что будет, если мент наденет другие туфли? - забеспокоился Тофик.
   - Нет проблем, - ухмыльнулся Дацаев. - Пока Христопродавцев  развлекается
со своей кралей, мои ребята проникнут в его квартиру и  начинят  микрофонами
комнаты и его остальные ботинки,  благо  на  милицейскую  зарплату  особенно
обувью не разживешься, так что, считай, он у  тебя  в  кармане.  Теперь  ему
осталось только найти убийцу - и дело в шляпе.
   - Додик! Я люблю тебя! - растроганно воскликнул Магомаев.

***

   - Вы с ума сошли! - покачала головой Оля. - Вы что, действительно  решили
шантажировать генерала ФСБ?
   - А у тебя есть другие идеи? - поинтересовался Гоша.
   - Нет, но эта идея мне не нравится.
   - Мне она тоже не нравится, особенно если учесть, что охотиться будут  на
меня. Но нам надо каким-то образом выйти на убийцу, а на официальные  каналы
в данном случае рассчитывать не приходится. Тогда уж нам  всем  точно  каюк.
Спецслужбы умеют избавляться от нежелательных людей.
   - Брось это дело, - покачала головой Кузина. - Просто брось - и все. Мало
ли на свете мерзости. Бороться с ней бессмысленно - все равно ты  ничего  не
исправишь, а вот свою жизнь точно испортишь.
   - Как ты думаешь, для чего я пошел в  милицию?  Именно  для  того,  чтобы
бороться с мерзостью. Если бы я не верил в то, что делаю, зачем  бы  я  стал
ежедневно рисковать своей жизнью?
   - Я тебя понимаю, - вздохнула Оля. - Я ведь тоже стала  адвокатом,  чтобы
защищать невиновных людей, но со временем взгляды меняются. Я уже  не  знаю,
что справедливо, а что  не  справедливо.  Почему  люди,  ворующие  миллионы,
остаются безнаказанными, а отец семейства, стянувший на рынке батон колбасы,
чтобы накормить голодных детей, должен идти в тюрьму? Почему  милиция  берет
взятки и отпускает преступников на свободу, а  невинных  людей  избивают  до
потери сознания, выколачивая у них признания, которые помогут закрыть дохлое
дело? Все это мерзость, но, сколько бы ты с ней ни  боролся,  ты  все  равно
ничего не  изменишь.  Один  человек  не  способен  противостоять  системе  и
естественным законам, управляющим обществом. Почему бы тебе не  ограничиться
только тем, что в твоих силах? Лови обычных воров и убийц, это тоже полезное
и нужное дело, но упаси тебя бог связываться со спецслужбами. Даже  если  ты
чудом поймаешь одного фээсбэшного киллера и при этом ухитришься  остаться  в
живых, на его место тут же придет другой. Свято место пусто не бывает.
   - Я не могу, - покачал головой Гоша. - Я понимаю, что в твоих словах есть
резон, но я не могу последовать твоему совету. - Почему?
   - Не знаю.  Возможно,  я  просто  не  хочу  сдаваться.  Это  было  бы  не
правильно. Это было бы все равно что предать самого себя, свои идеалы.
   - Дурак, - сказала Оля.
   -  Дурак,  -  согласился  с  Кузиной  Тофик   Магомаев,   заинтересованно
прислушивающийся к беседе Гоши и Оли. - Понятия не имел, что в  милиции  еще
остались такие кретины.
   - Во-первых, дуракам везет, - заметил Додик Дацаев, - а  во-вторых,  тебе
это только на руку. Действуя с подобным рвением, этот играющий в героя  мент
рано или поздно выйдет  на  киллера,  тут-то  мы  и  преподнесем  убийцу  на
блюдечке Аглае Тихомировне.
   - А ты слышал - они собираются шантажировать генерала  ФСБ,  -  задумчиво
произнес  Тофик.  -  Похоже,  у  них  там  есть  какие-то  весьма  пикантные
фотографии.
   - А вот это действительно ценная  информация,  -  затягиваясь  сигаретой,
глубокомысленно кивнул Додик.
   Генерал ФСБ Петр Ильич Елагин  сладострастно  застонал  и  зажмурился  от
удовольствия.
   "Нет, пора с этим завязывать, - подумал он. - Когда-нибудь все это  плохо
кончится. Я уже не мальчик, надо  и  о  здоровье  подумать.  Надо  научиться
контролировать себя. Это как наркомания. Тебе кажется, что все находится под
контролем, что в  любой  момент  ты  можешь  остановиться,  а  потом  ломка,
передозировка - и ты труп?.
   Генерал сглотнул слюну,  открыл  глаза  и  попытался  отвести  взгляд  от
искушающего его объекта в надежде, что он исчезнет  и  все  разрешится  само
собой. Однако объект не исчезал и, даже будучи вне  поля  зрения,  продолжал
настойчиво испускать запахи, от которых у генерала, совсем как  у  Каменской
при виде Соловьева, опускались руки и мутилось в голове. Петр  Ильич  сделал
усилие и отвернулся.
   - Ну что же ты, пупсик! Совсем ничего не ешь. Так недолго  и  дистрофиком
стать, - послышался мягкий и обволакивающий,  как  патока,  голос  его  жены
Агриппины Тимофеевны, молодящейся платиновой блондинки, мирной и рыхлой, как
дрожжевое тесто, и пухлой, как рождественская индейка.
   Раздираемый  противоречивыми  чувствами,  генерал  тяжело   вздохнул   и,
повернув голову, отважно посмотрел на врага в виде свежеиспеченных пирогов с
осетриной, щедро сдобренных черной икрой.
   - Ну нельзя же так, Грушенька, - с укором произнес он. - Кто  же  ест  на
завтрак пироги с осетриной? Это ведь сплошной холестерин.  Я  уже  и  так  в
форменные брюки не влезаю.
   - Ну что ты, пупсик! Тебе же всегда нравились пирожки  с  осетринкой.  Ты
ведь не буржуй английский, чтобы  на  завтрак  овсянку  с  чаем  лопать  или
какой-нибудь там завалящий тост с повидлом, как английские недоумки из МИ-5.
Это капиталисты пусть худеют. А ты русский генерал. За тобой разведки  всего
мира следят. Что ж тебе, голодом себя морить? Пусть они у себя в ЦРУ  знают,
что генерал Елагин по утрам  осетринкой  балуется.  Ну,  хочешь,  я  тебя  с
ложечки покормлю? За папу, за маму, за Россию, за  президента,  за  ФСБ,  за
твою Грушеньку?
   Генерал снова тяжело вздохнул.
   - Ладно, давай свои пироги. Только, чур, в последний раз.  С  завтрашнего
дня сажусь на диету и начинаю следить за весом.
   - Вот и хорошо, - проворковала Агриппина Тимофеевна, усмехаясь про  себя.
Генерал обещал  сесть  на  диету  уже  девятьсот  восемьдесят  пять  раз  за
последние десять лет. - Представь, что это не пироги,  а  вражеские  шпионы,
которых надо уничтожить. Никакой пощады врагу!
   - Смерть шпионам! - бодро провозгласил Петр Ильич, занося над пирогом нож
и вилку. Решение завтра сесть на диету избавило его от угрызений совести  по
поводу пищевых излишеств. Это ведь в последний раз!  Генерал  потянул  носом
воздух,  вдыхая  умопомрачительный  запах,  и  снова  блаженно  застонал   в
предвкушении мгновений восторга.
   В этот момент совершенно некстати зазвонил телефон.
   - Это тебя! - крикнула Грушенька.
   - Кто? - недовольно поинтересовался Петр Ильич. Он не выносил, когда  его
прерывали во время трапезы.
   - Не знаю. Он не говорит. Но настаивает, что это крайне важно.
   - Вот ведь паразиты! - выругался генерал, с грохотом бросая на стол нож и
вилку. - Позавтракать спокойно не дадут!.. Ну, что там еще? - рявкнул  он  в
трубку.
   - Речь идет о разврате и моральном разложении, -  объяснил  Петру  Ильичу
Гоша Крестовоздвиженский.
   - Что? - озверел генерал, бросая тоскливый взор на остывающие  пироги.  -
Это еще что за бред! Какой, к чертовой матери, разврат!  Какое  еще,  едрена
вошь, моральное разложение! Да кто вы такой?
   - Неважно, кто я такой. И на вашем месте я бы так не  орал,  не  дай  бог
жена услышит. Я имел в виду ваше моральное разложение.
   - Это что, дурная шутка?
   - Такими вещами не шутят. В моем  распоряжении  есть  фотографии,  весьма
пикантные  фотографии,  на  которых  запечатлены  вы  и   Алиса   Дорошевич,
художница-концептуалистка из галереи ?Экстази?. Представьте себе,  на  Алисе
ничего нет, ну просто совсем ничего, если, конечно, не считать родинок, да и
вы почему-то без мундира. И знаете,  чем  вы  там  занимаетесь?  Описать  на
словах или лучше послать вам снимочек на дом?
   - Что вы хотите?
   - Вряд ли об этом стоит говорить по вашему домашнему телефону. У вас есть
номер, который не прослушивается?
   - Есть. Записывайте.
   - Отлично. Я с вами свяжусь.
   - Когда?
   В трубке раздались короткие гудки.
   - Кто это был? - подозрительно спросила Агриппина Тимофеевна. -  О  каком
разврате и моральном разложении он говорил?
   - Да так, - досадливо махнул рукой генерал. - Это  по  поводу  одного  из
наших сотрудников. Вот ведь кобель! Женат, а связался с секретаршей.
   Агриппина Тимофеевна неодобрительно поджала губы.
   - Что же это творится с людьми! Где ж это видано, чтобы при живой жене  и
на сторону бегать! Слава богу, ты у меня не такой.  А  жене-то  его  каково!
Даже не представляю, что бы я сделала, если бы ты на сторону пошел. Руки  бы
на себя наложила!
   - Ну что ты, Грушенька! - сказал генерал, обнимая  жену.  -  Ты  же  меня
знаешь. Я человек строгих принципов. К тому же  ты  у  меня  единственная  и
неповторимая. Да и стар я уже на сторону ходить.
   - Скушай пирожков, пупсик, а  то  они,  того  и  гляди,  совсем  остынут.
Отвлекли тебя так некстати со всеми этими дурацкими разговорами.
   - Да в задницу твои пироги! - Генерал грохнул  кулаком  по  столу,  давая
выход приближающемуся к точке кипения раздражению. - На диете я, поняла?  На
диете!
   Схватив портфель и сотовый телефон с карточкой, Петр  Ильич  выскочил  из
квартиры,  с  шумом  захлопнув  дверь  прямо  перед  носом  оторопевшей   от
неожиданности жены.

***

   Гоша Крестовоздвиженский вынул сотовый телефон из пластикового  пакетика,
в который он его засунул, чтобы исказить голос, и с облегчением вытер пот со
лба.
   - Ну вот я и стал шантажистом, - констатировал он. -  Когда  будем  снова
звонить Елагину по ?чистому? номеру?
   - Выждем немного, - усмехнулся Игорь. -  Пусть  генерал  помучается.  Нет
ничего хуже, чем пытка неизвестностью.
   - Надо позвонить Ивану Захаровичу, - напомнил Юра  Демарин.  -  Узнаем  о
результатах экспертизы. Если чулок, найденный на месте преступления, и  тот,
что мы взяли в квартире  Денисова,  окажутся  из  одной  пары,  можно  будет
предъявить Тарасу обвинение. А это значит,  что  твоя  сестра  и  стриптизе?
вновь обретут желанную свободу.
   - Не рано ли предъявлять обвинение Денисову? - нахмурился Игорь. -  Я  не
верю, что это он убил Егора.
   Юра нахмурился.
   - Ну ты даешь! Мы освобождаем твою сестру, а ты еще и недоволен!
   - Просто я не хочу, чтобы пострадал невиновный человек!
   - Если он невиновен, он и не  пострадает.  Пока  он  только  задержан  по
подозрению в убийстве. У нас еще есть время, чтобы покопаться в этом деле.
   Сидя на жестких нарах, Марина Буданова нервно размазывала по  лицу  слезы
ярости и бессилия.
   "Уж лучше бы я действительно прикончила этого мерзавца, - думала  она.  -
Хоть бы моральное удовлетворение получила. Вот  ведь  зараза!  Даже  мертвый
ухитрился подложить мне такую свинью. Теперь все -  прощай  свобода,  прощай
карьера, прощай галерея ?Экстази?. А Игорь? Что станет с Игорем? Пока я была
с ним, я как-то контролировала его навязчивые идеи. Долго  ли  он  без  меня
сможет ?работать под прикрытием?, скрывая от всех, что на самом  деле  он  -
Анастасия Каменская? Он же и так чуть в суд  на  Маринину  не  подал,  слава
богу, адвокатша  умная  оказалась.  В  результате  его  упекут  в  психушку,
имущество приберет какой-нибудь родственничек по опеке, а  к  тому  времени,
как я выйду из тюрьмы, врачи со своими лекарствами превратят его  в  полного
идиота. А Мапота? Он-то тут вообще ни  при  чем.  Я  и  ему  сломала  жизнь.
Наверное, он должен меня ненавидеть?.
   При мысли о Мапоте у Будановой уже привычно закружилась голова, а по телу
начал  растекаться  приятный  волнующий  жар.  Как  ни  странно,   за   дни,
проведенные в тюрьме, больше всего Марина жалела не о  разрушенной  карьере,
не об утраченных удобствах и даже не о брате. Она  невыносимо  страдала  при
мысли о том, что, возможно, никогда больше не  увидит  так  не  похожего  на
других мужчин чернокожего философа-стриптизера.  Ну  почему  они  не  успели
стать любовниками? Тогда у нее остались бы по крайней мере воспоминания -  о
его поцелуях, о тяжести его тела, о запахе его кожи, о словах, которые он ей
говорил? Эти воспоминания помогли бы ей пережить долгие годы заточения.
   Буданова снова всхлипнула, шмыгнула носом и,  забыв  о  хороших  манерах,
вытерла его рукавом.
   - Марина! - услышала она голос брата. Девушка подняла глаза. За  решеткой
стоял Игорь в компании двух  милиционеров,  которые  арестовали  ее  у  тела
Егора.
   - Ты свободна, сестренка! - широко улыбнулся Филимонов. -  Я  же  говорил
тебе, что все будет хорошо.

***

   Селена  Далилова  достала  из  секретера  резную  нефритовую  шкатулку  и
откинула крышку. На бледно-зеленой бархатной  обивке  мерцали  матово-черным
цветом два обсидиановых яйца размером чуть меньше куриных.
   Положив шкатулку на  софу,  художница  сняла  одежду  и  встала  в  ?позу
всадника?, напоминающую стойку ?кибодачи? в  карате.  Глубоко  и  равномерно
дыша, она несколько раз  сжала  пальцами  соски,  а  потом  принялась  мягко
массировать  груди,  вызывая  при  помощи  даосских  психотехник  мыслеобраз
пробуждающейся в низу живота сексуальной энергии,  великой  ?змеиной  силы?,
которая  с  каждым  вздохом  поднималась  вверх  по  позвоночнику,  а  затем
растекалась  по  телу,  наполняя  его  мягкими   оргазмическими   ощущениями
?внутреннего облака?.
   Столетия назад в  Древнем  Китае  упражнения  с  яйцом  выполняли  только
императрицы и наложницы императоров. Секреты этих сексуальных  техник  в  те
времена были  недоступны  простым  смертным.  Женщины,  овладевшие  ?тяжелой
атлетикой для влагалища?, могли доставить мужчинам несказанное  наслаждение,
управляя  интимными  мышцами  с  такой  же  легкостью  и  силой,   как   они
манипулировали руками.
   Селена  освоила  психотехники,  сопровождающие  тренировку  с   каменными
яйцами,  настолько  хорошо,  что  ей  даже  не  нужно  было   предварительно
стимулировать  клитор.  Мыслеобраза  возбуждения  в  половых  органах   было
достаточно для того, чтобы они почти мгновенно набухли и увлажнились.
   С  ритуальной  торжественностью  вынув  обсидиановые  яйца  из  шкатулки,
Данилова ввела их во влагалище  и,  равномерно  дыша,  начала  усилием  мышц
перемещать их вверх и вниз, в противоположных и во  встречных  направлениях,
время от времени  сталкивая  их  друг  с  другом,  чтобы  вызвать  вибрации,
стимулирующие внутренние органы.
   Селена считала себя профессионалом. Ей нравилось учиться, и ей  нравилось
совершенствовать себя. Она совершенствовала свое художественное  мастерство,
но, что было гораздо важнее для ее карьеры, она непрестанно совершенствовала
свое сексуальное искусство. Мужчины, платившие за ее картины по  три  тысячи
долларов и больше, должны были чувствовать, что они потратили деньги не зря.
Проведя ночь с Селеной, они  понимали,  что  она  стоила  гораздо  большего.
Подобных переживаний они не испытывали ни с одной  другой  женщиной  -  даже
проститутки высокого класса отдаленно не могли  сравниться  с  ней.  Разовые
клиенты превращались в постоянных.  Цены  на  ее  картины  неуклонно  росли.
Далилова  была  честолюбива.  Она  хотела  стать  самым   высокооплачиваемым
художником России.
   Вибрирующие потоки сексуальной энергии,  исходящие  из  половых  органов,
казалось, иррадировали в каждую клеточку ее тела, насыщая  его  и  заставляя
его трепетать от почти невыносимого наслаждения. Селена  почувствовала,  как
ее руки и шея завибрировали под напором  неконтролируемых  аутодвижений,  за
которыми, как  она  знала,  должен  был  последовать  ?тотальный  оргазм?  -
совершенно неповторимое ощущение, когда сознание улетает ввысь,  растворяясь
в  бесконечности,  время  останавливается,  а  все   тело   превращается   в
содрогающиеся в экстазе гениталии.
   Художница выгнулась дугой и застонала. В этот момент послышался звонок  в
дверь. В измененном состоянии сознания, в  котором  она  находилась,  звонок
казался физически ощутимым. Он булавочным уколом вонзился в ее тело, нарушая
концентрацию и вырывая ее из блаженной нирваны предоргазменного состояния.
   Далилова вздрогнула, возвращаясь к  действительности,  и,  избавляясь  от
перевозбуждения,   принялась   растираться   ладонями,   чтобы    равномерно
распределить бурлящую внутри энергию по телу. Как некстати!  Ее  прервали  в
самый ответственный момент. Кто бы это мог быть? Сегодня днем она никого  не
ждала.
   Звонок снова задребезжал настойчиво и протяжно.
   - Сейчас! - раздраженно воскликнула Селена, напряжением  мышц  выдавливая
обсидиановые яйца из влагалища и заворачивая их в салфетку.
   Накинув прямо на голое тело короткий полупрозрачный пеньюар от  Дольче  и
Габана, она подошла к двери и заглянула в глазок.
   "Игорь Филимонов, - удивилась художница. - Как  странно!  Интересно,  что
ему здесь понадобилось? Неужели он тоже запал на меня??
   Соблазнить Филимонова Селена пыталась с самого момента их знакомства.  На
это у нее были две причины. Во-первых, Игорь был братом владелицы галереи, а
во-вторых, он был просто невероятно  красив.  То,  что  Филимонов  никак  не
реагировал на ее заигрывания,  вначале  даже  породило  у  Далиловой  легкий
комплекс  неполноценности.  Утверждаясь  в  собственной  сексуальности,  она
ухитрялась соблазнять даже ?голубых? - просто так, для тренировки. Но  Игорь
вообще не реагировал на нее как на женщину. Впрочем, на других  художниц  он
тоже не реагировал - ни на художниц, ни на художников. Это немного утешало.
   Селена провела языком по губам, чтобы они ярче блестели, и, дополнительно
приоткрыв на груди пеньюар, который и без  того  почти  ничего  не  скрывал,
отперла дверь.
   - Ой! - сказал Гоша, застывая на месте с отвисшей челюстью, как  каменное
изваяние.
   Юра Демарин судорожно сглотнул и, покраснев, отвел глаза в сторону.
   Игорь Филимонов, как и следовало ожидать, остался совершенно  невозмутим.
Действительно, с какой стати Анастасии Каменской смущаться при виде  женской
наготы? Если надо, она и сама может выглядеть как порнозвезда, только  этого
ей не хочется, потому что неинтересно.
   Реакция Гоши и Юры Селене понравилась.  Она  сразу  узнала  милиционеров,
которые навещали в галерее  ?Экстази?  Марину  Буданову.  Судя  по  описанию
Тараса,  они  же  приходили  и  к  нему  на  квартиру.  Интересно,  что   им
понадобилось от нее? Ну ничего, сейчас она им покажет!
   Насмешливо улыбнувшись, девушка  качнула  бедрами,  и  едва  прикрывающий
ягодицы пеньюар распахнулся снизу,  обнажая  дразнящую  полосочку  покрытого
курчавыми белокурыми волосами лобка.
   Гоша побледнел. Кровь  полностью  отхлынула  от  его  лица  и  прилила  к
совершенно другому месту, расположенному гораздо ниже. Он и сам от  себя  не
ожидал такой реакции. Ему  казалось,  что  еще  чуть-чуть,  и,  не  выдержав
напряжения, он упадет в обморок. Помимо страданий плоти, он испытывал еще  и
душевные терзания. Крестовоздвиженского мучили угрызения совести. А  как  же
Оленька Кузина? Ведь он любит Оленьку! Так почему же при виде этой,  как  бы
помягче  выразиться,  порочной   гетеры-сюрреалистки   с   ее   тошнотворным
?Мастурбатором, еще более  великим?  его  тело  сводит  судорогой,  а  мысли
путаются и разбегаются, как молекулы жидкости при броуновском движении?
   Юра издал горлом хриплый звук  и  прокашлялся,  надеясь,  что,  когда  он
заговорит, его голос прозвучит естественно. Однако это ему не удалось. Голос
предательски звенел и ломался, как у подростка.
   - Э-э-э, п-простите, в-вы не могли бы накинуть что-нибудь на себя?
   - Зачем? - притворно удивилась художница. -  Разве  я  не  одета?  Честно
говоря, я не ожидала гостей, особенно из милиции. Чем обязана?
   - Э-э-э, мы х-хотели задать вам несколько вопросов, - с трудом выдавил из
себя Юра.
   На  самом  деле  все  вопросы  выветрились  у  него  из  головы,  как   у
сдрейфившего  студента  на  экзаменах.  Демарин,   всегда   считавший   себя
хладнокровным, уравновешенным и морально устойчивым, неожиданно понял,  что,
если бы у него был миллион долларов,  он,  не  задумываясь,  скупил