случилось...
     - Тогда какое имеет значение твое настоящее имя или то, что ты появился в банде, выслеживая меня?
     - Ты... ты знаешь, что я выслеживал тебя? Как ты догадалась об этом?
     - У тебя на столе лежит моя фотография. Мой муж нанял тебя, чтобы найти меня?
     - Нет, твой отец.
     - Папа дал тебе это фото?
     - Да.
     - Он действительно хочет снова видеть меня?
     - Хочет, говорит, что у него плохо со здоровьем... Он мне говорил об этом, и о том, что у него хорошая пенсия, чтобы вдвоем прожить на нее. Он продал свою ферму и купил дом в Де Кальб, где ты можешь остаться, если захочешь...
     - Мой отец продал свою ферму? Никогда не подумала бы, что он пойдет на это...
     - Луиза, он стар, говорил, что хочет сейчас получить второй шанс с тобой. Сделать это ради тебя, чувствуя свою вину за то, что был груб с тобой в детстве.
     - Он бил меня ремнем.
     - Знаю. Если не хочешь видеть его, то можешь и не встречаться с ним.
     - Не думаю, что я хочу жить с ним. Но дело не в этом.
     - Не беспокойся, я же говорил, мы устроим тебя здесь, в этом городе.
     - Твоей секретаршей?
     - Если не найдем ничего лучше, то почему бы и нет? Жалованье, правда, будет не слишком большим, но ты, наверное, поняла, что твой будущий босс добрый малый.
     Она прижалась ко мне.
     - Я люблю босса.
     И мы занялись любовью...
     На следующий день я снова был в дороге в "Аубурне", довольный, что не надо слушать чтение щитов "Бурма шейв" и гимны, и что не угрожает народная музыка. На этот раз рядом со мной сидела молодая и красивая женщина, и одета она была не в цветастый балахон. Первое, что я сделал этим утром, отвел Луизу на "Маршал Филдс" и купил ей желто-белое платье с маленьким белым воротничком и кружевной отделкой на коротких рукавах. Завтра, после того, как я получу от ее старика обещанную тысячу, мы обновим гардероб Луизы.
     Конечно, я утаил от нее, что должен получить вознаграждение от ее отца. Возможно, это и не заденет ее, но кто знает? Она ведь была не из Чикаго.
     Около часа мы ехали на запад, потом увидели щит с надписью: "Добро пожаловать в Де Кальб - всемирную столицу колючей проволоки". Мы ехали через маленький тихий городок, словно кирпичный оазис в пустыне кукурузы, направляясь в Хопкинс-Парк, с буйной, пышной растительностью, с множеством деревьев. Сегодня, в субботний день, здесь было полно народу: скамейки были заняты семьями, выбравшимися на пикник, все жевали, разложив свои корзинки с провизией на клетчатых скатертях на траве; тут же находились плавательный бассейн с трамплином для прыжков в воду и купальня. Особенно много было детей, которые шныряли тут и там в ярких, разноцветных купальных костюмах, создавая впечатление летней пестроты красок. Стоял август, впереди начало учебного года. Отчаянные деньки. Лето стремительно убегало.
     Тут была и сцена в виде раковины для оркестра. Мы с Луизой обошли ее, держась за руки. Если ее отец увидит нас, это может вызвать у него раздражение - человек, которого он нанял, нахальничал с его дочерью, и все такое. Но она нуждалась в поддержке, и я хотел ей в этом помочь. В конце концов Петерсен для меня - это человек, который бил свою маленькую дочь, и он мне должен был тысячу баксов.
     Мы пришли немного раньше условленного времени.
     Я купил поп-корн у старика с тележкой, мы разделили пакетик и сели на скамейку перед оркестровой раковиной, образовав аудиторию из двух человек, словно дожидающихся, когда начнется какое-нибудь представление. До нас долетали визги ребятишек, плещущихся в бассейне. Левее, под деревом, на траве сидела молодая женщина, читала журнал и присматривала глазом за своим маленьким мальчиком, который играл с терьером, кидая ему палку.
     Луиза сказала:
     - Постараюсь наладить отношения с отцом, но мне хотелось бы вернуться с тобой в город. Надеюсь заключить мир с отцом, но я хочу тебя, Джим.
     Я улыбнулся ей.
     - Я не Джим, помни.
     Она улыбнулась в ответ.
     - Ты всегда будешь для меня Джимом. Мы сидели на скамейке, теперь уже не держась за руки, но достаточно близко, чтобы чувствовать друг друга, сидели, радуясь смеху ребятишек и лаю собачки. Я взглянул на часы, когда вдруг услышал чей-то голос:
     - Луиза! Луиза!
     Я обернулся - в поросшем травкой проходе между пустых скамеек стоял Петерсен, его красные от слез глаза глубоко запали на обветренном лице.
     Он был в том же темно-коричневом костюме, в котором приходил в мой офис. Руки держал за спиной, наклонившись вперед, словно человек, готовый вот-вот упасть вниз лицом. Скамейки были немного наклонены в сторону оркестровой раковины, и это усиливало эффект. На его лице блуждала тень улыбки.
     Луиза вскрикнула. Точно так же, как в ту ночь, когда проснулась и увидела меня в постели рядом с собой.
     Я хотел было дотронуться до ее плеча, успокоить ее, но она соскользнула со скамейки и вышла в проход, очутившись напротив него. Их разделяли, может быть, десять футов, и она указала пальцем на него, как указывают пальцем на животное в клетке, и закричала:
     - Что ты делаешь здесь? Не подходи ко мне...
     - Ты не должна была убегать, Луиза, - его голос был сухой и надтреснутый, словно иссушенная земля. Я поднялся и встал в проходе рядом с ней.
     - Мистер Петерсен, вы обещали мне...
     Она удивленно взглянула на меня широко раскрытыми глазами:
     - Как ты назвал его?
     - Луиза, твой отец, очевидно, очень взволнован, может быть, мы должны...
     - Мой отец? Это не мой отец!
     Он продолжал улыбаться той же странной улыбкой.
     - Я люблю тебя, Луиза, я все еще люблю тебя.
     - Это мой муж! Это Сет! Он лгал тебе! Понимал, что я никогда не вернусь обратно, если узнаю, что это он нанял тебя!
     - Я заберу тебя отсюда, - спокойно сказал я Луизе и взял ее за руку.
     - Я всегда буду любить тебя, Луиза.
     Когда он вынул руку из-за спины, я увидел зажатый в ней револьвер. Прогремел выстрел.
     Она обмякла в моих руках, словно тряпичная кукла. Удар пули отбросил ее назад, и, падая, она увлекла меня на землю. В ушах зазвенело от грохота выстрела, я сильно ударился головой об угол скамьи.
     Какое-то время пребывал в тумане, открыв глаза, увидел Сета, он словно парил над нами. Я был невооружен. Да мне и духу не хватило бы воспользоваться пистолетом, будь он со мной!
     Я смотрел вверх. Сет приложил ствол старого армейского револьвера сорок пятого калибра к своей голове. Сверкнула оранжевая вспышка. В моих ушах снова зазвенело, и его голова как бы взорвалась красным всполохом. Он рухнул, словно подрубленное дерево.
     Раздался крик. Кричала не Луиза. Она лежала молча, с открытыми глазами. Красное пятно расплылось под белым воротничком ее нового желтого платья. Кричала молодая мама под ближайшим деревом. Она вскочила на ноги и, прижимая к себе маленького мальчика, старалась отгородить его от страшного зрелища. Терьер заливался лаем.
     Я сидел на земле, забрызганный кровью Луизы и ее мужа, держа руку мертвой девушки.
     Сколько времени я просидел рядом с Луизой, не могу сказать... Ее прекрасные карие глаза смотрели в небо. И мне больше не хотелось в них утонуть...
     И я закрыл их.

3

ТАМ, ГДЕ ПОХОРОНЕНЫ ТЕЛА
9 сентября 1934 г.

42

     Когда я пришел к ней, она в белой пижаме стояла в дверях, прислонившись к косяку, небрежно держа в руке сигарету. Ее губы были поразительно алыми, а глаза поразительно синими под этими длинными ресницами.
     - Привет, чужеземец, - сказала Салли.
     - Привет, Элен.
     - Думала, никогда не объявишься.
     - Я не был уверен, что ты захочешь меня увидеть.
     - Проходи и передохни малость.
     - Спасибо. - Я снял шляпу и вошел, все еще чувствуя себя как во сне. Она закрыла за мной дверь.
     В белой гостиной мы сели на софу. Салли подвинулась ко мне и положила ладонь на мою руку. Я сидел молча, уставившись куда-то пустым взглядом.
     - Ты паршиво выглядишь, - сказала она.
     - Я и чувствую себя паршиво.
     Я попытался улыбнуться, но губы не слушались меня.
     - Когда ты спал в последний раз? - спросила Салли.
     - Я спал достаточно, правда.
     - Ты имел в виду, что достаточно много отключался.
     Я проглотил комок. Во рту было сухо, язык казался распухшим и шершавым.
     - Ты разговаривала с Барни?
     Она кивнула.
     - Тебе не следовало отвлекать его. Он должен тренироваться, у него скоро бой. Никто не просил его.
     - Не просил чего? Сидеть с тобой, пока ты напивался? Тащить тебя по лестнице и укладывать в кровать? Почему ты позвонил мне, Нат?
     Теперь я сумел выдавить еле заметную улыбку.
     - Барни уговорил меня. Она покачала головой.
     - Ты не заслуживаешь таких друзей, как мы.
     - Знаю, что не заслуживаю, - сказал я и зарыдал. Салли обняла меня за плечи. Я наклонился вперед и закрыл лицо ладонями. Она предложила мне свой платок.
     - Такое поведение не очень-то достойно грубого копа, - сказал я, всхлипывая, - я так долго пребывал в этой пьяной истерике, до сих пор не могу прийти в себя.
     - Зачем ты пьешь, Нат? Разве выпивка может успокоить человека?
     Я выдавил что-то, похожее на смешок.
     - Напиться допьяна - это единственный способ позволить мужчине заплакать. Ведь никто не осуждает пьяницу, рыдающего над своей кружкой пива.
     - Я думала, что ты сильнее духом.
     - Сегодня я трезв, как стеклышко.
     Она придвинулась ко мне и взяла за руку.
     - Пойдем в постель.
     Я резко замотал головой.
     - Нет, нет! Это не поможет... это не поможет.
     - Успокойся, Нат. Мы просто ляжем, будем рядом. Что скажешь?
     - Я чертовски устал и сразу же засну.
     - О'кей. Что может быть лучше дневного сна в воскресенье?
     Ощущать себя на атласной простыне было замечательно, на какое-то мгновение мне показалось, что я никогда не покидал эту комнату.
     - Ты ее любил, Нат?
     Да, она говорила с Барни. Я не должен был выкладывать все этому боксеру. Черт бы его побрал. Храни его Бог.
     - Не знаю, - ответил я. - Она не была... она не была похожа на тебя, Салли, эта маленькая деревенская девушка.
     - А я всего лишь образованная маленькая деревенская девушка, Нат.
     Мне почти удалось заставить себя улыбнуться.
     - Луиза была немного похожа на тебя. Она могла бы стать такой, как ты, если бы получила шанс в своей жизни, Элен. Правда, она не была такой умницей и такой удачливой, как ты. Вы обе нашли возможность вырваться с фермы. Но ты нашла лучший путь.
     - Ты любил ее, Нат?
     - Не знаю. Наши отношения не зашли так далеко, правда.
     - Ты спал с ней?
     Я раздумывал, как много Барни ей рассказал.
     - Нет, - ответил я. Она улыбнулась.
     - Ты не умеешь врать, Геллер.
     - В любом случае наша близость была бы недолгой. Но дело не в этом. Это милое, маленькое создание, которое бил отец, но еще больше муж. Потом она связалась с дурной компанией, но вскоре появился я. И она доверилась мне, а я... черт побери, я убил ее...
     Салли тронула мою руку.
     - Ты никого не убивал.
     - Я сам привел девушку к этому сукину сыну. Привел за тысячу долларов.
     Деньги пришли в конверте со множеством марок в следующий понедельник. Это был толстый конверт, набитый двадцатками. Я швырнул его о стену, купюры посыпались, словно зеленые конфетти. Позднее, в один из моих редких трезвых моментов, я их собрал и положил в новый конверт. Деньги есть деньги, не имеет значения, откуда они приходят. Сейчас они лежат в банке, на моем депозите. Я заработал их... Каждый может подтвердить, что заработал.
     - Не требуй от себя невозможного, Нат! - сказала Салли. - Ты не мог знать, что этот человек ей не отец.
     - Я должен был проверить его. Уже второй раз за последнее время ко мне приходят с улицы и рассказывают байки, и я заглатываю крючок, леску и грузило. Я постоянно оказываюсь в дураках. Сообразительность моя меня подводит. Не удивляйся, если какой-нибудь малый еще до конца лета продаст мне "Ригли-билдинг".
     Салли с улыбкой заметила:
     - Ты снова начинаешь говорить, как Нат Геллер, нравится тебе это или нет. Я вздохнул.
     - Со мной будет все в порядке, когда я выкарабкаюсь из этого. А я выкарабкаюсь. Уже то, что я здесь, - хороший признак.
     - Думаю, ты прав.
     - Я выйду из запоя, обещаю тебе. Я много повидал парней, сидящих в подворотне в лохмотьях, прихлебывающих из бутылки в пакете <В США запрещено распивать спиртные напитки на улице и в иных общественных местах из бутылки. Поэтому уличные пьяницы прячут бутылку в бумажный пакет или заворачивают ее в газету.>. Я сумею взять себя в руки.
     - Верю, ты же не самоубийца, Геллер.
     - Самоубийцей был мой отец.
     - Может быть, именно поэтому ты так не поступишь.

***

     В субботний полдень я несколько часов сидел в офисе шерифа графства Де Кальб, давая показания. В городке было известно, что бывший муж Луизы Сет Пирсон сходил с ума от ревности, ярости и тоски по сбежавшей жене, хотя никто не предполагал, что все зайдет так далеко. Я ничего не рассказал им о том, как удалось вытащить Луизу из преступной жизни. Они знали только то, что Пирсон под видом Джошуа Петерсена пришел ко мне с просьбой найти его "дочь". Настоящий же Джошуа Петерсен, оказывается, умер несколько месяцев назад.
     Эта история нашла некоторое отражение в чикагских газетах, но на заметку мало кто обратил внимание. О преступном прошлом Луизы не знали, иначе история заслужила бы более пристальное внимание обывателей.

***

     - Луиза очень удивилась, - проговорил я, качая головой, - что фото, на котором она была снята со своим мужем, попало ко мне от ее отца. Но я не обратил на это внимания. Очень уж хотел заработать эту тысячу баксов.
     - Перестань корить себя! Судьба этой девушки была предопределена. Ты не в силах был что-то изменить. Есть вещи, Нат, которые нам неподвластны, их нельзя контролировать. Ты всего лишь человек.
     - Я полицейский. Детектив.
     - Да, верно. Именно потому что ты детектив, тебе и хочется в хаотичном мире навести порядок. Но это невозможно. Будь к себе справедливым. Ты же спас жизнь Дж. Эдгару Гуверу, во всяком случае, спас его достоинство.
     - Тебе и это рассказал Барни?
     - Да. И ты проделал все блистательно, разве не так, Геллер?
     - Десять Гуверов не стоят ее одной.
     - Да, на этот раз что-то у тебя не сработало, жизнь играет по-своему. - Она встала с постели, подошла к окну и показала наружу: - Ты не успеешь опомниться, как наступит зима, и богатые бездельники с Голд-Коаст наденут норковые пальто, в то время как всего в нескольких кварталах отсюда люди будут замерзать на улицах. Это справедливо?
     - Нет. Но разве тебе не хотелось изменить это?
     - Хотелось, в меру своих скромных сил. Но я не собираюсь выбрасываться из окна, как и не собираюсь выбрасывать в него свое норковое пальто или отдавать его какому-нибудь бродяге. Не желаю я и рыдать над своим пивом.
     - А что же ты собираешься делать?
     - Выжить, не создавая себе никаких проблем. Выполнять мою работу хорошо, как только могу. Помнишь свои советы?
     Я улыбнулся.
     Она отошла от окна и присела на кровать.
     - Перестань себя упрекать. Лучше расскажи о встрече с Диллинджером.
     Да, Барни действительно рассказал ей все.
     - Я просил маленького сукина сына держать это в секрете.
     - У тебя секреты от меня, Геллер?
     Я рассказал ей о том, что Коули притворялся, делая вид, что Салливан, которого я встретил, обманывал меня, называя себя Диллинджером. Громкая шумиха в газетах вынуждала считать смерть Диллинджера истинной. Но что на самом деле думали об этом Коули, Пурвин и даже Гувер, - мне было неведомо. В любом случае они либо подозревали, либо понимали, что Диллинджер все-таки жив. Но придерживались официальной версии о смерти Диллинджера. Мертв ли он, вернется ли к преступной деятельности, изменив облик и под другим именем, чтобы потом действительно погибнуть в какой-нибудь заварухе, - в любом случае все это их устраивало.
     Их шансы скрыть настоящее положение вещей были не так уж плохи. Да и Диллинджеру было на руку, что его считали мертвым. И если он выжил в той автоматной перестрелке у "Бэнкерс билдинг", то будет вести себя чертовски осторожно, чтобы не "засветить" свое новое обличие и имя.
     Коули согласился сохранить мое имя в секрете - никто никогда и не узнал о моей роли в этом деле, как и не узнали, что сорвано было похищение Гувера. Прессе преподнесли (и она это заглотнула) следующее: будто Гувер, Пурвин и Коули, направляясь в "Континенталь-Банк", случайно подверглись нападению с целью ограбления. Слухи о том, что в этом деле были замешаны известные враги общества, доходили до газет, но подразделение расследований не подтверждало этого. Не сумев захватить преступную группу, включавшую Баркеров, Флойда и Карписа, ребята из подразделения выглядели бы последними олухами, поэтому они и умолчали об именах. Члены "банды", по официальному сообщению, остались неопознанными.
     Газеты писали: "Джи-мены в Лупе вступили в перестрелку". Гувер в этих сообщениях выглядел как главный герой события.
     Меня это не задевало. Достаточно было того, что мое имя в газеты не попало, поэтому Диллинджер-Салливан, если он выжил, не мог обвинить меня в предательстве, хотя, конечно, мог кое-что подозревать. Никто меня там не видел, несмотря на то что я высунулся из двери, чтобы сделать несколько выстрелов поверх головы Нельсона в конце драки. Диллинджер мог знать только то, что знали все остальные: я удрал с девушкой. Правда, в отличие от них, он знал, почему я удрал.
     Для Нельсона и его банды я оставался Джимми Лоуренсом.
     Фрэнк Нитти прислал за мной в понедельник после полудня, чтобы узнать, что в действительности произошло у "Бэнкерс билдинг". Когда я рассказал ему, как удалось разрядить ту ситуацию, Нитти остался доволен мною и взъярился на всех других.
     - Выкрасть Гувера! Безмозглые ублюдки. Я твой должник, Геллер.
     - Нет, Фрэнк, вы мне ничего не должны. Никаких больше долгов между вами и мной в любом виде.
     - Что ты имеешь в виду, парень?
     - Я попросил об одолжении, и вы помогли, но в то же время использовали меня, чтобы навести на Дока Морана. Я был с ними, Фрэнк, когда его убили. И стал соучастником, как и тогда, когда ребята Сермэка пытались вас застрелить. Не забыли?
     - Пока не перестану дышать, не забуду. Моран был давно уже мертв. Ты не смог бы ничему воспрепятствовать.
     - Ну так вот. Я ничего вам не должен, и вы ничего не должны мне. Никаких обязательств, О'кей?
     - Конечно, парень. Но мне все же хотелось бы оказать тебе последнюю любезность.
     - Что именно?
     - Я собираюсь распространить слух, что Джимми Лоуренс отправился купаться в цементных башмаках. Это необходимо сделать, чтобы удержать сумасшедших ублюдков от попыток найти тебя.
     - Я оценю это, Фрэнк.
     - О'кей. И ты мне ничего не должен. Да, Геллер...
     - Что?
     - Побрейся и прими ванну. От тебя несет, как из пивной бочки.
     Хороший совет, трогательный.
     И сегодня, почти неделю спустя, я воспользовался им. Принял ванну, побрился и пришел к Салли.
     - Все пройдет, Геллер.
     - Я часто вижу в снах ее глаза, мертвые глаза... Вот почему я продолжал пить. Отключаясь, не видел снов...
     - Ш-ш-ш...
     - Элен.
     - Да?
     - Почему ты не удержишь меня?
     - Потому что не смогу этого сделать...
     Она прижала меня к себе, и я заснул. Без сновидений.

***

     Вскоре после закрытия Выставки в ноябре Салли уехала. Она была очень расстроена всем происшедшим. Это была наша последняя ночь вместе - последняя ночь нашего долгого пребывания вместе. Она выглянула в окно на Голд-Коаст и сказала:
     - Сегодня полностью разобрали "Столетие прогресса". Они сорвали флаги, снесли уличные фонари, разобрали стены. Началось с охотников за сувенирами, а закончилось массовым вандализмом. Это было ужасающее зрелище. Нат... Нат! Почему на этот раз ты не удержишь меня?
     Я удержал ее, в последний раз.
     Мы никогда больше не