было.
Что в советские времена, что сейчас.
   -  Ну,  сейчас-то   столько   западных   прибамбасов   противоугонных
развелось, - попытался снисходительно возразить Беляков и  непроизвольно
покосился на приметную наклейку в левом  нижнем  углу  лобового  стекла,
предупреждающую  о  том,   что   его   верный   "жигуленок"   оборудован
сигнализацией  "Silicon".  Подумав   при   этом:   "А   чего   она   так
разговорилась?"
   - Ай, ерунда, - отмахнулась Юмашева. -  Что  один  человек  построил,
другой завсегда разломать сможет. И секретки хитрые, и сигнализации чуть
ли не на каждом велосипеде - а все равно вскрывают, только так... Во-во,
- перехватила она взгляд, брошенный Виктором  украдкой  на  наклейку,  -
Твою машину с этой примочкой спецы за несколько секунд вскроют, она даже
не пикнет... Я сама видела, как один сопляк ногтем - ногтем! -  замок  в
дверце "семерки" открыл. Даже без всяких примитивных линеек в щель между
стеклом и  дверцей.  А  уж  настоящие  профессионалы  с  соответствующей
техникой и президентский "Линкольн" уведут, если захотят. Если, конечно,
взвод автоматчиков не будет его охранять. А ты -  "задрипанные".  Ты,  к
слову говоря, снял бы эту бумажку со стекла. От греха подальше. Вряд  ли
на твой "мерседес" позарятся, но зачем сообщать всем  и  каждому,  какой
именно системой он оборудован?
   Открыв рот, чтобы вступиться за родной "Silicon", который, тьфу-тьфу,
его пока не подводил, Виктор  вдруг  понял,  что  этой  просветительской
лекцией об угонщиках Гюрза просто-напросто, хотя, отдадим ей должное,  и
очень ловко, увела разговор в сторону от марьевской  темы.  И  попытался
вернуть беседу в интересующее его русло:
   - А господин депутат, стало быть, заправлял всей кухней?
   - Стало быть, - сказала Юмашева, глядя прямо перед  собой  на  мокрый
асфальт дорожного покрытия. - Не  один,  конечно.  Там  главным  образом
кавказцы верховодят, грузины на ключевых постах,  так  сказать,  в  этой
группировке. А всего в ней несколько десятков человек. Те, кто помельче,
машины пасут,  распорядок  дня  "клиента"  составляют,  выясняют,  какие
"сюрпризы" в ней установлены.
   Гюрза на наводящий вопрос не поддалась и продолжала гнуть свою  линию
ликбеза. Не менее интересную, признаться, однако  Виктор  теперь  твердо
уверился, что о Марьеве его напарница беседовать почему-то не желает. Да
что они тут, в "да" и "нет" не говорите" играют, что ли? Он уже собрался
возмутиться и вновь вернуться к делу Марьева, но...
   Но  в  этот  момент  что-то  произошло.  Сыграла  ли  тут  свою  роль
пресловутая интуиция, о которой недавно рассуждала Гюрза, или что другое
подтолкнуло его мысли в нужном направлении  -  только  в  мозгу  Виктора
Белякова вдруг будто включилась  лампочка  и  высветила  всю  картину  в
целом.
   Высветила нечетко, но главное Виктор разглядеть сумел. Почему Юмашева
отказывалась помогать ему в марьевском деле. Почему согласилась.  Откуда
столько знает об угонщиках, хотя  сама  не  из  "угонного"  отдела.  Что
означают эти недомолвки и  недобрые  искорки  в  ее  глазах,  если  речь
заходит о застреленном депутате...
   Виктор включил правый поворотник и прижался  к  бордюру.  Под  знаком
"стоянка запрещена".
   - Гюзель Аркадьевна, - повернулся он к  спутнице,  -  вас  выперли  с
Литейного из-за него? Из-за Марьева?
   Напрямую спросил. В лоб.
   - Да, - вроде бы  равнодушно  ответила  Гюрза,  по-прежнему  глядя  в
лобовое стекло, на котором оседали  редкие  снежинки.  Только  скулы  ее
немного побелели, будто от холода. -  Я  за  год  работы  составила  всю
схему, по которой они перегоняли машины в  Прибалтику  и  на  Кавказ.  А
кое-кому это очень не понравилось. Ну и хватит об этом.
   Чего встал, поехали. Мне еще на службу надо.
   У Виктора на мгновение мелькнула шальная мысль:  Гюзель  сама  наняла
киллера, чтобы отомстить мафиозному депутату.
   - Э... Извините, Гюзель Аркадьевна, можно последний  вопрос?  -  тихо
спросил Виктор, вновь выруливая на Московский и вливаясь в поток  машин.
- А сейчас-то зачем вам снова?..
   - Ты ищешь киллера? - достаточно бесцеремонно перебила Юмашева. -  Ну
и будет тебе киллер. А мне нужна просто справедливость...  Чтобы  убийца
получил по заслугам. Вор  должен  сидеть  в  тюрьме,  как  говорил  один
капитан уголовного розыска.
   Виктор промолчал. Хотя, как ему  показалось,  под  справедливостью  в
данном случае Гюрза понимает вовсе не наказание наемного убийцы депутата
Марьева.
   - Ну ладно, вот что тебе сделать  надобно  за  завтра...  -  подумав,
сказала Гюрза.

Ретроспектива 2

Двадцать разгневанных мужчин

13.02.98, день

   ...Мы идем по стылым улицам. Молча. Я -  опустив  глаза,  чтобы  Валя
Бражников не видел моих слез. Медленно идем, еле тащимся.  Холода  я  не
чувствую. Я вообще ничего не чувствую, потому что моя жизнь закончилась.
В ушах все еще звенит размеренный, спокойный, неумолимый - словно гвозди
в стену  заколачивают  -  голос  председателя  аттестационной  комиссии,
выносящей мне приговор:
   -  ..Принимая  во  внимание  рассмотренные   факты,   вынести   перед
руководством решение аттестационной комиссии  о  понижении  в  должности
старшего оперуполномоченного майора Юмашевой  Гэ  А  и  переводе  ее  на
должность оперуполномоченного в Отделение по борьбе с  преступлениями  в
сфере нравственности.
   И вот после этих казенных, жутко корявых слов  я  и  произнесла  свою
коронную фразу насчет нравственности. Но она уже роли не сыграла, И  все
члены комиссии, все двадцать  взрослых  сильных  мужиков  согласились  с
вердиктом. Согласились утопить одну слабую женщину. Никто не  высказался
против. Ни один...
   Таков был финал моей карьеры сотрудника МВД.
   ...Мы с Валей Бражниковым, который несет мою сумку с вещами, движемся
в сторону улицы Тверской, где отныне будет проходить моя служба.
   В Отделение по борьбе с преступлениями в сфере  нравственности  (тоже
ничего названьице, а?), а проще говоря - в полицию  нравов.  Задерживать
проституток,  выявлять  торговцев  порнухой,  шерстить  притоны,  ловить
сутенеров и прочие веселости - вот теперь моя работа. Для старшего опера
с Литейного превратиться в простого опера в "блядском отделе" - нет хуже
наказания; Уж лучше бы уволили.
   То, что весь этот  балаган  с  аттестационной  комиссией  был  затеян
только ради того, чтобы слить майора Юмашеву Г.А., я  поняла  не  сразу.
Поскольку поначалу все  складывалось  как  нельзя  лучше.  "Волга"  эта,
которую мы изъяли у двух любителей ширнуться героином,  вдруг  оказалась
машинкой не простой. Во-первых, доверенность на нее была просрочена  уже
год. Ну да это полбеды, подумаешь, сколько таких разъезжает.  Во-вторых,
выяснилось, что и техпаспорт на нее липовый.
   Более того,  с  конвейера  Горьковского  автозавода  она  никогда  не
сходила. Иными словами, этого авто в природе как бы не существует,  хотя
вот оно - на платной стоянке ржавеет больше года. И что  самое  смешное,
всем нашим было глубоко наплевать на эту  "Волгу".  Наркоманский  притон
накрыли? Накрыли. И охота тебе,  Гюльчатай,  еще  и  с  тачкой  какой-то
возиться? Других забот мало?..
   А мне была охота.  Еще  какая.  До  зуда  под  ногтями.  Не  могла  я
потерпеть, чтобы дело до конца не было доведено. Такой уж я  человек,  в
лепешку расшибусь,  а  своего  добьюсь.  И  я  принялась  расшибаться  в
лепешку. Одновременно пытаясь эту чертову "Волгу" оформить. У  нас  ведь
как; конфискат необходимо провести документально, чтобы его -  в  данном
случае автомобиль -  можно  было  куда-нибудь  пристроить.  Например,  в
автохозяйство Главка. Однако оформлять машину никто желанием  не  горел,
отфутболивали меня из одного кабинета в другой, поскольку  ее,  "Волги",
вроде как и не существует! "Ну возьмите хоть на  запчасти!"  -  ныла  я.
"Не, - отмахивались, - документов нет, возиться надо..." Зато ее хозяин,
некий господин Марьев, был очень даже реален. По несколько раз в  неделю
звонил мне и интересовался, когда можно будет его машину  забрать.  А  я
всякий раз вежливо отвечала, что, мол, в любую минуту, заходите ко мне и
выписывайте бумаги.  Но  господин  Марьев  за  своей  собственностью  не
спешил, предпочитая общаться со мной по телефону. Много позже я  поняла,
что он элементарно боится.
   А тогда...
   А тогда я грызла историю несуществующей "Волги", что бобер дерево.  И
шаг за шагом раскручивала весьма  любопытно  закрученный  и  неожиданный
клубок  (как  -  процесс  слишком  кропотливый  и  утомительный,   чтобы
описывать его на страницах). Я узнала, что сия "Волга" была  собрана  не
из деталей от разных  машин  в  каких-то  подпольных  автомастерских,  а
прямиком на Горьковском автозаводе, как и многие ее "сестрички", что это
хорошо налаженное производство и слепленные  с  бору  по  сосенке  тачки
перегоняются через своих людей на таможне в Прибалтику и  на  Кавказ,  а
оттуда идут наркота, золото, доллары... И что господин  Марьев  является
одним  из  организаторов  этого  милого  бизнеса  и  успешно   руководит
предприятием...
   Я раскрыла мафиозную структуру! Еще немного,  и  Марьев  со  товарищи
сядут всерьез и надолго.
   Чувство, которое испытываешь, наконец-таки после долгих, утомительных
поисков приближаясь к разгадке, нельзя сравнить ни с чем.  Разве  что  с
сексом. По коридорам Литейного я летала на крыльях. Мне  все  удавалось.
Даже  больше,  чем  все,  Совершенно  неожиданно  для  себя  я  получила
приглашение в Торонто, на Международную  конференцию  женщин-полицейских
мира,  поскольку  была   единственной   в   нашей   стране   действующей
опером-женщиной. И сумела не нее  попасть!  И  даже  огрести  там  титул
"Лучшая женщина-полицейский года"! Это не хухры-мухры!.. Ну, моя поездка
в Канаду - тема отдельной книги. А вот по возвращении меня ждал удар.  В
виде аттестационной комиссии. Некто  за  моей  спиной,  воспользовавшись
моим отсутствием, развернул бурную деятельность по дискредитации  майора
Юмашевой Г.А.
   ...  До  Тверской  улицы,  где  расположено  Отделение  по  борьбе  с
преступлениями в  сфере  нравственности,  остается  всего  ничего,  и  я
машинально замедляю шаг. Будто  магнитом  тянет  обратно,  к  Литейному.
Слезы по-прежнему застят глаза.
   - Да не убивайся ты так, - впервые за весь , наш переход от Литейного
до Тверской подает голос Валя Бражников. - Ссыльный опер - очень  крутой
опер. И  к  тому  же  там  настоящая  работа,  в  условиях,  максимально
приближенных к боевым...
   Он, конечно, прав. Если ты в опале - значит, ты герой. Так  почему-то
принято считать. Но мне-то от этого не легче... В мозгу бьется, как язык
колокола, ублюдочный голос:
   - ..За время работы  старшим  оперативным  уполномоченным  Управления
уголовного  розыска  ГУВД  майор  Юмашева   зарекомендовала   себя   как
настойчивый, но неуравновешенный работник.
   Председатель -  полковник  Дерендеев,  начальник  одного  из  отделов
Главка.  Плечистый  и  непрошибаемый,  как  бюст   Ленина.   Седовласый,
подтянутый. Правильный.
   - С товарищами по работе и руководством  отдела  бывает  несдержанна,
вспыльчива, позволяет себе резкие и  необоснованные  замечания  в  адрес
коллег...
   Я стою, опустив голову, молчу, ломаю ногти.
   Даже  присесть  не  предложил  женщине.  Сами-то  все  развалились  в
креслах... Правильно, несдержанна.  Единственной  женщине  находиться  в
толпе мужичков, да еще работая оперативником, - дело непростое.  Женщина
привыкла брать криком, а мужик -  нет.  Вот  и  приходится  поддерживать
репутацию. А насчет необоснованных замечаний - это ложь.  Я  никогда  не
говорила (и не орала)  бездоказательно...  Увы,  публичные  чтения  моей
характеристики были еще цветочками. После сего  исторического  документа
Дерендеев тем же бесстрастным голосом зачитывает несколько  рапортов  от
моих коллег по отделу, и вот тут-то я настораживаюсь. Во всех,  во  всех
до единого рапортах я была смешана с грязью. (Гораздо  позже  я  узнала,
что ребят заставили написать эту ересь; тех, кто отказался, отправили  в
ссылку следом за мной.) Я поднимаю голову и оглядываю  присутствующих  в
кабинете офицеров. Никто из двадцати не смотрит на меня. Все глазеют  по
сторонам, старательно отводя взгляд. Всем некомфортно,  но  все  молчат.
Гады. Кабаны здоровые. Против меня, тощей, маленькой...
   А Дерендеев бубнит:
   -  ..В  настоящее  время  у  старшего  оперативного   уполномоченного
Юмашевой  в  разработке  находится  всего  два  дела.  Согласитесь,  это
вопиющая халатность...
   Такой наглой лжи я не выдерживаю и позволяю себе реплику с места:
   - Как два? Восемь!
   Все вздрагивают. Дерендеев на секунду спотыкается о следующее  слово.
Вперивает в меня взгляд рыбьих глаз и внушительно произносит:
   - Гюзель Аркадьевна, а почему свидетель Марьев не явился до  сих  пор
на допрос?
   Поворот темы несколько сбивает меня с  толку,  и  я  отвечаю  в  моем
стиле:
   - Ну не буду же я бегать за бандитом! Пусть сам ко мне придет.
   Я действительно так считала. Чего ради  суетиться  под  клиентом,  а?
Нужна тачка, так приди и возьми.  Только  сначала  ответь  на  несколько
очень нехилых вопросов.
   Дерендеев разводит руками:
   - Вот видите, товарищи, еще не состоялся суд,  а  майор  Юмашева  уже
записывает свидетеля в бандиты. Итак, в настоящий момент в разработке  у
нее находятся только два дела...
   - Восемь!
   - Товарищ Юмашева, вам дадут сказать слово позже.
   Большое спасибо. Тут  до  меня  наконец  доходит,  что  финал  работы
комиссии известен  заранее  и  вся  эта  болтология  не  имеет  никакого
значения.
   Я неожиданно успокаиваюсь. И на дальнейшее смотрю как бы со  стороны.
Интересно только, за что ж это меня так?
   И узнаю про себя массу очаровательных вещей.
   Оказывается,  я  не  только  злостно  саботирую  правила  внутреннего
распорядка отдела (например, никогда не  "показываю  ствол"  руководству
отдела, кошмарное преступление!); веду развратный образ жизни (ну да,  я
дама незамужняя, мужики же табунами за  мной  бегают  -  вот  и  разврат
налицо), и т.д., и т.п... Мне смешно. И только странно, что  не  поперли
вообще в три шеи, а послали ловить  блядей  на  Тверскую.  На  прощанье,
когда все, пряча глаза, начинают  расходиться,  я  радостно  сообщаю  во
всеуслышание:
   - Это весьма символично, не  находите?  В  безнравственной  стране  -
работать  в  Отделении  по  нравственности!  Хорошо  хоть  не  опером  в
Подпорожье!
   Никто не реагирует. Скоты...
   Депрессия навалилась позже, когда я уже сдала  ключи  от  кабинета  и
сейфа и в сопровождении одного лишь  славного  парня  Вальки  Бражникова
потащилась на Тверскую. Жизнь казалась законченной. Да и  прожитой  зря.
Ничего я в ней не добилась. Напрасно полезла в  эти  ментовские  игрища.
Мужики никогда не допустят, чтобы баба оказалась наравне с ними...
   Вот мы и пришли. Улица Тверская, Отделение по борьбе с преступлениями
в сфере нравственности. Добро пожаловать в тюрьму. Валя отдает мне сумку
и, неловко потоптавшись, уходит, лишь похлопав по плечу на прощанье, как
боевого товарища. А я стою, глотаю слезы, и в голове  только  одно:  "За
что?.. За что?.."

30.11.99, день

   - Да, ровно в пять. Жди на  стоянке  возле  магазина.  Да,  сразу  за
углом. Нет, непредвиденных задержек не  будет.  И  вообще,  кстати,  мне
сегодня задерживаться нельзя, вечером надо быть в одном месте.  Так  что
разговаривать будем только в машине по дороге ко мне домой.  Устраивает?
Тогда пока.
   Она опустила трубку на рычаг. Нарыл что-то оперок Витюша,  вон  какой
голос, аж вибрирует от нетерпения. Хочет  побыстрее  в  бой.  Молодость,
необстрелянность в прямом смысле этого слова.
   Конечно,  лейтенант  Беляков  мечтает  раскрыть  преступление   века,
попасть в историю  криминалистики,  в  учебники  для  студентов  юрфака.
"Ничего плохого, - подумала Юмашева, - я и сама до сих пор уверена,  что
еще раскрою преступление. века. Не сейчас,  так  позже.  Но  обязательно
раскрою. Это как вершина, к которой нужно стремиться, даже если  никогда
ее не достигнешь. Иначе жизнь становится бессмысленной..."

***

   Через три часа после телефонного разговора,  без  четверти  пять  она
спрятала в сейф служебные бумаги, попрощалась с коллегами и в три минуты
шестого вышла на стоянку возле магазина за углом.
   Знакомая "шестерка" с номерным  знаком  "123",  с  черным  матерчатым
котом на цепочке за  лобовым  стеклом  ждала  ее  на  подернутом  ледком
асфальте.
   Галантный Виктор  (интересно,  он  только  с  ней  так  или  всегда?)
выбрался из теплого салона, чтобы помочь ей сесть. Еще через три  минуты
машина, побуксовав при старте по гололеду, тронулась со стоянки.
   - Куда прикажете, мадемуазель?
   - Домой прикажу, -  ответствовала  мадемуазель,  не  став  поправлять
опера. На самом деле она уже побывала замужем, очень  давно,  когда  еще
считала,  что  семья  есть  обязательная   составляющая   жизни   всякой
нормальной женщины. Это уже потом выяснилось, что сей радости она лишена
и, по-видимому, навсегда. Такова  уж  ее  судьба.  Ее  рок.  Почему?  Не
сейчас. Позже объясним.
   - Домой прикажу, - и назвала адрес, которого Виктор еще не слышал.
   -  Выкладывай,  что  там  у  тебя.  -  Гюрза,  вспомнив  о  правилах,
застегнула ремень безопасности. - Только в темпе, без лирики, времени  у
нас до дому.
   "Шестерка", дождавшись промежутка, влилась в уличный автопоток.
   - Значится, так, - подражая Жеглову, кумиру российских оперов,  начал
Беляков. - Тенгиз наш вот уже четвертый  год  петербуржец,  прописан  по
улице Бассейной, дом два, квартира сорок два, где и  живет.  Официальная
жена его, Галина Пригоршнева, прописанная  там  же,  обитает  у  мамы  в
Веселом поселке, не работает, но при этом в  деньгах  не  нуждается.  От
супружеских обязанностей, похоже, отстранена.
   Они  встали  у  светофора.  Пользуясь  паузой,  Виктор  повернулся  к
Юмашевой:
   - В местном отделении Тенгиза знают. Им тоже, как и всей  стране,  за
кавказцами ведено  присматривать.  Но  на  него  у  них  ничего  нет.  В
криминале не засвечен, паспорт в порядке. Он даже трудоустроен, числится
в каком-то охранном агентстве.
   Так что капает ему трудовой стаж для пенсии. Жалоб от соседей на него
не поступало, по пьянке не попадался, с коробком анаши в носке  тоже  не
влетал.
   Чист, короче. Если не считать давней судимости, еще советских времен,
за угон автотранспорта.
   Зажегся  зеленый,  машины  поочередно  стали  радостно  приходить   в
движение.  Их  черный  кот  с  хитрой  усатой  мордой   снова   принялся
раскачиваться, ударяясь о лобовое стекло. Гюрза боковым зрением заметила
улыбку,  растянувшую  губы  Виктора.  Следует  полагать,   переходит   к
главному.
   - Пошел я по соседям. Показываю удостоверение. Напоминаю про Дагестан
и взорванные дома.
   Потом говорю, что бдим и  начеку,  терактов  не  допустим,  потому  и
собираем негласно информацию о кавказцах.
   "Эх, Витя, - подумала Гюрза, - не удержался  ты  от  лирики,  хоть  и
предупредила тебя. А ведь если я сказала, что времени у меня  только  до
дома, то так оно и есть, значит". Но ничего не  произнесла  вслух  -  не
захотела сбивать его с мысли и настроения.
   - Народу  такая  озабоченность  органов  нравилась.  Выкладывали  мне
охотно все, что видели и знали за этим Тенгизом. Правда,  потом  грузили
меня своими версиями и  домыслами,  приходилось  честно  выслушивать  до
конца.
   Они свернули на Гороховую. Проехать эту улицу от начала до конца -  и
Гюрза, считай, дома. Но Виктор не форсировал свой отчет.
   - Мешков с сахаром или гексагеном он в дом не перетаскивал. В  общем,
с этими взорванными домами нам повезло, после них народ стал  глядеть  в
оба.
   - Грех так говорить, лейтенант, - не смогла не перебить опера Гюзель.
- На чужой крови везенья быть не может.
   Беляков смутился.
   - Да я ничего и не имел в виду... Просто.., в смысле,  что  нет  худа
без  добра,  -  и