омко хохотал, матерился, в красках расписывал
попойки, в  которых принимал  участие,  и  вовсю хвастал своими вымышленными
победами. Его безобидное хвастовство никого не обманывало и потому неприязни
не  вызывало. Над Гусаром  беззлобно подшучивали, награждали его  ироничными
эпитетами, которыми он гордился, точно боевыми шрамами, а в общем, любили  -
за незлобивый  нрав, всегдашнюю  готовность посмеяться  над  собой и щенячью
преданность друзьям. Правда, любила его в основном мужская половина курса, а
Гусар жаждал  любви именно  женской,  причем  жаждал  отчаянно,  до  дрожи в
коленках и  скрежета зубовного. Если какая-нибудь  дама имела неосторожность
подойти  к Игорьку ближе, чем  на  полтора метра, он  обязательно исхитрялся
добиться  физического  контакта - якобы  нечаянно  и чертовски  неуклюже. Он
вдруг спотыкался на ровном месте, или резко наклонялся за нарочно выроненной
вещью, или  внезапно  поворачивался  и  бежал  в обратном  направлении.  Эти
маневры  были  довольно  травмоопасны, а  поскольку в глазах  Гусара в такие
минуты загорался огонь  безумия, факультетские девочки шарахались  от  него,
как деревенские  кобылы от локомотива. Добавьте  к этому неприятную привычку
Игорька  стоять,  задрав  голову,  под лестницами, абсолютное неумение вести
куртуазную беседу,  обильное  потовыделение  и  стремление  во  время  танца
вдавить в себя партнершу, и вы легко сообразите, сколь скверно обстояли дела
Гусара  на  амурном  фронте. Его  страдания  по  этому  поводу  не поддаются
описанию, но  подлая судьба  ими не  ограничилась.  В один  злосчастный день
Гусар лишился  доброго  расположения  почти  всех сокурсников. И  по  иронии
судьбы произошло это в миг его высочайшего торжества.
     Игорьку удалось наконец  одержать  не  вымышленную,  а самую  настоящую
победу. Не знаю,  что  толкнуло ту девицу  в  его объятия: скука, несчастная
любовь или те же комплексы, что мучили самого Гусара.  Так  или иначе, она в
них очутилась. А на следующий день...
     На следующий день весь мехмат знал мельчайшие интимные подробности этой
встречи, вплоть до цвета белья, которое было  на  девице. Несчастная дурочка
сгорела от стыда, а Гусара навеки заклеймили Гусем и всеобщим презрением.
     Историю  эту я изложила неспроста -  она  имеет  самое непосредственное
отношение  к трагедии,  которая спустя  годы  произошла с  Игорьком по  вине
Мефодия.  Как вы понимаете, после того случая  девицы бегали от Гуся, как от
огня, из-за чего бедолага совсем потерял уверенность в себе. Теперь при виде
особы  противоположного пола на него просто находил столбняк.  И вот  не так
давно Игорек встретил женщину, которая согласилась стать его женой. Она была
на несколько лет его старше, успела уже побывать замужем и родить ребенка, и
жизненный опыт позволил ей закрыть глаза  на некоторые  странности  будущего
супруга. Игорек буквально рыдал от счастья.
     Тут-то к нему и пожаловал Мефодий. Дальше  можно не продолжать. Невеста
решила,  что  никакой  жизненный  опыт не поможет  ей  ужиться с  человеком,
имеющим таких друзей. Игорек едва не наложил на себя руки.
     И  хотя невеста отказалась от него больше года назад, я  решила, что  в
данном  случае  срок  давности  еще  не вышел. Может  быть,  Мищенко и через
двадцать лет не оправится  от  потрясения. Стало быть, причина для  убийства
Мефодия  у  него  была. Другое дело,  что  я  ни на  грош  не  верила  в его
виновность. Если уж он не задушил Мефодия тогда, то теперь и подавно не стал
бы связываться. Да и вообще представить Игорька отравителем  невозможно - не
тот тип характера.
     Я вздохнула.
     -  Ну  что, надумала что-нибудь? - поинтересовался Леша. - А то  мы уже
подъезжаем.
     - У меня получается, что никто из Генриховых гостей  Мефодия не убивал.
Может  быть,  его накормили  этим  самым лекарственным препаратом  в  другом
месте?
     - Не исключено, - согласился Леша. - Знать бы, что за препарат...
     -  Именно это я и намерена выяснить в самое ближайшее время. Вот довезу
тебя  и отправлюсь домой  ждать  капитана Селезнева. Еще посмотрим, кто кому
учинит допрос!
     - А мне тут что делать?
     - Перекрась "Запорожец" и разбери его на части.
     - Зачем? А, понятно! Ты боишься, что больничный сторож его опознает?
     -  Вот-вот. До  завтра тебе работы  хватит,  а  завтра  я привезу  сюда
остальных участников вечеринки, и устроим собственное дознание.

Глава 6

     Благое мое  намерение поскорее попасть домой полетело  ко всем  чертям,
столкнувшись с суровой действительностью.  Моей вины в том почти не было. Ну
разве  что  стоило  проявить твердость  и  не поддаваться на  Лешины уговоры
попить вместе чайку, но ведь я, в конце концов, не железная. Да и времени на
чаепитие ушло совсем немного - какой-нибудь жалкий час, от силы полтора. Но,
прибежав на  станцию, я, к своему ужасу, выяснила, что угодила точнехонько в
начало перерыва: ближайшая электричка на Москву отправлялась через два часа.
Пришлось плестись  к  шоссе  и ловить попутную  машину.  А  поскольку  сезон
сельхозработ на дачных  участках  давно уже  миновал, с  попутками дела тоже
обстояли неважно. Я чуть все зубы себе не отбила на промозглом ветру, прежде
чем остановила шальной грузовик, привозивший кому-то из дачников кирпич.
     "Добрый  Боженька,  пусть капитан Селезнев придет не  раньше  чем через
сорок минут,  чтобы я успела  отмокнуть  в  горячей  ванне  и  принять  хоть
какое-то  подобие  человеческого облика".  Высказав про себя  эту просьбу, я
вошла  в свой  подъезд и  начала  восхождение на четвертый этаж.  И,  пройдя
полпути, замерла, ибо до меня  донесся  ненавистный медовый голосок  соседки
Софочки.
     По  моему  глубокому  убеждению,  единственная  цель  Софочкиной  жизни
заключается  в том,  чтобы  отравлять жизнь  мне.  Эта  относительно молодая
девица обладает  замашками старой сплетницы  из числа тех,  что сидят целыми
днями на лавке у подъезда,  перемывая  косточки  всем  входящим и выходящим.
Софочка  на  лавке не сидела,  она подкарауливала меня у двери  квартиры. Не
знаю,  каким образом  ей  всегда  удается  так точно определить момент моего
появления  (ведь не стоит же она целыми днями у дверного глазка!), но, когда
бы  я ни показалась  на лестничной площадке,  она  - тут  как  тут. Чтобы не
выслушивать ее медоточивые речи и подробные жизнеописания остальных  жителей
подъезда,  мне  всякий раз приходится  нестись  мимо нее  галопом, изображая
страшную спешку.
     Но  сейчас  я решила подождать, пока она уйдет к себе  и закроет дверь.
Может быть, мне в кои-то веки удастся пробраться в квартиру, избавив себя от
лицезрения ее хищной мордочки.
     Софочка,   по-видимому,   отловила   кого-то   из  соседей   и   теперь
сладострастно  предавалась  излюбленному  занятию:  проветривала скелеты  из
чужих шкафов. Поначалу я не  очень вслушивалась в  ее возбужденную болтовню,
но минуты через две навострила уши.
     -  ...Так  что  даже  не  знаю,  как вам  быть.  Если только попробуете
отыскать тех молодых людей, у которых есть ключи от ее  квартиры. Вы с  ними
не знакомы? Представьте себе,  человек десять, и все мужчины! Приходят как к
себе домой - иногда по одному, иногда по двое, по трое,  а то и все разом...
Часто,  очень часто, чуть ли не каждый  день.  Понятия не имею, чем  они там
занимаются и кем  ей приходятся. Да, а еще эта пожилая дамочка  в немыслимых
нарядах!  Вы бы  только  ее  видели!  Панк,  да  и  только!  -  Тут  Софочка
спохватилась.  - Ох, простите,  может, я обидела вашу знакомую? Вы вообще  к
Варваре по какому делу: по личному или как?
     В  последнем вопросе прозвучало неприкрыто жадное  любопытство,  но оно
так и  осталось  неутоленным. До меня уже  дошло, кому перемывают  косточки;
более того, у меня появилось страшное подозрение насчет личности Софочкиного
собеседника. Перепрыгивая через ступеньки, я понеслась наверх и появилась на
своей  лестничной  площадке  как  раз  в  тот  миг,  когда  Софочка  ставила
вопросительный  знак  в  конце  последней  фразы.  Увидев  меня,  она  кисло
улыбнулась и объявила без всякой радости:
     - А вот и она.
     Ее собеседник повернул голову, и мне сделалось нехорошо.
     У него  было  лицо  человека,  которому  я  без колебаний  доверила  бы
президентский чемоданчик с красной кнопкой, свою жизнь и даже ключи от своей
квартиры. Я стояла столбом, таращилась на него и пыталась понять, почему его
облик вызывает  у меня столь безоглядное доверие. Неправильные и  в общем-то
некрасивые черты. Удлиненные светло-карие с зеленью глаза в тяжелых складках
век с лучистыми морщинками в уголках. Хорошие, надо признать,  глаза. Добрые
и смешливые. От переносицы  ласточкиными крыльями разлетаются брови, но одно
"крыло"  приподнято  чуть выше  другого  и  изогнуто  чуть сильнее, отчего у
физиономии  слегка удивленное  и  забавное  выражение.  Уголки  большого рта
загнуты  в разные  стороны:  правый  - вверх, левый - вниз;  возле  правого,
веселого, уголка - маленькая ямочка, скорее, даже складочка, делающая улыбку
неотразимой.  Посреди   всего   этого  великолепия  аккуратной  картофелиной
красуется нос с редкими темными веснушками.
     Да, Аполлоном он не был. Но в разведку я бы с ним  пошла. И к Северному
полюсу. И на вершину Эвереста. Черт его знает почему.
     - Здравствуйте, Варвара  Андреевна. Меня зовут Федор Михайлович. Только
не Достоевский, а Селезнев. Вы представить себе не можете, насколько я рад с
вами познакомиться.
     Если  бы  восторженной школьнице,  обклеившей  все  стены  фотографиями
любимого актера, довелось встретиться наяву со своим  кумиром, она ни за что
не  сумела  бы  вложить в эту простую фразу столько искреннего чувства. Даже
Серж Архангельский - мастер на подобные штучки - и  тот  наверняка позеленел
бы  от зависти. Поскольку мне  было  точно  известно, что  никаких оснований
радоваться  нашему  знакомству   у  Селезнева  нет,  я  сделала  единственно
возможный вывод, вернее, даже два: во-первых, капитан, просто-таки созданный
для  театральных  подмостков,  бездарно  губит  на   Петровке  свое  могучее
дарование; во-вторых, он - чертовски опасный противник.
     - Я уже  наслышан  о  ваших  строгих порядках,  - Селезнев покосился на
Софочку и незаметно мне подмигнул,  - и знаю,  что чести попасть к вам в дом
удостаиваются  лишь избранные,  но,  может  быть,  вы  согласитесь дать  мне
аудиенцию  на нейтральной территории?  Или  мне следует  сначала  заручиться
рекомендациями людей, которым вы доверяете?
     У меня  даже челюсть свело, так я стиснула зубы, чтобы не  ответить  на
его  улыбку. "Держись,  Варвара! -  мысленно  приказала я себе. - А не то от
этакой теплоты у тебя  сейчас  мозги начнут  плавиться и потекут носом. Ишь,
как опутывает, змей! А о своем милицейском чине  небось не упомянул. Или это
он за Софочку беспокоится? Вон ее и без того всю трясет от любопытства".
     Мысль о Софочке заставила меня поторопиться с принятием решения.
     -  Ладно,   господин  Недостоевский,   так  и   быть,   приму  вас  без
рекомендаций. Но учтите: я - мастер  международного класса  по  неспортивной
борьбе. В случае чего - не обессудьте.
     - Я  буду очень осторожен,  - пообещал  Селезнев  с серьезным видом, но
зеленые глаза смеялись. Бог мой, до чего заразителен был этот смех!
     Я   почувствовала,  как  меня  захлестывает  паника.  Почему  Серж   не
предупредил меня о страшном обаянии этого человека? Он  должен был понимать:
запудрить  мозги  оперативнику с  Петровки - задача непростая.  Она  требует
умения  быстро  соображать  и   убедительно   врать,  то  есть  максимальной
собранности. А о какой собранности может идти речь, если один вид противника
вызывает эйфорию, точно галлон закиси азота?
     Стараясь  унять  дрожь  в руках,  я сунула в  замочную  скважину  ключ,
повернула его, толкнула дверь и угрюмо пригласила:
     - Входите.
     Даже вид посеревшей от разочарования Софочки  не доставил мне радости -
настолько сильно мучили меня дурные предчувствия.
     - Мне  кажется, вы продрогли,  Варвара  Андреевна,  -  заботливо сказал
Селезнев,  когда  я, щелкая зубами,  стаскивала с себя куртку. - Может быть,
вам стоит принять горячий душ? Я могу и подождать.
     Мне ужасно хотелось последовать совету, но он  исходил от противника, а
народная  мудрость  учит  остерегаться  данайцев,  дары приносящих.  Я гордо
покачала головой:
     -  Обойдусь.  Проходите на  кухню.  В гостиной  у меня  общая  стена  с
соседкой,  а  Софочка  наверняка  уже  поджидает  нас  по  ту   сторону   со
стетоскопом. И потом, мне нужно срочно выпить чаю.
     Селезнев кивнул и послушно двинулся в указанном направлении. Я забежала
в спальню, натянула на себя второй свитер и присоединилась к гостю. Он молча
наблюдал, как я наливаю  в  чайник  воду,  зажигаю газ,  достаю и расставляю
посуду, шарю в холодильнике.
     Когда все было готово, я разлила по кружкам кипяток, плеснула заварки и
забралась с ногами в любимое кресло.
     - Итак?
     Селезнев покашлял, отхлебнул чаю и поднял на меня глаза.
     - Варвара Андреевна, у меня  к вам просьба. Вы  догадываетесь, кто я  и
почему  вас  беспокою? -  Я  кивнула.  -  Так  вот,  мне хотелось бы сначала
поговорить с  вами неофициально.  Не могли бы вы дать  мне  слово, что  этот
разговор останется между нами?
     От неожиданности я пролила на себя горячий чай и с чувством выругалась.
Как прикажете это понимать? Неужели этот олух надеется заманить меня в такую
примитивную ловушку?  На  доверительный  чиновничий тон  я  не клюю  еще  со
славных  советских   времен.   Спасибо,  накушались.  Придумайте  что-нибудь
пооригинальнее, гражданин начальник.
     Видимо,  ко всем прочим своим талантам Селезнев был еще и телепатом. Во
всяком случае, он ответил на мою мысленную тираду, даже не взглянув на меня:
     - Это не уловка, Варвара Андреевна. Я хочу рассказать вам одну занятную
историю и при этом довольно сильно рискую. Поверьте мне.
     - Мамочка с раннего  детства внушала мне: никогда не верь милиционерам.
- (Вот бы удивилась мама, узнай  она, какие советы давала своему неразумному
дитяти!)
     - Ну, я не настоящий милиционер, - улыбнулся Селезнев.
     - Вот как? Может,  у вас и милицейская  фуражка с  гербом  города Киева
имеется? - поинтересовалась я подозрительно.
     - Я не совсем правильно выразился. Я и в самом деле  работаю в милиции,
но попал туда  по  ошибке,  не по  призванию. И  не  только туда,  но  и  на
юридический факультет тоже.
     - Это как же вас угораздило?
     -  Знаете,  это  невероятная история.  Я предпочел бы рассказать ее вам
как-нибудь в другой раз, когда вы получше меня узнаете.
     "Намекаешь, что наше знакомство может и затянуться?" - разозлилась  я и
довольно резко спросила:
     - А почему вы решили, что в другой раз я поверю вам охотнее?
     -  К  тому  времени вы уже  будете знать, что  я  именно тот человек, с
которым может произойти самая невероятная история.
     Последний  довод  я  могла  принять.  Сама  отношусь  к   числу  людей,
притягивающих невероятные события. И хотя  притягиваю я их, как правило,  не
одна, а  в компании с  друзьями, наличие свидетелей  и других  участников не
особенно прибавляет  доверия  к  моим рассказам.  Выходит, мы  с  Селезневым
товарищи   по  несчастью.   Это   соображение  еще   больше   укрепило   мою
бессознательную симпатию  к  капитану, хотя  она и  без  того  уже  достигла
угрожающих размеров. Нужно было срочно возводить барьеры.
     -  Как  бы  то ни было,  Федор  Михайлович,  я не  могу  пообещать  вам
молчания. Мне  вообще крайне редко  удается  скрыть что-либо  от друзей, а в
данном   случае  они,   ко  всему  прочему,   имеют  полное   право  на  мою
откровенность.
     Селезнев кивнул.
     - Понимаю. Хорошо, тогда поступим так: я расскажу вам то,  что хотел, и
повторю свою просьбу, а решение оставлю на ваше усмотрение.
     "Ох, не к добру эта сговорчивость!" - подумала я, но  согласилась. Да и
что мне оставалось делать?
     Селезнев  согрел  меня улыбкой, налил с моего  позволения  вторую чашку
чаю, отпил немного и приступил к рассказу:
     - В прошлую субботу мне пришлось спозаранку поехать в одну из городских
больниц. Туда доставили человека  с огнестрельными ранами; человек этот  был
без сознания и умирал, но, по мнению врачей, мог перед смертью прийти в себя
и  назвать  стрелявшего.  А я,  стало быть, дежурил  под дверью его  палаты.
Вскоре после полудня раненый, так и не придя в себя,  скончался. Я поговорил
с хирургом  и собрался уходить,  но у  лифта  меня перехватила взволнованная
медсестра и попросила разобраться в одном неприятном инциденте. Мне отчаянно
хотелось отослать ее к  местному участковому и поехать домой отсыпаться, но,
услышав, что речь идет о подброшенном трупе, я заинтересовался.
     Мы  спустились в приемный покой, где застали двух ошалелых  санитаров и
врача  "скорой  помощи",  стоявших  над  покойником.  Врач заявил,  что тело
подкинули в машину, пока  они  переносили  в приемный покой больного. По его
словам, он  и  санитары  отсутствовали буквально  три минуты, а  вернувшись,
обнаружили совершенно  невменяемого шофера  и труп в салоне.  Я спросил,  не
может  ли он предположительно назвать  причину смерти. Врач уже успел  бегло
осмотреть  тело и видимых повреждений не нашел. Подумав немного,  он сказал,
что смерть, возможно, наступила по естественным причинам.
     Тогда  я  посоветовал  даме  из   больничного  персонала   сообщить   о
происшествии участковому. Если вскрытие подтвердит предположение доктора, то
в  действиях тех, кто доставил  таким  необычным способом тело, нет  состава
преступления,  и  милиции  останется лишь  установить  личность  покойного и
разыскать  родственников.  "Личность-то  мы  уже  установили",   -   сказала
медсестра  и протянула  мне паспорт, выданный  на имя Кирилла  Владимировича
Подкопаева.  Я убедился, что лицо на фотографии действительно похоже на лицо
покойника,  и  заглянул в  конец.  Штамп о  прописке  свидетельствовал,  что
Подкопаев  последние  десять лет жил  в Шатуре, но  я  зацепился взглядом за
предыдущую надпись:  МГУ, Ленинские  горы. В моем паспорте стоит точно такой
же штамп, и тоже предпоследний. Эта мысль осела у меня в голове, хотя я  уже
решил покойником больше не заниматься.
     Но очень скоро передумал. Попрощавшись с медиками, я вышел из приемного
покоя  и  столкнулся   со  злополучным  водителем  той  самой  "скорой".  Он
действительно выглядел невменяемым. К тому же нес  какую-то ахинею о  бойкой
голой  вьетнамке  на  последнем  месяце  беременности,  которая   занималась
акробатикой перед его  машиной, а  потом рухнула  прямо на живот  и  с таким
грохотом, что "мальцу ее точно не жить". Мало того, когда  шофер выскочил из
машины,  чтобы отвести  пострадавшую  в  больницу,  она припустила от него с
такой прытью,  что  "ног  было  не  видать".  А вернувшись после  неудачного
преследования,  водитель увидел  остолбеневших  санитаров  и невесть  откуда
взявшийся труп.
     После такого рассказа весь мой  сон как рукой сняло. Я, каюсь,  страшно
любопытен. Мне до смерти захотелось  познакомиться с оригинальной вьетнамкой
и услышать разгадку этой истории.
     И  направил  я  свои стопы к альма-матер,  где после долгих переговоров
уломал секретаря  ректората  раздобыть мне  список  выпускников  1986 года -
именно в тот  год покойного выписали из общежития. На мое счастье, Подкопаев
Кирилл  Владимирович отыскался в  первой  же папке, которую  положила передо
мной секретарь. Закончил он, как выяснилось, мехмат.
     От  мехмата меня отделяло всего  несколько этажей, и  я не поленился их
одолеть.  Там  мне  тоже  сопутствовала  удача.  Я  довольно  быстро отыскал
сокурсника  Подкопаева,  а  ныне  преподавателя  Виктора  Колесника,   и  он
согласился ответить на мои вопросы.
     Правда, услышав, что меня интересует Подкопаев, Виктор Петро