ак на духу.
     - Что?!
     - Приехали.
     - Вот сволочь!
     Эта  новость  подарила мне  небольшую передышку.  Прошка, Генрих и Марк
минут десять  изливали  негодование  и  обсуждали возможности прищучить  или
усовестить ренегата.
     -  Нет, нам его не сбить,  - подвел неутешительный итог Прошка. - Глыба
всегда  прет  напролом, и плевать на остальных, а от попыток прижать  его он
только  звереет.  Все.  Наше время истекло.  Странно, что  за тобой  еще  не
пришли, Варвара.  Ведь ты сказала этому оперу, что Мефодия у Генриха не было
и мы не видели его с доисторических времен?
     Я не ответила. Вся троица устремила на меня недоуменные взгляды.
     - В чем  дело, Варвара? - осведомился Марк с инквизиторским прищуром. -
Что означает твое молчание?
     - Мое молчание означает, что говорить на эту тему я не намерена.
     -  Спятила?! -  взвился Прошка. - Нашла  время  фокусничать! Немедленно
рассказывай, что у тебя произошло с оперативником, или я сейчас из тебя душу
вытрясу. - Он  бухнул на стол чайник  с  кипятком и навис  надо  мной этаким
пухлым ястребом.
     Я неторопливо  налила  себе чаю, обвела  компанию задумчивым  взглядом,
откашлялась и сказала:
     - Должна сообщить  вам  несколько  фактов.  Первый:  Мефодий  отравился
атропином -  лекарством,  которое окулисты капают пациентам  в  глаза, чтобы
исследовать  глазное дно.  Второй:  смертельная доза атропина  очень велика,
что-то около стакана.  Третий:  Мефодий определенно  выпил  яд у  Генриха, в
промежутке  между десятью вечера и двумя ночи.  Четвертый:  достать  атропин
сравнительно  несложно,  поскольку  в  клиниках  за его  расходом строго  не
следят.  И пятый: до пятницы милиция никого из  нас тревожить не будет,  так
что на раскрытие  убийства у нас  есть двое  с  половиной  суток. В  крайнем
случае  - трое. Это все, что я имею вам  сообщить. Можете не  утруждать себя
дополнительными вопросами.
     Последующие полчаса  в моей кухне едва не  случилось светопреставление.
Меня увещевали, высмеивали, заклинали, мне угрожали, надо мной издевались. А
я  молча пила  чай. Ослиные  уши соседки Софочки за  эти  полчаса  наверняка
выросли раза в  полтора.  Хорошо  еще,  что  моя  кухня  не  граничит  с  ее
квартирой.
     В  конце  концов,  измотанные  собственной  атакой,  друзья  примолкли.
Наливая себе очередную  порцию чая, я поймала  задумчивый взгляд Марка. "Ох,
не  к  добру это",  -  подумала  я, почувствовав, как екнуло сердце. Прошка,
переведя дух, снова ринулся было на приступ, но Марк остановил его движением
руки.
     - Стоп. Она ничего не скажет. Дай подумать.
     -  Говорить о  присутствующих в  третьем  лице невежливо,  -  притворно
обиделась  я,  лихорадочно  соображая,  как  бы  помешать Маркову мысленному
процессу.
     - А  ты вообще лишена права голоса, - немедленно отреагировал Прошка. -
По крайней мере, пока не надумаешь пересказать свою беседу с ментом.
     Я встала  и вышла из кухни.  Правда,  демонстративно  хлопать дверью не
стала - хотела, чтобы  она осталась  открытой. Устроившись  в уютной темноте
спаленки, я навострила уши не хуже Софочки.
     -  Полагаю, мы  и  сами в  общих чертах восстановим  их разговор,  если
поймем,  почему Варвара молчит, - заявил Марк. - Вспоминайте, когда  еще она
так поступала.
     - Когда вожжа под хвост попадала, - буркнул Прошка.
     - Когда обижалась на нас или дразнила, - сказал Генрих.
     - Я  говорю о  серьезных  случаях. Варвара, конечно, сумасбродка, но  в
критических обстоятельствах дурака валять не станет. Еще варианты?
     После минутного молчания снова заговорил Генрих:
     - Варька замыкается в  себе, когда  у нее личные неприятности и она  не
хочет нас расстраивать.
     - Сейчас у нее не личные неприятности.
     - Когда сморозит какую-нибудь глупость! - выпалил Прошка. - Точно! Она,
должно быть, проговорилась о чем-то этому оперу и теперь боится признаться.
     -  Нет,  - отверг его  версию  Марк.  -  Она знает,  в  каком  скверном
положении мы оказались. Мефодий убит, а мы не вызвали ни врачей, ни милицию,
избавились от тела  и  склонили собутыльников  к  даче ложных  показаний.  В
лучшем случае нам грозит обвинение в соучастии. Если  бы Варвара в разговоре
с милиционером  ляпнула что-нибудь не  то, она бы призналась, чтобы мы имели
возможность исправить положение. Давайте шевелите мозгами.
     - Почему мы? - возмутился Прошка. - Мы уже выдали  несколько вариантов,
и ты все забраковал. Думай теперь сам.
     - У  меня только одно предположение.  Они заключили  сделку,  и Варвара
дала этому Селезневу обещание не разглашать ее. Селезнев, со своей  стороны,
сообщил факты, которые она  перечислила, и пообещал оставить нас  в покое до
пятницы.  Но  если  так,  то возникает  вопрос:  какова  плата?  Чем Варвара
заслужила это беспримерное милиционерское доверие?
     - Ты намекаешь, что она ему все рассказала? - ужаснулся Прошка.
     - Не может быть, - пробормотал Генрих.
     -  Я  тоже так думаю. Она не могла пойти на  такое.  Где  гарантия, что
капитан сдержит  слово насчет пятницы? В противном случае сделка не принесет
нам ничего хорошего. Варька не дура. Она не стала бы так рисковать.
     - А вдруг Селезнев предоставил ей какие-то гарантии? - спросил Генрих.
     - Какие, например? - ернически полюбопытствовал Марк. - Денежный залог?
Подтвержденное  железными уликами признание,  что он  убил  свою бабушку? Не
может  тут  быть  никаких гарантий. Итак, что дала  ему  Варвара в обмен  на
информацию и обещанную отсрочку?
     - Деньги? - предположил Прошка.
     -  Умница!  - похвалил его Марк. - Целых двести рублей,  что остались у
нее после покупки люстры. Ясное дело, за такую сумму ни один капитан милиции
не откажется снять погоны и сесть за решетку!
     Прошке его тон не понравился.
     -  А  что  еще  Варька  могла  ему  предложить,  если  не  деньги и  не
информацию? Свое роскошное тело?
     Я,  конечно,  поняла,  что  его  сарказм  направлен  на  Марка.  Но мое
роскошное тело представляет собой сорок восемь килограммов костей, обтянутых
кожей, посему я просто не могла спустить Прошке этот выпад.
     -  А  почему бы  и нет?  -  заорала я,  ворвавшись на кухню.  -  Раз уж
находятся охотницы до  бурдюка с салом  вроде тебя, то почему  мой  стройный
девичий стан не может показаться кому-то соблазнительным?
     -  Может,  конечно. - Прошка пожал плечами. -  Ведь  есть  же  любители
трупов, значит, самым последовательным из них, наверное, нравятся и скелеты.
Только мне казалось, этих ценителей держат не на Петровке.
     В тот день мы  больше не занимались  расследованием  убийства.  Остаток
вечера прошел за теплой, дружеской беседой.

Глава 9

     На   следующее   утро   Прошка  попытался   было  продолжить  вчерашнее
развлечение,  но  его  не поддержали.  Не знаю,  как  остальные,  а я  почти
физически ощущала убегающее время - словно смотрела на песочные  часы. Марк,
видимо, тоже.  Когда  хмурые и невыспавшиеся (чтобы попасть на  последнюю до
перерыва  электричку, пришлось встать в восемь, а легли  мы, по обыкновению,
далеко  за полночь)  все  собрались на  кухне, он быстро  пресек посторонние
разговоры и направил беседу в надлежащее русло:
     - Я понимаю: глупо надеяться, что вы способны  хоть на минуту отвлечься
от своей мышиной возни, но, может быть, кто-то все же дал себе труд подумать
о  деле? И если чудо свершилось, то не соблаговолите ли вы поделиться своими
гениальными идеями?
     Мы с Генрихом на выпад не отреагировали. Я продолжала вяло  размазывать
масло по ломтям нарезанного для тостов хлеба, Генрих расставлял посуду. Зато
Прошка, взбивавший смесь для омлета, прервал свое занятие и радостно кинулся
в драку:
     - А что, собственных гениальных идей тебе  родить не удалось? То-то же!
Теперь  мне  понятна  природа  твоих  вечных к нам придирок. Обычная зависть
посредственности к личностям незаурядным.
     - До  сих  пор  твоя  незаурядность проявлялась  только  в  неумеренном
обжорстве и  склочности, - невозмутимо парировал  Марк. - Сомневаюсь, что со
вчерашнего дня  положение  вещей изменилось, но чего не бывает! Ты уже готов
потрясти нас своей мудростью? Тогда приступай, только говори по делу.
     - Я  пришел к выводу, что меня и  Генриха из числа  подозреваемых можно
исключить, - изрек Прошка. - Меня - понятно почему, а Генриха потому, что он
рисковал лишиться новой квартиры. Зачем ему подкладывать самому себе свинью?
     -  Если это все, что ухитрился  выдать твой жалкий  умишко,  то  ты еще
глупее, чем  я думал, - вынес свой приговор Марк и  движением  ладони пресек
Прошкин протест. - Занимайся уж лучше омлетом, мыслитель.  А ты, Генрих, что
скажешь?
     Генрих поскреб в затылке.
     -  Я не думаю, что  это убийство.  Вспомни,  как  всех ошеломил  приход
Мефодия. Мы, наверное, полчаса не могли опомниться.
     Мысленно  вернувшись  в  прошлую  пятницу,  я  вынуждена была  признать
правоту Генриха.  Те полчаса застолья  были похожи на пиршество  Лотовых жен
после  известного  эпизода с  подглядыванием. Оцепенение охватило всех, даже
ЛЈнича,  который почуял неладное и догадался, какую  он  допустил чудовищную
ошибку. Правда, оцепенение ЛЈнича ничего не доказывает. Ведь он-то знал, что
приведет Мефодия, а значит, мог планировать убийство...
     - По-твоему,  это  несчастный случай?  -  осведомился  Марк, не скрывая
сарказма.  - Мефодий  по ошибке  прихватил  с собой  бутылку,  в  которой  с
неведомой  целью хранил атропин? Или виноделы шутки ради разбавили  портвейн
отравой?
     -  А что? - встрял Прошка. - Кто знает этих винобракоделов? Вдруг у них
такое специфическое чувство юмора?
     - Уймись! - рявкнул Марк. - Ты уже показал себя во всей красе.
     - Я понимаю, что несчастный случай маловероятен, - признал Генрих. - Но
Мефодий мог сам...
     - Ерунда! В  первую очередь Мефодий отличался от  нормальных людей тем,
что патологически не умел  притворяться. Отсюда и его хамство, и пресловутая
склонность  лезть   на  рожон,  и   тупая  прямолинейность,  и  простодушие.
Припомните хоть один случай, когда Мефодий сказал бы не то, что думает! - Не
сумев  выполнить  это  распоряжение,  мы дружно  покачали головами. -  И ты,
Генрих, полагаешь, будто он мог прийти  к тебе, чтобы покончить  с  собой, и
при этом  предрекать нам смерть от зависти к его грядущему величию? Мефодий,
который прост, как инфузория?
     - Был  прост, - мрачно  поправил  его  Генрих. - Да,  такое трудно себе
представить, но  ведь самоубийство - акт  исключительный.  Человек,  готовый
наложить на себя руки, и должен вести себя необычно.
     - По-моему, Мефодий вел  себя в высшей степени  обычно, - снова  встрял
Прошка.  - Я, во всяком  случае,  отклонений от нормы не заметил.  Он  еще с
первого  курса,  приходя  на  пирушку,  быстро заглатывал бутылку "Кавказа",
громогласно прославлял свой гений и  падал под стол. Стереотип.  Разве что в
последний раз он обильнее поливал кое-кого из собутыльников презрением.
     - А  ты  что молчишь, Варвара?  -  Марк  повернулся  ко  мне.  - Или ты
по-прежнему изображаешь сфинкса?
     - Я тоже  не верю в версию самоубийства,  если ты об  этом.  Во  всяком
случае, обсуждать  ее сейчас бесполезно. Подтвердить или  опровергнуть  наши
домыслы может  один ЛЈнич. Только он общался с  Мефодием последние  недели и
знает, какое у покойного было настроение. - Я на минутку прервала свою речь,
чтобы  подставить Прошке тарелку и  передать  ему доску с хлебом для тостов.
Прошка наделил  всех омлетом, снова поставил сковороду на огонь, разложил на
ней  кусочки  хлеба  с сыром и протиснулся  за  стол. Я  подождала, пока  он
усядется,  и продолжала:  -  Но  даже  если  ЛЈнич подтвердит,  что  Мефодий
пребывал в угнетенном состоянии духа и поговаривал  о бессмысленности бытия,
это все равно не будет доказательством  самоубийства. Ни для милиции, ни для
нас. На слова  ЛЈнича  полностью  полагаться нельзя. Для него,  в отличие от
остальных, визит Мефодия к Генриху не был неожиданностью.
     - Что ты, Варька! - испугался Генрих.  - Разве можно подозревать ЛЈнича
в...
     - А почему  нет? -  перебил его  Марк.  -  Великович  - самый замкнутый
человек из всей этой  компании. Что мы, в сущности, о нем знаем, кроме того,
что  он прекрасно воспитан, замечательно  играет  в шахматы  и  любит семью?
Кстати, как раз любовь к семье и могла толкнуть его на убийство.
     - Совсем не исключено, - подхватил Прошка.  -  Помнишь, Генрих,  как он
просил тебя оставить у себя Мефодия - хотя бы на ночь? "Я, -  говорит,  - не
помню, когда  с женой в  последний  раз  нормально разговаривал". Вот тебе и
мотив. Если Великович на свою супругу дышать боится, ссора с  ней для него -
катастрофа. А какая женщина потерпит в своем доме Мефодия?
     -  Между  прочим, в свете дальнейших  событий просьба  оставить Мефодия
выглядит  очень  подозрительно, - добавил  Марк. -  Как и  то, что Великович
напился, - наверное, впервые в жизни.
     Мне не понравилось проворство,  с которым они плели  удавку на кроткого
ЛЈнича.
     - Эй, вы!  Не очень-то расходитесь, - охладила я их прокурорский пыл. -
Человек, любящий  семью, едва ли захочет, чтобы его дети на вопрос: "Где ваш
папа?" - отвечали: "В тюрьме".
     - Да! - оживился Генрих. - И потом, не  думаете же  вы, что ЛЈничу было
проще убить Мефодия, чем выставить из дома?
     - Кто знает?  - глубокомысленно  изрек Прошка. -  Правила хорошего тона
относительно  убийства  ничего  не  говорят,  а  выгонять  гостя  запрещают.
Великович - человек вежливый.
     - Пусть даже это и так, остается  еще  одно возражение, - сказала  я. -
ЛЈнич умен - надеюсь, с  этим  никто не спорит? Он хороший шахматист и умеет
просчитывать  варианты. Предположим,  он  решил  убить  Мефодия и для  этого
зазвал его  на  вечеринку к Генриху. Разве не разумно  было  с  его  стороны
предупредить о приходе Мефодия хотя бы  за пару часов?  Он ведь  должен  был
понимать, что наше неведение делает его подозреваемым номер один?
     - Вот она, женская непоследовательность! - воскликнул Прошка. - Сначала
ты  наговариваешь  на  человека, а через минуту с пеной у рта его защищаешь.
Поздно, мадам Плевако! Против фактов не попрешь: никто, кроме Великовича, не
мог предвидеть присутствия жертвы на пьянке, а значит, и замышлять убийство.
Ну разве что убийца таскал с собой яд постоянно в надежде...
     - Варька, когда наша электричка? - перебил его Марк, посмотрев на часы.
     - В десять двенадцать. До Белорусского ехать минут сорок.
     - Да? Поздравляю! Мы должны были выйти три минуты назад.

     После  бодрящей пробежки, совмещенной с не менее  бодрящей перебранкой,
мы   вскочили   в  закрывающиеся   двери   последнего   вагона   электрички.
Многочисленные  попутчики  лишили  нас  возможности  продолжить   прерванное
обсуждение, зато дали возможность переварить уже сказанное.
     "Допустим,  это не самоубийство, - размышляла я. -  Допустим, Великович
не  виновен.  Кто  еще  мог угадать, что  Мефодий  заявится  к Генриху?  Да,
пожалуй, любой, кроме нас пятерых. Мы  определенно знали:  Генрих никогда не
пригласит  Мефодия из-за Марка, у которого при  одном упоминании этого имени
портилось настроение. Остальные  же, зная о гостеприимстве  Генриха,  вполне
могли предположить, что  Мефодий будет в числе приглашенных. За  исключением
Сержа. Мы все, не  считая Марка, поддерживали с ним приятельские отношения и
не  раз  выслушивали  его  жалобы  на  Мефодия, пока  их  сотрудничество  не
приказало  долго жить. А в утешение пересказывали ему свои злоключения с тем
же героем.  Вряд  ли  после этих рассказов Серж надеялся встретить у Генриха
всеобщего мучителя.
     А Глыба и Гусь? С ними мы почти не общались. С  одной стороны, эти двое
были не в курсе наших проблем с Мефодием, но с другой - вообще не знали, что
Генрих поддерживает  с  ним  отношения.  В  годы  нашей  учебы их  ничто  не
связывало.  Только  благодаря  Прошке,  который  на  пятом  курсе  поленился
самостоятельно написать  дипломную  программу и попал к  Мефодию в должники,
Марк,  а за  ним  и Генрих,  и  Леша были вынуждены  взять  на себя заботу о
бездомном гении. Если Глыба  и Мищенко  об этом не знали, они никак не могли
ожидать, что Генрих позовет Мефодия, а если знали - тем более".
     Я поняла,  что зашла в тупик,  и решила попробовать иной  путь. А  если
убийца знал, у кого живет Мефодий? Естественно было предположить, что Генрих
пригласит на новоселье  Великовича - он работает в том же институте.  Так же
естественно  допустить, что ЛЈнич  расскажет  о приглашении  живущему у него
Мефодию, а тот захочет увидеться с бывшими соучениками и напросится в гости.
Допущений, конечно, многовато, но все они логичны. Итак, нужно выяснить, кто
знал о том, что Мефодий поселился у Великовича.
     Поставив  перед  собой  эту  задачу,  я  переключилась  на  предстоящую
встречу.  Интересно, удалось ли Сержу заманить Безуглова?  Конечно, не явись
Глыба  на совещание, мы  можем  лишиться нужных  ключей к разгадке, зато мне
будет  легче.  Кто  бы знал, в  каком напряжении  меня  держат  его  злобные
подначки  и косые  взгляды! Слава богу, видимся мы нечасто,  только  когда я
приезжаю  к  Сержу  на  работу, но  и  эти  мимолетные встречи заводят  меня
надолго. Нет,  если  Глыба отказался  почтить нас  своим присутствием,  я не
расстроюсь. Хуже будет,  если  он взамен  отправится на  Петровку. Тогда вся
надежда на Селезнева.
     Течение моих  мыслей  снова  изменилось.  Правильно ли  я  сделала, что
доверилась  практически   незнакомому   человеку?  Причем   доверилась,   не
заручившись согласием  друзей,  хотя  они  замешаны в этой истории не меньше
моего.  Теперь, если  Селезнев  нарушит  слово, мне действительно  останется
только уйти  в  короткий полет  с  университетской  башни. Что ж, зато перед
смертью я буду точно знать, что нельзя полагаться  на личные симпатии, когда
речь  идет  о  безопасности  и  благополучии  друзей.  Надо  будет  сочинить
достойную  эпитафию  в  назидание  доверчивым  дурочкам  -  будущим  жертвам
обаятельных негодяев.
     Сочинение эпитафии пришлось отложить на потом,  потому что мы приехали.
Через  десять минут  я  открыла свою калитку  и с облегчением отметила,  что
перекрасить "Запорожец" Леша  успел,  но не успел разобрать.  Хоть в  чем-то
повезло! Теперь не придется полагаться на электрички.
     Леша встретил нас на крыльце.
     -  Наконец-то! Я уж думал, вы  опоздали  на  последнюю  электричку. Все
приехали полчаса назад.
     - И Глыба? - тихо спросила я.
     Леша мрачно кивнул. Я догадалась, что Безуглов уже успел высказать свое
отношение  ко мне и к происходящему. Чуткий  Генрих обнял  меня  за плечи  и
шепнул на ухо:
     - Не вешай нос. Пусть только попробует тебя задеть!
     Как будто я не в состоянии справиться сама!
     Мы вошли в дом, миновали веранду и очутились в жарко натопленной кухне.
На  горбатом  диване  с  допотопными  валиками  сидели в  напряженных  позах
Безуглов и Мищенко. Серж в комнате перебирал старые журналы.
     - Привет! - радостно крикнул он, увидев нас в открытую дверь, и выбежал
навстречу, чтобы чмокнуть меня в щечку. (Марк скривился.) - Варька, золотко,
ты как хозяйка должна решить, где мы расположимся. Я предлагаю комнату - тут
больше места, а  Леша настаивает на кухне, чтобы не оставлять  без присмотра
печь. Но, на мой взгляд, топить больше ни к чему, ты как считаешь?
     - На мой тоже. Давай раздвинем этот стол и поставим чайник.
     - Располагайте мною, моя прекрасная леди!
     Пока  мы,   обмениваясь   любезностями,  расставляли  стол,   остальные
обменивались  рукопожатиями.  Меня   всегда  смешила  эта  комичная  мужская
привычка  и серьезность,  с  которой  представители  сильного пола исполняют
ритуал; особенно забавно это выглядит, когда их много.
     - Прошу к столу, господа! Прихватите с собой пару стульев.
     Все зашумели, загремели стуль