ли мне что-нибудь рассказывают, я  знаю  -  от
меня хотят, чтобы я передал это дальше.  В  наше  время,  когда  из  всего
делают военную тайну, полезно бывает  напомнить  людям,  для  чего  у  них
подвешен язык: чтобы правда не оставалась под  спудом...  Нет,  вы  только
поглядите на Таллита, - продолжал отец Ранк. Таллит приподнял уголок шторы
и всматривался  в  темную  улицу.  -  Ну,  мошенник  ты  этакий,  что  там
поделывает Юсеф? - спросил отец Ранк.  -  Юсефу  принадлежит  большой  дом
напротив, и Таллиту просто не  терпится  прибрать  его  к  рукам,  правда,
Таллит? Ну, как же насчет ужина, Таллит? Мы ведь проголодались.
   - Вот и ужин, отец мой, вот и ужин, - сказал Таллит, отходя от окна.
   Он молча сел рядом со столетним дедом, а его сестра принялась разносить
блюда.
   - У Таллита всегда вкусно кормят, - сказал отец Ранк.
   - У Юсефа сегодня тоже гости.
   - Священнику не подобает быть привередливым, - сказал отец Ранк,  -  но
твой обед мне, пожалуй, больше по нутру. - По комнате гулко прокатился его
смех.
   - Разве это так страшно, если кого-нибудь увидят у Юсефа?
   - Да, мистер Уилсон. Если бы я увидел там вас, я бы сказал себе: "Юсефу
позарез нужно знать, сколько ввезут тканей, - скажем, сколько их  поступит
в будущем месяце, сколько их отгружено, - и он заплатит за эти  сведения".
Если бы я увидел, как туда входит девушка, я пожалел бы  ее  от  души,  от
всей души. - Он ткнул вилкой в свою еду и снова рассмеялся. - А  вот  если
бы к нему в дом вошел Таллит, я бы знал, что сейчас начнут кричать караул.
   - А что, если бы туда вошел полицейский? - спросил Таллит.
   - Я бы не поверил своим глазам, - сказал священник.  -  Дураков  больше
нет после того, что случилось с Бейли.
   - Вчера ночью Юсеф приехал  домой  на  полицейской  машине,  -  заметил
Таллит. - Я ее прекрасно разглядел.
   - Какой-нибудь шофер подрабатывал на стороне, - сказал отец Ранк.
   - Мне показалось, что я узнал майора Скоби. Он был достаточно осторожен
и не вышел из машины. Конечно, поручиться я не могу. Но _похоже_ было, что
это майор Скоби.
   - Ну и намолол же я тут чепухи, - сказал священник. - Старый пустомеля!
Будь это Скоби, мне бы и в голову ничего плохого не пришло. - Он вызывающе
обвел глазами комнату. - Ничего плохого, - повторил он. - Готов  поспорить
на весь воскресный сбор в церкви, что тут дело совершенно чистое.
   И снова послышались гулкие раскаты его  смеха  "Хо!  хо!  хо!",  словно
прокаженный громогласно возвещал о своей беде.


   Когда Уилсон вернулся в гостиницу, в комнате Гарриса  еще  горел  свет.
Уилсон устал, он был озабочен и  хотел  украдкой  пробраться  к  себе,  но
Гаррис его услышал.
   - Я вас  поджидал,  старина,  -  сказал  он,  размахивая  электрическим
фонариком.
   На нем были  противомоскитные  сапоги,  надетые  поверх  пижамы,  и  он
выглядел, как поднятый со сна дружинник во время воздушной тревоги.
   - Уже поздно. Я думал, вы спите.
   - Не мог же я заснуть, пока мы не поохотимся. У меня это  стало  просто
потребностью. Мы можем учредить ежемесячный приз.  Вот  увидите,  скоро  и
другие вступят в это соревнование.
   - Можно  завести  переходящий  серебряный  кубок,  -  ехидно  предложил
Уилсон.
   - Не удивлюсь, если так  и  будет,  старина.  "Тараканий  чемпионат"  -
ей-богу, звучит не так уж плохо!
   Гаррис двинулся вперед  и,  неслышно  ступая  по  половицам,  вышел  на
середину комнаты; над железной кроватью серела  москитная  сетка,  в  углу
стояло кресло с откидной спинкой, туалетный  столик  был  завален  старыми
номерами "Пикчер пост". Уилсона снова поразило, что комната может быть еще
более унылой, чем его собственная.
   -  По  вечерам,  старина,  мы  будем  тянуть  жребий,  в  чьей  комнате
охотиться.
   - Какое у меня оружие?
   - Возьмите одну из моих ночных туфель. - Под ногой у Уилсона  скрипнула
половица, и Гаррис быстро повернулся к нему. - У них слух, как у  крыс,  -
сказал он.
   - Я немножко устал. Может, лучше в другой раз?
   - Ну хоть пять минут старина. Без этого я не засну. Смотрите, вон  один
прямо над раковиной. Уступаю вам первый удар.
   Но как только тень туфли упала на оштукатуренную стену, таракана и след
простыл.
   - Так у вас ничего не получится, старина. Глядите!
   Гаррис наметил жертву: таракан сидел как раз на  середине  стены  между
потолком и полом, и Гаррис, осторожно ступая по скрипучим половицам,  стал
размахивать фонариком. Потом он ударил, оставив кровавое пятно на стене.
   - Очко, - сказал он. - Их надо гипнотизировать.
   Они метались по комнате, размахивая фонариками, шлепая  туфлями,  порою
теряя голову и опрометью кидаясь в угол за своей  дичью;  охотничий  азарт
целиком  захватил  Уилсона.   Сперва   они   перебрасывались   корректными
замечаниями, как истые спортсмены: "Славный  удар",  "Не  повезло",  -  но
когда счет сравнялся, они столкнулись у стены над одним тараканом,  и  тут
их нервы не выдержали.
   - Какой толк, старина, гоняться за одной и  той  же  дичью?  -  заметил
Гаррис.
   - Я его первый заметил.
   - Вашего вы прозевали. Это мой.
   - Нет, мой. Он сделал двойной вираж.
   - Ничего подобного.
   - Ну а почему бы мне не поохотиться за вашим? Вы сами  погнали  его  ко
мне. Вы же его прозевали!
   - Это не по правилам, - сухо сказал Гаррис.
   - Может быть, не по _вашим_ правилам.
   - Черт возьми, - сказал Гаррис, - игру-то придумал я!
   Другой таракан сидел на коричневом куске мыла, лежавшем на умывальнике.
Уилсон заметил его метнул туфлю с пяти шагов.  Туфля  угодила  в  мыло,  и
таракан свалился в раковину. Гаррис отвернул кран и смыл его струей воды в
сток.
   - Хороший удар, старина, - заметил он примирительно. - Один "В в".
   - Черта с два "В в"!... - сказал Уилсон. - Он уже был дохлый, когда  вы
пустили воду.
   - Никогда нельзя знать наверняка. Он мог  только  потерять  сознание...
получить сотрясение мозга. По правилам это "В в".
   - Опять-таки по _вашим_ правилам.
   - В этой игре мои правила - закон.
   - Ну, это ненадолго, - пригрозил Уилсон.
   Он хлопнул дверью так сильно, что задрожали стены его комнаты. Сердце у
него колотилось от бешенства и от зноя этой ночи; пот ручьями  струился  у
него под мышками. Но когда он встал у своей кровати и увидел точную  копию
комнаты  Гарриса  -  умывальник,  стол,  серую  москитную  сетку  и   даже
прилипшего к стене таракана, - гнев его  понемногу  улетучился  и  уступил
место тоске. Ему  казалось,  что  он  поссорился  со  своим  отражением  в
зеркале. "Что я, с ума сошел? - подумал он. - Чего это я так  взбеленился?
Я потерял хорошего приятеля".
   Уилсон долго не мог заснуть в эту ночь, а когда наконец  задремал,  ему
приснилось, что он совершил преступление; он  проснулся,  все  еще  ощущая
гнет своей вины. Спускаясь к завтраку,  он  задержался  у  двери  Гарриса.
Оттуда не было слышно ни звука. Он  постучал,  но  никто  не  ответил.  Он
приоткрыл дверь и кое-как разглядел сквозь  серую  сетку  влажную  постель
Гарриса.
   - Вы не спите? - тихо спросил он.
   - В чем дело, старина?
   - Извините меня за вчерашнее.
   - Это я виноват, старина. Лихорадка  одолела.  Меня  лихорадило  еще  с
вечера. Вот нервы и расходились.
   - Нет, это я виноват. Вы совершенно правы. Это было "В в".
   - Мы решим это жребием, старина.
   - Я вечером зайду.
   - Вот и отлично.
   Но после завтрака мысли его были отвлечены от Гарриса другими заботами.
По дороге в контору он зашел к начальнику полиции и, выходя, столкнулся со
Скоби.
   - Здравствуйте, - сказал Скоби, - что вы тут делаете?
   - Заходил к начальнику полиции за пропуском. Тут у вас требуют  столько
пропусков! Мне понадобился на вход в порт.
   - Когда же вы к нам зайдете, Уилсон?
   - Боюсь показаться навязчивым, сэр.
   - Глупости. Луизе приятно будет опять поболтать с вами о книгах. Сам-то
я их не читаю.
   - Наверно, у вас времени не хватает.
   - Ну, в такой стране, как эта, времени хоть отбавляй, - сказал Скоби. -
Просто я не очень-то люблю читать. Зайдем на минутку ко мне в  кабинет,  я
позвоню Луизе. Она вам будет рада. Вы бы иногда приглашали ее погулять. Ей
нужно побольше двигаться.
   - С удовольствием, - сказал Уилсон и тут же  покраснел;  к  счастью,  в
комнате было полутемно.
   Он огляделся: так вот он, кабинет Скоби. Он осматривал его, как генерал
осматривает поле сражения, хотя ему трудно  было  представить  себе  Скоби
врагом. Скоби откинулся в кресле, чтобы набрать номер, и ржавые  наручники
на стене звякнули.
   - Вы свободны сегодня вечером?
   Заметив, что Скоби его разглядывает, Уилсон поборол свою  рассеянность:
эти покрасневшие глаза чуть-чуть навыкате смотрели на него испытующе.
   - Не понимаю, что вас сюда занесло, - сказал Скоби. -  Такие,  как  вы,
сюда не ездят.
   - Да вот так иногда плывешь по течению... - солгал Уилсон.
   - Со мной этого не бывает, -  сказал  Скоби.  -  Я  все  предусматриваю
заранее. Как видите, даже для других.
   Скоби заговорил в трубку. Его голос сразу изменился,  словно  он  играл
роль - роль, которая требовала нежности и  терпения  и  разыгрывалась  так
часто, что рот произносил привычные слова, а глаза оставались пустыми.
   - Вот и отлично. Значит, договорились, - сказал Скоби, кладя трубку.
   - Это вы чудно придумали, - отозвался Уилсон.
   - У меня все поначалу идет хорошо, - сказал Скоби. - Пойдите  погуляйте
с ней, а к вашему возвращению я приготовлю чего-нибудь выпить. Оставайтесь
с нами ужинать, - добавил он с какой-то настойчивостью.  -  Мы  будем  вам
очень рады.
   Когда Уилсон ушел, Скоби заглянул к начальнику полиции.
   - Я шел было к вам, сэр, но встретил Уилсона, - сказал он.
   - Ах, Уилсона. Он заходил ко мне потолковать о капитане  одного  из  их
парусников.
   - Понятно.
   Жалюзи на окнах были опущены, и утреннее солнце не проникало в кабинет.
Появился сержант с папкой, и в открытую дверь ворвался запах  обезьянника.
С утра парило, и уже в половине девятого все тело было мокрым от пота.
   - Он сказал, что заходил к вам насчет пропуска, - заметил Скоби.
   - Ах, да, - сказал начальник полиции, - и за этим тоже. -  Он  подложил
под кисть руки промокашку, чтобы та впитывала пот, пока он пишет. - Да, он
говорил что-то и насчет пропуска, Скоби.



4

   Уже стемнело, когда Луиза и Уилсон снова пересекли мост  через  реку  и
вернулись в город. Фары полицейского  грузовика  освещали  открытую  дверь
дома, и какие-то фигуры сновали взад и вперед со всякой кладью.
   - Что случилось? - вскрикнула Луиза и пустилась бегом по улице.
   Уилсон, тяжело дыша, побежал за ней. Из дома вышел Али, неся на  голове
жестяную ванну, складной стул и сверток, увязанный в старое полотенце.
   - Что тут происходит, Али?
   - Хозяин едет в поход, - сказал Али, и его  зубы  весело  блеснули  при
свете фар.
   В гостиной сидел Скоби с бокалом в руке.
   - Хорошо, что вы вернулись, - сказал он. - Я  уж  решил  было  оставить
записку.
   Уилсон увидел начатую записку. Скоби вырвал листок из блокнота и  успел
набросать несколько строк своим размашистым неровным почерком.
   - Господи, что случилось. Генри?
   - Я должен ехать в Бамбу.
   - А разве нельзя подождать до четверга и поехать поездом?
   - Нет.
   - Можно мне поехать с тобой?
   - В другой раз. Извини, дорогая. Мне  придется  взять  с  собой  Али  и
оставить тебе мальчика.
   - Что же все-таки стряслось?
   - С молодым Пембертоном случилось несчастье.
   - Серьезное?
   - Да.
   - Он такой болван! Оставить его там  окружным  комиссаром  было  чистое
безумие.
   Скоби допил свое виски и сказал:
   - Извините,  Уилсон.  Хозяйничайте  сами.  Достаньте  со  льда  бутылку
содовой. Слуги заняты сборами.
   - Ты надолго, дорогой?
   - Если повезет, вернусь послезавтра. А что, если тебе это время  побыть
у миссис Галифакс?
   - Мне и здесь хорошо.
   - Я бы взял мальчика и оставил тебе Али, но мальчик не умеет готовить.
   - Тебе будет лучше с Али, дорогой. Совсем как  в  прежние  времена,  до
того, как я сюда приехала.
   - Пожалуй, я пойду, сэр,  -  сказал  Уилсон.  -  Простите,  что  я  так
задержал миссис Скоби.
   - Что вы, я ничуть не беспокоился. Отец Ранк шел мимо и сказал, что  вы
укрылись от дождя в старом форте. Правильно сделали. Он промок до  костей.
Ему бы тоже следовало переждать дождь - в его возрасте  приступ  лихорадки
совсем ни к чему.
   - Разрешите долить вам, сэр? И я пойду.
   - Генри никогда больше одного не пьет.
   - На этот  раз,  пожалуй,  выпью.  Не  уходите,  Уилсон.  Побудьте  еще
немножко с Луизой. А я допью и поеду. Спать сегодня не придется.
   - Почему не может поехать кто-нибудь помоложе? Тебе это  совсем  не  по
возрасту, Тикки. Трястись в машине целую  ночь!  Отчего  было  не  послать
Фрезера?
   - Начальник просил поехать  меня.  Тут  нужны  осторожность  и  такт  -
молодому человеку нельзя такого дела доверить. - Он допил виски и невесело
отвел глаза под пристальным взглядом Уилсона. - Ну, мне пора.
   - Никогда не прощу этого Пембертону...
   - Не говори глупостей, дорогая, - оборвал жену Скоби.  -  Мы  бы  очень
многое прощали, если  бы  знали  все  обстоятельства  дела.  -  Он  нехотя
улыбнулся Уилсону. -  Полицейский,  который  всегда  знает  обстоятельства
дела, обязан быть самым снисходительным человеком на свете.
   - Жаль, что я ничем не могу быть полезен вам, сэр.
   - Можете. Оставайтесь и выпейте еще рюмочку с Луизой, развлеките ее. Ей
не часто удается поговорить о книжках.
   Уилсон  заметил,  как  она  поджала  губы  при  слове  "книжки"  и  как
передернулся Скоби, когда она назвала его Тикки; Уилсон  впервые  в  жизни
понял, как близкие люди мучаются сами и мучают друг друга. Глупо,  что  мы
боимся одиночества.
   - До свиданья, дорогая.
   - До свиданья, Тикки.
   - Поухаживай за Уилсоном. Не забывай ему подливать. И не хандри.
   Когда она поцеловала Скоби, Уилсон стоял у двери со стаканом в руке; он
вспомнил старый форт на горе и вкус губной помады. Ее рот хранил след  его
поцелуя ровно полтора часа. Он не  чувствовал  ревности  -  только  досаду
человека, который пробует писать письмо на влажном листе бумаги  и  видит,
как расползаются буквы.
   Стоя рядом, они глядели, как  Скоби  пересекает  улицу,  направляясь  к
грузовику. Он выпил больше, чем обычно, и, может быть, поэтому споткнулся.
   - Надо было им послать кого-нибудь помоложе, - сказал Уилсон.
   - Об этом они не  заботятся.  Начальник  доверяет  ему  одному.  -  Они
смотрели, как Скоби с трудом взбирается в машину. - Он подручный с  самого
рождения, - продолжала она с тоской. - Вол, который тащит воз.
   Черный полицейский за рулем завел мотор и включил скорость, не отпустив
тормоза.
   - Даже хорошего шофера не могут ему дать!  -  сказала  она.  -  Хороший
шофер, наверно, повезет Фрезера и  компанию  на  танцы.  -  Подпрыгивая  и
покачиваясь, грузовик выехал со двора. - Так-то, Уилсон, - сказала Луиза.
   Она взяла со стола записку, которую писал Скоби, и прочитала вслух:
   - "Дорогая, я должен ехать в Бамбу. Не говори  пока  никому.  Случилась
ужасная вещь. Бедняга Пембертон..." Бедняга Пембертон! - повторила она  со
злостью.
   - Кто такой Пембертон?
   -  Щенок  лет  двадцати  пяти.  Прыщавый  хвастунишка,  Был  помощником
окружного комиссара в Бамбе, а когда Баттеруорт заболел,  остался  там  на
его месте. Даже ребенку было ясно, что беды тут не миновать. А когда  беда
случилась, отдуваться приходится Генри... и трястись всю ночь в машине...
   - Пожалуй, мне лучше уйти? - спросил Уилсон. - Вам нужно переодеться.
   - Да, вам лучше уйти... прежде, чем все узнают,  что  он  уехал,  а  мы
оставались целых пять минут одни в доме, где стоит кровать. Одни, если  не
считать мальчика и повара, а также их знакомых и родственников.
   - Может, я могу быть вам чем-нибудь полезен?
   - Ну, что ж, - сказала она. - Поднимитесь наверх и посмотрите, нет ли у
меня в спальне крыс. Не хочу, чтобы  мальчик  знал,  какая  я  трусиха.  И
закройте окно. Они забираются через окно.
   - Вам будет жарко.
   - Ничего.
   Переступив порог, он тихонько хлопнул в ладоши, но крыс не было.  Потом
поспешно, воровато, словно он вошел сюда без спроса, Уилсон подошел к окну
и закрыл его. В  комнате  стоял  еле  уловимый  запах  пудры.  Уилсону  он
показался самым волнующим  запахом  из  всех,  какие  он  знал.  Он  снова
остановился у порога, запоминая все в этой  комнате:  фотографию  ребенка,
баночки с кремом, платье, которое Али вынул из шкафа и приготовил хозяйке.
На родине его обучали,  как  запоминать  детали,  отбирать  самое  важное,
накапливать улики, но те, кому он служил, не  предупреждали  его,  что  он
может очутиться в такой чуждой ему стране.



5

   Полицейская машина пристроилась к длинной колонне  военных  грузовиков,
ожидавших парома; фары горели в ночи, как огни маленького селения; деревья
обступали машины со всех сторон, дыша дождем  и  зноем;  где-то  в  хвосте
колонны запел один из водителей: жалобные монотонные звуки  поднимались  и
падали, словно ветер, свистящий  в  замочной  скважине.  Скоби  засыпал  и
просыпался  снова.  Когда  он  не  спал,  он  думал  о  Пембертоне:  Скоби
представил себе, что творилось бы сейчас у него на  душе,  будь  он  отцом
Пембертона - одиноким пожилым человеком, который  прежде  был  управляющим
банка, а теперь удалился от дел; жена умерла во время родов,  оставив  ему
сына. Но когда Скоби  засыпал,  то  мягко  погружался  в  забытье,  полное
ощущения свободы и счастья. Во сне он шел по просторному свежему  лугу,  а
за ним следовал Али; никого больше он не видел, и Али не говорил ни слова.
Высоко над головой проносились птицы, а раз, когда он опустился на  землю,
маленькая зеленая змейка, раздвинув траву,  бесстрашно  забралась  ему  на
руку, а потом на плечо и, прежде чем снова соскользнуть в траву, коснулась
его щеки холодным дружелюбным язычком.
   Как-то раз он открыл глаза, и рядом с  ним  стоял  Али,  ожидавший  его
пробуждения.
   - Хозяин ложится кровать, - сказал  он  ласково,  но  твердо,  указывая
пальцем на раскладушку,  которую  он  поставил  у  края  дороги,  приладив
москитную сетку к ветвям дерева. - Два, три часа, - добавил Али.  -  Много
грузовиков.
   Скоби послушно прилег и сразу же вернулся на мирный  луг,  где  никогда
ничего не случалось. Когда он проснулся  снова,  рядом  по-прежнему  стоял
Али, на этот раз с чашкой чая и тарелкой печенья.
   - Один час, - сказал Али.
   Наконец очередь дошла до полицейской машины. Они спустились по красному
глинистому склону на паром, а потом медленно поплыли к лесу на той стороне
через темный, как воды Стикса, поток. На двух паромщиках, тянувших  канат,
не было ничего, кроме набедренных повязок,  как  будто  они  оставили  всю
одежду на том берегу, где кончалось все живое; третий отбивал им такт -  в
этом промежуточном мире ему служила инструментом жестянка  из-под  сардин.
Неутомимый тягучий голос живого певца звучал теперь где-то позади.
   Это была лишь первая переправа из трех, которые им предстояли в пути, и
каждый раз машины вытягивались в длинную очередь. Скоби больше не  удалось
как следует заснуть: от тряски у него  разболелась  голова.  Он  проглотил
таблетку аспирина, надеясь, что все обойдется. Заболеть лихорадкой в  пути
ему совсем не улыбалось. Теперь его беспокоил уже  не  Пембертон  -  пусть
мертвые хоронят своих мертвецов, - его тревожило обещание, которое он  дал
Луизе.  Двести  фунтов  -  не  бог  весть  какая  сумма;  голова  у   него
раскалывалась, и цифры гудели в ней, как перезвон  колоколов:  "200,  002,
020"; его раздражало, что он не может  подобрать  четвертой  комбинации  -
002, 200, 020...
   Они уже миновали  места,  где  еще  встречались  лачуги  под  железными
крышами и ветхие хижины колонистов; теперь  им  попадались  только  лесные
селения из глины и тростника; нигде не было видно ни  зги;  двери  повсюду
закрыты и окна загорожены ст