на душе у меня становилось муторно.
     Он был тем копом в Восточном Чикаго, которому все мадам платили каждый месяц - сборщик подати, с которым Анне Сейдж лучше бы не знаться. Черт! Я вспомнил где видел его и где он заприметил меня - в Восточном Чикаго, в отеле "Костур"!
     - Не дурите, - сказал Барни, - присоединяйтесь к нам, для затравки, выпейте пива.
     - О'кей, - сказал Заркович, придав своей улыбке выражение застенчивости. Он обошел чемпиона, который рядом с ним показался карликом. - Я был уверен, что вы разделаетесь с Канцонери, - продолжал он, обращаясь к Барни, - ни секунды не колебался.
     - В таком случае, вы оказались единственным, кто так думал, - сказал Барни. - На самом деле все было не так-то просто. Они даже не воспринимали меня как чемпиона Нью-Йорка, пока я не побью их парня в его собственном городе.
     - И вы задали ему хорошую трепку.
     Барни смутился, но такое внимание ему было приятно. Он был хорошим парнем, ничто человеческое не было ему чуждо.
     - Я страшно хотел послать его в нокаут, - сказал Барни, почти извиняясь, - но малый держался неплохо.
     - Слушайте, Заркович, - прервал я их разговор, пропустив "сержант", - если у вас есть дело ко мне, давайте поднимемся в мой офис.
     Барни, казалось, мои плохие манеры обидели.
     - Нат, - сказал он, - это я настоял, чтобы он присоединился к нам.
     Заркович привстал.
     - Извините за вторжение.
     На этот раз Барни смутился по-настоящему. Взяв Зарковича за руку, он остановил его.
     - Вы вовсе не вторглись, позвольте угостить вас пивом.
     Я встал и вышел из кабинки:
     - Хотелось бы все-таки вначале покончить с делом.
     Если ты побудешь здесь некоторое время, мы оба предоставим тебе возможность угостить нас пивом.
     Барни недоверчиво сказал:
     - Хм... конечно, Нат. Все равно я буду ждать возвращения Перл, которая, надеюсь, потратила не все мои деньги. Поэтому пробуду здесь еще где-то около получаса.
     Заркович поблагодарил Барни за гостеприимство и последовал за мной на улицу. Здесь мы вошли в дверь между "Коктейль лоунж" и ломбардом и поднялись по лестнице в мой офис. Я отпер дверь и пригласил его войти. Весь путь мы проделали молча.
     Открыв окно, я прошел за свой стол и пригласил Зарковича сесть на один из стульев напротив меня. Он снял шляпу. На предложение снять пиджак он, вежливо улыбнувшись, отказался, несмотря на жару.
     - Думаю, нам следовало поговорить, - начал он.
     - Пожалуй.
     - Похоже, вы обогнали меня, мистер Геллер.
     - Давайте отбросим всяких "мистеров". Анна Сейдж все еще владеет двумя заведениями в Восточном Чикаго. Так что, собрав дань, вы заявились прямо от нее, не так ли?
     Его красивое лицо оставалось невозмутимым.
     Я продолжал:
     - И на этот раз Анна рассказала вам некую интересную историю. Историю о человеке, который встречается с одной из ее девушек.
     Он кивнул.
     - Анна рассказала вам, что этот человек может быть кем-то очень знаменитым, - сказал я. Он опять кивнул.
     - Теперь я размышляю, кем может быть эта знаменитость? Дионном Квинтсом? Чарли Мак-Карти? Джоном Диллинджером?
     Сложив свои большие ладони вместе и хрустнув пальцами, он сказал:
     - Ваши размышления меня не рассмешили, Геллер.
     - Они предназначались только для моего собственного удовольствия. В конце концов, это мой офис, так что какого черта стесняться.
     - Вы понимаете, дело серьезное.
     - Нет, не понимаю, расскажите.
     - Вы всего лишь мелкий частный коп, которому в свое время довелось быть мелким чикагским копом. Вы ничего из себя не представляете. На вашем месте мог оказаться любой другой.
     - Повторяетесь. Вы уже сказали, что я был чикагским копом.
     - Забавно. Только не старайтесь быть таким крутым, воспарившим высоко. Я не могу отказаться от выгодного дела и не отрицаю этого. Но это отнюдь не делает меня плохим копом. Если бы времена не были такими тяжелыми, я...
     - ...Не носил костюм за сотню долларов и галстук за десять? Вы вымогатель, Заркович. Было бы противоестественно, если бы вы им не были. Я чувствовал бы себя возле вас очень неуютно.
     - А вам уютно рядом со мной?
     - Да. Я дома, знаю где были вы и куда идете.
     - То же самое я могу сказать о вас. Можно закурить?
     - Травитесь.
     Заркович изобразил улыбку, достал серебряный портсигар. Выбрав сигарету, вставил ее в черный мундштук и прикурил.
     - Как прошла ваша встреча с Пурвином? - спросил он.
     Если это был рассчитанный ход, чтобы ошеломить меня, то он достиг своей цели. Мне не понравилось, что ко мне прицепился хвост, а я не заметил этого.
     Я сказал:
     - Мы говорили и о том, что, может быть, я видел Диллинджера. Но не более того.
     Он кивнул, не вынимая мундштука из зубов, копируя манеры ФДР <Франклин Делано Рузвельт, президент США.>.
     - Мудро. Ожидаете разговора с Коули?
     - Да. Может быть. Если вообще буду говорить с кем-либо.
     - А почему нет?
     - Может, здесь нет предмета для разговора. Джимми Лоуренс, являясь клерком торговой палаты, слишком часто пользуется такси, но в этом нет ничего незаконного.
     - Вы сомневаетесь, что он Диллинджер? - Очень сильно. Если он - Диллинджер, то это самый наглый, самый хладнокровный и лихой парень, которым я когда-либо встречался. Он посещает все общественные места в городе, днем и ночью, он, смутившись, толкает копа, носит щегольскую одежду. Что-то новенькое для врага закона... И он явно безоружен... Да вообще, он не очень-то и похож на Диллинджера. Заркович понимающе улыбнулся и кивнул.
     - Пластическая хирургия. Достаточно хорошая, придает ему чувство уверенности. Можно смело выходить на публику и смешаться с толпой обывателей. Но это ложное чувство безопасности. Анна сразу узнала его.
     - Да, она говорила об этом.
     - Не только она. Вчера вечером он сам назвал себя Диллинджером.
     - Что?
     - Позвоните ей, - сказал он, кивнув на мой телефон, - и спросите.
     - Но почему он в этом сознался и именно ей?
     - Он доверяет Анне, которая умеет быть по-матерински теплой и ласковой. Вы же сами знаете.
     - Это верно.
     - Она была приветлива с ним. С точки зрения человека, находящегося в розыске, ей можно доверять. Ведь Анна была известна тем, что сама не в ладах с законом, нередко сдавала жилье ребятам, находившимся в бегах.
     - Понимаю. А сейчас Анна почему-то хочет продать Диллинджера.
     - Что значит продать? Он не ее жилец, у него есть собственная крыша над головой, разве не так? На Пайн-Гроув-авеню?
     Я кивнул.
     - Разве Анна виновата в том, что парень так доверился ей?
     - Заркович, а что, собственно, вы хотите от меня? Он вынул мундштук изо рта.
     - Мне хотелось бы, чтобы вы снова поговорили либо с Пурвином, либо с Коули. Хорошо бы устроить им встречу с Анной.
     - А почему Анна не может сама обратиться к ним?
     - С ее уголовным послужным списком она нуждается в посредничестве.
     - А почему бы вам не взяться за это?
     Он сделал широкий, великодушный жест рукой.
     - Я могу это сделать. Но собираюсь объединить наши усилия. Вы сообщите то, что наблюдали, а я бы сказал, что миссис Сейдж, мой старый друг из Восточного Чикаго, вошла со мной в контакт относительно Диллинджера и свела нас вместе.
     - И все же зачем вам я?
     Он пожал плечами.
     - Просто хочу быть справедливым. Не вижу смысла в конкуренции. Денег хватит на всех, причастных к делу, Геллер. По крайней мере, двадцать грандов, поделенных на четыре части.
     - Четыре?
     - Кроме меня, вас и Анны есть еще мой непосредственный начальник капитан О'Нейли. Он сегодня тоже в деле.
     - Он тоже участвует в сборе денег с мадам?
     - Геллер, мы уже занимались делом Диллинджера. У нас имеется донесение, что этот человек был в Чикаго на Норд-Сайд.
     - От Анны?
     - Нет. От одного игрока, которого я знаю, хорвата. Но никому не говорите об этом. Вскоре после того, как вы ушли от Анны, я, разговаривая с ней, вдруг понял, что этот парень у нас в руках. Вы знаете, у нас есть свой денежный интерес в поимке мистера Диллинджера в Индиане.
     - Вы имеете в виду некую сумму помимо наградных в двадцать тысяч долларов?
     - Разумеется. Диллинджер - это стыд Индианы, родной сын, пошедший по неправедному пути.
     - Лич в этом участвует?
     Капитан Мэтт Лич был полицейским штата Индиана, который посвятил в последние годы всю свою карьеру выслеживанию Диллинджера. В поисках известности он далеко переплюнул Пурвина и Несса. Правда, его не любили многие полицейские. Однако знали как неутомимого, даже одержимого преследователя Диллинджера.
     - Нет, - коротко ответил Заркович. - Он не причастен. Это дело Восточного Чикаго.
     - Только что вы сказали, что Диллинджер - это дело Индианы.
     - В особенности Восточного Чикаго.
     - Почему?
     - Он убил там полицейского.
     - А! Значит, они ищут его за это убийство.
     - Да. Он убил копа, когда выскакивал из дверей Первого национального банка, стреляя из автомата. И этому есть множество свидетелей.
     - И, конечно, вы знали того копа, которого убил Диллинджер.
     - Да. Прекрасный парень, он оставил вдову с детьми.
     - Итак, вы хотите заполучить Диллинджера.
     - Да.
     - Вы хотите участвовать в его ликвидации.
     - Пожалуй.
     - Именно в ликвидации, но не в поимке?
     - Геллер, вы действительно думаете, что Диллинджера можно взять живым?
     - А почему нет? Раньше его задерживали много раз.
     - Но он знает, что на этот раз не сможет бежать, что не может быть никакого повторения несчастья в Кроун-Пойнт, не может быть деревянных револьверов, покрашенных гуталином.
     - Не знаю, может быть, вы и правы. Но в любом случае, не думаю, что все это меня интересует.
     - Как знаете. Вы не собираетесь поговорить с Коули в таком случае? Или снова с Пурвином?
     - Нет. Но если вы хотите отомстить за того копа из Восточного Чикаго, тогда вам нужен Пурвин. Он сначала стреляет, а потом уже думает.
     Заркович встал и, надев свою шляпу, сухо улыбнулся, не выпуская мундштук с сигаретой изо рта.
     - Раньше я уже имел дело с Пурвином. Он слишком молод для такой работы.
     - Его люди еще моложе.
     - Знаю. Этот парень проваливал любое задание, на которое его когда-либо посылали... Ему никогда не следовало их поручать. А в общем-то это неплохо...
     - Это неплохо для полиции Восточного Чикаго. На этот раз она сможет оказаться рядом, чтобы выручить его?
     - Вот именно, - улыбнулся Заркович. Я встал из-за стола.
     - Из чистого любопытства, сержант. Что вы собираетесь делать?
     - Постараюсь провернуть одно дельце в пользу Дины Сейдж.
     - Какого рода дельце?
     - У Анны есть проблемы с иммиграционными властями. Она думает, что, может, люди из администрации снимут эти проблемы, если она поможет с Диллинджером.
     - Возможно. Я вижу, вы не хотите обращаться к чикагским полицейским.
     - Нет, черт побери! А вы?
     - Стеги хороший мужик.
     - Забавно это слышать от вас.
     - Из-за того, что он не любит меня, не следует думать, что я его не уважаю. Он честный и прямой. Вам с ним иметь дело гораздо лучше, чем с Пурвином.
     - Спасибо за совет, Геллер. Значит, вы вне игры?
     - Именно так.
     - Знаете, не вижу в вашем решении смысла.
     - Я так не думаю.
     Он пожал плечами и вышел. Предложение Барни вместе выпить пива Заркович проигнорировал.
     Я же спустился в бар и присоединился к Барни, который спросил, в чем причина моего столь грубого разговора с Зарковичем.
     Я объяснил, что он был шестеркой среди политиканов Восточной Индианы.
     - К тому же у него есть связи с шайкой Капоне, - ответил я. - И не только потому, что Синдикат контролирует бордели. Около четырех лет назад он попал под секретное федеральное расследование. Оказалось, примыкал к группировке Капоне в гангстерской войне, в которую были вовлечены некоторые местные бандиты Восточного Чикаго. Ему удалось выкрутиться, так как приятели-политиканы оказали содействие. Это, дружище, самый грязный полицейский.
     - Что-то непохоже.
     - Он ловок и умен. Но стоит раз испачкаться в дерьме, никогда не отмоешься.
     - Значит, ты выходишь из этого дела? - спросил Барни. - Или из этой "работы"?
     - Я не знаю, что это.
     Я не ответил на вопрос Барни, потому что не был уверен, что действительно вышел из дела Джимми Лоуренс - Полли Гамильтон. Или "работы".
     Я поехал к трехэтажному дому Анны Сейдж, припарковался внизу улицы и стал вести наблюдение, делая вид, что читаю газету. Я ожидал увидеть Зарковича, но он не появился.
     Около семи тридцати возле дома остановилось такси, и из дверей трехэтажного дома вышел Джимми Лоуренс с Анной и Полли. Они сели в такси и направились в сторону Луп.
     Я следовал за ними, гадая, куда они едут?
     Оказалось, вниз к озеру, к Выставке.
     Там они направились на шоу Салли Рэнд "Улицы Парижа".

10

     - Это было прекрасно, - сказала Салли Рэнд, закуривая сигарету. Она сидела на постели, прикрыв грудь шелковой простыней. - Я чувствую, что в этом участвовало твое сердце.
     Опершись на взбитую подушку, я тоже сел.
     - Пожалуй, мое сердце участвовало в этом, - согласился я и пожал плечами.
     Она потрепала меня по щеке своей нежной, с длинными ногтями рукой, ладонь была прохладной. В ее апартаментах с кондиционером все казалось прохладным.
     - Что у тебя на уме. Геллер? О чем ты все время думаешь?
     - Да ни о чем.
     - Хочешь немного вздремнуть? Уже довольно поздно.
     Светящиеся стрелки на маленьких круглых хромированных часах, стоявших на прикроватном столике, слабо светились в полумраке спальни. Блики света, заполнявшие комнату, проникали в открытые окна. Тяжелые шторы были раздвинуты, лучи света с Лейк-Шор-Драйв и Голд-Коаст и с мелькающих на озере судов проникали внутрь и омывали нас, словно прохладный голубой бриз.
     - Поспи, если хочешь, Элен.
     Я по-прежнему называл ее Элен, по крайней мере, в постели. Кажется, ей это нравилось, и думаю, не только это.
     Она затушила недокуренную сигарету в круглой стеклянной пепельнице на столике, затем снова повернулась ко мне, ухмыльнувшись.
     - Большинство мужчин в этом городке отдали бы все фамильные драгоценности за ночь с Салли Рэнд. А ты почему-то не выглядишь слишком благодарным и довольным.
     - Дело не в тебе, правда.
     - В чем-то другом?
     - Да, в чем-то другом. Ты должна поспать. А я сейчас оденусь и вернусь к себе.
     - Черта с два! Ты проведешь эту ночь здесь, нравится тебе это или нет! Будь я проклята, если смирюсь с тем, что ты удерешь отсюда!
     Я улыбнулся ей.
     - Вовсе не собираюсь удирать. Просто подумал, что составляю тебе паршивую компанию. Я стесняюсь и краснею от того, что делю постель с самой Салли Рэнд, даже зная случайно, что в действительности она Элен Бек из Миссури.
     Она ударила меня подушкой. Потом зажгла настольную лампу. Это была полупрозрачная стеклянная трубка с серебряным основанием. Лампа разливала мягкий сияющий свет. Салли наклонилась ко мне, ее красивые груди качнулись. Она поцеловала меня в губы, и поцелуй этот длился секунд тридцать, потом последовал другой.
     - Давай, встанем, - сказала она, - и я приготовлю тебе какую-нибудь полуночную еду.
     - Уже далеко за полночь.
     - Не играй словами.
     - У меня нет пижамы. Не будешь ли ты возражать, если я оденусь?
     - Буду. Поешь в трусах. Я никому не расскажу. Она встала и грациозно пересекла комнату, словно сцену, потом облачилась в белое шелковое кимоно, подпоясалась и стала ждать, пока я встану с кровати и последую за ней.
     Она провела меня через гостиную, мои босые ноги утопали в мягком плюшевом ковре. Комната была словно перенесена из Голливуда, обставленная современной, округлой мебелью - софа, диван, кресла, накрытые какой-то золотистой плетеной тканью. Вся обстановка была белого цвета, даже мраморный камин, над которым висела картина с воздушными орхидеями. По пути на кухню Салли остановилась, чтобы включить лампу на краю светлого столика у софы. Лампа была похожа да свою хозяйку - серебряная обнаженная женщина, держащая круглый кусок матового стекла, за которым маленькая бледная лампочка испускала неяркий свет.
     До того, как рухнуть в постель, мы сидели в этой гостиной и пили мартини, который я ненавижу. Но когда сама Салли Рэнд в своих белых великолепно декорированных апартаментах предлагает вам мартини, прежде чем отправиться с вами в постель, можно немного пострадать, полистать, например, большой альбом с вырезками из ее шоу. Здесь были рекламные кадры с ее участием в немом фильме "Париж в полночь" (тогда, в 1926-м, она еще носила свои светло-каштановые волосы), в другом, под названием "Гольф и вдовы" (где она уже блондинка), несколько снимков со съемочной площадки вместе с Де Милли, а также несколько рекламных снимков ее спектакля в "Орфеуме" под названием "Салли и ее ребята". В альбоме я увидел громадное фото ее выхода в образе леди Годивы в "Айн-Артс балл", множество повесток в суд за ее голые танцы (она получила год тюрьмы, но выиграла апелляцию, не просидев и дня). Здесь же было несколько ругательных отзывов о ее выступлениях, распространяемых "лигами против непристойности" (в моем представлении "антинепристойность" во многом похожа на "пропристойность"), и несколько кадров из фильмов, в которых не так давно она снялась вместе с Джорджем Рэфтом. Я сказал ей, что знал Рэфта, но она ответила, что мир тесен, и мы оставили эту тему. При Салли не следовало упоминать знаменитостей.
     В белой современной кухне, где светлый мозаичный кафель приятно холодил ступни моих ног, она взбила несколько яиц, а меня заставила очистить несколько апельсинов. Потом приготовила яичницу и тосты, и мы вновь прошли в гостиную, где была включена только одна лампа; огни города проникали сквозь сплошное, во всю стену окно. Мы сели на софу с тарелками на коленях.
     - Где ты научилась так кухарить? - спросил я.
     - Дома на ферме. К тому же я незамужняя, почти тридцатилетняя женщина. Геллер.
     - У тебя неплохо получается, - подтвердил я. - Почему бы тебе не бросить шоу-бизнес и не выйти за меня замуж? Ты смогла бы мне все время готовить. Черт побери, я зарабатываю хорошие деньги. Правда, чтобы заработать столько, сколько ты зарабатываешь в неделю, мне надо год работать.
     Она улыбнулась, жуя, потом сказала:
     - Если это серьезное предложение, то я должна подумать. Но хорошенько запомни: я никогда не оставлю шоу-бизнес. Придется тебе терпеть меня и моих фанов <Игра слов: "фан" может означать опахало из перьев, веер, хвост веером, а также - болельщика, поклонника и т. п.>.
     - А кто эти фаны? В перьях или мужики с разинутыми ртами?
     - Фаны вообще. Или ты осуждаешь то, чем я занимаюсь?
     - Нет, - ответил я, - это вполне безобидно. И ты хороша в своем деле. Я восхищаюсь тобой. Твое представление действительно очень мило.
     - Спасибо, Нат, - сказала она. Она откусила кусочек тоста. Глаза ее сверкнули, уголки рта дрогнули. - Я могу для тебя пойти на многое. В самом деле могу.
     - Готов поспорить, что ты говоришь это всем своим парням.
     Ее улыбка исчезла. Она не разозлилась, просто стала неожиданно серьезной и положила мягкую, теплую ладонь на мою руку.
     - Ты к ним не относишься, Нат. Я не шлюха.
     - Я не имел в виду...
     - Знаю, но ты имеешь право знать, с кем я сплю. Любой мужчина, который трахал меня на полу моей раздевалки, имеет право думать, что я легкомысленна и... неразборчива в связях. Но это не так. Ты первый мужчина здесь за долгое время. Тот "нефтяной миллионер", которого ты для меня выслеживал, не мог и мечтать, чтобы побывать здесь.
     - Ты хочешь сказать, что никогда не готовила ему завтрак?
     - Ни разу. Ты меня понял?
     - Понял...
     - Хорошо. Только то, что я снимаю трусики, чтобы заработать доллар, еще не делает меня...
     - Нет, конечно.
     Она наклонилась и поцеловала меня.
     - Спасибо, Нат.
     - Все о'кей, Элен.
     Она улыб