дали  на  Обсерваториенгатан   и
Оденгатан,  готовые прийти на  помощь, если ситуация того  потребует. На них
сидели пожарники вперемешку с полицейскими в пожарной форме.
     Мартин  Век  и  Рэнн могли  помочь  делу  важными  сведениями,  то есть
сообщить, что Эриксон, если  только на крыше  сидит именно  Эриксон -- такая
оговорка  необходима, -- вооружен американским автоматом системы "джонсон" и
обыкновенной  самозарядной винтовкой  армейского образца,  и  тот  и  другая
скорей всего с оптическим прицелом. Да еще прицельный пистолет "хаммерли".
     -- "Джонсон автоматик", -- сказал Гунвальд Ларсон. -- Черт подери! Хотя
он весит  меньше  семи  килограммов  и  необычайно  прост  в  обращении, это
все-таки почти  пулемет.  Имеет небольшую  отдачу  и  делает сто выстрелов в
минуту.
     Слушал ею только Рэнн. Он и сказал задумчиво:
     -- Ну, ну.
     Потом он зевнул. Природа брала свое.
     -- А своим маузером он способен прищелкнуть вошь на визитной карточке с
расстояния шестьсот метров. Дайте ему хорошую видимость плюс немножко удачи,
и он может контролировать местность на тысячу метров в окружности.
     Кольберг стоял, прислонясь к плану города. Он утвердительно кивнул.
     -- Представляю,  чего он  может  натворить,  если вздумает,  --  сказал
Гунявльд Ларсон.
     Сам  Ларсон  вздумал  прикинуть  некоторые  расстояния.  С  крыши,  где
окопался Эриксон, до перекрестка Оденгатан и  Хеслингегатан -- сто пятьдесят
метров,  до главного  корпуса  Саббатсберга -- двести  пятьдесят, до  церкви
Густава  Васы  триста,  до издательства  "Боньерс" --  пятьсот,  до  первого
высотного дома на Хеторгет -- тысяча и до Ратуши -- тысяча сто.
     Мальм прервал его расчеты досадливо и высокомерно.
     -- Да, да. -- сказал он. -- Нечего об этом думать.
     Однако  единственным, кто почти  не думал ни  о бомбах со  слезоточивым
газом,   ни  о   вертолете,  ни   о  водяных  пушках,   ни   о   портативных
радиопередатчиках, был Мартин Бек.
     Он стоял в углу молча, поодаль от всех не только из-за клаустрофобии  и
нелюбви к многолюдным сборищам. Он был погружен в раздумья об Оке Эриксоне и
о тех  жизненных обстоятельствах. которые поставили Эриксона в это нелепое и
безвыходное положение. Может быть, рассудок Эриксона окончательно помутился,
может быть, он утратил способность общаться с людьми. А может быть, и нет. И
кто-то  должен  нести  ответственность.  Не Нюман, поскольку Нюман  либо  не
понимал, что значит для  человека  ответственность, либо вообще не знал, что
существует  такое чувство.  И,  уж  конечно, не Мальм, для которого  Эриксон
просто-напросто  опасный  маньяк  на  крыше,  маньяк,  не  имеющий  никакого
отношения к полиции, если не считать того, что именно полиции  надлежит  тем
или иным способом обезвредить его.
     Сам же  Мартин  все больше  и больше  понимал  Эриксона. И  все  больше
проникался чувством вины, которую он должен искупить тем или иным способом.
     Через десять минут человек  с  крыши подстрелил полицейского, стоявшего
на углу Оденгатан и Торсгатан, в пятистах  метрах  от того окна, из которого
был  произведен  выстрел.  Удивительно было  даже  не то, что этому человеку
удалось подстрелить полицейского с такого расстояния, а то,  что голые ветви
парка не помешали ему попасть в цель.
     Так  или иначе, выстрел был  произведен,  пуля  угодила полицейскому  в
плечо, но,  поскольку на  нем  был  пуленепробиваемый жилет, рана  оказалась
несерьезной и, уж во всяком случае, не угрожала жизни.
     Эриксон произвел только  этот единственный  выстрел,  может, как своего
рода демонстрацию силы, а может,  чисто  рефлекторно, доказывая  всему миру,
что он стреляет в полицейских, где бы и когда бы их ни обнаружил.
     -- А девочку он с собой не взял? -- неожиданно спросил Кольберг. -- Как
заложницу?
     Рэнн отрицательно качнул головой.
     -- О девочке позаботились. Она в безопасности.
     -- В  безопасности от  родного  отца? А разве  ей когда-нибудь угрожала
опасность в его обществе?
     Немного спустя все было подготовлено для решающей атаки.
     Мальм придирчиво осмотрел полицейских, которые  должны были осуществить
захват преступника. Или ликвидацию оного, если таковая окажется необходимой,
а  судя  по обстановке,  скорей всего так и  будет.  Никто  не надеялся, что
человек на крыше сдастся без сопротивления. Хотя исключать такую возможность
полностью  тоже  не  следовало.  Случалось, что  отчаявшийся  вдруг  уставал
сопротивляться и сдавался превосходящим силам противника.
     Это  были два молодых полицейских, прекрасно натренированных в  ведении
ближнего боя и молниеносных атаках.
     Мартин Бек тоже вышел поговорить с ними.
     Один был  рыжий,  звали его  Ленн  Аксельсон.  Он улыбался  с напускной
самоуверенностью, что, в общем, производило приятное впечатление. Второй был
посерьезнее,  посветлее мастью  и  точно так  же вызывал симпатию. Оба  были
добровольцами, но по роду службы им приходилось выполнять даже самые тяжелые
задачи быстро, четко, а главное, добровольно,
     Оба  были  сдержанные,  симпатичные,  а  их  уверенность в успехе почти
заражала окружающих. Хорошие, надежные ребята и первоклассной выучки. Таких,
как они, в полиции можно по пальцам  пересчитать Старательные,  храбрые и по
уму много  выше среднего  уровня.  Благодаря  теоретической  и  практической
выучке  они  прекрасно понимают,  чего  от  них  ждут. Невольно  создавалось
впечатление, что  задача им предстоит  очень  легкая и все пройдет без сучка
без задоринки. Эти парни знали свое дело и  были уверены в победе. Аксельсон
мило шутил,  припомнил к  случаю эпизод, когда он молодым стажером  неудачно
пытался  подружиться с Мартином Беком, и сам тому посмеялся.  Мартин Бек  со
своей стороны решительно ничего не мог припомнить, но на  всякий случай тоже
посмеялся.
     Оба  полицейских  были отлично вооружены,  на обоих была  под  мундиром
защитная одежда. Стальные шлемы с плексигласовым забралом, противогазы и как
основное оружие  --  легкие, надежные автоматы. Были у них также  гранаты со
слезоточивым  газом  --  на  всякий  случай,  а   их  физическая  подготовка
гарантировала, что  в рукопашном бою им  ничего не  стоит справиться с таким
человеком, как Оке Эриксон.
     План нападения казался предельно простым и разумным. Сперва человека на
крыше надо забросать дождем  патронов и гранат  со слезоточивым газом, затем
вертолеты, низко пролетая над крышей,  высадят полицейских по обе стороны от
преступника. Его будут брать с  двух  сторон,  и, если учесть,  что он и без
того уже будет выведен из строя газом, у него почти нет шансов на спасение.
     Один лишь Гунвальд Ларсон  отрицательно  отнесся к предложенному плану,
однако не мог или не пожелал  предложить взамен что-либо приемлемое, если не
считать того, что  ему  казалось предпочтительным  подобраться к Эриксону из
дома.
     --  Будет, как я сказал, -- изрек  Мальм. --  Хватит с нас многообразия
вариантов  и  личного  героизма.  Эти  ребята  специально натренированы  для
подобных случаев. У них по  меньшей мере девяносто шансов  против десяти.  А
перспектива остаться целым и невредимым составляет  почти все сто. И чтоб  я
больше не слышал никаких обывательских возражений и предложений. Ясно?
     -- Ясно, -- ответил Гунвальд Ларсон. -- Хайль Гитлер!
     Мальм дернулся, словно его прошило электрическим током.
     -- Это я тебе припомню, -- сказал он. -- Можешь не сомневаться.
     Даже остальные поглядели на Ларсона с укоризной, а Рэнн, стоявший ближе
всех, вполголоса сказал:
     -- Ну и глупость ты сморозил, Гунвальд!
     -- Ты так думаешь? -- сухо спросил Ларсон.
     И вот спокойно  и  методично приступили  к решающей операции. Машина  с
мегафоном проехала  через территорию больницы почти в пределах видимости для
человека на  крыше.  Не совсем, а именно почти. Повернулся рупор, и громовой
голос Мальма обрушился на осажденный дом. Он сказал слово в слово то, чего и
следовало от него ожидать:
     -- Алло, алло! Говорит главный инспектор Мальм. Я вас не знаю, господин
Эриксон,  а вы не знаете  меня. Но  даю вам слово профессионала, что для вас
игра  закончена. Вы  окружены со всех  сторон, а  наши ресурсы неисчерпаемы.
Однако мы не  хотим применять насилие  в  большей  мере,  чем  того  требуют
обстоятельства,  особенно при  мысли  о невинных  женщинах,  детях и  других
гражданских лицах,  которые  находятся  в  опасной  зоне. Вы  натворили  уже
достаточно бед, господин Эриксон, даже более чем достаточно. Даю  вам десять
минут для добровольной сдачи. Как человек чести.  Я призываю  вас: ради себя
самого проявите понимание и примите наши условия.
     Звучало здорово.
     Но ответа не последовало. Ни слов, ни выстрела.
     -- Не исключено, что он опередил события, -- сказал Мальм Мартину Беку.
     Да, очевидно, речь была недостаточно убедительной.
     Ровно через десять минут в воздух взмыли вертолеты.
     Они  описывали   огромные  круги   сперва  на  большой   высоте.  потом
устремились к крыше с двумя квартирами-студиями и балконами.
     Одновременно со всех сторон начали забрасывать крышу и верхние квартиры
гранатами со слезоточивым  газом.  Часть  из них,  пробив окна,  залетела  в
квартиры, но большинство упало на крышу и балкончики.
     Гунвальд  Ларсон  занимал, пожалуй, самую выгодную  позицию  для  того,
чтобы наблюдать  за  всеми  перипетиями.  Он  поднялся на крышу издательства
"Боньерс" и  спрятался  за парапетом. Когда начали  разрываться слезоточивые
бомбы и ядовитые облака дыма расползлись по крыше, он выпрямился  и поднес к
глазам полевой бинокль.
     Вертолеты   безукоризненно  осуществляли  операцию  "Клещи".  Один  шел
несколько впереди второго, как и было задумано.
     Машина  зависла  над  южной  частью  крыши,   откинулся  плексигласовый
козырек, и оттуда начали спускать десантника. Это был рыжеволосый Аксельсон,
и  выглядел он в своих  доспехах и с автоматом  в руках  просто  устрашающе.
Газовые гранаты торчали у него за поясом.
     За полметра  до крыши  он поднял с лица забрало  и принялся  натягивать
противогаз.  Он спускался  все  ниже и  ниже  и  держал автомат наизготовку,
уперев приклад в локтевой сгиб правой руки.
     Сейчас,  по всем расчетам,  Эриксон, если только  это  он,  должен был,
шатаясь, выйти из газового облака и бросить оружие.
     Когда между ногами  рыжего симпатичного Аксельсона и крышей  оставалось
двадцать сантиметров, прозвучал одинокий выстрел.
     Несмотря на значительное расстояние, Гунвальд Ларсон мог разглядеть все
в подробностях.  Он видел, как  тело дернулось и обмякло, видел даже пулевое
отверстие между глазами.
     Вертолет взмыл кверху, несколько секунд висел  неподвижно, потом улетел
-- он летел над крышей, над больницей с мертвым полицейским, раскачивающимся
на стропах. Автомат так и висел на ремнях,  а ноги и руки мертвого бессильно
болтались на ветру.
     Противогаз он так и не натянул до конца.
     Гунвальду Ларсону  первый  раз  за  все время  удалось  мельком увидеть
человека на  крыше. Длинная фигура в  плаще  быстро  переменила  место подле
трубы.  Оружия  Ларсон увидеть  не  мог,  но зато  увидел,  что  на человеке
противогаз.
     Второй  вертолет,  осуществляющий  часть  операции  "Клещи"  с  севера,
некоторое время повисел над крышей, подняв плексигласовый козырек. Десантник
номер  два  изготовился  к прыжку.  И тут протарахтела  пулеметная  очередь.
Человек на крыше явно взялся за свой "джонсон" и сделал меньше чем за минуту
добрую сотню выстрелов. Его самого  не было видно, но  расстояние было таким
ничтожным, что каждый выстрел неминуемо должен был поразить цель.
     Вертолет полетел прочь в сторону Васапарка, качаясь и теряя высоту. Над
крышей истменовского института он прошел буквально в нескольких сантиметрах,
снова  пытался  выровняться, уже неуправляемый, еще какое-то  время двигался
горизонтально, потом  с  грохотом рухнул посреди парка  и  остался лежать на
боку, как подстреленная ворона.
     Первый вертолет вернулся к исходной точке с телом мертвого полицейского
на  стропах. Он приземлился  на территории газового завода. Тело  Аксельсона
ударилось о землю, и вертолет протащил его еще несколько метров по земле.
     Мотор смолк.
     Тут в  игру  вмешалась  бессмысленная  жажда мести.  Сотни всевозможных
видов  оружия  открыли огонь по крепости на Далагатан.  Никто из стрелков не
знал, куда стреляет, и ни одна из пуль не попала в цель.
     Только  с церкви Густава  Васы  и с  крыши  издательства  "Боньерс"  не
стрелял никто.
     Через несколько минут огонь начал ослабевать и наконец смолк.
     Трудно  было  рассчитывать, что хоть одна пуля попадет в Эриксона (если
считать, что это был он).

XXVIII
     Ставка  главнокомандующего была на редкость уютным  деревянным  домиком
желтого  цвета  с   черной  плоской  крышей,  открытой   лоджией  и  высоким
дымоуловителем над трубой.
     Даже  спустя   двадцать   минут  после  неудавшейся   высадки   десанта
большинство собравшихся еще не оправилось от шока.
     -- Он сбил вертолет, -- задумчиво изрек Мальм, вероятно,  уже в десятый
раз.
     -- А, значит, до тебя тоже дошло, -- сказал Гунвальд Ларсон, только что
вернувшийся со своего наблюдательного пункта.
     -- Я потребую прислать войска, -- сказал Мальм.
     -- Да? -- удивился Кольберг.
     -- Да, -- ответил Мальм. -- Это единственная возможность.
     "Ну  ясно,  единственная  возможность,  не  потеряв  окончательно лицо,
переложить ответственность  на  других,  --  подумал  Кольберг.  -- Чем  тут
помогут войска?"
     -- Чем тут помогут войска? -- спросил Мартин Бек.
     --  Пусть разбомбят дом, -- сказал Гунвальд Ларсон. --  Подвергнут весь
квадрат артиллерийскому обстрелу. Или...
     Мартин Бек поднял на него глаза:
     -- Что или?
     -- Сбросят парашютный десант. Не обязательно даже людей. Можно спустить
на парашютах дюжину полицейских собак.
     -- Совершенно неуместные шутки, -- сказал Мартин.
     Гунвальд Ларсон промолчал.  Зато неожиданно подал  голос  Рэнн, который
бог весть из каких соображений именно сейчас углубился в свои записи.
     -- А Эриксону как раз сегодня исполнилось тридцать шесть лет.
     -- Более  чем  странный способ  отмечать  день  рождения, --  отозвался
Ларсон.  -- Постойте-ка,  а  если выстроить на улице  полицейский оркестр, и
пусть  они  сыграют  "С  днем  рожденья  поздравляем". Ему,  пожалуй,  будет
приятно.  А  потом  спустим  на крышу  отравленный  торт с тридцатью  шестью
свечками.
     -- Заткнись, Гунвальд, -- сказал Мартин.
     -- Мы ведь еще не пускали в ход пожарников, -- пробормотал Мальм.
     --  Верно,  --  подтвердил  Кольберг.  --  Но  жену Эриксона  убили  не
пожарники.  А у него дьявольски острый глаз,  и  в ту минуту, когда он среди
пожарников увидит переодетых полицейских...
     Кольберг смолк.
     А Мальм спросил:
     -- При чем тут жена Эриксона?
     -- А при том.
     -- А, ты про эту старую  историю. --  сказал Мальм. -- Но  ты подал мне
мысль. Возможно, кто-нибудь из  родственников мог бы уговорить его. Невеста,
к примеру.
     -- Нет у него невесты, -- сказал Рэнн.
     -- Все равно. Тогда, может быть, дочь? Или родители?
     Кольберг передернулся. С каждой минутой в  нем  крепла уверенность, что
все свои профессиональные познания Мальм почерпнул из кинофильмов.
     Мальм встал и пошел к машинам.
     Кольберг  долго,  испытующе  глядел  на  Мартина.  Но  Мартин   Бек  не
встретился с ним взглядом, и вид у него, когда он стоял, прислонясь к стене,
был неприступный и озабоченный.
     Впрочем, обстановка и не располагала к чрезмерному оптимизму.
     Уже  есть  трое  убитых  -- Нюман, Квант,  Аксельсон,  а  после падения
вертолета  число их возросло  до  семи. Мрачный  баланс.  Кольберг  не успел
по-настоящему  испугаться, когда  ему грозила  смертельная  опасность  перед
зданием стоматологического института, но теперь  ему  было страшно.  Отчасти
потому, что  очередная  неосторожность могла  стоить  жизни  еще  нескольким
полицейским,  но прежде всего потому, что Эриксон мог внезапно отказаться от
первоначального замысла стрелять только в полицейских. В  этом втором случае
нельзя  даже  представить  себе  размеры  катастрофы.  Слишком  много  людей
находится в пределах досягаемости -- на  территории больницы и в жилых домах
на  Оденгатан. Но что  же делать? Раз время не терпит, остается  только одна
возможность -- штурмовать крышу тем или иным путем. А чего это будет стоить?
     Кольберга  занимал вопрос,  о  чем может  думать Мартин. Он  не  привык
томиться неизвестностью по этому поводу, его это раздражало. Но недолго, ибо
в  дверях  появился  Мальм,  и в ту же  секунду Мартин  Бек поднял  голову и
сказал:
     -- Это задача для одного человека.
     -- Для кого же?
     -- Для меня.
     -- Не могу допустить, -- решительно отрубил Мальм.
     -- Ты уж извини, но такие вопросы я решаю сам.
     -- Минуточку! -- вмешался  Кольберг. --  На чем  основано твое решение?
Технические соображения? Или чисто моральные?
     Мартин Бек взглянул на него и ничего не ответил.
     Но  для Кольберга и  одного  взгляда  было  достаточно. Значит, и то  и
другое.
     А  уж раз Мартин Бек принял такое  решение, не Кольбергу с ним спорить.
Для этого они слишком хорошо и слишком долго знают друг друга.
     -- Как ты намерен действовать? -- спросил Гунвальд Ларсон.
     -- Зайду в одну из  квартир этажом ниже, потом вылезу  через окно,  что
выходит  во двор.  Ну то, что как раз  под северным балконом. И  взберусь на
этот балкон по складной лестнице.
     -- Может получиться, -- сказал Гунвальд Ларсон.
     -- А где ты думаешь найти Эриксона? -- спросил Кольберг.
     -- На верхней крыше со стороны улицы над северной студией.
     Кольберг  собрал лоб в глубокие морщины и замер, прижав большим пальцем
левой руки верхнюю губу.
     -- Едва ли он там  окажется, --  сказал Гунвальд Ларсон. -- Есть только
один шанс достать его. Шанс для хорошего стрелка.
     --  Постой-ка,  --  перебил  Кольберг.  --   Если  я   правильно   себе
представляю, обе квартиры-студии  лежат как  два ящика на собственно  крыше.
Обе -- на несколько метров отступя от улицы.  Крыша у них плоская, но от нее
к  краю  идет  скошенная  стеклянная  стена, отчего тут  получается  как  бы
впадина.
     Мартин Бек взглянул на него.
     -- Да, да, --  продолжал Кольберг, -- и мне  кажется, что именно оттуда
Эриксон стрелял по машине на Оденгатан.
     -- И при этом сам ничем не рисковал, -- вмешался Гунвальд Ларсон. --  А
ведь хороший снайпер на крыше "Боньерса" или на  колокольне...  Хотя  нет, с
"Боньерса" ничего не получится.
     -- А вот про колокольню он не  подумал. -- сказал Кольберг. -- Да там и
нет никого.
     -- Никого, -- повторил Ларсон. -- И очень глупо.
     -- О'кэй, но, чтобы заманить его на крышу студии, надо каким-то образом
привлечь его внимание.
     Кольберг снова погрузился в раздумье. Остальные молчали.
     --  Этот дом  немного  отступает  от красной  линии,  --  сказал он. --
Примерно  метра  на два.  Я  считаю, что,  если затеять  что-нибудь в  углу,
образованном  стенами домов, или где-нибудь рядышком, ему,  может,  придется
влезть на крышу студии, чтобы последить, чего это тут делают. Перевешиваться
через парапет он едва ли станет. Но если взять пожарную машину...
     -- Я не хотел бы вмешивать в это дело пожарников, -- сказал Мартин Бек.
     -- Мы можем привлечь  тех полицейских, которые уже оделись пожарниками.
Если они будут жаться к стене, ему в них все равно не попасть.
     --  Если  у  него  нет  при  себе  ручных гранат,  -- брюзгливо добавил
Гунвальд Ларсон.
     -- А что они будут делать там, в углу? -- спросил Мартин Бек.
     -- Просто ковыряться. -- сказал Кольберг. -- Больше ничего. и не нужно.
Это я могу взять на себя. Но чтоб с твоей стороны ни звука.
     Мартин Бек кив