цель и первым сбросил бомбы, ювелирно выполнив  все
расчеты. Транспорт получил огромные  пробоины  в  борту,  накренился,  начал
тонуть на глазах у летчиков...
 Это было 10 мая сорок четвертого года.
 А на другой день Василий Григорьевич  совершал  свой  последний  боевой
вылет в качестве  штурмана  эскадрильи:  вскоре  его  назначили  начальником
бомбардировочной  службы  авиадивизии.  Уже  был   освобожден   Севастополь,
оставалось два дня до того, как последний гитлеровский солдат поднимет  руки
на полуострове Херсонес.
 В тот день группы полка уже сделали шесть вылетов. В  семнадцать  часов
поступило еще одно донесение: транспорт,  груженный  войсками,  под  охраной
сторожевых кораблей, обнаружен в открытом море. Нанести удар было  приказано
комэску-два, в качестве его заместителя снова послали меня.
 Молодые штурманы собрались  вокруг  Василия  Григорьевича.  Мне  всегда
доставляло огромное  удовольствие  наблюдать  за  его  работой.  Вводная  за
вводной, вариант за вариантом, и в  каждом  свое,  оригинальное  решение.  И
рождается оно как бы общими усилиями, и первую мысль  подает  не  опытнейший
флаг-штурман, а какой-нибудь вчерашний новичок с горящими азартом глазами...
 В семнадцать тридцать группа  была  в  воздухе.  Через  час  обнаружила
конвой и с ходу устремилась на него.  Над  кораблями  барражировали  Ме-110,
зенитки постановили  мощный  заградогонь.  Но  недаром  Василий  Григорьевич
готовил  свои  варианты.  "Мессеры"  оказались  много  ниже  нас,   искусный
противозенитный маневр с последующим выходом на цель сбил с толку  вражеских
артиллеристов.  Транспорт  мы  потопили,  потерь  не  понесли.  На  аэродром
вернулись уже в сумерках.
 Вот  тут  и  состоялся  тот  упомянутый  разговор.  Галухин  застенчиво
уклонялся  от  поздравлений,  подталкивал  вперед  молодых.  Но   от   Ивана
Григорьевича еще никому не удалось отвертеться.
 - Какой симпатичнейший, черт побери, человек!  -  призвал  он  меня  на
помощь. - И как топит, как топит! Ну-ка придержи его, Минаков, а то  убежит.
А у меня к нему не одни комплименты...
 Я придержал, И темпераментный наш замполит смог по  порядку  поздравить
скромного штурмана и с потоплением транспорта, а с двести  тридцать  седьмым
боевым вылетом, и... с представлением к третьему ордену Красного Знамени.

ПЯТНАДЦАТЬ ВЫЛЕТОВ ДМИТРИЯ СТАРИКОВА

 О  небе  над  Эльтигеном  особенно  отличился  однополчанин  Литвинчука
командир звена Дмитрий Стариков. Только за один день 6 ноября сорок третьего
года,  прикрывая  десантников  с  воздуха,  он  уничтожил  четыре  вражеских
самолета.
 Диму я знал давно, еще по  Ставрополью.  Простой  рабочий  паренек,  по
комсомольской  путевке  попал  в  аэроклуб  в  Черкесске,  затем  в   Ейское
военно-морское   авиационное   училище.   Окончил   его    накануне    войны
летчиком-истребителем. В июле сорок первого включился в  боевые  действия  в
составе 32-го  истребительного  авиаполка  -  будущего  11-го  гвардейского.
Вылетал на штурмовку вражеских колонн, смело вступал в бои с "мессерами".
 "У  Старикова  рука  сильного  человека  и  глаз  снайпеa.  В  бою  не
подведет". Так охарактеризовал молодого пилота замкомэск Владимир Снесарев.
 Дмитрий был невысок, коренаст, курнос.  Сведенные  в  линию  брови  над
светло-серыми глазами, твердые  скулы,  твердая  черточка  губ  -  результат
постоянных предельных нагрузок. В деле сурово сосредоточен,  в  часы  отдыха
мягок и незлобив.
 В июле сорок второго был  назначен  командиром  звена.  Это  совпало  с
удивительным взлетом личного мастерства Димы. За короткий срок, с 17 июля по
10 сентября, он сбил десять самолетов противника! Бесстрашно навязывал  бой,
бил напористо, метко. Надежным щитом его был ведомый Сурен Тащиев.
 17 июля истребители прикрывали наши корабли на переходе в Новороссийск.
Пара   Старикова   барражировала   поодаль   от   конвоя   -    гитлеровские
бомбардировщики  ожидались  со  стороны   моря.   Дмитрий   первый   заметил
вырисовывающиеся в дымке силуэты -  девять  Ю-88  под  прикрытием  восьмерки
"мессеров". По четыре на каждого? Но медлить нельзя. Когда их увидят,  будет
еще труднее.
 - Сурен, прикрой, бью ведущего бомбера! Преимущество в высоте  было  за
ними. Диме хватило мгновения, чтобы с близкой дистанции  поразить  "юнкерс".
Тот взорвался в воздухе. Остальные бомбардировщики  нарушили  строй,  начали
метаться, пытаясь маневрировать в одиночку.
 - Теперь будем драться, Сурен!
 Противником Дмитрия оказался ведущий группы "мессеров". По его  почерку
Стариков понял: противник тяжелый,  искусный  боец  и  отличный  пилотажник.
Тащиев маневрировал за хвостом друга,  отвлекая  на  себя  других  фашистов.
Стариков попытался набрать высоту, враг  опередил  его.  Стариков  вышел  из
горки  мертвой  петлей,  стараясь  зайти  ему  в  хвост,  гитлеровец  четкой
полубочкой обошел его слева.  Стариков  почувствовал  преимущество  врага  в
технике пилотирования. Явственно представил его волчью усмешку:  победа  над
молодым советским пилотом была для него несомненной. Можно, мол, и позволить
себе поиграться, как кошка с мышкой. Тем более, что и со стороны  ничего  не
грозило: там метался одинокий "як" в окружении семи "мессеров".
 "Ну, ну... поразвлекайся", - каменно сжал челюсти Стариков, давая немцу
зайти с задней полусферы. И тут
 же, крутым разворотом, бросил свою машину  в  лобовую  атаку.  Секунда,
вторая, третья... На бешеных скоростях двое мчались  навстречу  друг  другу.
Исход поединка решала отчаянность. Оказалось, что немец ценил себя дороже: в
последний момент рванул вверх.  В  более  удобной  позиции  оказался  Сурен.
Ударил из всех точек. Трассы уткнулись в желтое брюхо "мессера".
 - Спасибо, дружище! - крикнул Стариков. - Ныряй в сторону, наши идут!
 Подоспела подмога - группа "яков", вызванная с  аэродрома.  Гитлеровцы,
не приняв боя, поспешили ретироваться...
 ...б августа группа, в которую входил Стариков, прикрывала  транспорты,
идущие в Геленджик. Истребители, маневрируя, вели круговой обзор.
 После тридцати минут барражирования, когда  им  на  смену  должна  была
подойти другая  группа,  увидели  около  сорока  бомбардировщиков  Хе-111  в
сопровождении "мессеров". Гитлеровцы шли четырьмя группами. Первым  на  одну
из  них  ринулся  Стариков.  Сбил  ведущего,  внес  растерянность  в   строй
остальных. Но три группы продолжали идти на наши корабли. Стариков  атаковал
еще одну и вновь поразил ведущего.
 Вдохновленные его удачей ястребки за несколько минут расстроили  боевой
порядок "хейнкелей", не дав им возможности отбомбиться  прицельно,  а  затем
вступили в бой с "мессерами". Схватка была ожесточенной. Стариков с Тащиевым
связали боем шесть истребителей противника. Пользуясь преимуществом в числе,
те несколько раз пытались зайти в хвост "якам". Стариков каждый раз  успевал
развернуться и ринуться в лобовую. Тогда "мессеры" стали  в  круг,  прижимая
пару "яков" к воде. Горючее у наших было на  исходе,  это,  кажется,  поняли
немцы. Ждали, что  "яки"  будут  вырываться  вверх  и  окажутся  в  "вилке".
Стариков и Тащиев не торопились.  Немцы  увеличили  радиус  круга,  стремясь
заманить их в него. Стариков принял  их  "предложение",  другого  выхода  не
было. Еще на вираже выбрал цель, открыл  огонь.  Атака  оказалась  успешной:
гитлеровец задымил и скрылся, снижаясь. Круг на какое-то время  разомкнулся,
затем сомкнулся вновь. Стариков  резко  развернулся  и  снова  устремился  в
атаку.  Фашисты,  видя  решимость  советских  летчиков  драться  до   конца,
выпустили их из круга. Стариков  и  Тащиев  вернулись  на  свой  аэродром  с
совершенно сухими бензобаками...
 ...8 августа. День клонился к закату. На аэродром,  затерявшийся  среди
прибрежных гор, возвращались "яки", ходившие на прикрытие кораблей.
 - Нам лететь на смену, - предупредил Сурена Стариков.
 - Есть, командир! - готовно откозырял Тащиев и обнял за плечи друга.  -
После драки поужинаем, да? Угощу шашлычком тебя. Собственного приготовления!
С поваром договорился: если, говорит, фрица собьете, пущу к плите.
 - Не мало берешь за фрица?
 - Что ты! Едва сторговался, он требовал двух! Трудно,  казалось,  найти
столь различных людей, как эти двое. Стариков серьезен,  сдержан,  молчалив.
Тащиев - веселый, темпераментный южанин. А может быть, различие в характерах
и сделало их неразлучными друзьями? Как бы то ни было, но в бою они понимали
друг друга без слов.
 Корабли шли в Цемесскую  бухту.  Едва  развернувшись  в  сторону  моря,
друзья увидели группу  "хейнкелей".  Бомбардировщики  охранялись  восьмеркой
"мессеров".
 - Атакуем, пока нас не видят, - как всегда, решил  Дмитрий,  заходя  со
стороны солнца.
 Вечернее небо прочертили молнии. Две из очередей вонзились  в  крыло  и
фюзеляж  фашистского  бомбардировщика.  Разваливаясь,  он  рухнул  в   море.
Остальные начали сбрасывать бомбы в воду.  "Мессершмитты",  разделившись  на
две группы, набросились на дерзких советских летчиков.
 В кабине Тащиева раздался хлопок, в лицо брызнули осколки  плексигласа.
К счастью, в глаза не попали. Через несколько секунд от его  меткой  очереди
задымил один  из  "мессеров".  Третью  вражескую  машину  сбила  подоспевшая
четверка "яков", возглавляемая  комэском  Борисом  Литвинчуком.  Гитлеровцам
пришлось отступить обратно в море.
 В этот день Тащиев сбил свой второй самолет, Стариков - шестой.
 -  Зря  торговался  с  поваром,  -  посетовал   Сурен,   когда   друзья
направлялись в столовую.
 ...9 августа. В полуоткрытую дверь  землянки  заглянул  солнечный  луч,
закружил золотые пылинки. На аэродроме заработали моторы.
 - Подъем, Сурен! Опоздаешь на завтрак.
 - Будь добр, захвати сюда, Дима...
 Через час летчики собрались у КП уточнить задание.  Последним  появился
Тащиев. На смуглом небритом лице - густо-зеленые пятачки.
 - Что с тобой, Сурен? - посыпались вопросы.
 - Решил воздействовать на фрица психически.  Ведь  непременно  хоть  на
секунду реакцию потеряет, правда? Тут я ему и влеплю!
 - А что, братцы, идея!  -  одобрительно  подхватили  летчики.  -  Хитер
Сурен!
 - Доктор и вовсе хотел замотать башку, как горшок с кашей. Пожалуй, еще
бы страшней было, а?
 - Не горюй, в следующий раз попробуешь!
 - Нет уж, в следующий раз - твоя  очередь.  Мне  еще,  может,  жениться
придется.
 - Ну так тоже рябую бери.
 Стариков в этом вылете  шел  ведущим  четверки.  Задача  -  обеспечение
действий  группы  лейтенанта  Виктора  Щербакова,  назначенной  на  практике
кораблей в районе Туапсе.
 Но через несколько минут после взлета поступил новый приказ:
 - Следуйте в район Анапы на перехват бомбардировщиков противника.  Идут
на Новороссийск!
 - Вас понял, - голос Щербакова.
 - И возможно скорей!
 Необычное напоминание.  Командир  полка  Наум  Захарович  Павлов  своих
летчиков знал...
 Видимость  прекрасная,  чистая  голубизна  неба  пронизана  лучами  уже
поднявшегося над горизонтом солнца.  Внизу  просверкала  серебром  Цемесская
бухта, в дымах  проплыл  Новороссийск.  Над  Абрау-Дюрсо  высоко  кружились,
поблескивая, четыре "мессера". Бомбардировщиков не видно.  Однако  "мессеры"
сразу пошли навстречу. Неспроста!
 Стариков развернулся, передал Щербакову:
 - Витя, не отвлекайся, хитрят! Уже в ходе схватки заметил на  небольшой
высоте в стороне группу "хейнкелей". Так и есть!
 - Атакуй, не оглядывайся! Прикрою!
 - Понял, - спокойно прозвучал ответ друга.
 Ударная четверка обрушилась на "хейнкели" сверху.  Стремительная  атака
ошеломила  врага.  Только  два  бомбардировщика  сбросили  бомбы  на   порт,
остальные - куда попало. Два Хе-111 загорелись.
 В разгаре боя Стариков заметил еще одну группу бомбардировщиков  -  они
уже подходили к Цемесской бухте. Что делать? Резким рывком он выводит машину
из боевой "карусели". Оставив троих  ведомых  связывать  боем  "мессеры",  в
один