лял.
   - Ладно. Что, если это Хамел, и что, если он замешан в убийствах? Что
это значит?
   - Это значит, что мы никогда не найдем его. По  меньшей  мере  девять
стран, включая Израиль, сейчас активно  ищут  его.  Это  значит,  кто-то
заплатил ему уйму  денег,  чтобы  использовать  его  таланты  здесь.  Мы
постоянно твердим, что убийца или  убийцы  были  профессионалами  и  они
скрылись до того, как остыли тела.
   - Поэтому это значит так мало.
   - Можно сказать так.
   - Отлично. Что еще у вас?
   Льюис взглянул на Эрика Иста.
   - Ну, еще у нас обычный дневной отчет.
   - Они довольно сухие, как и этот, последний.
   -  Да.  У  нас  триста  восемьдесят  агентов,  которые  работают   по
двенадцать часов в день. Вчера они опросили  сто  шестьдесят  человек  в
тридцати штатах. Мы...
   Коул поднял руку.
   - Достаточно. Я прочитаю ответ. По-видимому, безопаснее сказать,  что
нет ничего нового.
   - Может быть, лишь небольшой новый штрих. Льюис  посмотрел  на  Эрика
Иста, который держал копию дела.
   - Что это? - спросил Коул.
   Ист чувствовал себя неловко. Дело перемещалось наверх весь день, пока
наконец-то Войлс не  прочитал  его  и  не  воспринял  с  одобрением.  Он
рассматривал  его  как  выстрел  на  большое  расстояние,   который   не
заслуживает серьезного внимания. Но в деле упоминался Президент,  и  ему
нравилась идея заставить попотеть и Коула, и его босса. Он дал  указание
Льюису и Исту доставить  дело  Коулу  и  рассматривать  его  как  важное
предположение, к которому Бюро относится серьезно. Первый раз за  неделю
Войлс улыбался, когда говорил  об  этих  идиотах  в  Овальном  кабинете,
читающих дело и ищущих укрытия.
   - Разыграйте все как следует, - сказал Войлс. - Скажите  им,  что  мы
собираемся бросить на это двадцать агентов.
   - Это версия, которая возникла за последние двадцать четыре  часа,  и
директор Войлс чрезвычайно заинтригован ею. Он опасается, что она  может
повредить Президенту.
   У Коула было каменное лицо, ни один мускул не дрогнул на нем.
   - Как это?
   Ист положил дело на стол.
   - Все здесь, в этом отчете.
   Коул взглянул на него, затем изучающе - на Иста.
   - Хорошо. Я прочитаю его позже. Это  все?  Льюис  встал  и  застегнул
пиджак.
   - Да, мы уходим.
   Коул проводил их до двери.
   Не  было  фанфар,  когда  самолет  номер   1   Военно-Воздушных   Сил
приземлился в Эндрю. Шел одиннадцатый час. Королева  была  в  отъезде  в
связи со  сбором  денег,  и  никто  из  друзей  или  семьи  не  встречал
Президента, когда тот вышел из самолета и направился к лимузину. Там его
ждал Коул. Президент опустился на сиденье.
   - Я не ожидал увидеть вас, - сказал он.
   - Извините. Нам нужно поговорить. Машина набрала скорость и помчалась
к Белому дому.
   - Уже поздно, к тому же я устал.
   - Каковы последствия урагана?
   - Впечатляют. Ураган унес миллион хижин и картонных хибар,  и  теперь
нам придется  изыскать  пару  миллиардов  на  постройку  новых  домов  и
электростанций. Им нужен хороший ураган каждые пять лет.
   - У меня уже подготовлено заявление в связи с ураганом.
   - Отлично. Что особенно важного?
   Коул протянул копию документа, известного теперь под названием  ?Дело
о пеликанах?.
   - Не хочу читать, - сказал Президент. - Просто расскажите, что там.
   - Войлс и его пестрая команда вышли на подозреваемого, о  котором  до
сих пор даже не упоминалось. Самого неприметного, не похожего на  других
подозреваемого. Излишне усердная студентка юридической школы  в  Тьюлане
состряпала это чертово дело, и  оно  как-то  попало  к  Войлсу,  который
прочитал его и оценил по  достоинству.  Помните,  они  потеряли  надежду
установить   подозреваемых.   Предположение   настолько    искусственно,
настолько не правдоподобно, что, по существу, не внушает  мне  абсолютно
никакого беспокойства. Но меня беспокоит Войлс.  Он  решил,  что  должен
заниматься своим делом со всем энтузиазмом, и пресса  следит  за  каждым
его движением. Может иметь место утечка информации.
   - Мы не можем контролировать проводимое им расследование.
   - Мы можем управлять им. Гмински ожидает в Белом доме и...
   - Гмински!
   - Успокойтесь, шеф. Я лично передал ему копию  этого  дела  три  часа
назад и заставил его поклясться хранить все в  секрете.  Он  может  быть
некомпетентным, но умеет хранить тайну. Я доверяю  ему  намного  больше,
чем Войлсу.
   - Я не доверяю никому из них.
   Коулу нравилось слышать такое. Он хотел, чтобы Президент  не  доверял
никому, кроме него.
   - Думаю, вы должны попросить ЦРУ немедленно  заняться  этим.  Мне  бы
хотелось знать все, прежде чем Войлс  начнет  копать.  Никто  ничего  не
найдет, но, если мы будем знать больше Войлса,  мы  сможем  убедить  его
отцепиться. Это имеет смысл, шеф.
   Президент был расстроен.
   - Это наше внутреннее  дело.  ЦРУ  нет  смысла  шпионить  вокруг.  И,
возможно, это незаконно.
   - Это незаконно, технически. Но Гмински сделает это  для  нас.  И  он
сможет выполнить все быстро, секретно и более тщательно, чем ФБР.
   - Это незаконно.
   - Такое, шеф, делалось много раз раньше.
   Президент следил  за  движением  на  дороге.  Его  глаза  припухли  и
покраснели, но не от усталости. Он проспал три часа в самолете. Но  весь
день  он  провел  перед  камерами,  стараясь   выглядеть   печальным   и
озабоченным, и было трудно сразу освободиться от этого.
   Он взял дело и швырнул на пустое сиденье рядом.
   - Это кто-то, кого мы знаем?
   - Да.

Глава 14

   По природе своей ночной город,  Новый  Орлеан  просыпается  медленно.
Довольно долго после рассвета он  остается  тихим,  а  затем  стряхивает
утреннюю дымку и осторожно втягивается в новый день. В нем нет  утренней
спешки, за исключением трасс, соединяющих и окраины, и улицы  даунтауна.
Так  бывает  во  всех  городах.  Но  во   Французском   квартале,   душе
Нового-Орлеана,  запах  виски   прошедшей   ночи   и   пряных,   жареных
по-креольски креветок с рисом, копченой красной  рыбы  висит  над  почти
пустыми улицам до тех пор, пока не покажется солнце. Через час  или  два
он сменяется ароматом пирожков с начинкой и кофе Французского рынка,  ив
этот момент на тротуарах как бы неохотно  начинают  появляться  признаки
жизни.
   Дарби съежилась, сидя в кресле на маленьком балконе, потягивая кофе и
ожидая восхода солнца. Каллахан находился в нескольких футах от нее,  по
другую сторону открытых балконных дверей, все еще завернутый в  простыни
и равнодушный к окружающему миру. Потянуло свежим ветерком, но к  обеду,
знала Дарби, влажность снова вернется. Она поплотнее подтянула его халат
к шее и вдохнула роскошный запах его одеколона. Она подумала об  отце  и
его мешковатых хлопковых рубашках, которые он позволял ей носить,  когда
она была тинэйджером. Она, бывало, плотно закатывала рукава до локтей  и
оставляла рубашку навыпуск, а потом прогуливалась с друзьями по тенистым
аллеям, преисполненная уверенности, что никого не  оставит  равнодушным.
Отец был ее  другом.  К  окончанию  школы  она  перепробовала  весь  его
гардероб, и сейчас веши снова висели на плечиках, аккуратно  выстиранные
и выглаженные. Она все еще могла  почувствовать  запах  одеколона  ?Грей
Фленнея?, которым он освежал лицо каждое утро.
   Останься он жив, был бы старше Томаса Каллахана на  четыре  года.  Ее
мать снова вышла замуж и переехала в Бойз. Брат Дарби  жил  в  Германии.
Они редко встречались втроем. Ее отец был связующим звеном  в  семье,  и
его смерть разбросала их.
   В авиакатастрофе погибло двадцать человек, и еще до  того,  как  были
закончены приготовления к похоронам, начали звонить адвокаты.  Это  была
ее первая встреча с реальным миром, и  она  оказалась  не  из  приятных.
Гершель, их семейный адвокат, принадлежал к сословию юристов, ничего  не
понимающих в судебных процессах. Проныра, из тех, которые делают  деньги
на несчастных случаях, он появился у них дома сразу вслед за ее братом и
убедил семью возбудить дело. Два года семья вынуждена была терпеть,  как
он неумело врал, изворачивался и портил дело. За неделю до процесса  они
согласились на компенсацию в полмиллиона, за  вычетом  доли  Гершеля,  и
Дарби получила свои сто тысяч.
   Она решила стать юристом. Если  уже  клоун  вроде  Гершеля  мог  этим
заниматься и  делать  большие  баксы,  сея  смуту  в  обществе,  то  она
наверняка смогла бы делать это в благородных целях. Она часто  думала  о
Гершеле. Когда она сдаст экзамены в адвокатуре,  то  ее  первый  иск  за
противозаконные  действия  будет  направлен  против  него.  Она   хотела
работать в фирме по охране окружающей среды. Найти  работу,  знала  она,
будет нетрудно.
   Сто тысяч остались нетронутыми. Новый муж ее  матери,  исполнительный
директор бумажной компании, был немного старше и намного  здоровее  отца
Дарби, и вскоре после замужества мать разделила  свою  часть  наследства
между дочерью и сыном. Она сказала, что деньги напоминают ей о  покойном
муже. Жест этот был скорее символическим. Хотя она  все  еще  любила  их
отца, у нее была новая жизнь в новом городе и новый муж,  который  уйдет
на  пенсию  через  пять  лет  с  кучей  денег.  Дарби.  сконфузил   этот
символический жест, но она оценила его и взяла деньги.
   Ее сотня тысяч удвоилась. Она  поместила  большую  часть  капитала  в
совместные фонды, но только те, которые не имели дело  с  химическими  и
нефтяными компаниями.  Она  ездила  на  ?аккорде?  и  жила  скромно.  Ее
гардероб являлся типичным для студентки юридической  школы,  вся  одежда
была из магазина готового платья.  Они  с  Каллаханом  ходили  в  лучшие
рестораны города и никогда не ели в одном месте дважды. Обычно  это  был
шведский стол.
   Его не интересовали  деньги,  и  он  никогда  не  выдавливал  из  нее
информацию. Она была более чем обычной студенткой, но в Тьюлане  были  и
богатые дети.
   Они встречались месяц, перед тем как лечь в постель.  Она  обосновала
основные правила, и он горячо с ними согласился. Не будет никаких других
женщин. Они будут очень осторожны. И он перестанет так много пить.
   Он выдержал первые два, но продолжал выпивать. Его отец, дед и братья
были заядлыми выпивохами, и от него следовало ожидать того же. Но первый
раз в жизни Томас Каллахан был влюблен, бешено влюблен, и он знал точку,
за которой скотч начинал влиять на отношения с женщиной. За  исключением
последней недели и личной травмы, связанной  с  утратой  Розенберга,  он
никогда не пил раньше пяти вечера. Когда они были вместе, он  поклонялся
Шиве, если перебрал, и думал, что это может повлиять на его форму.
   Было забавно  наблюдать  сорокапятилетнего  мужчину,  влюбившегося  в
первый раз. Он пытался сохранить некоторую видимость сдержанности, но  в
интимные моменты был глуп, как студент-первокурсник.
   Она поцеловала его в щеку и накрыла легким покрывалом. Ее одежда была
аккуратно сложена на кресле. Она тихо закрыла за  собой  входную  дверь.
Солнце стояло уже высоко,  просвечивая  между  зданиями  поперек  улицы.
Тротуар был пустынным.
   Через три часа у нее были занятия, затем  Каллахан  и  процессуальный
кодекс  в  одиннадцать.  Через  неделю  должен  был  состояться  учебный
апелляционный суд. Ее папка для судебных дел покрывалась пылью.  Настала
пора снова стать студенткой. Она потратила впустую четыре дня,  играя  в
детектива, и корила себя за это.

***

   "Аккорд? стоял за углом через полквартала.
   Они ее видели, и это было великолепно. Джинсы в  обтяжку,  мешковатый
свитер, длинные ноги, солнечные очки, чтобы спрятать глаза без  макияжа.
Они видели, как она закрыла дверь  и  быстро  пошла  вдоль  Рояль-стрит,
затем исчезла за углом. Волосы были до плеч и казались темно-рыжими.

***

   Он принес свой ленч в маленькой сумке из коричневой  бумаги  и  нашел
пустую парковую скамейку, повернутую спинкой к Нью-Хэмпширу. Он  страшно
не  любил  Дюпон  Сэркл   с   его   вонючими   бродягами,   наркоманами,
дегенератами, стареющими хиппи и облаченными в  черную  кожу  панками  с
красными  волосами,  стоящими  торчком,  и  грязными  языками.  Напротив
фонтана хорошо одетый мужчина с громкоговорителем выстраивал свою группу
активистов по правам животных для марша к  Белому  дому.  Кожаные  панки
насмехались над ними и поливали  их  оскорблениями,  но  четверо  конных
полицейских были достаточно близко, чтобы предотвратить неприятности.
   Он взглянул на часы и снял с банана кожуру. Полдень,  и  он  в  любом
случае предпочитал поесть. Встреча будет краткой. Он посмотрел на панков
и увидел, как от толпы отделился его связной.  Их  взгляды  встретились,
кивок, и он сидит на скамейке рядом с ним. Его звали Букер,  из  Лэнгли.
Они  здесь  встречались  изредка,  когда  каналы   связи   портились   и
становились ненадежными, а их боссы хотели услышать  обычные  нормальные
слова, которые больше не слышал бы никто.
   Букер не обедал. Он начал щелкать жареный арахис и бросать шелуху под
скамейку, изогнутую дугой:
   - Как мистер Войлс?
   - Здоров, как черт. Как обычно. Букер бросил орешки в рот.
   - Гмински был в Белом доме вчера вечером до полуночи, - сказал он.
   На это ответа не последовало. Войлс это знал. Букер продолжал:
   - Они там запаниковали. Эта штучка с пеликанами их напугала. Мы  тоже
ее прочли, знаешь ли, и мы уверены, что на ваших ребят она не  произвела
впечатления. Но по каким-то причинам Коул ею сильно напуган и  расстроил
Президента. Мы посчитали, что вашим ребятам не очень-то большая  радость
от Коула и его босса, а раз в деле упоминается Президент и  в  нем  есть
это фото, то мы подумали, что это дельце для вас. Понимаешь,  к  чему  я
клоню?
   Он откусил от банана кусочек размером с дюйм и ничего не сказал.
   Любители животных двинулись прочь нестройными рядами, а любители кожи
освистывали их.
   - Во всяком случае, это не наше дело, и  не  должно  быть  нашим,  за
исключением  того,  что  Президент  теперь  хочет  от   нас   секретного
расследования  дела  о  пеликанах  прежде,  чем  ваши  ребята  до   него
доберутся. Он убежден, что мы ничего не найдем, и он  хочет  знать,  что
там ничего и нет, чтобы убедить Войлса успокоиться, -  наконец  произнес
он.
   - Ничего там нет, - уверил Букер.
   Букер посмотрел на пьяного, мочившегося в фонтан. Полицейские на фоне
солнца уезжали прочь.
   - Тогда Войлсу от этого дела нет никакой пользы, верно? - спросил он.
   - Мы используем все возможности, чтобы все прояснить.
   - И никаких реальных подозреваемых?
   - Никаких. - Банан ушел в историю. - Почему они так  волнуются  из-за
нашего расследования этой штучки?
   Букер раздавил кожуру еще одного маленького ореха:
   - Ну, для них это вполне естественно. Их очень разозлило, что Прайс и
Мак-Лоренс выставлены в качестве кандидатов,  и,  конечно,  это  целиком
ваша ошибка. Они ни на грош не  доверяют  Войлсу.  И  если  ваши  ребята
начнут копать дело о пеликанах, они боятся, что пресса  раскроет  это  и
Президенту зададут трепку. Перевыборы в следующем  году,  начнут  молоть
чепуху и все такое прочее.
   - Что Гмински сказал Президенту?
   - Что у него нет желания вмешиваться в расследование ФБР, что  у  нас
есть чем заниматься и  что  это  было  бы  абсолютно  незаконно.  Однако
поскольку Президент так настойчиво умолял и Коул был так сильно напуган,
то мы тем не менее это сделаем. И вот я здесь и говорю с тобой.
   - Войлс ценит это.
   - Мы собираемся начать копать сегодня,  но  все  дело  -  абсурд.  Мы
начнем работу, остановимся на полпути и  через  неделю  или  около  того
скажем Президенту, что вся эта теория - выстрел  в  белый  свет,  как  в
копеечку.
   Он отогнул вниз крышку своей коричневой сумки и встал:
   - Хорошо. Я доложу Войлсу. Спасибо.
   Он пошел по направлению к Коннектикуту, подальше от кожаных панков, и
пропал из виду.

***

   Монитор стоял на загроможденном столе в  центре  отдела  новостей,  и
Грей  Грентэм  свирепо  глядел  на  него,  сидя  посреди  гама  и   рева
репортеров, собирающих и  докладывающих  информацию.  Звук  до  него  не
доходил, и он сидел и смотрел  на  экран.  Зазвонил  телефон.  Он  нажал
кнопку и схватил трубку, не отрываясь от монитора:
   - Грей Грентэм.
   - Это Гарсиа.
   Он позабыл про монитор:
   - Да, что случилось?
   - У меня два вопроса. Первый, записываете ли вы эти звонки, и второй,
можете ли вы их воспроизвести?
   - И нет, и  да.  Мы  не  записываем  до  тех  пор,  пока  не  спросим
разрешения, и мы можем воспроизвести  запись,  но  не  делаем  этого.  Я
думал, ты не будешь мне звонить на работу.
   - Хочешь, чтобы я повесил трубку?
   - Нет. Все отлично. По мне, лучше говорить в три часа  дня  в  офисе,
чем в шесть утра в постели.
   - Извини. Я просто испугался, вот и все. Я  буду  говорить  с  тобой,
пока доверяю тебе, но, если ты когда-нибудь  мне  солжешь,  я  перестану
говорить.
   - Хорошо. Когда ты начнешь?
   - Сейчас не могу. Я в телефоне-автомате в даунтауне и спешу.
   - Ты сказал, что у тебя есть какая-то копия.
   - Нет, я  сказал,  что  у  меня,  возможно,  будет  кое-какая  копия.
Посмотрим.
   - О?кэй. Так когда ты можешь снова позвонить?
   - Я должен назначить встречу?
   - Нет, но я часто выхожу из офиса.
   - Я позвоню завтра во время ленча.
   - Я буду ждать прямо здесь.
   Гарсиа повесил трубку. Грентэм нажал семь цифр,  затем  шесть,  затем
четыре. Он записал номер, потом быстро пробежался по  желтым  страницам,
пока не нашел компанию телефонов-автоматов. Звонили из телефона-автомата
на Пенсильвания-авеню, рядом с Дворцом правосудия.

Глава 15

   Перепалка началась  за  десертом,  из-за  того,  что  Каллахан  вновь
захотел выпить. С нее было достаточно того, что Каллахан  уже  выпил  за
ужином: два двойных скотча, пока они ожидали  столика,  еще  один  перед
тем, как сделали заказ, и две бутылки  вина  под  рыбу,  и  которых  она
выпила две  рюмки.  Он  пил  слишком  быстро  и  пьянел,  и,  когда  она
оттарабанила ему свои подсчеты выпитого, он разозлился.  Он  заказал  на
десерт драмбуи, потому что это было его любимое вино и  потому  что  это
внезапно стало делом  принципа.  Он  выпил  его  залпом,  и  она  сильно
разозлилась.
   Дарби помешивала ложечкой кофе и игнорировала его. Дело было сделано,
и она хотела лишь уйти без сцен и попасть к себе домой одна.
   Перепалка неожиданно переросла в ссору на бульваре, после  того,  как
они вышли из ресторана. Он вытащил из кармана ключи от  ?порше?,  и  она
сказала, что он слишком пьян, чтобы вести машину. Он намертво зажал их в
руке и пошел, пошатываясь, к паркингу, который был в трех  кварталах  от
ресторана. Она сказала, что пойдет домой пешком. ?Приятной прогулки?,  -
ответил он. Она шла  за  ним  в  нескольких  шагах,  обескураженная  его
спотыкающейся походкой. Она его умоляла. У него давление по крайней мере
в два раза  выше  нормы.  Он  ведь  профессор  права,  черт  возьми.  Он
кого-нибудь убьет. Он пошел быстрее,  ковыляя  и  опасно  приближаясь  к
дороге, а затем отшатываясь  назад.  Он  выкрикнул  через  плечо  что-то
насчет того, что он и пьяный водит машину лучше, чем она - трезвая.  Она
осталась позади. Раньше, когда  он  был  такой  пьяный,  она  сама  вела
машину. Она знала, что может натворить пьяный в ?порше?.
   Он вслепую пересек улицу, держа руки глубоко в карманах, так, как  на
обычной  прогулке  поздним  вечером.  Он   прозевал   кромку   тротуара,
споткнулся и упал. Он быстро поднялся, прежде чем  она  успела  подойти.
?Оставь меня, черт возьми?, -  сказал  он.  ?Только  дай  мне  ключи,  -
умоляла  она,  -  или  я  пойду  пешком?.  Он  оттолкнул  ее.  ?Приятной
прогулки?, - сказал он со смешком.  Она  никогда  не  видела  его  таким
пьяным. Он никогда не трогал ее, когда был зол, ни трезвый, ни пьяный.
   Рядом с паркингом был маленький сальный погребок с неоновой  рекламой
пива на окнах. Она заглянула за помощью внутрь, через открытую дверь, но
как она была глупа! Погребок был