де Хэвилэнд продолжала:
     - Частично все происходит из-за того, что Филип -  второй  ребенок  в
семье. Второму ребенку часто приходится трудней, чем первенцу.  Понимаете,
Филип обожал отца. Конечно, все дети обожали Аристида,  и  он  отвечал  им
взаимностью. Но Роджером он особенно гордился и восхищался, потому что это
был старший сын - -  и  первый  ребенок.  И  думаю,  Филип  всегда  ощущал
предпочтение, отдаваемое старшему брату. Он замкнулся в себе. Погрузился в
книги,  в  историю  и  прочие  занятия,  не  имеющие   ничего   общего   с
повседневностью. Наверное, он страдал... Дети всегда страдают...
     Старая леди помолчала и снова заговорила:
     - В общем, я хочу сказать,  Филип  всегда  страшно  ревновал  отца  к
Роджеру. И едва ли сам осознавал это. И вряд ли банкротство старшего брата
тронуло Филипа так сильно, как должно было бы... О, ужасно говорить  такие
вещи, но я уверена - Филип сам этого не понимает...
     - Вы имеете в виду, что Филипа, скорей, радует неудача брата?
     - Да, - сказала мисс де Хэвилэнд. - Именно это я и имею в виду.  -  И
добавила, слегка нахмурившись: - Меня очень расстроило, что  он  не  сразу
предложил Роджеру помощь.
     - А почему он должен предлагать ему помощь? - спросил я.  -  В  конце
концов Роджер наломал дров. Он взрослый человек. Детей у него нет. Если бы
он был болен или слезно просил о помощи, конечно, семья помогла бы ему. Но
несомненно,  Роджер  просто  предпочитает  начать   новую   и   совершенно
самостоятельную жизнь.
     - О да! Его  волнует  только  самочувствие  Клеменси.  А  Клеменси  -
абсолютно  загадочное  существо.  Ей  действительно  нравится   испытывать
неудобства и иметь в хозяйстве не больше одной чашки  для  чая.  Вероятно,
это очень современно. У этой женщины нет чувства прошлого  и  нет  чувства
красоты.
     Старая леди разглядывала меня проницательными глазами.
     - Это ужасное испытание для Софии, - продолжала она. - Мне жаль,  что
ее молодость омрачена этой трагедией. Я, знаете ли, люблю их всех. Роджера
и Филипа... И внуков: Софию, Юстаса и Джозефину.  Чудесные  дети.  Дети  и
внуки моей сестры Марции. Да, я нежно люблю их... - Эдит помолчала и резко
добавила:  -   Но   имейте   в   виду,   подобное   чувство   граничит   с
идолопоклонством.
     Она решительно повернулась  и  вышла  из  гостиной.  Мне  показалось,
последним замечанием старая леди хотела что-то подчеркнуть - но я  не  мог
понять, что именно.



                                    15

     - Твоя комната готова, - сказала София.
     Она  стояла  около  меня  и  смотрела  через  окно  в  сад.   Сад   с
раскачивающимися  на  ветру  полуобнаженными  деревьями  казался  серым  и
печальным.
     - Какое запустение... - тихо произнесла София, угадав мои мысли.
     В это время из-за живой  изгороди  со  стороны  декоративного  садика
появилась фигура и вслед за ней - другая.  Оба  человека  казались  серыми
бесплотными тенями в  неверном  свете  осеннего  дня.  Первой  шла  Бренда
Леонидис. Она куталась в серую шиншилловую  шубку  и,  ступая  с  кошачьей
грацией, скользила сквозь сумрачный воздух как жутковатый  призрак.  Когда
она проходила мимо окна, я рассмотрел ее лицо. На  нем  блуждала  знакомая
мне туманная кривая  полуулыбка,  которую  я  уже  видел  накануне,  когда
разговаривал с молодой вдовой в ее гостиной. Несколькими  секундами  позже
мимо окна проплыла худая сгорбленная фигура Лоуренса Брауна. Эти  двое  не
походили на прогуливающихся  в  саду  людей  -  зыбкие  и  невесомые,  они
напоминали приведения, прячущиеся от людского взора.
     "Интересно, - подумал, - не под ногой ли Бренды или  Лоуренса  громко
треснула та сухая ветка?.."
     И по ассоциации мыслей я спросил:
     - А где Джозефина?
     - Наверное, в классной комнате с  Юстасом.  -  София  нахмурилась:  -
Чарлз, меня очень тревожит Юстас.
     - Почему?
     - Последнее время мальчик какой-то мрачный и странный. Знаешь, он так
изменился после этой ужасной болезни... Не могу понять, что у него на уме.
Иногда мне кажется, он ненавидит всех нас.
     - Вероятно, это пройдет. Просто переходный возраст.
     - Может быть... Но все равно мне тревожно.
     - Да почему же, милая?
     - А  потому,  наверное,  что  отца  с  матерью  совсем  не  беспокоит
состояние Юстаса. Они словно и не родители ему.
     - Может, оно и к лучшему. Чаще дети страдают от чрезмерной опеки, чем
от равнодушия.
     - Это правда. Знаешь, я как-то не  задумывалась  об  этом  до  своего
возвращения из-за границы, но мои родители  составляют  престранную  пару.
Отец всецело погружен в мир каких-то отдаленных исторических эпох, а  мать
чудесно  проводит  время,  организуя  вокруг  себя  театральные   действа.
Сегодняшнее дурацкое представление - дело исключительно  ее  рук.  Никакой
нужды в этом семейном совете не было. Маме просто хотелось разыграть сцену
семейного совета. Бедняжка иногда страшно скучает здесь и развлекается  по
мере сил и способностей.
     На какой-то миг мне представилось  фантастическое  видение:  Магда  с
легким сердцем отравляет старого  свекра  в  целях  разыграть  трагедию  с
убийством с собой в главной роли.
     Дурацкая мысль! Я тут же отогнал ее в  сторону,  но  у  меня  в  душе
остался какой-то неприятный осадок.
     - За мамой нужен глаз да глаз, - сказала София. - Никогда не  знаешь,
что она может выкинуть в следующий момент.
     - Забудь о своей семье, - твердо сказал я.
     - Я бы с удовольствием, но это слишком  трудно  сделать  в  настоящий
момент. как счастлива я была в Каире, когда на какое-то  время  забыла  их
всех!
     В те времена София действительно никогда не упоминала о своем доме  и
семье.
     - Поэтому ты никогда ничего не рассказывала о них?  -  спросил  я.  -
Хотела забыть их?
     - Наверное, да... Знаешь, все мы слишком тесно связаны. Мы... все  мы
слишком любим друг друга и  этим  отличаемся  от  тех  семей,  где  каждый
смертельно ненавидит другого. Конечно, ненависть - страшное зло.  Но  жить
разрываясь между противоположными привязанностями едва ли  не  страшней...
Наверное, именно это я и имела в виду, когда говорили, что все  мы  как-то
криводушны и жалки. Помнится, я хотела сказать:  все  мы  не  в  состоянии
существовать независимо друг от друга, не  умеем  стоять  без  подпорок  и
расти  вверх  сами  по  себе.  Все   мы   какие-то   немного   изломанные,
искривленные...
     И вдруг с нами  оказалась  Магда,  которая  ворвалась  в  комнату,  с
грохотом распахнув дверь и крича:
     - Милые мои! Что же вы не включаете свет?! Уже темно!
     Она принялась щелкать выключателями, и на стенах и на столах  засияли
светильники и лампы. Мы втроем задернули тяжелые розовые занавеси на окнах
и очутились в благоухающем королевском будуаре. И  Магда  упала  на  диван
восклицая:
     - Какая это была невероятная сцена! И как  был  раздражен  Юстас!  Он
сказал мне,  что  находит  этот  семейный  совет  совершенно  неприличным!
Мальчики такие странные в этом возрасте! - Она вздохнула.  -  Роджер  -  -
просто  лапочка.  Я  его  обожаю,  когда  он  начинает  ерошить  волосы  и
натыкаться на мебель. Не правда  ли,  со  стороны  Эдит  было  очень  мило
предложить Роджеру деньги? Вряд ли она действительно собиралась расстаться
с деньгами - это просто жест. Но это страшно глупо... Филип, должно  быть,
почувствовал себя обязанным последовать ее примеру! Конечно,  Эдит  готова
н_а_ в_с_е_ ради семьи. В любви старой  девы  к  племянникам  есть  что-то
очень трогательное. Когда-нибудь я сыграю одну  из  этих  преданных  семье
незамужних тетушек. Излишне любопытных, упрямых и преданных семье до мозга
костей.
     - Наверное, ей пришлось трудно после смерти сестры, - заметил  я,  не
желая быть втянутым в обсуждение очередной  роли  Магды.  -  Раз  она  так
сильно не любила старого Леонидиса.
     - Не любила? - прервала меня Магда. - Кто вам это сказал? Она  всегда
любила его!
     - Мама! - воскликнула София.
     - Не спорь со мной, дорогая. Конечно, в  твоем  возрасте  естественно
воображать, что любовь - это двое прекрасных молодых людей в лунном свете.
     - Но мисс Эдит сама сказала мне, что никогда не любила  покойного,  -
настаивал я.
     - Может, поначалу и не любила. Она  не  могла  простить  сестре  этот
брак. Да, у них с Аристидом была своего рода вражда.  Но  Эдит  безусловно
любила его! Дорогая, я знаю что говорю! Конечно, Аристид не  мог  жениться
на сестре умершей жены  и  все  такое  прочее...  и  ему  вряд  ли  вообще
приходила в голову подобная мысль. Да и Эдит наверняка тоже не  думала  на
эту тему. Она была совершенно счастлива, занимаясь с детьми и конфликтуя с
Аристидом.  Но  она  страшно  переживала,  когда  он  женился  на  Бренде.
С_т_р_а_ш_н_о_ переживала!
     - Не больше, чем ты или папа, - сказала София.
     - Конечно, мы все были возмущены этим браком! Конечно! Но  Эдит  была
возмущена больше всех. Дорогая моя, я не раз замечала, как она смотрела на
Бренду!
     - Ну-ну, мама.
     Магда бросила  на  Софию  нежный,  чуть  виноватый  взгляд  -  взгляд
шаловливого избалованного ребенка - и продолжала, явно  не  замечая  своей
непоследовательности:
     - Я решила отдать Джозефину в школу.
     - Джозефину? В школу?
     - Да. В Швейцарии. Завтра я буду  говорить  об  этом  с  одним  своим
знакомым. Я действительно  считаю:  Джозефину  нужно  _н_е_м_е_д_л_е_н_н_о
отослать из этого дома. Вся эта ужасная  обстановка  ей  абсолютно  не  на
пользу. Ребенок она болезненный и слишком впечатлительный.  Ей  необходимо
общение со сверстниками. Веселая школьная жизнь. Я всегда так считала.
     - Дедушка категорически запрещал отдавать  ее  в  школу,  -  медленно
проговорила София.
     - Милый старый дорогуша любил держать всех нас под присмотром. Старые
люди часто эгоистичны в этом смысле. Ребенок должен расти среди  детей.  К
тому же в Швейцарии прекрасный, здоровый климат... и  всякие  зимние  виды
спорта... чудесный воздух и гораздо, гораздо более хорошие продукты!
     - Но сейчас ведь, наверное, трудно  устроить  ребенка  в  швейцарский
пансионат? - спросил я.
     - Чепуха, Чарлз!  Существует  специальная  организация,  занимающаяся
этими вопросами. И потом в Лозанне живет Рудольф Альстир!  Я  позвоню  ему
завтра, и он _в_с_е_ устроит. Джозефину можно будет отправить уже к  концу
недели.
     Магда взбила диванную подушку, мило улыбнулась нам, подошла  к  двери
и, обернувшись, одарила нас совершенно чарующим взглядом.
     - Ах, дорогие мои! - восторженно произнесла она. - Подумайте лучше  о
цветах... О синих горечавках и белых нарциссах...
     - Это в октябре-то? - спросила София, но Магда уже ушла.
     София облегченно вздохнула.
     - Да, - сказала она. - Мама, конечно, чрезвычайно утомительна.  Вечно
носится с какими-то внезапными  идеями,  посылает  в  разные  концы  света
тысячи телеграмм с тем, чтобы все было улажено в мгновение ока.  Зачем  ей
понадобилось так срочно отсылать Джозефину в Швейцарию?
     - Но в ее  рассуждениях  есть  здравый  смысл.  Полагаю,  общение  со
сверстниками пойдет Джозефине на пользу.
     - Дедушка так не считал, - упрямо сказала София.
     Я почувствовал легкое раздражение.
     - Но, милая София, неужели по-твоему девяностолетний старик мог лучше
всех судить о том, что необходимо для благоденствия ребенка?
     - Дедушка мог судить лучше всех о благоденствии любого члена семьи, -
ответила София.
     - И лучше тети Эдит?
     - Нет, наверное, не лучше. Тетя Эдит оказывает предпочтение школьному
воспитанию. Да,  Джозефина  -  довольно  трудный  ребенок...  Эта  ужасная
привычка подсматривать и подслушивать... Но я все-таки думаю, ее испортили
эти дурацкие игры в сыщиков...
     Только ли забота о благополучии Джозефины заставила Магду принять это
неожиданное  решение,  подумалось  мне.  Девочка  была  невероятно  хорошо
информирована обо всех событиях, происходивших в доме накануне убийства  и
абсолютно никак ее не касающихся. Здоровая жизнь в пансионате с  играми  и
занятиями спортом на свежем воздухе безусловно пойдет ей только на пользу.
Но мне все-таки показалось странным внезапное  настойчивое  желание  Магды
отослать дочь в Швейцарию - ведь Швейцария находится очень далеко отсюда.



                                    16

     "Разговори их", - сказал мне мой старик.
     Бреясь на следующее утро перед зеркалом в ванной комнате, я размышлял
над тем, как далеко завела меня эта тактика.
     Со мной разговаривали  Эдит  де  Хэвилэнд  -  она  специально  искала
возможности поговорить со мной. И Клеменси разговаривала со мной (или я  с
ней?). Со мной побеседовала Магда - в том смысле, что  я  составлял  часть
аудитории, присутствовавшей на одном из  ее  спектаклей.  Естественно,  со
мной разговаривала София. И даже Нэнни. Извлек ли я что-нибудь  важное  из
всех этих разговоров? Обратил ли внимание на какое-нибудь важное слово или
фразу?  Заметил  ли  в  ком-нибудь  признаки   того   противоестественного
тщеславия, о котором  упоминал  мой  отец?  Нет,  ничего  подобного  я  не
заметил.
     Естественным, кто не выразил ни малейшего желания общаться  со  мной,
был Филип. Разве это не противоестественно  в  некотором  смысле?  Он  уже
давно должен знать, что я собираюсь жениться  на  его  дочери,  и  все  же
продолжает вести себя так,  как  если  бы  меня  в  доме  вовсе  не  было.
Вероятно, мое присутствие здесь ему неприятно. Эдит де Хэвилэнд извинилась
за своего воспитанника, объяснив, что это просто такая  манера  поведения.
Она как-будто обеспокоена состоянием Филипа. Почему?
     Я  принялся  размышлять  об  отце  Софии.  Во  всех   отношениях   он
представляет  собой  прекрасный   пример   подавленной   индивидуальности.
Несчастный, терзающий  ревностью  ребенок.  Он  замкнулся  в  себе,  нашел
прибежище в мире книг и отдаленного  исторического  прошлого.  Под  маской
хладнокровия  и  самообладания  могут  бушевать  сильные  страсти.   Мотив
денежной выгоды от смерти отца казался неубедительным - Филип Леонидис  не
стал бы убивать старика из-за денег. Но желание смерти  отца  может  иметь
глубокие психологические причины.  Филип  возвращается  в  дом  обожаемого
родителя, но вслед за ним сюда же переезжает и Роджер, лишившийся жилища в
результате  бомбежки.  И  вот  Филип  изо  дня  в  день  вынужден   видеть
предпочтение, оказываемое  отцом  своему  любимому  первенцу...  Можно  ли
предположить, что измученный ревностью  мозг  нашел  единственный  путь  к
покою - через убийство старика? К тому же в этом случае подозрения  падали
бы на Роджера, который находился на грани банкротства и отчаянно  нуждался
в деньгах. Ничего не  зная  о  разговоре  Роджера  с  отцом  и  о  решении
последнего помочь сыну,  разве  не  мог  Филип  надеяться  -  мотив  брата
покажется  полиции  достаточно  серьезным?  Насколько  серьезно   нарушено
душевное равновесие Филипа, что это привела его к убийству?
     Я порезал подбородок и чертыхнулся.
     Чем я, собственно,  занимаюсь?  Пытаюсь  повесить  убийство  на  отца
невесты? Очень мило с моей стороны! София позвала меня сюда  вовсе  не  за
этим.
     Или... все-таки за этим? За просьбой Софии о помощи  явно  скрывалось
нечто большее. Пока у нее есть  какие-то  смутные  подозрения,  касающиеся
отца, она никогда не согласится выйти  за  меня  замуж.  А  поскольку  это
все-таки София - ясноглазая, смелая и бескомпромиссная, - она хочет  знать
правду,  потому   что   любая   неопределенность   всегда   будет   стоять
непреодолимой преградой между нами. По сути  дела  девушка  говорила  мне:
"Докажи, что мои дикие подозрения несправедливы, - либо  докажи,  что  они
справедливы. Я хочу знать правду, сколь бы страшна она ни была!"
     А может, Эдит де Хэвиленд знает  -  или  предполагает,  -  что  Филип
виновен? Что  она  подразумевает  под  словами  "это  чувство  граничит  с
идолопоклонством"?
     И почему Клеменси посмотрела на меня так странно, когда я спросил ее,
кого  она  подозревает?  И  ответила:  "Самыми  очевидными  подозреваемыми
являются Бренда и Лоуренс".
     Все хотят,  чтобы  преступниками  оказались  Бренда  и  Лоуренс;  все
надеются на это, и никто по-настоящему не  верит  в  виновность  Бренды  и
Лоуренса...
     Но конечно, все могут и ошибаться. И в  конце  концов,  преступниками
действительно могут оказаться Бренда и Лоуренс.
     Или один Лоуренс - без Бренды...
     Это был бы лучший вариант из всех возможных.
     Я кончил промокать порезанный  подбородок  и  спустился  к  завтраку,
твердо решив побеседовать с Лоуренсом как можно скорей.
     Только после второй чашки кофе я осознал, что  "кривой  домишко"  уже
оказал свое влияние и на меня:  я  тоже  хотел  найти  не  верное  решение
вопроса, но то, которое устроило бы _м_е_н_я_ лучшим образом.
     После завтрака я прошел через холл  и  поднялся  по  лестнице.  София
сказала,  что  Лоуренса  можно  найти  в  классной  комнате  с  Юстасом  и
Джозефиной.
     На верхней площадке перед дверью Бренды я  нерешительно  остановился.
Должен ли я позвонить или постучать - или могу зайти без спроса?  Я  решил
вести себя так, будто весь дом принадлежал Леонидисам, не выделяя из  него
личные апартаменты Бренды.
     Я открыл дверь и вошел. На половине  Бренды  было  тихо  и  пустынно.
Слева от меня находилась закрытая дверь в большую гостиную, а справа - две
открытые двери; одна из них вела в спальню,  другая  же  -  в  смежную  со
спальней ванную комнату.  Это  и  была  та  самая  ванная,  где  хранились
лекарства Аристида Леонидиса.
     Осмотр этих помещений полиция уже закончила. Я воровато  оглянулся  и
неслышно проскользнул в ванную. Теперь я понял насколько легко  любому  из
домашних (или любому постороннему с улицы, если уж на то пошло!) подняться
на второй этаж и проникнуть на половину Аристида никем не замеченным.
     Я  осмотрелся.  Это  была  роскошная  ванная,  облицованная   сияющим
кафелем. По  одну  руку  от  меня  стояли  разные  электрические  приборы:
небольшая электрическая плитка с грилем, электрический  чайник,  тостер  -
словом, все, что может понадобиться  камердинеру,  обслуживающему  старого
джентльмена. На стене висел белый эмалированный шкафчик. Я открыл  его.  В
шкафчике находились разные  медицинские  принадлежности:  два  медицинских
стакана, глазная ванночка, пипетка и  несколько  пузырьков  с  этикетками;
аспирин, борная кислота, йод, эластичные  бинты  и  прочее.  На  отдельной
полочке - пузырьки с инсулином, бутылочка медицинского спирта и  две  иглы
для  подкожного  впрыскивания.  На  третьей  полочке  стояла  бутылочка  с
таблетками, и здесь же, несомненно, прежде  стоял  и  пузырек  с  глазными
каплями.  В  шкафчике  царили  чистота  и  порядок:  при  надобности   все
необходимое очень легко мог найти любой - в том числе и убийца.
     Я мог бы спокойно поманипулировать пузырьками, потом  неслышно  выйти
из ванной, спуститься вниз - и никто никогда  не  узнает,  что  я  заходил
сюда. Ничего нового во всех этих размышлениях не было, но просто я еще раз
понял, насколько трудна стоящая перед полицией задача.
     Узнать правду можно только от самого преступника - или преступников.
     - Припугни их, - наставлял меня Тавернер. - Не давай им  передохнуть.
Дай им  понять,  что  мы  напали  на  след.  Рано  или  поздно  преступник
перестанет вести себя естественно, начнет нервничать и осторожничать  -  и
вот тогда мы и схватим его".
     Что ж, до сих пор преступник ничем себя не выдал.
     Я вышел из ванной. По-прежнему  не  встретив  ни  души,  я  пошел  по
коридору мимо столовой, расположенной слева, и затем мимо смежной с ванной
комнатой спальни Бренды.  Там  делала  уборку  одна  из  горничных.  Дверь
столовой была закрыта. Откуда-то сверху  слабо  доносился  голос  Эдит  де
Хэвилэнд - старая леди разговаривала по телефону все с  тем  же  торговцем
рыбой. На третий