астольную лампу и подсаживается к арестованному.
     - Узнаешь меня?  - говорит он,  пахнув в лицо человеку сигаретным
дымом. - Лучше гляди, Пауль Прозе!
     Человеку в  наручниках  и  раньше чудилось:  он уже не раз слышал
этот голос.  Но свет рефлектора  был  ослепляющим,  и  следователя  он
разглядел  только теперь.  Разглядел и покрылся холодным потом.  Перед
ним  один  из  подпольщиков.  Несколько  месяцев  назад  его  ввел   в
организацию   заместитель   Прозе,   старый  коммунист,  всегда  такой
недоверчивый, осторожный... Как же он оплошал!
     - Сволочь! - говорит Прозе и плюет в лицо провокатору.
     Вскрикнув, тот поднимает кулак.  Но отворяется дверь.  В  комнату
входят.
     - Встать! - кричит конвоир.
     Первым вошел Генрих Гиммлер. Он отложил все дела и поспешил сюда,
чтобы присутствовать  при  допросе  руководителя  крупной  организации
антифашистов, за которым охотился больше года.
     Гиммлер и сопровождающий его обергруппенфюрер  СС  Кальтенбруннер
садятся за стол. Следователю приказано продолжать.
     Вновь сыплются вопросы.  Арестованный не  раскрывает  рта.  Тогда
Кальтенбруннер говорит следователю несколько слов.  Тот снимает трубку
телефона.
     Через минуту  двое  эсэсовцев вталкивают в комнату человека.  Его
ставят лицом к Паулю Прозе.
     - Свет! - говорит Кальтенбруннер. - Дать больше света!
     Конвоир у двери поворачивает выключатель. Под потолком загорается
люстра.  Пауль  Прозе  молча  смотрит на арестованного.  Это тот самый
подпольщик, что ввел в организацию гестаповского шпика. Он избит, лицо
его - сплошная сине-багровая опухоль.
     Человек качнулся.  Охранники  подхватили  его,  выволакивают   за
дверь. А на смену уже ведут другого.
     И так - в продолжение часа.
     Больше часа понадобилось для того, чтобы продемонстрировать Паулю
Прозе всех товарищей по разгромленной организации.
     Потом следователь возобновляет допрос.
     Арестованный молчит.
     - Говори,  -  повторяет  гестаповец.  -  А  не то пожалеешь,  что
родился.
     Прозе поднимает голову.
     - Что я должен сказать?
     - Ты видел всех, кого взяли. Где остальные? Назови имена, адреса.
Сделаешь - будешь жить.
     Арестованный качает головой.
     - Это все. Вы взяли всех до единого.
     - Не будь дураком. - Следователь чуть оборачивается к Гиммлеру. -
Господин рейхсфюрер СС дает тебе шанс. Используй его. Молчишь... Жаль!
Ведь  у тебя жена,  сын.  Подумай о них.  И о матери тоже.  Хорошенько
подумай, не спеши.
     Не дождавшись ответа,  следователь показывает конвоиру на дверь в
смежную комнату.
     - Отопри,  -  говорит  он.  -  Отопри,  войди туда и дай по морде
самому маленькому. Только легонько. Гляди, не убей малыша.
     Протопав к двери, охранник исчезает в комнате. Секунду спустя там
раздается звук удара и вслед за тем плач ребенка и возгласы женщин.
     - Это  твои,  -  говорит следователь арестованному,  показывая на
дверь. - Все трое. Хочешь взглянуть? Нет? Что ж, твое дело.
     Заперев дверь, он возвращается к столу.
     - Пожалей их,  коммунист Пауль Прозе. Ты хороший семьянин, нежный
муж и отец. Не разочаровывай нас!
     Прозе встает.
     - Что вам угодно? - глухо говорит он.
     Гиммлер и Кальтенбруннер, молчаливые, неподвижные, сидят, заложив
ногу за ногу.  Следователь действует умело,  и они не вмешиваются. Они
знают:  арестованному есть что сказать.  Выловлена  подавляющая  часть
организации,  но  не  вся.  Кое-кто  на свободе,  и розыск пока не дал
результатов.  Гиммлера особенно интересует  одна  женщина.  Она  очень
тщательно  законспирирована,  связана  только  с руководителем группы.
Значит,  выполняет особо  важную  работу.  Но  это  все,  что  удалось
установить агенту. Кто она, где находится - тайна. Тайна Пауля Прозе.
     - Где остальные?  - настаивает следователь.  - Назови их - и твою
семью, малыша и двух женщин, я отправлю домой в автомобиле.
     - Вы арестовали всех. - Теряя силы, Прозе опускается на стул.
     - Лжешь,  - вдруг говорит Гиммлер.  - Лжешь без зазрения совести.
Все равно мы возьмем всех. - Он делает паузу. - И твою помощницу тоже.
     Прозе внутренне сжался.  Что известно гестаповцам? В голове ворох
мыслей,  догадок.  В  его  группе   две   женщины.   Обе   действовали
изолированно от организации,  в секретных учреждениях нацистов.  Кроме
него,  лишь заместитель руководителя организации знает  их  имена.  Но
только  Прозе  имел  с ними контакт,  да и то нерегулярный...  Гиммлер
сказал:  помощницу.  Значит,  сведения,  которыми располагает гестапо,
касаются одной из них. Которой же?
     В комнату  входит  офицер.  Пересекает  кабинет,   кладет   перед
начальником  лист  бумаги.  Заглянув в бумагу,  Гиммлер откидывается в
кресле.
     - Ну,  -  говорит  он,  -  что вы можете поведать о докторе Марте
Ришер?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

     Абст входит в комнатку Ришер, подсаживается к кровати и кладет на
тумбочку принесенный сверток.
     - Здесь сигареты,  - говорит он.  - Десять пачек  сигарет  и  две
банки апельсинового сока. Надеюсь, они будут приняты с благодарностью?
     - Спасибо.  Все очень кстати, особенно сигареты. Мой запас иссяк.
Дайте-ка одну.
     Абст распечатывает пачку, протягивает больной. Та закуривает.
     - Однако я пришел не только по этой причине.
     - На вас это было бы не похоже, - в тон ему отвечает Ришер. - Что
же случилось?
     - Речь  пойдет  о  вашей  попытке  принять  яд...  Где  вы  взяли
синильную кислоту? Надеюсь, не в своем медицинском ящике?
     - Именно там.
     - Я проверю, Марта, - говорит Абст, и в голосе его звучит угроза.
- В ящике должен быть перечень медикаментов.  Хочу надеяться,  что  он
сохранился.
     - Идите к ящику.  - Ришер отворачивается к  стене.  -  Идите  же!
Перечень там. Кстати, проверьте, не подделана ли ваша подпись.
     Ящик в углу.  Присев на корточки,  Абст шарит по полкам.  Вот  он
выпрямился. В руках у него сколотые листы бумаги.
     - М-да...  - задумчиво тянет он. - Я и не подозревал... Простите,
Марта.
     - Прощаю, шеф.
     - Еще вопрос. Здесь указано: в ящике пять ампул...
     - Пошарьте  на  средней  полке.  Отыщите   продолговатый   желтый
коробок. Они должны быть там.
     Найдя коробку,  Абст раскрывает  ее.  В  коробке  четыре  ампулы,
окутанные ватой.
     Постояв, он возвращается к кровати.
     - Но   вы   могли   воспользоваться   ими...   Могли   -   и   не
воспользовались. Почему?
     - В  тот день я потеряла голову...  Мне стыдно за свое поведение.
Это была минутная слабость.  Можете не  сомневаться,  она  никогда  не
повторится. Я буду до конца служить своей стране.
     - Хорошо сказано.  - Абст садится на  табурет,  прячет  в  карман
коробку с ампулами.  - Я рад, что вы выздоровели морально. Надеюсь, не
за горами и победа над физическим недугом.  Без вас  я  как  без  рук,
Марта. Можете мне поверить.
     - Есть новый врач!  - Ришер испытующе смотрит на Абста. - Как мне
кажется,  он  быстро  вошел  в  курс  дела.  Да  и  вы  полностью  ему
доверяете...
     - Его не сравнить с вами, Марта.
     - Неправда, шеф. Я имела возможность убедиться: Рейнхельт опытный
медик.
     - Я вижу, он стремится понравиться всем! - Абст начинает злиться.
- Запомните: только я могу судить о его способностях, я один - и никто
больше!
     - Понравился   -  не  то  слово,  шеф.  Просто  я  стараюсь  быть
справедливой.  Кроме того...  - Ришер делает вид,  что едва не сказала
лишнего.
     - Договаривайте!
     - Хорошо,  шеф.  Кроме того,  у меня появилась надежда на замену.
Ведь Германии я могу служить не только здесь, но и на материке.
     - И  не  думайте  об отъезде!  - Абст ладонью разрубил воздух.  -
Выкиньте это из головы.
     - Выходит, отправите его?
     - Работы хватит всем,  - уклончиво говорит Абст.  - Но при  любых
обстоятельствах  обслуживать группу будете вы.  Кроме того,  предстоят
новые эксперименты, весьма интересные. А здесь вы вообще незаменимы.
     - Вы  человек  скрытный.  И  все же я поняла:  не доверяете этому
Рейнхельту.
     - Разумеется,  Марта.  Но у меня не было выбора. Короче, он здесь
временно, пока вы не встанете на ноги. Вот так. И довольно об этом!
     - Хорошо,  довольно,  - соглашается Ришер. - К тому же я устала и
хочу спать.
     Но Абст  не торопится уходить.  С минуту он сидит в задумчивости,
потом рассказывает о гибели водолаза.  Он  говорит  откровенно:  Марте
известно и о "Випере", и о ее командире.
     Закончив, он  протягивает  Ришер   бумагу.   Это   расшифрованная
радиограмма.  Канарис  резко  выговаривает  Абсту  за  медлительность,
допущенную  при  выполнении  важного  поручения.  Сейф   должен   быть
извлечен, чего бы это ни стоило. Срок - две недели.
     - Две недели,  - говорит Ришер,  возвращая бумагу.  - Как  же  вы
справитесь?
     - Не знаю.  Не знаю.  Марта.  Впору самому идти под воду:  Глюк и
Вальтер не изъявляют желания,  и я не могу заставить их... Вот если бы
вы были на ногах!
     - Не понимаю, какая здесь связь.
     - Связь есть. Я принудил бы нового врача.
     - Но он не водолаз. Вы шутите, шеф!
     - Нисколько.  За неделю я обучил бы его работе в скафандре. И вот
он спускается, обвязывает сейф тросом... Словом, попытку можно было бы
сделать.  Мы ничем  не  рискуем,  кроме  разве  комплекта  водолазного
снаряжения...  Однако  все это чепуха:  вы прикованы к постели,  и без
него пока не обойтись. Постарайтесь быстрее выздороветь.
     Абст направляется  к  выходу,  берется  за  дверную  скобу.  И  -
замирает.
     В подземелье взвыла сирена.
     Тревога!
     Он распахивает  дверь.  И  в  ту  же  секунду  грот погружается в
темноту.
     Где-то в туннеле возникло пятнышко света. Тоненький лучик мечется
по сторонам,  приближается.  Теперь слышны торопливые шаги.  Возникает
фигура рыжебородого.
     - Корабль в полумиле от нас, - говорит он. - Вальтер увидел его в
перископ.  Корвет  противника,  шеф.  Лег  в дрейф,  и с него спускают
шлюпку.
     - Рейнхельт?
     - Он у пловцов.
     - Быстрее туда. Не спускайте с него глаз!
     - Понял, шеф. - Глюк поспешно уходит.

     Корвет неподвижно лежит в спокойной  воде.  Шлюпка  уже  спущена,
стуча  слабеньким  подвесным  мотором,  медленно продвигается к скале.
Суденышко невелико,  но в нем девять  моряков,  и  борта  шлюпки  едва
возвышаются над водой.
     Достигнув полосы рифов,  шлюпка берет в сторону,  движется  вдоль
гряды подводных камней.  Тяжело груженная,  неторопливая, с размеренно
постукивающим мотором,  она кажется  очень  мирной,  хотя  над  кормой
поднят военно-морской флаг.
     Проход в рифах обнаруживается,  когда  путь  вокруг  скалы  почти
завершен.  Старшина перекладывает румпель, шлюпка послушно сворачивает
и вскоре пристает к ноздреватому боку утеса.
     Моряки высаживаются  на скалу.  В составе маленького отряда - два
офицера.  Один из них  старый  знакомец  Карцова  -  тот,  что  первым
допрашивал его на линкоре,  лейтенант Борхольм.  Он командует отрядом.
Помогая друг другу, люди карабкаются на скалу.
     - Смотрите, линкор в море! - восклицает один из матросов.
     Все оборачиваются.  Огромный  корабль  медленно  огибает   скалу.
Неделю  он  был в океане,  сейчас возвращается на базу,  эскортируемый
двумя эсминцами.  Со скалы отчетливо видна палуба линкора, надстройки,
артиллерийские башни.
     В свою очередь,  на линкоре заметили высаженный с корвета десант.
Десяток   биноклей   нацелен   на   коническую   скалу.   А  на  посту
артиллерийских  дальномерщиков  припал  к  окулярам   прибора   лучший
стереоскопист корабля матрос Джабб.  Он бледен, осунулся. Джабб только
вчера выпущен из карцера, в котором провел двадцать суток.
     В стеклах  прибора  возникла  голова  десантника.  Пальцы  Джабба
вращают маховички  наводки  -  и  вот  уже  в  окуляре  красивое  лицо
лейтенанта Борхольма.
     Сплюнув с досады,  Джабб выпрямляется. Это по настоянию Борхольма
списали   с   корабля   капрала  Динкера,  пытавшегося  вступиться  за
выловленного в воде человека.  Он же,  Борхольм,  виновник  того,  что
Джаббу,  наказанному  в  дисциплинарном порядке,  грозит еще и военный
суд.  Майор контрразведки склонен был ограничиться карцером, и если бы
не Борхольм...
     Медленно тянулись дни в заключении. Все это время Джабб перебирал
в  памяти события последних недель,  снова и снова придирчиво оценивал
поведение,  каждое слово человека, которому помог избежать виселицы. И
укреплялся в уверенности, что поступил правильно.
     И еще одно обстоятельство не выходило из головы.  То и дело перед
глазами вставала картина побега человека в резиновом костюме и ластах.
Вот диверсант протискивается в иллюминатор.  Лейтенант Борхольм бежит,
чтобы схватить негодяя,  но,  споткнувшись, падает... Уж очень неловко
грохнулся  этот  красавчик!  Будто   нарочно.   И   слишком   медленно
поднимался. Так медленно, что фашист успел улизнуть.
     Линкор удаляется.  Скала делается меньше.  Она будто опускается в
воду.  А Джабб,  задумчивый, мрачный, все глядит на нее, стоя у своего
дальномера.
     - Прохвост, - бормочет он, - какой же ты прохвост, Фред Борхольм!
     Линкор скрылся из глаз.
     Тогда Борхольм  подает знак отряду.  Моряки продолжают движение к
вершине скалы.
     Зачем высажены десантники?
     Обследование конической  скалы  -  одна  из   мер,   выработанных
командованием  союзников,  чтобы обезопасить базу от неожиданностей со
стороны противника.  Группы моряков регулярно осматривают  все  клочки
суши,  разбросанные  по  окружности  в тридцать - сорок миль.  На этой
скале  у  самой  вершины  дожди  и  ветры  разрушили   часть   породы.
Образовалось  подобие  пещеры,  перед  которой  нагромождение  камней.
Подходящее место для вражеского разведчика с  радиостанцией,  если  бы
немцы  задумали  высадить  на  скалу наблюдателя.  Год назад на другом
таком островке была  обнаружена  и  ликвидирована  группа  фашистов  с
передатчиком...
     Отряд у пещеры.  Моряки  берут  автоматы  наизготовку.  Лейтенант
Борхольм оттягивает затвор пистолета и досылает патрон в ствол.
     Несколько минут ожидания - и Борхольм первым входит в пещеру. Два
молодых матроса обмениваются взглядами: смелый человек этот лейтенант!
     Когда улыбающийся Борхольм появляется у  выхода  из  пещеры,  его
встречают одобрительным гулом.
     - Отдыхайте,  ребята,  - говорит лейтенант.  - Влезайте  сюда,  в
тень, зажгите свои сигареты. А я взберусь еще на несколько ярдов.
     Движением подбородка он показывает на  голую  вершину  скалы,  до
которой отсюда рукой подать.
     Разомлевшие от жары моряки не заставляют себя упрашивать.  Вскоре
семеро десантников исчезают в пещере.  Восьмой - молодой матрос,  один
из тех, кого покорила смелость лейтенанта, - лезет за ним наверх.
     Борхольм на вершине скалы.
     Шорох за его спиной.  Он оборачивается,  видит карабкающегося  по
камням матроса.
     Матрос смущенно улыбается:
     - Я подумал: негоже оставлять командира... Простите, сэр!
     Борхольм помогает ему вылезти на площадку,  дружески  похлопывает
по плечу.
     Они долго стоят рядышком, будто любуются океаном.
     Позади моряков,   в  центре  скальной  площадки,  торчат  кустики
вереска.  Между кустами - щель,  точнее, колодец размером с донышко от
бочонка.  Из этого-то колодца и выдвигает Вальтер свой перископ, когда
ведет наблюдение.
     Но к кустарнику Борхольм даже не подошел.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

     Ранним утром   пассажирский   самолет,   сопровождаемый   сильным
эскортом истребителей,  приближался к Берлину.  Группа машин плыла  на
большой  высоте,  тщательно  охраняемая  всей  системой  ПВО Германии,
которую,  в свою очередь,  сейчас не менее,  тщательна  контролировала
служба безопасности.
     Самолет вели  личные  пилоты  фюрера.  В  машине,  кроме   самого
Гитлера,  находился его доверенный врач,  повариха, готовившая хозяину
вегетарианские блюда (фюрер не ел мясного),  камердинер и, разумеется,
телохранители.
     В одном из  кресел  расположился  Фегелейн,  выполнявший  в  этой
поездке обязанности адъютанта:  "штатные" адъютанты Гитлера находились
далеко па Востоке,  где в эти  дни  громыхало  гигантское  танковое  и
артиллерийское  сражение.  Они  должны были все видеть,  все оценить и
представить подробный доклад.  Впрочем,  особой нужды в  этом  уже  не
имелось: катастрофа германских армий в битве близ Курска для всех была
очевидна.
     Сейчас, полулежа в удобном кресле, Фегелейн в который раз пытался
разобраться в случившемся,  найти ему объяснение - и не мог.  То,  что
произошло, поистине было непостижимо...
     А поначалу все складывалось так хорошо! За зиму и весну 1943 года
промышленность  рейха  ценой  титанических  усилий выполнила брошенный
Гитлером лозунг:  "Лучшему солдату - лучшее оружие!" На фронт  потоком
хлынули  средние  танки  - "пантера" и тяжелые - "тигр",  перед броней
которых - так считалось!  - бессильны пушки  русской  ПТО,  и  могучие
самоходные орудия "фердинанд", специально предназначенные для борьбы с
тяжелыми танками  противника.  Что  касается  самолетов,  то  Фегелейн
больше  месяца  провел  в  поездках  по  авиационным  заводам и своими
глазами  видел  сотни  отправляемых  в  войска  новейших  истребителей
"Фокке-Вульф-190А"  (высокая  скорость,  отличный вертикальный маневр,
мощное пушечное вооружение)  и  "Хеншель-129"  -  этот  последний  был
сделан  по  типу  русских  летающих  танков  "Ильюшин-2",  справедливо
прозванных немцами "черной смертью".  Боевых самолетов вермахт получал
почти вдвое больше, чем год назад.
     Поистине всеобъемлющей была  тотальная  мобилизация  живой  силы.
Фюрер  не  пощадил  никого и ничего.  Железная метла прошлась по тылам
рейха,  не пропустив ни единой щели,  начисто вымела все резервы.  И к
исходу  весны  1943 года на Восточном фронте вермахт имел на несколько
дивизий больше, чем даже в начале воины.
     Словом, русским  противостояла  огромная  всесокрушающая сила.  И
значительная ее часть - около  миллиона  солдат  и  офицеров  наземных
войск немцев,  почти пять тысяч самолетов,  танков, самоходных орудий,
десять тысяч пушек и минометов - должна была решить  в  районе  Курска
главную задачу кампании.
     Да, фюрер сделал все, что в человеческих силах. Теперь слово было
за  генералами.  Им  предстояло  ввести  в  действие великолепный план
"Цитадель" - то есть так грохнуть  этим  стальным  кулаком  по  сердцу
России, чтобы оно перестало биться.
     На рассвете 5 июля, когда кулак был уже занесен, вдруг заговорили
советские  пушки.  Советы  опередили  противника.  Это  явилось первой
неожиданностью,  и у многих екнуло сердце...  Тем не менее удар немцев
был  страшен.  Все  ждали:  вот-вот оборона русских будет взломана,  в
пробитую брешь устремятся "тигры" и "фердинанды", и тогда ничто уже не
остановит армий фюрера.
     Но оказалось,  что кулак немцев молотил по  броне,  которой  было
прикрыто  сердце  России,  и  сталь,  ударяя о сталь,  высекала искры,
гигантские искры - и только!
     Это была вторая неожиданность. Русские не только разгадали день и
час немецкого наступления, но и приняли меры.
     На направлении главного удара земля была устлана трупами солдат и
офицеров вермахта.  Между ними горели танки и самоходки  немцев.  А  с
неба сыпались охваченные огнем останки бомбардировщиков и истребителей
лучших дивизий Геринга.
     Конечно, немалый  урон несли и оборонявшиеся.  Однако они стояли.
Под яростным натиском немцев  русские  армии  только  чуть  подавались
назад.  И  это  было  стратегией,  маневром,  всем  чем угодно,  но не
отступлением!
     Четыре дня  боев  -  сорок тысяч трупов немецких воинов,  пятьсот
потерянных самолетов, сотни сожженных танков. И в качестве компенсации
- продвижение в глубь чужой обороны на... десять километров!
     А она, эта оборона, была, быть может, вдесятеро глубже.
     Кто мог предвидеть, что