артин Бек. Великий утешитель.
     --  Все указывает на  то, что его застали врасплох, -- вступил Рэнн. --
Если бы он успел как-то отреагировать, он бы попробовал защищаться, но мы не
нашли никаких указаний на это.
     Теперь женщина воззрилась на Рэнна.
     -- Но за что? -- спросила она.
     -- Мы не знаем,-- ответил Рэнн.
     Больше он ничего не сказал.
     -- Фру Нюман,--  снова заговорил Мартин Бек, --  вы, вероятно, могли бы
помочь нам это выяснить. Мы не хотим напрасно  вас мучить,  однако мы должны
задать вам несколько вопросов. Прежде всего: вы сами никого не подозреваете?
     Женщина беспомощно покачала головой.
     --  Вам  не приходилось слышать, чтобы вашему  мужу кто-нибудь угрожал?
Или что у кого-нибудь есть причины желать его смерти? Словом, о каких-нибудь
угрозах?
     Женщина все так же качала головой.
     -- Нет,--  сказала  она.--  Да  и  с какой стати  кто-то  стал  бы  ему
угрожать?
     --А может, его кто-то ненавидел...
     -- Почему его должны были ненавидеть?
     -- Подумайте  хорошенько, -- продолжал Бек. -- Не было  ли таких людей,
которые могли  считать,  что  ваш  муж  дурно с ними  обошелся?  Он ведь был
полицейским,  а  занимаясь  этим  ремеслом,  наживаешь себе  врагов. Он  вам
никогда не говорил, что кто-то преследует его или угрожает ему?
     Вдова  растерянно поглядела на сына,  потом  на Рэнна, потом на Мартина
Бека.
     -- Не могу припомнить. А уж такое-то я бы запомнила, скажи он об этом.
     -- Папа  редко  говорил дома  о своей  работе,-- сказал  Стефан. -- Вам
лучше спросить в полицейском участке.
     -- Спросим и там, -- сказал Мартин Бек. -- Он долго болел?
     -- Долго, но точно я не помню, -- ответил мальчик и поглядел на мать.
     -- С  июня прошлого года,--  сказала она.--  Он  заболел как раз  перед
Ивановым днем, у него начались страшные боли в животе, и он  после праздника
пошел к врачу. Доктор решил, что это язва желудка, и уложил его в постель. С
тех пор он  считался больным, побывал у многих врачей, каждый говорил свое и
прописывал свое лекарство. Тогда он  лег в Саббатсберг, это было три  недели
назад, а там они все время брали анализы  и делали уйму всяких исследований,
но так и не выяснили, в чем дело.
     Возможность  говорить  перевела  ее  мысли  в  другое  русло и  помогла
оправиться от потрясения.
     -- Сам  папа думал, что  у него  рак, -- вмешался мальчик.  -- Но врачи
утверждали, что никакой это не рак. Только ему все равно было очень плохо.
     --  А чем он занимался все это время? Он совсем, выходит,  не работал с
прошлого лета?
     -- Нет,-- ответила фру Нюман.-- Ему и в  самом деле было очень плохо. У
него бывали приступы боли, которые длились  по нескольку дней подряд.  Тогда
он  просто не вставал с постели. Он принимал всякие лекарства, но без толку.
Осенью он несколько раз  наведывался в участок, чтобы посмотреть, как у  них
идут дела,-- так он выражался, но работать он не мог.
     --  И  вы,  фру  Нюман, не припоминаете,  чтобы  он  сказал или  сделал
что-нибудь,  что  можно хоть как-то увязать  со всем случившимся? -- спросил
Мартин.
     Она  покачала головой  и начала  всхлипывать без слез.  Взгляд  ее  был
устремлен мимо собеседника в пустоту.
     -- У тебя есть братья или сестры? -- спросил Рэнн.
     -- Есть сестра, но она замужем и живет в Мальме.
     Рэнн  вопросительно  поглядел на Мартина, а тот задумчиво крутил  между
пальцами сигарету и разглядывал сына и мать.
     -- Ну, мы пошли, -- сказал Мартин Бек мальчику. -- Я думаю, ты способен
и сам позаботиться о маме, но всего бы лучше раздобыть врача, который уложил
бы ее в постель. У вас есть врач, которому удобно позвонить в это время?
     Мальчик встал и кивнул.
     -- Доктор Блумберг,-- сказал он.-- Мы  всегда его вызываем, когда у нас
кто-нибудь заболеет.
     Он  вышел  в холл,  и они услышали,  как он набирает номер,  а  немного
спустя ему кто-то ответил. Говорил  мальчик  недолго,  потом он  вернулся  в
гостиную  и встал подле матери. Теперь он казался более взрослым, чем тогда,
в подворотне.
     --Доктор приедет,--сказал мальчик.--Вам не  обязательно  дожидаться. Он
скоро будет здесь.
     Они встали. Рэнн  встал  первым  и, уходя, прикоснулся к локтю женщины.
Она не шелохнулась и не ответила на их "до свиданья".
     Мальчик проводил их до входных дверей.
     -- Возможно, нам еще придется побывать у вас,-- сказал Мартин Бек.-- Но
до этого мы позвоним, чтобы справиться о самочувствии фру Нюман.
     Когда они вышли на улицу, Мартин спросил у Рэнна:
     -- А ты хорошо знал Нюмана?
     -- Не особенно, -- уклончиво ответил Рэнн.

IX
     Едва  Мартин  Бек и  Рэнн  подъехали к  месту  преступления, сине-белая
вспышка магния на мгновение озарила грязно-желтый фасад больничного корпуса.
И машин здесь прибавилось; они стояли с включенными прожекторами.
     -- Это, должно быть, наш фотограф,-- пробормотал Рэнн.
     Когда они  вышли  из  машины, фотограф поспешил им навстречу. У него не
было сумки, аппарат и лампу-вспышку он  держал в руках, а карманы его куртки
оттопыривались  от пленки,  лампочек и объективов. Мартин Бек  узнал  его по
прежним встречам на местах преступлений.
     -- Это не наш,-- ответил он Рэнну.-- Похоже, что пресса нас обскакала.
     Фотограф,  делавший  снимки  для одной вечерней газеты, поздоровался  и
сразу,  покуда они шли к дверям, щелкнул обоих. У крыльца стоял репортер  из
той же газеты и пытался втянуть в  разговор полицейского. Увидев Мартина, он
воскликнул:
     -- Доброе утро, господин комиссар. Вы разрешите вас сопровождать?
     Мартин  Бек  покачал  головой  и  поднялся на  крыльцо,  имея  Рэнна  в
кильватере.
     -- Ну хоть маленькое интервью,-- не унимался репортер.
     -- Потом, -- ответил Мартин  и, придержав дверь для Рэнна, захлопнул ее
перед носом репортера, скорчившего недовольную мину.
     Наконец  прибыл и полицейский  фотограф, он  остановился перед палатой,
держа в руках свою сумку. Поодаль стоял тот самый врач со странным именем  и
полицейский в штатском из  пятого участка. Рэнн вместе с фотографом  вошел в
палату,  чтобы дать  ему  необходимые  указания. Мартин Бек подошел  к  двум
другим.
     -- Как дела? -- спросил он.
     Старый, неизменный вопрос.
     Полисмен в штатском -- звали его Ханссон -- поскреб в затылке и сказал:
     -- Мы разговаривали с большинством пациентов в этом коридоре, и ни один
из них  не видел и не слышал ничего подозрительного... Я хотел  поговорить с
доктором... но с этим много не наговоришь.
     -- А с  теми,  кто лежит в соседних палатах, вы  беседовали? -- спросил
Мартин Бек.
     -- Да,-- ответил  Ханссон.--  Мы сами обошли почти все помещения. Никто
ничего не слышал, в старых домах знаете какие толстые стены.
     -- Остальных можно опросить за завтраком.
     Врач молчал. Он  явно не понимал по-шведски.  После некоторого молчания
он ткнул пальцем в сторону ординаторской.
     -- Have to go[1].
     Ханссон  кивнул,   и  чернокудрый  помчался  прочь,  стуча  деревянными
башмаками.
     -- Ты Нюмана знал? -- спросил Мартин Бек.
     -- Да  как  тебе  сказать.  В  его  участке  я никогда  не работал,  но
встречаться мы, само собой,  встречались. Сотни раз. Он старый  служака,  он
уже комиссаром был, когда я только начинал. Двенадцать лет назад.
     -- А ты не знаешь кого-нибудь, кто с ним близко знаком?
     - Тебе стоит, пожалуй, связаться с ребятами из  округа Святой Клары. Он
там работал, пока не заболел.
     Мартин  Бек кивнул и посмотрел на электрические стенные часы над дверью
в туалетную комнату. Часы показывали без четверти пять.
     -- Я  пожалуй,  туда съезжу, --  сказал он.  -- Здесь я все равно почти
ничего не могу сделать.
     -- Поезжай, -- сказал Ханссон. -- Я скажу Рэнну, куда ты делся.
     Выйдя на крыльцо, Мартин Бек глубоко вздохнул. Прохладный ночной воздух
казался свежим и чистым. Репортер и фотограф  куда-то исчезли, а полицейский
стоял на прежнем месте.
     Мартин кивком попрощался и побрел к воротам.  За последнее  десятилетие
внутренняя часть Стокгольма подверглась  очень значительным преобразованиям.
Сровняли с  землей целые кварталы и на  их  месте  возвели новые.  Структура
города  изменилась, транспортная система расширилась,  но новый строительный
стиль  свидетельствовал не  столько  о  стремлении обеспечить людям  сносные
условия жизни,  сколько о желании домовладельцев выколотить все, что  можно,
из дорогих земельных  участков. В центре  города  не  ограничились  тем, что
снесли девяносто  процентов строений  и перекроили существовавшую ранее сеть
улиц, здесь изменили даже естественную топографию местности.
     Жители Стокгольма с  тревогой и огорчением наблюдали,  как  еще  вполне
пригодные и очень нужные жилые дома буквально стираются  с лица земли, чтобы
уступить место безликим и однообразным  административным зданиям; бессильные
что-либо изменить, они принимали ссылку  в отдаленные пригороды,  тогда  как
удобные  и  оживленные кварталы, где они раньше  жили  и работали, лежали  в
развалинах. Центр города превратился в гулкую и труднодоступную строительную
площадку,  из которой  медленно, но  неуклонно вырастал  новый  город, новое
сити, где будут широкие и шумные  транспортные магистрали и блестящие фасады
из  стекла и легких металлов  -- безжизненные бетонные плоскости,  холодные,
безликие.
     Но  эта  оздоровительная  вакханалия  совсем  не коснулась  полицейских
участков;  в  Старом  городе  многие  устарели  и   обветшали,  а  поскольку
численность персонала с  каждым годом возрастала,  там, помимо всего, просто
негде  было  повернуться. В четвертом участке, куда  направлялся Мартин Бек,
недостаток помещений давно уже превратился в проблему номер один.
     Когда он  вылезал  из  такси у  полицейского  участка  Святой  Клары на
Регерингсгатан,  начинало светать. Скоро  взойдет  солнце, небо  по-прежнему
чисто, день обещает быть ясным, но прохладным.
     Он  поднялся по короткой каменной лестнице и  открыл дверь.  Справа  от
дверей находился коммутатор, где  почему-то не было дежурного телефониста, и
высокий  барьер,  за  которым   сидел   пожилой   полицейский  с   проседью.
Облокотившись о  барьер,  он читал развернутую утреннюю газету. Когда  вошел
Мартин, полицейский выпрямился и снял очки.
     --  А,  комиссар  Бек  решил  прогуляться  по холодку.  Я  тут как  раз
просматривал  утренние  газеты -- успели они сообщить о комиссаре Нюмане или
нет? Скверная вышла история.
     Он снова надел очки, послюнил палец и перевернул газетный лист.
     -- Похоже, они не успели откликнуться,-- продолжал он.
     -- Да,-- сказал Мартин Бек.-- Похоже, не успели.
     Утренние  стокгольмские  газеты  последнее  время  загодя  сдавались  в
печать,  и  в  час, когда  произошло убийство,  они  скорей  всего уже  были
отпечатаны.
     Мартин  Бек обогнул барьер  и вошел  в соседнюю  комнату. Там никого не
было.  На столе  лежали  утренние  газеты, стояли  пепельницы  с  окурками и
несколько  чашек  из-под кофе.  В  одной  из  комнат  он  сквозь  стеклянную
перегородку  увидел первого  помощника комиссара, тот  допрашивал  белокурую
длинноволосую девушку.  Увидев Мартина  Бека, он  встал, что-то  сказал ей и
вышел из-за перегородки. Дверь за собой он закрыл.
     -- Привет, -- сказал он.-- Ты меня ищешь?
     Мартин  Бек сел за стол с короткой стороны, придвинул к себе пепельницу
и раскурил сигарету.
     --Я никого конкретно не  ищу, -- ответил он. -- Но если у тебя найдется
немного времени...
     --Тогда подожди,  -- попросил помощник. -- Мне надо отправить эту особу
в уголовную.
     Он исчез, вернулся через несколько минут с радиопатрулем, взял со стола
конверт и передал его патрулю. Женщина встала, повесила сумку через плечо  и
поспешила к дверям во двор. Не оборачиваясь, она бросила на ходу:
     -- Ну, давай, старина, поехали.
     Патруль  взглянул на дежурного помощника,  но тот лишь пожал плечами  с
комическим удивлением. Тогда патруль надел свой шлемофон и вышел следом.
     -- Держится как у себя дома,-- заметил Мартин.
     -- Так она здесь не первый раз. И едва ли последний.
     Он  тоже  сел  к  столу  и  принялся  выколачивать  свою трубку  о край
пепельницы
     -- Ну и  жуткая история произошла с Нюманом. Как  оно все было на самом
деле?
     Мартин коротко рассказал.
     -- Жуть,-- сказал помощник,-- Этот убийца, должно быть, совсем  спятил.
Но почему он выбрал именно Нюмана?
     -- Ты его знал? -- спросил Мартин Бек.
     -- Не очень хорошо. Он был не из той породы людей, которых можно хорошо
знать.
     --  Он  был здесь  у  вас  со  спецзаданием.  Когда  его перебросили  в
четвертый?
     -- Три года назад, даже кабинет отвели  отдельный. В феврале шестьдесят
восьмого.
     -- А что он был за человек? -- спросил Мартин,
     Дежурный помощник набил трубку и раскурил ее.
     --  Даже и  не  знаю,  как описать. Ты  ведь  с ним  тоже  был  знаком.
Честолюбивый, настойчивый, почти без  чувства юмора. Взгляды самые что ни на
есть  консервативные. Ребята,  которые помоложе,  его  побаивались, хотя  по
службе  они не сталкивались. Он мог  так обрезать... Впрочем, я тебе говорю,
что не очень хорошо его знал.
     -- А были у него близкие друзья среди коллег?
     -- Во всяком случае, не у нас. Насколько я могу судить, наш комиссар не
особенно с ним ладил. А как было в других местах, не знаю.
     Помощник задумался и бросил на Мартина  какой-то непонятный взгляд. Как
бы просительный, но в то же время понимающий.
     -- Н-да, -- сказал он.
     -- Что н-да?
     -- У него небось до сих пор есть дружки на Кунгсхольмен.
     Мартин Бек не ответил. Вместо этого он сам задал вопрос:
     -- А враги?
     -- Не знаю.  Думаю, что враги у него были, но здесь --  навряд ли, и не
такие, чтобы...
     -- Ты случайно не знаешь, ему никто не угрожал? -- спросил Мартин Бек.
     -- Нет, он со мной не слишком откровенничал. А вообще...
     -- Что вообще?
     -- А вообще, Нюман был не из тех людей, которым можно пригрозить.
     В стеклянном загончике зазвонил  телефон, и помощник прошел туда и снял
трубку.  Мартин Бек стал у  окна,  засунув руки в карманы. В  участке царила
полная тишина. Ее нарушал только голос человека, говорившего по телефону, да
сухое  покашливание  пожилого  дежурного позади  коммутатора. Надо полагать,
этажом ниже, в камерах предварительного заключения, было далеко не так тихо.
     Мартин Бек внезапно ощутил всю глубину своей усталости. После бессонной
ночи щипало глаза, в горле першило от множества сигарет.
     Телефонный разговор что-то  затягивался.  Мартин Бек зевнул  и принялся
листать газету, пробежал  несколько столбцов,  принялся за комикс, не думая,
что читает. Наконец он  сложил газету, постучал  в стеклянную перегородку и,
когда человек у телефона поднял голову, знаками показал ему, что хочет уйти.
Помощник комиссара кивнул и продолжал болтать по телефону.
     Мартин Бек раскурил еще одну  сигарету  и мимоходом  подумал, что, если
считать со вчерашнего утра, он выкурил за сутки, пожалуй, сигарет пятьдесят.

X
     Если хочешь наверняка угодить в тюрьму, надо убить полицейского.
     Эта  истина  действительна  для  большинства  стран,  а  среди  них  не
последнее место занимает  Швеция.  И  впрямь история преступлений  в  Швеции
насчитывает немало  нераскрытых убийств, но среди них  нет ни одного дела по
убийству полицейского.
     Если  отправляют  к праотцам  кого-нибудь  из  их бражки,  силы полиции
поистине удваиваются. Все разговоры о  недостатке людей и средств  смолкают,
будто по мановению волшебной палочки, на расследование бросают сотни  людей,
тогда как обычное дело может рассчитывать на троих, от силы на четверых.
     Тому, кто  поднимет руку на  полицейского,  не  уйти от  правосудия.  И
отнюдь не потому, что широкие  круги общественности всецело солидаризируются
с  властями, как  это, например, имеет место в Англии или в социалистических
странах,  а потому,  что  вся личная  гвардия  главного  шефа полиции твердо
знает, чего от всей души желает шеф.
     Мартин Бек стоял на Регерингсгатан и наслаждался утренним холодком.
     Он был  без оружия,  зато  в  правом  внутреннем кармане  у  него лежал
размноженный  на  ротапринте  циркуляр  Управления  государственной полиции.
Циркуляр очутился на его столе  день  назад и представлял собой выдержки  из
новейшего социологического исследования.
     Полиция недолюбливает  социологов, особенно последние годы,  с тех пор,
как  социологи  начали  совать  свой нос  в  ее дела,  а их выводы пробудили
бдительность вышестоящих инстанций. Возможно,  эти инстанции смутно ощутили,
что  впредь им не удастся утверждать, будто все, кто занимается социологией,
суть коммунисты и  только  о том и думают,  как бы им  успешнее осуществлять
свою подрывную деятельность.
     Социологи способны на все -- так совсем недавно  во всеуслышание заявил
главный  инспектор  Мальм  в  очередном  приступе  раздражения:  Мальм   был
начальником над полицейскими, в том числе и над Мартином Беком.
     Может  быть,  Мальм по-своему  и прав.  Социологи  и не такое  докажут.
Например, они докопались до того обстоятельства, что  теперь при поступлении
в полицейскую школу не  требуют  хороших отметок  или  что  IQ[2]
полицейских патрулей снизилось по Стокгольму до 93.
     --   Все  враки!  --  воскликнул  тогда  Мальм.--  И  не  соответствует
действительности! И кроме того, у нас IQ не ниже, чем в Нью-Йорке!
     Он недавно посетил с познавательными целями Соединенные Штаты.
     Исследование, помещавшееся  в правом кармане у Мартина Бека,  вскрывало
новые любопытные факты. Оно утверждало, что профессия полицейского отнюдь не
самая  опасная по  сравнению с  другими, вполне  мирными  занятиями.  Совсем
напротив, другие сопряжены с гораздо большим риском. Строительные  рабочие и
лесорубы рискуют жизнью гораздо чаще, не говоря  уже  о грузчиках, шоферах и
домохозяйках.
     Но  разве не  утверждалось  везде  и  всегда, что  работа  полицейского
гораздо  опаснее, тяжелее  и хуже оплачивается,  чем остальные? Ответ был до
обидного прост. Да, утверждалось, но  лишь потому, что не существует  другой
профессиональной группы,  которая  была бы до такой степени сосредоточена на
своих служебных обязанностях и до такой степени драматизировала бы их.
     Вышесказанное  подтверждалось  цифрами.  Число полицейских,  получивших
телесные  повреждения,  не шло, к  примеру,  ни в  какое  сравнение с числом
людей, получавших ежегодно телесные повреждения  от  рук  полиции. Ну и  так
далее.
     Это относилось не  только  к Стокгольму. В Нью-Йорке ежегодно  погибает
семь полицейских в среднем, тогда как у водителей такси эта цифра возрастает
до двух ежемесячно, у домохозяек --  до одной еженедельно, у  безработных --
до одного ежедневно.
     Для этих чертовых социологов нет ничего святого.  Одной группе шведских
специалистов удалось даже развеять миф об английских бобби и открыть миру ту
истину, что английские  полисмены не  вооружены и лишь потому не провоцируют
встречное насилие в такой  же мере, как  полицейские  в других странах. Даже
ответственные  круги   Дании  приняли  этот  факт  к  сведению  и  разрешили
полицейским прибегать к огнестрельному оружию лишь в исключительных случаях.
     В Дании, но отнюдь не в Стокгольме.
     Разглядывая  труп  Нюмана,  Мартин  Бек  неожиданно  вспомнил  про  это
исследование.
     Сейчас  он  снова о  нем подумал. Он сознавал, что  социологи пришли  к
справедливым выводам, более того, он угадывал таинственную связь между этими
выводами и убийством, которое занимало его в данную минуту.
     Выходит, быть полицейским безопасно, но зато опасны сами полицейские, а
ведь он только что своими глазами видел зверски убитого полицейского.
     Непроизвольно  у  него  начали  подергиваться  уголки  рта, и  какое-то
мгновение  ему  даже  каза