ла Гюрза, дожидаясь ответа...

***

   Виктор летел от запойного  пьяницы  Смурнова  как  на  крыльях.  Дело
Астахова он теперь закроет в два счета. Товарищ  подполковник  Григориев
обрадуется и обронит скупую мужскую похвалу. Осталось только оформить  -
картина по Астахову теперь прояснилась совершенно.
   Гражданин Смурнов встретил  на  улице  своего  школьного  приятеля  -
проживающего с ним в одном дворе Колыванского. Тот  тащил  телевизор,  и
Смурнов помог  донести  до  комиссионного,  где  работник  "комиссионки"
гражданин Михайлов, хороший знакомый гражданина  Колыванского,  приобрел
телевизор, не требуя документов.  Затем  Колыванский  поставил  Смурнову
бутылку водки, и в тот же день гражданин Смурнов, как и  весь  их  двор,
узнал следующее: гражданину Астахову были нанесены в  темной  подворотне
тяжкие телесные повреждения, и потерпевшего отправили в больницу.  А  из
квартиры  Астахова  неизвестный  преступник,  завладевший  его  ключами,
похитил всякую всячину, в том числе цветной телевизор марки "Панасоник".
Гражданин Смурнов все сопоставил и сделал правильный вывод, но школьного
приятеля решил не выдавать. Когда же Виктор вызвал  его  в  отделение  и
опросил  как  человека,  хорошо  знавшего   потерпевшего,   Смурнов   не
признался, гад, ни в чем, а теперь  выложил  все  в  состоянии  сильного
алкогольного опьянения.
   "Наверное, я везучий, - подумал Беляков и посмотрел на часы. - Гюрза,
должно быть, уже закончила. И ждать меня, разумеется, не будет..."

***

   А Гюрза как раз заканчивала. Она поняла, что настало  время  еще  раз
надавить - и добивать. Ради этого последнего удара,  последнего  штриха,
если угодно, она и мучилась так долго  (сколько  ж  прошло  -  два,  три
часа?). За это время она, нащупывая болевые точки собеседника и давя  на
них, прожила с ним всю его жизнь - напрасно, что ли?!
   Да, пора дожать "клиента".
   Пристально глядя на Зимина, Гюрза проговорила:
   - И вот к чему мы пришли. К тому, что я знаю: ты по  уши  замазан.  Я
знаю про Тенгиза, про его дела, про твои дела с ним. Что  тебе  остается
после того, как ты  сегодня  придешь  домой?  Пуститься  в  бега?  Тогда
придется бросить все, бояться всех - наших, ваших...  Ваши  тогда  точно
решат, что это ты их сделал и, испугавшись, смылся. И куда тебе  бежать?
Кому ты нужен? Останешься здесь - из дела не выйти.  Значит,  попадешься
вместе со всеми. Попадешься очень скоро и получишь  на  полную  катушку.
Статью знаешь? Догадываешься, что ты,  именно  ты  получишь  по  верхней
планке? Сколько тебе будет, когда ты вернешься,  если  не  подохнешь?  И
прикинь, какой развалиной ты тогда будешь? Все, тогда хана! Какие  тогда
женщины?
   Какая работа? Бомжевать останется, шастать по помойкам, жрать  собак.
Что тебе нравится, что ты выбираешь?  Я  могу  предложить  третий  путь,
единственное твое спасение. Только потому предлагаю, что мне тебя  стало
жаль. Ты нормальный мужик, тебе это все не нужно. Надо лишь выпутаться и
зажить по-человечески, прожить остаток жизни нормально, с хорошей бабой,
детей завести. Я могу тебя тихо вывести из игры, так, что ни одна собака
не поймет, что это ты сдал мне весь расклад. Тебе, конечно, дадут  срок,
но условный. Или, на крайняк, год химии. - Гюрза выложила на  стол  лист
бумаги и ручку. - Так будешь давать расклад? Да или  нет?  Быстрее,  мне
уже некогда. Только не говори, что должен подумать и все такое.  У  тебя
вся жизнь была,  чтобы  думать.  Если  откажешься,  я  больше  не  стану
уговаривать и ничего не буду тебе предлагать. Или мы работаем  вместе  -
или каждый сам по себе. Ну, выбрал, даешь мне расклад?
   Полный расклад по Тенгизу - где, что, когда. На чем и когда его лучше
взять, чтоб тебя отвести подальше. Ну, что скажешь?
   - Условно или химия на год?
   - Я уже тебе все объяснила. Выбирай.
   - Ладно, согласен, - пробормотал Зимин.
   Минут через двадцать перед Юмашевой лежал листок бумаги,  на  котором
синими чернилами было выведено  два  десятка  слов.  Кроме  того,  Зимин
начертил простенький планчик. Ради него, ради  этого  листочка  Гюрза  и
билась несколько часов.
   Впрочем, не только из-за листочка, еще  и  ради  того  ощущения,  что
пронизывает  ее  сейчас.  Это  ощущение  -  оно  словно  оргазм.  Да-да,
восхитительная опустошенность, легкое и приятное головокружение!
   И ведь нечто похожее испытывают те,  кто  раскалывается,  кто  сдает,
предает или берет все на себя, - Гюрза знала это,  чувствовала...  Такое
впечатление, словно из  них  выпускают  дурную  кровь,  и  им  сразу  же
становится легче. Странно, но это так. Вот и Зимин... Сидит понурившись,
но чувствуя, что у него полегчало на душе. Наверное, так  происходит  от
того, что людям  приятно  избавляться  от  своих  тайн,  от  постоянного
беспокойства и страха.
   И все же,  все  же...  Было  в  этом  ощущении  и  нечто  неприятное,
отталкивающее,  постыдное.  Ведь  как  ни  крути,  как  ни   прикрывайся
рассуждениями о необходимости и благородной цели - а все  же  приходится
признать: сыщик влезает допрашиваемому  в  душу,  вынуждает  раскрыться,
заставляет делиться самым сокровенным. Такое без согласия собеседника не
позволяет себе даже священник.
   "Значит, оно, мое занятие, - от лукавого? - спрашивала себя Гюрза.  -
Да, скорей всего, да. Вот  оборотная  сторона  нашей  профессии.  Темная
сторона Луны. А мое одиночество, то, что у меня нет семьи,  -  наверное,
это кара. Расплата за то, что я вскрываю душу человека, точно консервную
банку... Но куда же деться? Без этого в нашем деле никак нельзя -  разве
что выбивать показания дубинкой и сапогами... Хотя - тоже  не  выход.  -
Гюрза поморщилась. - Ну и характер у меня!
   Только что чуть ли не оргазм испытывала - и вдруг в депрессию впадаю.
Правильно кто-то сказал: после коитуса  всяка  тварь  печальна.  Только,
по-моему, это речь про тварь мужского пола... Вот  и  все,  наша  беседа
окончена. Шахматисты, говорят, теряют  за  партию  до  двух  килограммов
веса. Интересно, сколько - и чего - теряю я за такой вот допрос? Ну, где
там Виктор?"

Глава 4

3.12.99, утро

   "Клиент" посиживал на третьем этаже офиса - окна  выходили  на  улицу
Разъезжую - и не ведал о том, что его "Форд", стоявший  внизу,  угоняют.
Он беззаботно разговаривал  по  телефону,  одновременно  перекидывая  на
экране компьютера электронный мячик через  электронную  же  сетку  и  не
знал, что уповать сейчас может только на счастливый случай, на  "вдруг",
которое, возможно, спугнет угонщиков. Скажем, если Тенгизу,  дежурившему
неподалеку в машине прикрытия, что-то покажется подозрительным и он даст
отбой. Или Заза, расположивший вторую  машину  прикрытия  у  поворота  с
Правды на Разъезжую, что-то заметит, известит Тенгиза, а тот даст отбой.
Или, скажем, если девушка,  которую  владелец  "Форда"  подвозит  домой,
раньше запланированного  вернется  из  налоговой,  увидит  незнакомца  в
машине  приятеля  и  успеет   поднять   кипиш   до   того,   как   Леха,
прогуливающийся перед зданием с букетом роз, подбежит к ней и  приставит
заточку к ее дрожащему телу.
   Но пока все шло хорошо. Для угонщиков, разумеется.
   Мужчина в очках с тонкой оправой уже сидел  на  водительском  сиденье
"Форда", уже вставил выточенный им вчера ключ зажигания в замок и теперь
доставал из кейса кусачки.  Достав,  нагнулся  к  педалям  и  улыбнулся,
радуясь своей догадливости:  именно  этого  он  и  ожидал  от  владельца
"Форда", похожего, по его мнению, на "халдея",  внезапно  выбившегося  в
метрдотели,  -  педали  тормоза  и  сцепления  были  опутаны  цепями   с
наручниками.
   Подобравшись под новехонькие  блестящие  цепи  кусачками,  мужчина  в
очках последовательно разобрался с обеими педалями.  Потом  швырнул  под
соседнее сиденье  ампутированное  железо  -  неразомкнутые  наручники  и
площадки под подошвы.
   На обрубках педалей он доедет не то что  до  базы,  а  и  до  Москвы.
Долго, конечно, слишком долго пришлось возиться с этими кандалами...  Не
любил  он,  когда  угон  занимает  больше  трех-четырех  минут,  начинал
прогрессирующе нервничать. Но теперь все, можно ехать.
   Вот сейчас бы "клиенту"  в  офисе  прогуляться  до  окна,  раздвинуть
жалюзи, поискать теплым взглядом ненаглядного "фордушку". И увидеть, как
он, ненаглядный, катит с места парковки под управлением  чужого  мужика.
Тогда,  наверное,  "клиент"  бросился  бы  к  двери   и   рванул   вниз,
перескакивая через три ступеньки. "02", милиция, крик о помощи - все это
потом, сперва - самому прибежать на место преступления. Так обычно  люди
поступают. Хозяин "Форда", может,  еще  и  успел  бы  увидеть,  как  его
любимец поворачивает за угол в конце улицы. Но вот вовремя позвонить  по
"02" ему бы не дали. Леха (для того его и  держат)  при  таком  повороте
дела должен был отключить "клиента". И чем "на дольше" - тем лучше.
   Разумеется,  маршрут  доставки  был  отработан  заранее.  Разумеется,
механизм определения - ведут ли угнанную машину "мусора" или нет? - тоже
был отработан. Тенгиз и Заза на своих машинах держались вблизи "Форда" -
отставали, догоняли, обгоняли, пропускали  мимо,  чуть  притормаживая  у
обочины. Если б их что-то  насторожило,  сразу  вышли  бы  в  эфир  -  у
мужчины, сидевшего за рулем "Форда", лежала в кармане рация, настроенная
на прием. Но пока все проходило, как  обычно  проходило,  гладко  и  без
помех. "Легковуха", еще не заявленная в угон,  самым  примерным  образом
катила  в  общем  потоке,  и  претензий  к  ней  у   гибэдэдэшников   не
возникало...

***

   И снова запах бензина; от него, от  этого  зловония,  у  Гюрзы  заныл
лицевой нерв - не выносила она  столь  резких  ароматов.  Ей  захотелось
прислониться к холодному лобовому  стеклу,  за  которым,  окропляемая  с
небес  клочковатой  мокро-белой  дрянью,  проносилась   параллельным   и
встречным курсами  дорожная  жизнь  -  сигналы,  гудки,  грохот  и  визг
тормозов, а также зеленые, красные и желтые  вспышки  светофоров.  А  на
заднем сиденье коротали время за трепом Виктор и сержанты.
   - Мы решили его брать. Звоним в дверь, не открывают...
   Перед  глазами  Гюрзы  елозили  по  стеклу   неутомимые   "дворники",
раскачивались в монотонно-усыпляющем однообразии, точно руки гипнотизера
перед лицом пациента. Мозги с недосыпания были словно  ватные,  веки  же
становились все тяжелей и,  наконец,  упали,  как  театральный  занавес,
однако в ушах еще звучало:
   - ..А он один с тремя бабами барахтается в койке, ну, думаем, по...
   На смену пришли другой голос и другая машина. Серебристый "Мерседес",
остановившийся перед ее  парадным.  В  салоне  тепло  и  пахнет  дорогим
одеколоном. Рука в черной перчатке покоится на рулевом колесе.
   - Я хочу увезти  вас  в  "Асторию".  А  вы  куда  хотите,  чтобы  вас
увезли?..
   "Уазик" встряхивает, и ее бросает вперед.
   - Теперь постоим, - раздается чье-то ворчание.
   Гюрза раскрывает глаза и видит  заляпанные  грязью  гигантские  цифры
номера на заднем бампере автофургона. То, что обещала дрема,  было  куда
интересней... И Гюрза снова закрывает глаза. А за спиной пробормотали:
   -  Одной  пятнадцать,  другой  четвертной,  третьей  сороковник.  Он,
оказывается, всю жизнь  фантазировал  о  такой  вечеринке,  готовил  ее,
наконец подготовил, а тут мы его мечту-то и обломали на самом взлете...
   ..."Астория". Очень много света и блестящих  предметов.  "Сорокам  бы
здесь понравилось". Это говорит она. Ей, впрочем, здесь тоже нравится.
   Может, потому, что  он  за  ней  ухаживает,  он  ее  соблазняет  этим
вечером,  этим  рестораном,  этим   уставленным   кулинарными   изысками
столом-(не  съесть  и  впятером  за  пять  вечеров),  соблазняет   вином
невероятной выдержки и астрономической стоимости, забавными историями и,
разумеется, комплиментами. Конечно же, он прекрасный рассказчик. Главное
- не торопится,  не  захлебывается  словами,  не  спешит  добираться  до
финала, то есть рассказывает с удовольствием... Но он умеет  и  слушать.
Слушает внимательно и время от времени легонько кивает.
   Она понимает, что идеализирует его. И понимает, что  делает  это  для
себя. В этот вечер ей нужен мужской идеал. Он играет, и  она  играет.  А
разве любовь не игра взрослых? Они  вдвоем  среди  ресторанной  роскоши,
среди людей, тоже предпочитающих не спать. Некоторые из них  танцуют,  и
они тоже идут танцевать. Его прикосновение отдается...
   ...Оно почему-то отдается толчком.
   - Да поехали же, твою мать, - прохрипел кто-то слева. Кто это? Ах да,
шофер Егорыч.
   Автофургон за лобовым стеклом тронулся с места и стал отдаляться.
   - ..А экстрасенс дал ей пилюль, подсыпай, говорит, незаметно  мужу  в
стакан, он пить и бросит...
   Как хорошо, что можно снова задремать...
   Они ехали к ней, кружа по городу. Его "Мерседес" казался  этой  ночью
вполне самодостаточным, казался маленьким мирком, параллельным большому.
Большой мир проплывал за окнами гигантскими  декорациями  к  сегодняшней
ночной истории. Декорациями, выполненными для  того,  чтобы  подчеркнуть
непохожесть этой ночи на другие...
   - ..А муж раз увидел, как сыплет, взял за грудки, та и раскололась  -
так, мол, и так, экстрасенс попутал. Но муж, недолго думая, хвать утюг -
и  по  черепушке.  Когда  протрезвел,  поплелся  к  нам  сознаваться   в
бытовухе...
   Откуда доносится не тот голос?
   ...Гаснут фары "Мерседеса" у  ее  подъезда.  Ступенек  на  лестничных
маршах, кажется, прибавилось.
   На вешалке рядом с ее шубой его пальто. Почему-то они идут на  кухню.
Красное вино льется в фужеры. Он что-то рассказывает, она  смеется.  Они
переходят в комнату. Включается музыка - магнитофон. Он берет из ее руки
фужер с вином, ставит на журнальный столик и обнимает ее за плечи.
   Он что-то говорит, и она тоже что-то говорит.
   А потом он целует ее, и она чувствует теплую волну, захлестывающую ее
с головой...
   - Подъезжаем! - громко объявляет Егорыч.
   Гюрза вздрогнула и открыла  глаза.  Откуда  здесь  Егорыч?  Ах  да  -
подъезжаем. Перед ними вырос унылый строй гаражей. Но еще  есть  немного
времени, чтобы досмотреть, насладиться пленительными видениями.
   ...Они так и не заснули этой ночью. Любовь, вино, разговоры,  курение
в постели, поцелуи, ласки - и снова вино и любовь... А потом рассвет  за
окнами, поглядывание на часы. Наконец они встают, она вливает в себя две
чашки крепчайшего кофе, он  допивает  остатки  вина  и  смеется  -  мол,
поведет машину пьяный, пьяный от любви... Она опоздала на работу на пять
минут, хоть ее и везли на "Мерседесе".
   "Уазик" подкидывает,  как  безрессорную  телегу,  и  вот  за  боковым
стеклом возникает шлагбаум, преграждающий въезд в гаражный массив.
   Все, пора просыпаться.

***

   Зимин повторял про себя наказ майора Юмашевой: "Делай все как всегда,
в том же темпе, с теми же шутками, на часы  не  смотреть,  на  дверь  не
оглядываться". Но тянуло смотреть и оглядываться,  и  оттого  напряжение
возрастало. Ведь не каждый день своих сдаешь.
   Пригнанный "Форд" заводит внутрь  уже  Зимин.  Сначала,  как  обычно,
приехал Тенгиз. Он вошел в мастерскую, громко шарахнул железной  дверью.
То, что он искрил раздражением, ничего не значило - грузина в  последнее
время чаще всего видели именно таким.
   Зимин и его напарник  Степан,  по  кличке  Стопка,  курили,  сидя  на
металлическом ящике с инструментом. Тенгиз, проходя мимо, бросил  Зимину
ключи от его машины.  Зимин  поймал,  потому  что  приготовился  ловить.
Бросание ключей - часть ритуала. Ритуалом стало и то, что Тенгиз брал на
прикрытие машину Зимина - более того, в день, когда проворачивали  дело,
своей  тачкой  не  пользовался.  Ругаясь  по-грузински  (высшая  степень
раздраженности  начальника),  он  ставил   ногу,   как   в   стремя,   в
нагромождение предметов на первой полке  стеллажа.  Выдернув  с  третьей
полки коробку из-под "Нашей водки", уронив при этом  на  пол  майонезный
пузырек, из которого потекла черная пахучая жидкость, Тенгиз поставил ее
на пол и сел рядом на  корточки.  Порывшись  в  содержимом  коробки,  он
отыскал надорванную пачку  "Беломоpa".  Задымив  своим  косяком,  Тенгиз
отправился докуривать  его  на  улицу.  Оставил  в  мастерской  травяной
запашок анаши.
   - Я предпочитаю водочку, - сказал Стопка, когда за Тенгизом закрылась
дверь. Зимин слышал это от него в миллионный раз. И не  сомневался,  что
это чистая правда.
   Вскоре за стеной послышался нарастающий гул подъезжающего автомобиля,
затем хлопанье двери, голоса. Потом в  мастерскую  опять  вошел  Тенгиз,
свистнул и махнул рукой. Зимин поспешно ("Не  слишком  ли  поспешно?  Не
заметят ли  чего?"  -  посыпались,  как  гвозди  из  кармана,  сомнения)
соскочил с ящика и бросился к выходу. Ему по  роли  отводилось  загонять
машины в мастерскую. Угонщик к  этому  времени,  сделав  дело,  исчезал.
Нежелание светиться перед  лишними  людьми,  инстинкт  самосохранения  -
Зимин был в этом уверен - именно  угонялы.  Тенгиз  чрезмерной  тягой  к
конспирации не страдал, скорее наоборот.
   "Не обманет ли эта Газель? - выскочил, как чертик  из  табакерки,  не
вполне осознанный страх, охвативший Зимина, когда  он  садился  за  руль
угнанного "Форда". Однако он успел отметить, что тачка новая, почти  без
пробега и еще не  вполне  "обжитая".  -  Обманет  -  не  обманет,  какая
разница? Не хрен было ломаться,  как  малолетке.  Ввязался,  увяз,  чего
теперь..."
   И тем не менее что-то сладостно-щемящее бродило  в  нем,  похожее  на
ощущение перед спуском с высокой горы. И страшно, и тянет, и знаешь, что
съезжать придется, а внизу, может, лучше будет...
   От угонялы в салоне всегда оставался один и тот же запах. Зимин ждал,
когда же тот поменяет туалетную воду, но теперь ему придется  вовсе  без
нее обходиться. "Или его не возьмут? Да нет,  возьмут,  тачка  наверняка
подставная, ее как пить дать, вели от места угона. "Мусорам" охота  ведь
побольше народу загрести.  Конечно,  подставная  тачка,  -  уцепился  он
мыслью за догадку. - Слишком  уж  аппетитная.  Такую  лучше  бы  целиком
продать, а не по частям. Но Тенгиз по-другому не работает, только  через
разбор. У него такая специализация".
   Так, думая-толкуя, думами  заговаривая  разрастающийся  страх,  Зимин
завел машину в мастерскую, поставил перед "ямой",  на  "яму"  тачку  они
затолкают позже, когда это понадобится. Его собственное авто, на котором
приехал Тенгиз, оставалось на улице рядом с ангаром мастерской.
   Стопка закрыл створки ворот и  присоединился  к  Зимину.  Тот  открыл
заготовленной отмычкой багажник и выбрасывал оттуда  его  содержимое  на
бетонный пол ангара.
   И завертелась привычная работа, которая лучше всего прочего  отгоняла
мрачные мысли Зимина, хотя прогнать окончательно и она не могла.
   Нарастал с каждой минутой, с  каждой  отвинченной  гайкой,  с  каждым
открученным болтом вольтаж вопроса "когда?". Когда же  наконец  это  все
закончится?! Чего ждут?! Пора, мать их ментовскую!
   Да  тут  еще  добавилось  раздражение  Тенгиза,  повисшее  в  воздухе
мастерской вместе с дымком анаши. Грузин привычно помалкивал,  вполглаза
наблюдая за разборкой машины, но смолил второй подряд  косяк.  И  только
иногда ругался на причудливой смеси грузинско-русского мата, когда ронял
брелок, что вертел в руках, или просто так, без  явного  повода.  Стопка
еще месяц назад подметил, что Тенгиз "дури" стал  курить  "до  дури",  а
сегодня вообще разошелся. Два косяка подряд - даже для него чересчур.
   Металлические створки  ворот  их  ангара  вздрогнули,  по  мастерской
пронесся грохот и лязг.  Зимин  вздрогнул  и  чуть  не  выронил  из  рук
аккумулятор.
   - Ветер, - оторвался от колеса Стопка, заметивший,  что  резкий  звук
напугал напарника.
   "Вот это плохо, - расстроился Зимин, - он заметил, что я нервничаю, а
с чего нервничать, все же как обычно. Конечно, Стопка не Тенгиз..."
   Поставив аккумулятор на полку, Зимин вернулся к машине, склонил