глашенная! Что ты делаешь, дура несчастная?!
     Тяжелый  топот  у  меня  за  спиной  отдалялся.  Я  летела  вперед,  не
оглядываясь. К несчастью, совсем не в ту сторону, где стоял "Запорожец".  Но
мужик  выдохся быстро. Сыпанув мне вслед  отборной  матерщиной,  он, видимо,
сообразил, что если я и нуждаюсь  в медицинской помощи, то оказать ее мне не
в его силах. Во всяком случае, преследование он прекратил.
     Я повернула голову  и,  увидев удаляющуюся  спину шофера, остановилась.
Хватило ли  моим друзьям времени устроить Мефодия в  машине и скрыться?  Или
мне стоило подпустить добросердечного  водителя поближе к себе, чтобы погоня
тянулась  дольше?  Нет, затягивать это удовольствие опасно: ведь санитары  в
любую минуту могут вернуться и обнаружить тело.  Поднимется переполох, и нам
не дадут незаметно выбраться из больницы.
     От этой мысли я затряслась еще сильнее и рванула назад, к своей машине.
Если шофер "скорой" и заметил, как я мелькнула между кустами, то никак этого
не показал. У "Запорожца" топтались взбудораженные Леша и Марк. Увидев меня,
Марк грозно нахмурился, но, не дав  ему открыть рот, я с  криком: "В машину,
быстрее!" - прыгнула в кабину. Они едва-едва успели сделать то же самое, как
я прямо с открытой дверцей рванула с места.
     - Ты куда? - испуганно крикнул Леша. - Нам же в другую сторону!
     - Объедем корпус сзади. Сразу к воротам нельзя  -  закрыты. А  эти,  из
"скорой",  сейчас поднимут  шум и  начнут  обшаривать  окрестности в поисках
хозяев трупа.
     Я доехала до угла, откуда был  виден кусочек ворот, и остановилась,  не
выключая  зажигания.  Напряжение  в  салоне  достигло  такой  степени,  что,
казалось,  "Запорожец"  вот-вот взорвется. Я взмокла, хотя еще минуту  назад
стучала зубами.  Марк нервно похлопывал себя ладонью по колену, Леша хрустел
суставами  пальцев.  Продлись  ожидание  еще немного,  мы, несомненно,  всем
скопом угодили бы в психушку, но, видно, судьба решила, что на сегодня с нас
достаточно,  - к  больнице  подъехала очередная  "скорая  помощь".  Едва она
проскочила ворота, я нажала на газ. Мы с ревом пронеслись мимо привратницкой
будочки и вырвались на оперативный простор набережной.
     Я  еще успела заметить,  как сторож  выбежал  за  ворота  и,  энергично
потрясая нам вслед кулаками, исполнил зажигательную джигу.

Глава 3

     Несправедливость Марка не  знает границ. Как, по-вашему, он оценил  мои
мужество и находчивость, позволившие нам исполнить задуманное и благополучно
скрыться?  Прижал  меня  к  груди и  оросил  слезами  благодарности?  Ничего
подобного. Когда я отъехала от больницы на безопасное расстояние и попросила
их с Лешей очистить  номера  от  грязи,  Марк окинул брезгливым взглядом мою
маечку, руки, пострадавшие в результате падения, и буркнул:
     -  Возиться в грязи - твое амплуа. Зачем мы будем лишать тебя  любимого
развлечения?
     Вообще-то я  человек кроткий, но  недавние испытания исчерпали солидный
запас  моего  терпения, и в  маленьком салоне "Запорожца" разразилась  буря.
Робкие Лешины попытки утихомирить воюющие стороны только  подливали масла  в
огонь. Смысл его слов дошел до нас не раньше, чем мы выпустили пар.
     - Хватит, перестаньте, -  терпеливо  бубнил  Леша  в  промежутках между
нашими убийственными репликами. - У  нас нет времени на выяснение отношений.
Пора  возвращаться.  Генрих  с  Прошкой  волнуются.  И   Машенька  наверняка
недоумевает, куда мы запропастились.
     -  Прошка  должен  был  сказать  ей,  что  мы  поехали  в  магазин.  За
лампочками, - соизволил наконец ответить ему Марк.
     - За это время  можно было скупить все лампочки в городе, - буркнула я.
- Выметайтесь из машины чистить номера, мне нужно переодеться.
     Марк фыркнул, но из машины вылез. Леша последовал  за ним. Я наконец-то
сняла с  себя грязную, мокрую одежду и натянула  сухую. Через три  минуты мы
тронулись.
     - Знаете, - задумчиво проговорил Леша, когда мы  переезжали мост, чтобы
попасть  на набережную с нужным направлением движения, - хорошо бы обзвонить
всех участников вчерашней пирушки. Во-первых,  сообщить  им о смерти Мефодия
и,  во-вторых, предупредить, чтобы они не распространялись о его присутствии
на вечеринке.
     - Этим пусть Генрих занимается, - сказал Марк. - Ради него  все четверо
в лепешку расшибутся.
     - Да, но пока Генрих доберется до телефона, пройдет немало времени, вот
что  плохо. Чем раньше их  предупредить,  тем  меньше  вероятность, что  они
проболтаются.
     Мы задумались, и было о  чем. Созвать однокашников  на обмывание  новой
квартиры Генрих решил внезапно, буквально накануне традиционного сбора нашей
пятерки   (каждую   пятницу   мы   играем   несколько  робберов   в  бридж).
Предполагалось  пригласить   человек  двадцать  общих  приятелей  и  хороших
знакомых. Но до  кого-то Генрих не  сумел дозвониться, кто-то  с  сожалением
отклонил приглашение,  сославшись  на  другие обязательства,  и  в  итоге  у
Генриха собрались приятели, которых общими назвать сложно. Об этом, пожалуй,
стоит рассказать подробнее.
     Для начала - о  нашей пятерке. Генрих, Прошка,  Леша, Марк и я дружим с
незапамятных  времен.  Несмотря  на  мелкие  (и  не  очень  мелкие)  склоки,
раздирающие  нашу  компанию, эта дружба  прошла все  мыслимые  и  немыслимые
испытания  и  переросла  в качественно  новые, неизвестные науке  отношения.
Поскольку квалифицированного  описания этих  отношений  не  существует,  мне
остается  лишь  сослаться на  мнение одного знакомого, утверждающего, что мы
напоминаем  ему  темпераментное   итальянское  семейство,  члены   которого,
несмотря  на  кипение  страстей,  не мыслят  существования  друг без  друга.
Шпыняя, подначивая,  браня, а то и поколачивая друг друга, мы, тем не менее,
принимаем все подарки и удары судьбы вместе. Удары чаще, чем подарки, потому
что наша могучая кучка имеет обыкновение  вляпываться во всякие неприятности
с такой же легкостью, с какой прочие выпивают в жаркий день кружку пива.
     Что  же  касается  остальных гостей  Генриха  -  все  они  наши  бывшие
сокурсники,  но отношения с ними  более сложные. В двух словах, Генриха  они
любили (не любить Генриха  просто невозможно), а вот остальных - по-разному.
В общем, по странной прихоти судьбы на вчерашней дружеской попойке каждый из
нас четверых встретил хотя бы одного  недоброжелателя. И теперь нам - именно
нам, а не Генриху - предстояло обратиться к ним с такой необычной просьбой.
     - Я могу позвонить ЛЈничу и Сержу, -  сказала я, подумав. - А остальных
возьмете на себя вы. Леша пусть пообщается с Мищенко, а ты, Марк, поговори с
Безугловым. Жетоны на телефон есть?
     Леша полез в карман, долго бренчал там мелочью, потом извлек содержимое
и выругался:
     - Черт! Кажется,  я потерял ключи.  Наверное, выронил у больницы, когда
мы вытаскивали Мефодия из машины...
     - Да погоди ты со своими ключами! - перебил его Марк. - Жетоны нашел?
     - Чего погоди? - возмутился Леша. - Как я теперь домой попаду?
     - А у Прошки нет дубликата? - вмешалась я. - Ты ведь оставлял ему ключи
летом, когда уезжал на дачу.
     -  Точно, оставлял!  -  обрадовался Леша. -  Фу!  Я уж  думал, придется
ломать дверь. Конечно, замок поменять все равно не мешало бы...
     - Ну все, - буркнул Марк. - Теперь  он  часа на три завелся. Я тебя про
жетоны спросил!
     - Про жетоны? - недоуменно переспросил Леша, чем едва не довел Марка до
точки кипения. - Ах да! Вот, один нашел.
     - Одного мало. Придется остановиться у метро.
     - Метро на другой стороне, - напомнила я. - Нужно сделать большой крюк,
а  мы  и так  задержались.  Не  хватало еще,  чтобы Прошка с Генрихом начали
волноваться за нас! Тогда уж им точно не удастся провести  Машеньку. Давайте
я позвоню Сержу и поручу ему поговорить с остальными. Сержа они послушают.
     Марк  неприязненно  хмыкнул,  но  промолчал. По  непонятной причине  он
сильно недолюбливал Сержа Архангельского, хотя тот отличался редким обаянием
и умением ладить с людьми.
     Нам повезло:  первый же телефон-автомат, который мы заметили, находился
на углу дома с большой  стеклянной витриной под вывеской "СВЕТ". Леша и Марк
отправились покупать лампочки, а я побежала к автомату.
     Серж снял трубку на пятом гудке:
     - Алло?
     - Привет, это Варвара.
     -  Варька!  -  закричал голос в  трубке,  да  так  радостно, словно его
обладатель  не  слышал  меня  лет  десять.  - Как  ты  себя  чувствуешь, моя
ласточка? Как ваша бриджевая баталия? Ты разбила этих невежд наголову?
     -  Еще  бы!  Мы с Лешей закрылись тремя  пиками на реконтре,  а Марк  с
Прошкой не  сумели  сыграть даже жалкого гейма.  Слышал бы  ты, как они друг
друга  поносили!  А  Генрих  приписал  честь  нашего  выигрыша  себе.  Он-де
правильно за нас болел. Но я звоню по другому поводу. У меня к тебе просьба.
     - Для тебя - хоть луну с неба, - заверил Серж, согревая мне душу.
     - Понимаешь, у нас несчастье. Умер Мефодий.
     Трубка  ответила  гробовым  молчанием.   Лишь  минуту  спустя  у  Сержа
прорезался голос.
     - Как умер?! Когда?
     - По-видимому, ночью.  Или рано  утром. Мы  играли в  другой  комнате и
ничего не слышали. Проснулись сегодня около двенадцати, а он уже холодный.
     - Да...  -  Серж снова помолчал.  - Нельзя  сказать, чтобы я его  нежно
любил,   -  видит  Бог,   Мефодий  от  души  постарался  лишить  меня  такой
возможности, - но известие весьма прискорбное. Чем я могу помочь?
     - Позвони  Великовичу,  Безуглову  и  Мищенко и  попроси  их никому  не
рассказывать, что Мефодий был вчера с нами.
     - Не  понял, - признался  Серж после мучительной, но бесплодной попытки
угадать скрытый смысл этой странной просьбы.
     -  Чего  тут непонятного? - рассердилась я. - Если жена Генриха узнает,
что  Мефодий  скончался в ее  гостиной,  она наотрез откажется  переезжать в
новую  квартиру.  Любому  было  бы  не  по  себе, а  Машенька  у  нас  очень
впечатлительная... к тому же с Мефодием была знакома. А Луцы, между  прочим,
ждали этой квартиры тринадцать лет. Теперь понятно?
     - Да,  но...  А  родители Мефодия? Они-то  ведь узнают,  где  умер сын,
правда? И могут упомянуть об этом на похоронах. Наверняка на похороны придут
многие наши сокурсники. Рано или поздно кто-нибудь ляпнет при Машеньке...
     -  Никто  ничего  не ляпнет. И не узнает.  Мы  сами отвезли  Мефодия  в
больницу и оставили там,  никого не известив. Теперь его уже  обнаружили, но
нас никто не видел. Если участники вчерашней вечеринки будут помалкивать, ни
одна душа не узнает, где Мефодий провел свои последние часы.
     - Прости, Варька,  но  я опять ничего не  понял. Как вы могли  пронести
тело  в больницу без ведома персонала? Почему никто не поинтересовался,  кто
вы такие и где подобрали труп?
     - Серж, это долгая история. Я  тебе все объясню, но потом. Ты выполнишь
мою просьбу?
     Серж вздохнул:
     -  Да. Хотя не знаю, удастся ли мне убедить всех троих. У них наверняка
возникнут возражения и вопросы, а что я им отвечу?
     - И не надо  ничего отвечать.  Скажи просто, что  они здорово подпортят
Генриху жизнь, если кому-нибудь проболтаются. О'кей?
     - Ладно. Будет сделано. Но позже обязательно перезвони.
     - Это само собой. Спасибо тебе, милый. Запиши за мной должок.
     -  Какие  между нами могут быть счеты,  любовь моя, - усмехнулся Серж и
дал отбой.
     Леша и Марк ждали меня у машины.
     - Варька, у тебя есть при себе рублей полтораста? - спросил Марк, когда
я приблизилась. - Мы там присмотрели приличную люстру, а денег не хватает.
     -  Зачем  вам люстра?  По-вашему, сейчас  самое время поиграть  в Санта
Клауса?
     - А почему бы  и нет? Подарок к новоселью все равно нужен, а сделав его
сейчас, можно убить сразу двух  зайцев.  Если  у Машеньки появились какие-то
подозрения, люстра поможет ее отвлечь. И объяснит нашу задержку.
     Я  пошарила  по  карманам,  наскребла  искомую  сумму, и  мы двинули  к
магазину. Люстра и впрямь была хороша. Простенькая, без выкрутасов, но очень
изящная. Мы осторожно пристроили коробку  с покупкой на заднем сиденье рядом
с  Лешей, вручили ему пакет с лампочками и поспешили  назад,  к новому  дому
Генриха.
     Прибыли вовремя.  Еще немного, и Генрих не выдержал бы. Когда мы вошли,
он  уже ждал  у открытой  двери - наверное, высматривал нас в окно. Едва  мы
успели обменяться взглядами, в прихожую шумно  высыпали дети, повисли на нас
гроздьями  и  лишили всякой возможности  перемолвиться  хоть  словечком.  Но
Генрих все равно догадался, что за руку нас  не схватили. Во  всяком случае,
сковывавшее  его  напряжение заметно  ослабло.  Вслед  за  детьми  появилась
Машенька. Замысел Марка себя  оправдал. Завидев коробку, Машенька всплеснула
руками и потащила подарок в комнату, на ходу развязывая узел. Дети  частично
устремились  за  ней,  а  частично - за нами, на кухню, где, как и следовало
ожидать, сидел Прошка. Когда мы вошли, он как раз резал колбасу. Занятие это
поглотило его без остатка, посему наше возвращение интереса не вызвало.
     - Опять лопаешь, - неодобрительно заметил  Марк, усаживаясь  за круглый
садовый столик, который перекочевал на кухню из гостиной.
     Я  давно  заметила, что  никакие  несчастья  и  неприятности  не  могут
помешать яростным схваткам Марка и Прошки по поводу аппетита последнего. Вот
и сейчас Прошка гневно отшвырнул нож и вскочил как ошпаренный:
     - Я?! Я лопаю?
     Дальнейший   сценарий  я   знала  наизусть,   поэтому,   не   дожидаясь
продолжения, бежала в гостиную -  полюбоваться  на  люстру и проверить,  как
Генрих  с  Прошкой  справились с  уборкой.  Надо признать,  потрудились  они
изрядно.  Теперь  о  ночной  оргии напоминали только желтые кляксы  свечного
воска на розовом линолеуме.
     Машенька,  завидев  меня,  отправила двух  своих  отпрысков на  кухню с
поручением   и   плотно  закрыла  за   ними  дверь.  Меня   охватило  дурное
предчувствие. И не зря.
     - Признавайся,  что  тут  у вас  произошло,  Варвара? - произнесла  она
грозным шепотом.
     - Ничего. - Я потупила взор.
     - Не ври. Я не слепая. Анри бродит по квартире точно привидение и уныло
отшучивается,  когда я пристаю  к нему  с расспросами. Прошка же,  напротив,
развил бурную деятельность, чем выдал  себя с головой. Ты  часто наблюдала у
Прошки  приступы трудового  энтузиазма? Я,  например, вижу это чудо впервые.
Так вот, хватит темнить. Что вы натворили?
     - Да ничего особенного. Ну подумаешь, перебрали вчера немного, так ведь
не каждый же день вам квартиры дают!
     - Ты  мне зубы  не заговаривай. А то я не видела, какие  вы  с перепою!
Сколько лет я  с вами знакома?  Скоро счет на  десятки пойдет.  И  все  ваши
хитрости выучила назубок. Нечего вилять, Варька. Признавайся: поругались?
     Стараясь  не  выдать  своего облегчения,  я понурила голову и энергично
помотала ею из стороны в сторону.
     - Да что ты! Ничего подобного!
     - Врунья! Вы не просто поругались, а разругались вдрызг. Настолько, что
не смогли больше сидеть в одной квартире. Ты и Марк  наверняка накинулись на
Прошку,  тот полез  в бутылку, и дело чуть не  дошло до драки,  так?  Анри с
Лешей  бросились вас разнимать,  и вы с Марком хлопнули дверью. Леша побежал
вас успокаивать, а Анри остался зализывать Прошкины раны. Я угадала?
     - Нет, Машенька, все было совсем не так, - фальшиво запротестовала я.
     Машенька протяжно вздохнула:
     -  Горе мне с  вами! Вы хуже детей -  ни на минуту нельзя  оставить без
присмотра. И отпираетесь так же глупо и неумело. Пороть вас некому.
     Дверь приоткрылась, и в щели показалась голова Генриха.
     - Хватит секретничать, девочки. У нас все готово. Пора выпить за  новое
счастье в новом доме.
     И Генрих тяжело вздохнул.

Глава 4

     Воскресенье  с  понедельником прошли в  тревожном  ожидании.  Связанная
обещанием принести  в  конце  недели  эскиз заказанной  мне  обложки  нового
романа, я честно пыталась работать, но ничего путного не вышло. Все  лица на
рисунках - и мужские,  и женские - неизменно оказывались портретами Мефодия.
И неудивительно, поскольку мысли мои все время возвращались к нему.
     Мефодий был  личностью  поистине  неординарной - даже на  мехмате,  где
заурядные люди встречаются не чаще,  чем белые слоны в Заполярье. Злые языки
на факультете поговаривали,  что до  десяти лет наш гений учился в школе для
умственно  отсталых и только  в пятом классе  был переведен в  Новосибирский
физико-математический интернат  для особо одаренных детей. Допускаю, что это
не более  чем  сплетня, но, как  бы  то  ни  было, Мефодия она характеризует
весьма  точно,  ибо  трудно  представить себе  человека  более талантливого,
беспомощного и нелепого одновременно. Кстати, его настоящее имя  Кирилл, но,
по  общему  мнению  моих  сокурсников,  прозвище  Мефодий  дает  куда  более
адекватное представление об этой уникальной и несуразной личности.
     Возьмем,  к  примеру,  внешность.   Тщедушное  тельце  Мефодия  венчала
огромная  головизна.  Тонкая  шея  не  могла  выдержать  такой  колоссальной
нагрузки и угрожающе клонилась  из стороны в  сторону. Когда Мефодий отрывал
голову от плеча или от груди, окружающие сдерживали  дыхание, боясь услышать
громкий хруст  позвонков,  сломленных,  наконец,  непосильной  ношей.  Когда
Мефодий шел по  улице,  слабонервные  прохожие вздрагивали и отворачивались.
Семеня  маленькими  ножками,  он так раскачивался из стороны  в сторону, что
казалось,  малейшее  дуновение  опрокинет  это  неустойчивое  сооружение  на
асфальт   и  разобьет   вдребезги.  Если  Мефодий  переходил  через  дорогу,
сердобольные старушки  забывали о собственных немощах и, отбрасывая костыли,
неслись наперерез транспортному  потоку,  чтобы  поддержать  жалкое  хрупкое
создание, дерзнувшее ступить на проезжую часть.
     Кстати,  о  проезжей  части.  Уму   непостижимо,  каким  чудом  Мефодий
умудрился не кончить свою жизнь под колесами. Он никогда не обращал внимания
ни на светофоры, ни на  переходы,  да  и вообще вряд ли отдавал себе отчет в
том, куда идет. Вечно погруженный в недоступные простому смертному мысли, он
имел обыкновение натыкаться на столбы,  деревья,  прохожих, детские коляски,
скамейки,  постовых  и  бешеных собак. Редкую  неделю Мефодий  обходился без
свежего синяка под глазом или шишки на лбу, и это еще куда ни шло.
     Я и впрямь считала Мефодия  ошибкой природы, иначе  как объяснить,  что
она наделила  могучим математическим гением столь нежизнеспособную  особь? А
его нежизнеспособность  просто била через  край. Посуду  он  ронял, паспорта
терял, электроприборы загорались,  а  то  и  взрывались у  него  в руках. Не
исключено, что больницы, где Мефодий частенько валялся по поводу  очередного
воспаления легких  или перелома конечностей и ребер, помогали  ему выжить  -
без них он вполне мог умереть от истощения или из-за антисанитарии, ибо пищу
Мефодий принимал, только когда  перед ним ставили  тарелку с едой, а мылся и
стирал  только  под  угрозой  физической  расправы  со  стороны  соседей  по
общежитию.  Человек, привыкший к  маломальскому порядку и  чистоте, выжить в
одной комнате  с Мефодием  не мог,  поэтому  в  соседи  нашему  уникуму, как
правило, доставались люди самые  непритязательные, но и те рано  или  поздно
вставали на дыбы и прибегали к рукоприкладству,  чем больно ранили самолюбие
гения.
     Да, Мефодий был  необыкновенно обидчив.  Правда, намеков и  шуток он не
понимал  и  потому не замечал, но  грубую  брань или физическое  воздействие
переносил весьма  болезненно. И беспощадно мстил. Обидчик уже никогда не мог
рассчитывать, что Мефодий возьмет для него сотню-другую интегралов к зачету,
даст списать на контрольной или подскажет на экзамене.
     Вообще характер у гения был  сложный.  Человеку постороннему, возможно,
показалось бы,  что Мефодий груб и  несдержан. Например,  на  дополнительный
вопрос экзаменатора он впо