скрыться.
     Останавливаться на мосту было  нельзя,  сворачивать  некуда,  поэтому
пришлось продолжать движение, рискуя снова попасть под обстрел.
     Мост кончился, мимо замелькали вывески фабрик и мастерских, заводские
цеха и склады, трубопроводы, эстакады, алюминиевые стены холодильных камер
-  я  проезжал  северную  часть  Сиднея,  где  сосредоточены  промышленные
предприятия города. После Броквейла показались сады и  парки,  лежащие  на
берегах  лагуны  Нарробин,  и,   наконец,   впереди   замаячили   коттеджи
Терри-Хилс.
     Моему  домику,  конечно,   было   далеко   до   всемирно   известного
архитектурного шедевра Г.Зайдлера, возведенного в качестве жилого особняка
в Хаккинге, городке-спутнике Сиднея, но меня он вполне  устраивал.  Честно
говоря, дом, сооруженный Зайдлером, казался  мне  слишком  уж  смахивающим
своим огромным навесом  над  входом  на  знаменитый  райтовский  "Дом  над
водопадом", чтобы считаться оригинальным произведением искусства. И вообще
я сторонник викторианского стиля. Стандартный коттедж, в  котором  я  жил,
располагался в глубине  зеленого  массива,  был  снабжен  кондиционером  и
гаражом, вела мое несложное хозяйство приходящая три раза в неделю  миссис
Дженникен, пожилая вдова - что еще нужно одинокому холостяку со  скромными
средствами!
     Поставив "ситроен" в гараж, я принял душ, надел прохладную пижаму  и,
задернув на всякий случай шторы, принялся звонить по телефону.
     Сперва я договорился с секретарем Этнографического клуба, чей телефон
был указан на приглашении, о том, что сделаю  краткое  сообщение  о  своих
приключениях в ближайшую субботу, а  потом  набрал  номер,  написанный  на
клочке бумаги, который обнаружил за щеткой стеклоочистителя своей машины.
     Конечно, это могла оказаться  какая-нибудь  начинающая  "такси-герл",
которая  еще  не  рисковала  давать  объявления  в  газетах,  но  интуиция
подсказывала мне, что номер написан мужской рукой.
     - Алло, - произнес приятный  баритон  всего  лишь  через  два  гудка,
прозвучавших в трубке после последнего нажатия клавиш.
     - Это говорит Дэн Майнер. Я нашел вашу записку...
     -  Очень  приятно,  мистер  Майнер.  Привет  вам  от  вашего  старого
знакомого, мистера Грегора. Вы, надеюсь, еще помните его?
     Грегор... Мне это имя ничего не говорило.
     - Простите. Вероятно, произошла какая-то ошибка. Мистер Грегор,  так,
кажется, вы сказали? Он у нас что-то заказывал?
     - Ну-ну, мистер Майнер, у вас раньше была  отменная  память!  Неужели
преждевременная кончина наших общих друзей, Аркадия и Антона, так  на  нее
повлияла? Может быть, если я стану  называть  вас  Джеком  Боггартом,  она
снова окрепнет?
     Смею заверить, я не изнеженная  барышня,  страдающая  малокровием,  и
никогда в жизни не падал в обморок, разве что однажды, когда меня стукнули
по затылку французским кастетом. Но тут вдруг все  поплыло  у  меня  перед
глазами. Впрочем, это продолжалось какую-то долю секунды.
     Значит, они  все-таки  выследили  меня...  Я  вспомнил  жесткий,  как
железный щуп, взгляд старика в белом чесучевом костюме. Кажется, его звали
Грегор, так однажды упомянул главарь Организации,  Антон.  Мы  встречались
только один раз, после чего потянулась цепочка событий, завершающей точкой
которых был взрыв моей машины, гибель Вероники, которую они  подослали  ко
мне в качестве шпионки и которая в конце концов перешла  на  мою  сторону,
долгие месяцы на госпитальной койке  и  командировка  сюда,  на  спокойную
должность, "синекуру", как я надеялся.
     - Что вам от меня нужно? - Голос мой прозвучал хрипло.
     - О, вот это уже деловой разговор! Как вы помните, за вами  небольшой
должок.  Мистер  Грегор  рассчитывает,  что  вы  поможете  ему   пополнить
коллекцию...
     "Они не оставили надежды разыскать "Суассон",  знаменитый  бриллиант,
пропавший еще в конце гражданской войны", - понял я. Собственно говоря,  с
поисков этого камня и началось наше "знакомство", будь оно проклято.
     - Кроме того, - продолжал мой собеседник, - ваши связи и  возможности
могут оказаться нам очень  полезными  в  маленьком  бизнесе,  связанном  с
поставками свежемороженых мясных продуктов за границу. Спрос на них велик,
и дело прибыльное, особенно учитывая дешевизну нашего сырья.
     - А если я откажусь?
     - Думаю, вы заметили наш привет, который мы послали вам на мосту.  Вы
оценили точность, с которой он был адресован? У вас не  зазвенело  в  ухе?
Говорят, когда кого-нибудь вспоминают, звенит в ухе.
     Одно из правил  мафии  -  никогда  не  угрожать  в  случае  реального
намерения нанести удар.  Жертва  должна  умирать  с  чувством  собственной
безопасности,  желательно  -  испытывая  до  самого   последнего   момента
искреннюю симпатию  к  своему  убийце.  Так  что,  вернее  всего,  они  не
собираются рассчитаться со мной за прошлое, я им еще нужен.  Ну  что  ж...
Моя профессия давно уже приучила меня ходить по краю,  жить  с  постоянным
ощущением смертельной опасности за спиной, и угроза не испугала меня.  Тем
не менее, придется сделать вид, что я наложил в штаны, чтобы не вызывать у
противника подозрений. Придется, как ни разленился я за  последнее  время,
заняться неблагодарной работой выкорчевывания корней. Наивно было  с  моей
стороны думать, что после того, как я разделался с главарями,  Аркадием  и
Антоном, мои старые противники угомонятся, уйдут на  "заслуженный  отдых".
Корни Организации, как скромно называли они свою  преступную  группировку,
напоминали корни хмеля: сколько их не корчуй, то тут, то там вылезают  все
новые и новые.
     - Ладно, это не телефонный разговор. Нужно встретиться и  поговорить.
Я хочу знать, в чем тут может быть мой интерес.
     - Хорошо. Если вы в принципе  согласны,  я  вам  еще  позвоню,  и  мы
договоримся о  встрече.  Если  предложенная  вам  первоначальная  цена  не
удовлетворит  вас,  можно  поторговаться,  я   не   против.   Продиктуйте,
пожалуйста, номер вашего домашнего телефона, его нет в справочнике.
     Естественно, его там не было. Ведь я приехал не так давно и снял этот
коттедж всего за неделю до того, как отправился в свой неудачный полет  на
"сессне". К тому же при всей оперативности здешних служб связи номер моего
домашнего телефона еще не успел  попасть  в  последний  справочник,  я  не
очень-то хотел, чтобы меня беспокоили по делам "Ассунты" даже дома.
     Я сообщил ему свой номер нарочито недовольным тоном,  после  чего  мы
распрощались.
     Потом я посмотрел по телевизору какую-то часть бесконечного сериала о
приключениях  охотника  за  крокодилами,  прослушал  кассету  с   записями
цыганского хора. Но ничто не  могло  развеять  моего  плохого  настроения.
Наконец, вопреки всем своим правилам, я выпил порцию скотча  и  отправился
спать. Ночью мне снились дурные сны.



                                    3

                           Побагровело еще сильнее красное лицо хорунжего,
                        когда затянула ему горло жесткая петля...
                                                                  Н.Гоголь

     Доктор Эванс  оказался  высоким,  представительным  джентльменом  лет
шестидесяти. Его белая шевелюра красиво сочеталась  с  румяными  щеками  и
таким же носом, свидетельствующим о жизнелюбии почтенного кавалера  ордена
"Звезда Индии".
     Мой доклад собрал человек двести  любителей  этнографии.  В  обширном
помещении университетской  аудитории,  арендованной  специально  по  этому
случаю, они как-то терялись и  казались  совсем  маленькой  группкой.  Это
могло бы болезненно повлиять на какого-нибудь более самолюбивого  лектора,
но меня вполне удовлетворил искренний интерес, проявленный  слушателями  к
некоторым пикантным подробностям моих приключений.
     После того, как я  ответил  на  все  вопросы  и  председательствующий
объявил об окончании заседания, публика  начала  расходиться.  Я  уже  был
готов вздохнуть с облегчением и поздравить  себя  с  успешным  завершением
культурной миссии, как ко мне подошел молодой человек, которого я  заметил
в первом ряду еще во время доклада. В отличие от  большинства  слушателей,
он не задавал никаких вопросов, но сейчас, как  мне  показалось,  хотел  о
чем-то спросить.
     - Мистер Майнер... - Казалось, он никак не может решиться.
     - Да, друг мой? -  Я  ободряюще  улыбнулся,  принимая  вид  маститого
профессора, покровительствующего молодым талантам, так сказать,  заботливо
относящегося к "зеленой поросли".
     - Я... Может быть, вы... Мне, право, неловко, но...
     - Смелее, юноша. Ученый должен быть решительным и отважным. Вспомните
Данте: "Здесь нужно, чтоб душа была тверда, здесь страх не должен подавать
совета". - Последние слова - цитату из "Божественной комедии" - я произнес
по-итальянски, чем, кажется, еще больше смутил беднягу.
     - Да-да, конечно... Дело в том, что... Словом, у меня есть  небольшая
коллекция, может быть, вы посмотрите ее? Нет, не всю, некоторые  предметы.
Мне говорили, что это подделка, но поскольку вы были там совсем недавно  и
видели своими глазами...
     - Молодой человек  уже  обращался  к  нам,  -  довольно  бесцеремонно
вмешался в нашу беседу доктор Эванс. - Именно он обратил наше внимание  на
заметку в газете и посоветовал  пригласить  вас,  за  что  мы  ему  весьма
благодарны. Но все, что он нам показывал, не  более,  чем  дешевые  копии,
ловкие мошенники изготавливают их для обмана доверчивых туристов. Смею вас
заверить, наши эксперты достаточно квалифицированы, чтобы это  определить.
Да и я сам... Пустая трата времени, заверяю вас.
     Но мне стало жаль парня, стоявшего с таким растерянным видом и  робко
глядящего на меня. Я  вспомнил,  как  на  заре  своей  карьеры  собирателя
старинного оружия из-за подобной же нерешительности проворонил  кавказский
клинок  четырнадцатого  столетия.  Почему  бы  и  не  уделить  начинающему
фанатику науки малую толику внимания, потратить на это часть уик-энда?
     - Ладно, юноша. Где  же  ваша  коллекция?  Надеюсь,  она  не  слишком
далеко, и нам не придется добираться до  нее  через  Центральную  пустыню?
Сегодня слишком жарко для путешествия.
     Он жил в Гренвилле, почти  в  тридцати  километрах  от  университета.
Правда, ехать туда нужно было по широкому  центральному  проспекту.  Ларри
Беллингем, так звали молодого человека, не имел машины,  поэтому  пришлось
оказать ему еще одну услугу и подвезти на своем "ситроене".
     Я  церемонно  попрощался  с  доктором  Эвансом,   который   с   явным
неодобрением  отнесся  к  моей  неуместной  снисходительности,   очевидно,
потому,  что  она  косвенно  ставила  под  сомнение  квалификацию  научной
экспертизы, проведенной членами  Этнографического  общества  и  им  лично.
Потом я усадил своего нового юного друга на заднее сидение,  ибо,  по  его
словам, на переднем его укачивало - что за хилая молодежь пошла в науку! -
и мы отправились в путь.
     В  машине  Ларри  совсем  оробел,  как  будто  испугался  собственной
смелости и с ужасом представлял себе, как будет показывать мне свою жалкую
коллекцию, с какой насмешкой разоблачу  я  его  "редкости"...  Напрасно  я
старался подбодрить беднягу, заверял,  как  бы  между  прочим,  что  я  не
специалист-этнограф,  с  предметами  обихода  дани  столкнулся  совершенно
случайно и знаю их  очень  поверхностно.  Он  односложно  отвечал  на  мои
успокоительные тирады и, наконец, совсем замолчал.
     Это начинало меня раздражать. Но коль скоро я  добровольно  пошел  на
такое культурно-благотворительное мероприятие, делать было нечего. Сколько
раз я убеждался, что нельзя следовать первым порывам  души,  которые,  как
говорил Талейран, всегда бывают самыми хорошими и искренними, сколько  раз
повторял себе и другим: "Ни одно доброе дело не  остается  безнаказанным!"
Тащись вот теперь по такой жаре на край света! А  потом  еще  нужно  будет
возвращаться назад...
     Наступил вечер. Как всегда в Сиднее, лежащем примерно на широте  мыса
Доброй Надежды, быстро стемнело, почти без обычных для более высоких широт
сумерек. Мы продолжали наше безмолвное путешествие уже  при  искусственном
освещении.
     В районе  Парраматта  я  свернул  налево,  пересек  железную  дорогу,
связывающую Сидней с Мельбурном, потом, следуя указаниям  вновь  обретшего
дар речи Ларри, повернул еще раз налево - в какую-то узкую улочку, потом -
направо и  въехал,  наконец,  в  ворота  небольшого  парка,  автоматически
раскрывшиеся на свет  фар.  В  глубине  его  темнел  двухэтажный  особняк,
построенный в австралийском колониальном стиле.
     Где-то в подсознании  у  меня  мелькнула  мысль:  почему  это  Ларри,
живущий в таком доме, не имеет собственной машины  и  вынужден  добираться
домой чуть ли не автостопом?
     Но тут же я забыл о ней, забыл обо всем на свете, кроме необходимости
дышать, ибо горло мне сдавила стальная петля...
     Напрасно пытался я просунуть под нее пальцы,  чтобы  ослабить  зажим,
напрасно напрягал мышцы шеи, чтобы выиграть несколько  секунд  и  вдохнуть
хоть глоток воздуха. В голове у меня зазвенело, перед  глазами  замелькали
золотистые точки, и я почувствовал, что проваливаюсь, крутясь, в  какую-то
черную воронку, лечу в бескрайнюю космическую бездну.



                                    4

                                       Неволей иль волей, а будешь ты мой.
                                                               В.Жуковский

     - В здоровом теле - здоровый  дух.  Так  говорили  древние.  Ваш  дух
сейчас вполне здоров и силен, как и тело, он  готов  оказать  нам  стойкое
сопротивление. Но  если  дух  -  нечто  нематериальное  и  руками  его  не
пощупаешь, то тело в нашей власти. А через него мы можем  добраться  и  до
духа. Вы не подумали об этом? Когда мы сделаем ваше  тело  больным,  когда
превратим его в дрожащий от боли кровоточащий кусок студня,  -  а  это  мы
умеем, - ваш дух тоже будет сломлен...
     Человек, произносивший  эту  тираду,  сидел  с  самодовольным  видом,
откинувшись на спинку кресла. Судя по всему, он явно был местным  жителем,
так как иммиграционная  служба  Австралии  не  дает  въездных  виз  лицам,
страдающим  избыточным  весом,   объясняя   это   нежеланием   перегружать
государственную систему здравоохранения. Его тройной подбородок свисал  на
пухлую грудь, глаза, пока он упивался своим красноречием и  выстраивал  не
сулящую мне  ничего  хорошего  логическую  цепочку,  остекленели,  как  бы
повернулись внутрь, похоже, в тот момент он даже не видел меня, перед  его
умственным взором проплывали некие  абстрактные  символы-иероглифы,  смысл
которых он пытался мне растолковать.
     Тело мое действительно было в их  власти.  Совершенно  обнаженный,  я
лежал на широкой кровати, руки были  прикованы  наручниками  к  изголовью,
ноги  двумя  ремнями  удерживались  в  разведенном  состоянии.  Я  не  мог
воспользоваться  методикой  знаменитого  эскаписта  Гудини  и  "разобрать"
суставы кисти, чтобы потом вытащить ее из браслета, так как не в состоянии
был пошевелить руками. Я даже не мог потереть  себе  шею,  которая  ужасно
болела. Наверняка петля Ларри оставила на ней странгуляционную борозду,  и
хорошо еще, если этот застенчивый любитель-этнограф не повредил мне  хрящи
гортани.
     Но кое  в  чем  мой  собеседник  ошибался.  Несмотря  на  беспомощное
состояние, им никогда не удастся сломить мой дух пытками. У меня  было  по
меньшей мере две возможности оставить их в дураках, как  говорят  блатные,
"нарисовать себе лодочку, сесть в нее и уплыть".
     Во-первых, я мог по способу невольников-негров "проглотить язык", так
убивали себя, не желая становиться рабами, гордые черные  вожди,  когда  в
тесных трюмах парусников их везли через Атлантический океан на хлопковые и
сахарные плантации Америки. Недаром инструкция по оказанию  первой  помощи
утопленнику  требует  во  время  искусственного  дыхания  удерживать  язык
пострадавшего или попросту пришпилить булавкой к его  же  губе,  иначе  он
может завернуться и попасть в дыхательное горло.
     Во-вторых, в  отличие  от  гладкой  мускулатуры  кишечника  и  других
внутренних органов, мышца сердца имеет поперечно-полосатую структуру,  как
и все остальные повинующиеся  нашей  воле  мышцы.  При  должном  умении  и
достаточной тренировке ею можно  управлять.  Я  мог,  пользуясь  методикой
йогов, которую в свое время изучал и которой  неплохо  овладел,  замедлить
биение своего сердца до полной его остановки.
     Однако, мне не хотелось пока что прибегать к таким крайним мерам.
     Ладно, в этот раз я по собственной глупой неосторожности  проиграл  и
надо платить. Терпеть напрасные мучения, в результате которых я мог  стать
неизлечимым калекой, было вовсе ни к чему. И хотя  меня  разбирала  вполне
естественная  злость,  я  понимал,  что  если  хочу  отомстить,  надо   по
возможности остаться живым и сохранить здоровье и силы.
     Думаю, что и мой собеседник хотел сохранить меня целым и  невредимым,
хотя, подозреваю,  совсем  с  другими  намерениями.  Поэтому  он  с  явным
облегчением воспринял мое согласие выполнить любые их требования. Об  этом
я  заявил  довольно  хриплым  голосом,  причем,  мне  почти  не   пришлось
притворяться.
     Кто был разочарован, так это  Ларри.  Наверное,  он  предвкушал,  как
станет  пытать  меня,  как  заставит  молить  о  пощаде...  Очевидно,  его
самолюбие было уязвлено той ролью жалкого просителя, которую ему  пришлось
сыграть, хотя на мой взгляд, он должен был бы,  напротив,  гордиться,  что
так ловко сумел меня провести. Возможно, он просто был садистом.
     Во всяком случае, он с такой яростью освобождал меня от моих пут, что
причинил сильную боль, и я невольно охнул, не считая нужным сдерживаться и
демонстрировать силу воли. После драки кулаками не машут.
     - Что,  профессор,  бо-бо?  Ручки-ножки  болят?  -  Он  издевательски
ухмыльнулся и схватил меня растопыренной  пятерней  за  лицо.  Ладонь  его
пахла какой-то сладкой дрянью, вероятно, он недавно  брился  или  смазывал
волосы бриллиантином.
     Я уже полностью овладел собой и вполне мог стерпеть его  выходку,  но
из тактических соображений следовало сразу же поставить  юношу  на  место.
Как ни противно было касаться его липкой кожи, я откачнулся назад,  уперся
своей ладонью в его ладонь, переплел свои  пальцы  с  его  наманикюренными
пальчиками ("А не гомосексуалист ли этот тип?" - мелькнула у меня мысль) и
рванул его руку вниз, выворачивая ему кисть и заламывая пальцы  против  их
естественного сгиба.
     Ларри взвыл и упал на колени.
     - Что, мальчик, бо-бо? П-шел прочь, сопляк!
     Пинком ноги я отшвырнул  его  в  противоположный  конец  комнаты,  по
дороге он опрокинул стул  и  плетеную  подставку  для  цветов.  Не  скрою,
проделал все это  я  с  большим  удовольствием  -  как-никак,  а  все-таки
разрядка. Кроме того, надо же  было  размяться  после  долгого  лежания  в
неудобной позе.
     Ларри поднялся, с трудом выпутавшись из нагромождения мебели, на ноги
и вытащил пистолет. По-видимому, я  повредил  ему  кисть,  ибо  он  держал
оружие как-то неловко, скривившись от мучительной боли.
     - Брось! - рявкнул толстяк, приподнимаясь на руках в своем кресле.  -
Брось,  говорю  тебе!  И  убирайся  отсюда.  Сам  виноват,  не  надо  было
нарываться.
     Какое-то время  Ларри  колебался,  я  начал  уже  опасаться,  что  он
ослушается приказа и выстрелит. Я напрягся,  чтобы  в  тот  момент,  когда
обиженный в своих лучших чувствах юноша начнет нажимать на спуск,  нырнуть
ему в ноги. Но дисциплина возобладала, и бросив  на  меня  взгляд,  полный
ненависти, он повернулся и все еще держа пистолет  в  полуопущенной  руке,
волоча ноги, вышел из комнаты. Когда он открывал  дверь,  я  заметил,  что
напротив, за окнами застекленной террасы-коридора, фары подъехавшей машины
освещают листья какого-то тропического растения.
     Оглядевшись, я не обнаружил своей одежды.