и все  в  этой  стране,  его  отец
освоил словечки из криминального жаргона).
   Виктор посмотрел на часы. Опаздывает. Даже несмотря на то, что выехал
с запасом. Его "шестой"
   "жигуль" передвигался  рывками  вместе  с  чадящим  железным  стадом,
обжимающим со всех сторон.
   И ничего не сделаешь - ни ствол, ни "корочки" тебе тут не помогут.  А
палить хочется, потому что нервы  на  пределе.  Узкий  Загородный  между
Владимирской и Звенигородской - вообще хреновый маршрут,  чтобы  вовремя
попасть куда-то на колесах, даже не в час пик, а тут  еще  впереди,  как
назло, три ободранных троллейбуса номер "три"  тянутся  лениво  друг  за
другом, почти пустые. Не иначе, опять затор  на  Обводном,  какая-нибудь
фура в очередной раз под мостом застряла. Так  что  тут  стрелять  не  в
кого. Эх, сейчас бы, как в  американских  фильмах,  выставить  на  крышу
мигалку на магните, сирену врубить и рвануть напролом -  только  успевай
уворачивайся. Хорошо хоть здесь одностороннее сделали, а  то  вообще  бы
труба была... Да и ствол он с собой не  взял  -  не  положено  менту,  в
операции участия не принимающему, с собой  оружие  таскать.  Закон  есть
закон, но без "Макарова" на боку он чувствовал себя неуютно.
   Ведь не на свидание едет. На задержание.
   На днях Беляков  разузнал  служебный  телефон  Юмашевой  Г.А.,  вчера
набрался решимости и позвонил. Не сразу, но дозвонился.
   - Гюзель Аркадьевна?
   - Я, - ответила трубка хрипловатым голосом.
   Хрип созвучно ложился на тот образ Гюрзы, который  рисовали  Белякову
его коллеги. Гусар-девица и должна хрипеть.
   Только к середине разговора он понял, что  женщина  простужена  -  по
кашлю и хлюпанью носом. "Впрочем, - подумал тогда осмотрительный  сыщик,
- это еще не значит, что хрип - не постоянная  особенность  ее  голоса".
Вот разве что говорила она  без  малейшего  восточного  акцента.  Виктор
особо не удивился, если бы столь экзотичная Гюрза напористо бросила бы в
трубку: "Э, ара, кто говорит, а?"
   Но  до  середины  разговора  пока  еще  предстояло  добраться.  Чтобы
понравиться гладкостью речи, умением быстро и четко изложить суть  дела,
чтобы не подыскивать слова,  не  бекать  и  не  мекать,  Виктор  записал
ключевые фразы на бумажке. Он никогда бы в этом не признался,  чтобы  не
выглядеть смешным, что волновался перед первой беседой с этой женщиной и
боялся, что выдаст волнение.
   Звонил он, разумеется, со службы, но  дождавшись,  когда  Ермолаев  и
Орлов отъедут  по  делам.  Бумажка  понадобилась  тогда,  когда  получил
ожидаемую реакцию, представившись лейтенантом  Беляковым,  ведущим  дело
Марьева.
   - Я ведь сказала, что не собираюсь этим заниматься.
   В этом  заранее  просчитанном  Беляковым  месте  требовалось  убедить
майоршу хотя бы в нужности личной встречи, и  Виктор  выложил  все  свои
аргументы,  перечисленные  на   бумажке   -   по   возрастанию   степени
убедительности.
   Во-первых, раз она занималась марьевским делом,  стало  быть,  у  нее
могут быть какие-нибудь не шибко секретные наработки по нему - контакты,
соратники и  враги,  вероятные  мотивы  убийства,  а  в  его,  Белякова,
положении сейчас любая ниточка нужна.
   Во-вторых,  ежели  таковых  наработок  нет  или  они  разглашению  не
подлежат, то, насколько он, Беляков, слышал, Гюзель  Аркадьевна  никогда
не отказывалась помогать молодежи мудрым советом или  напутствием.  И  к
кому же,  как  не  к  прославленному  майору,  обратится  за  поддержкой
начинающий оперуполномоченный?
   В-третьих и в главных, мы, в  конце  концов,  одно  дело  делаем,  на
страже порядка, так сказать, стоим. И как мне, Белякову, кажется, должны
чувствовать локоть товарища. В конце концов, дело  не  столько  в  самом
Марьеве - просто  имеется  факт  убийства,  и  это  убийство  необходимо
раскрыть, наплевав на симпатии-антипатии.
   В-четвертых... г. На бумажке сей монолог выглядел еще туда-сюда,  но,
произносимый   вслух,   приобрел   такую   патетику,   такую    слащавую
напыщенность, что Виктор запнулся и умолк.
   Молчала и Гюрза. Хотелось верить, что раздумывает над его словами,  а
не ушла, положив бубнящую трубку рядом с аппаратом. Беляков раздумьям не
мешал. Нет, не ушла: наконец в наушнике раздался сухой смешок,  и  Гюрза
ответила:
   - Ладно, уговорил, встретимся.
   И она предложила ему на выбор: или послезавтра он  может  приехать  к
ней в отделение на Тверскую, или завтра - присоединиться к  мероприятию,
которое она проводит; дескать, лишний опер никогда не помешает, особенно
при задержании.
   Виктор выбрал присоединение. Есть возможность на что-то  сгодиться  и
тем самым расположить к себе Гюрзу перед разговором по Марьеву.
   Он упомянул, что будет на машине, подумав, что и лишняя машина  в  их
работе может пригодиться.
   О машине он ляпнул, выясняется, сдуру. Поехал бы  на  метро,  никаких
проблем бы не было.
   А так они появились.
   В отдел он явно не успевает. Даже не  может  вызваться  из  железного
потока, чтобы позвонить.
   Сотового у него в машине, да и не только в ней, не было.
   Наконец ему удалось найти брешь в железном потоке и  занять  место  в
правом крайнем ряду. Завидев телефонную будку, Виктор выехал на тротуар,
загородив наполовину узкую  (улица  старого  города)  пешеходную  часть.
Таксофонной картой, в  отличие  от  сотового,  он  владел,  покупая  ее,
естественно, на свои  деньги,  а  пользуясь  исключительно  в  интересах
службы.
   Ему было назначено подъехать к двум, он не успевал, но  до  двух  еще
оставалось время. Значит, он мог надеяться, что они  еще  не  уехали.  С
третьего дозвона короткие гудки наконец  сменились  на  длинные.  Трубку
сняли. Он попросил Юмашеву, ему сказали, что посмотрят. Смотрели  долго,
таксофонные единицы убывали на табло одна за другой,  унося  с  собой  в
бесполезность их оплаченную стоимость.
   Слава богу, Гюрза подошла к телефону раньше, чем  закончилась  карта.
Виктор обрисовал ситуацию, в которой очутился. "Вот  сейчас,  -  подумал
он, - она и пошлет меня окончательно и бесповоротно,  решив,  что  имеет
дело с балбесом или раздолбаем".
   Но Гюрза отреагировала со  спокойствием,  будто  Беляков  на  фиг  ей
сдался.
   - Ладно, - сказала она, - подъезжай прямо к месту. Запоминай... - Она
назвала адрес. - Окажешься раньше, жди  нас.  Увидишь,  что  мы  уже  на
месте, поднимайся в квартиру.
   На том их второе телефонное общение и закончилось.
   До названной ему улицы Виктор мог запросто успеть  раньше  Гюрзы,  но
все-таки он приехал позже. Опять же из-за пробок в центре.
   У подъезда стоял такой знакомый сине-желтый "уазик", за рулем  скучал
с папироской в  зубах  шофер.  Объехав  "уазик",  Виктор  поставил  свою
"шестерку" перед ним, между вековечной лужей и одиноким мусорным  баком,
забитым под завязку.
   Определив по номерам на подъезде, что искомая квартира расположена на
седьмом этаже, Виктор вошел в подъезд.
   Лифт, как водится, представлял собой картинную  галерею  и  полз  так
медленно, что и Беляков успел бы нарисовать что-нибудь, будь у  него  на
то настроение и маркер. Хорошо хоть мочой  не  воняет.  Прислонившись  к
надписям и  рисункам,  среди  коих  преобладали  изображения  грибочков,
напоминающих бледные поганки, он думал о том, что надо будет быстро,  не
задавая глупых вопросов, разобраться, что к чему, и незатейливо войти  в
общую работу. Он знал,  что  сейчас  на  седьмом  этаже  Гюрза  потрошит
"агентство" по доставке шлюх всем желающим. Специфика ему незнакомая, но
вряд ли уж так разительно отличающаяся от всего  остального,  с  чем  он
успел столкнуться на службе.
   С гудением и  нервирующим  дребезжанием  створки  лифта  разъехались,
предлагая пассажиру выметаться из кабины.
   Дверь квартиры, номер на которой сходился с тем, что ему  назвали  по
телефону,  была  приоткрыта.  Да  не   просто   приоткрыта   -   снаружи
закамуфлированная под простую деревянную, обитую драным дерматином, а на
деле металлическая, с  замком  типа  "цербер",  -  была  неинтеллигентно
выломана. Причем вроде бы совсем недавно. Замочная скоба, скрутившись  в
агонии, болталась на косяке, удерживаемая одним шурупом. Рядом на  стене
зияла неаккуратная дыра, похожая на дупло от вырванного зуба, пол вокруг
двери  был  усеян  штукатуркой,  четыре  стержня  изуродованного   замка
изогнулись, как ржавые арматурины. Как Мамай прошел, честное слово!
   Из  щели  между  дверью  и  косяком  выбивался  свет  и   раздавались
неразборчивые голоса. Опасливо  расширив  ее  до  необходимого,  Беляков
проник в квартиру. Дверь за собой он не  прикрыл  плотно,  вернул  ее  в
прежнее, притворенное состояние.
   Стальная плита, подвергшаяся варварскому штурму, жалобно заскрипела.
   Виктор оказался в небольшой прихожей, которая  вела  в  две  комнаты,
направо - туалет и ванная, поворот коридора, за ним кухня. Голоса, среди
которых  преобладал  женский,  доносились  из  ближайшей   комнаты,   но
разобрать слова Виктор не успел. Со стороны кухни выдвинулся  белобрысый
крепыш в куртке из черного кожзаменителя и безмятежно-вопросительно, как
водитель джипа, который почему-то тормознул "гибэдэдэшник", посмотрел на
вошедшего.
   - Ты кто?
   - Лейтенант Беляков. -  Виктор  потоптался  на  половичке,  стряхивая
слякоть с ботинок. - Мы с майором Юмашевой...
   - А, - потеряв к гостю всякий интерес, обладатель кожкуртки кивнул на
комнату "с голосами". - Там они. Работают.
   - У вас дверь входная открыта, - зачем-то съязвил Виктор.
   - Знаю, - ухмыльнулся крепыш. - Замок поломался.
   Беляков толкнул дверь в указанную комнату.
   Участи входной двери она избежала, но в нее проникла уйма народу.
   Комната была опрятной, метров десяти,  квадратная,  забабаханная  под
недорогой евростандарт: белые обои, мягкий ковролин, жалюзи на окнах, но
без подвесных потолков и прочих модных штучек. Сразу чувствовалось,  что
тут обитает женщина.
   Женщин в комнате обнаружилось три. Одна, в черном  строгом  плаще,  с
короткими черными волосами, стояла у окна, лица не видно, она  курила  в
открытую форточку. Другая, лет тридцати, в спортивном костюме, судорожно
зажав  ладони  между  колен,  сидела  на  низком  пуфике  возле   трюмо,
заставленного всякими спреями-дезодорантами-лаками; лицо ее было серым и
злым. Третья...
   - Извольте громко и четко сообщить обо всем, что изымаете,  -  смерив
Виктора цепким взглядом и не найдя в нем ничего  для  себя  интересного,
наставительно  и   высокомерно   произнесла   третья   представительница
прекрасного пола, стоящая посреди комнаты. Она обращалась  к  мужчине  в
свитере с "оленями", который в этот момент доставал из стеклянного шкафа
очередную пластиковую папку. Таких папок на  столе  скопилось  уже  штук
пять. - Я должна знать, чтобы не произошло ошибки.
   Долговязый тип, также присутствовавший в комнате, переглянулся с  ним
и театрально возвел глаза горе,  изображая  предельную  форму  утомления
жизнью. Потом,  устраняясь  от  происходящего,  вернулся  к  прерванному
занятию - тыканью в клавиши стоящего в углу компьютера.
   - Разумеется, - преувеличенно  бодро  ответил  обладатель  свитера  с
"оленями", не утративший способности говорить с "ментами" назидательно и
даже  высокомерно.  -  В  данный  момент  я  произвожу   выемку   папок,
содержащих, как ясно из первичного  осмотра,  картотеку  женщин  легкого
поведения, которые работают на это агентство, но по различным причинам в
настоящее время на работу выйти не могут.
   Долговязый, не поворачиваясь,  издал  хрюкающий  звук,  адресованный,
судя по всему, экрану монитора.
   Слева от входа, положив руки на висящий на шее автомат, лениво глазел
по сторонам двойник крепыша из кухни, разве что волосами потемнее.
   На Виктора он бросил мимолетный, не  менее  ленивый  взгляд,  с  ходу
распознав в нем своего, мента.
   Третья представительница прекрасного пола возмущенно фыркнула, но  от
комментариев воздержалась и скрестила руки под пышной грудью.
   Впрочем, все ее формы, как и рост, превосходили  средние  показатели.
Да, чувствуется что-то восточное в  облике  -  гуталинно-черные  волосы,
рассыпанные по плечам, смуглая кожа, черные глаза.
   Чуть ли не золотые слитки в ушах, пальцы  в  перстнях,  пронзительный
взгляд,  который  мог  бы  принадлежать  либо  менту,   либо   директору
овощебазы.
   Так вот ты какая, Гюрза-Гюзель Аркадьевна...
   За  происходящим  с  интересом   наблюдал   благообразный   старичок,
примостившийся на диване.
   Виктор  переступил  порог  комнаты  и,  скрестив  с  Гюрзой   взгляды
(действительно змеиные глаза, полные высокомерия  и  злости),  произнес,
следя, чтобы голос не дрогнул:
   -  Здравствуйте,  Гюзель  Аркадьевна,  я  лейтенант  Беляков,  я  вам
звонил...
   К нему обернулись все, даже чинный старичок.
   Опер у шкафа чуть не выронил папку. Опер у  компьютера  посмотрел  на
Белякова, потом перевел взор на черноокую, снова на Виктора..,  и  вдруг
прыснул со смеху, едва успев прикрыть рот ладонью.
   Заржал и опер с "оленями".
   Через секунду хохотом заходились  все,  кроме  старичка  и  черноокой
женщины в центре  комнаты.  Женщина  непонимающе  таращилась  на  гостя,
приоткрыв ярко накрашенный рот.
   Милицейская смекалка подсказала  Виктору,  что  смеются  над  ним.  И
почувствовал, как наливаются пунцовым его уши.
   - Так, разрядились? - наконец вопросила та, что до беляковского антре
курила, отвернувшись к. форточке. - Продолжаем работать.
   - Гюзель Аркадьевна, тут  все  запаролено,  отсмеявшись,  доложил  ей
долговязый. - Мне дальше учетной схемы не пробиться.
   "Ах ты ж, е-мое..." - промелькнуло в голове Виктора.
   - Ломакина, какой пароль? - повернулась она к сидящей  на  пуфике.  -
Знаешь?
   - Только основной, - медленно  покачала  головой  та.  Казалось,  еще
немного, и она ударится в истерику. - А остальные - нет.
   - Ты ж диспетчер этой богадельни!
   - Ну и что... Все пароли только у Серафима...
   - Ладно, доберемся и до твоего Серафима.
   - Вынуть "винт" и забрать  на  Литейный,  -  не  то  спросил,  не  то
предложил долговязый опер.
   - Ну так вынимай, увози, - отмахнулась женщина в плаще и  повернулась
к Виктору. - Юмашева - это я. А ты кто?
   Уши Виктора, наверное, можно было использовать вместо сигнала  "стоп"
в ночное время.
   - Я Беляков... Мы с вами по телефону... - промямлил он.
   - А, - вроде бы вспомнила  настоящая  Гюрза  и  погасила  сигарету  в
пепельнице на подоконнике. - Было что-то по телефону...
   Восточная кровь присутствовала и в ней, хотя  и  в  меньшей  степени,
нежели в отягщенной золотыми побрякушками матроне. Скорее ее можно  было
принять за француженку - стройная, с большими темными  глазами,  хотя  и
очень усталыми, брови, что называется,  полумесяцем,  ярко-красный  шарф
поверх черного плаща, лет сорока с виду... Звезда сыска,  ни  с  кем  не
спутаешь...
   - Постойте, - опять встряла  черноокая  лже-Гюрза,  -  что  значит  -
забирайте с собой компьютер? Я должна знать,  что  на  нем  записано,  -
чтобы не было.., ошибки.  Я  читала  Уголовно-процессуальный  кодекс,  я
знаю! - Вместо слова "ошибка" ей явно  хотелось  сказать  "подмена"  или
"подстава", но в последний момент она передумала.
   Юмашева на нее даже не взглянула.
   - Ну Лолита Леоновна, - примирительно сказал опер с "оленями",  -  ну
вы, когда будете подписывать протокол изъятия, напишите,  что  на  ваших
глазах был изъят винчестер с этого компьютера, а что на нем -  вы  не  в
курсе. Вот посмотрите на товарища,  -  кивок  на  по-прежнему  молчащего
старичка,  -  смотрит  внимательно,  но  нашим  действиям   не   мешает.
Образцовый понятой. Папки эти, кстати, тоже придется изъять.
   Черноокая Лолита, гневно бряцая золотыми блямбами в  ушах,  фыркнула,
но умолкла и села рядом со вторым понятым.
   Виктор готов был сквозь землю провалиться.
   - А что это за молодой человек? - снова подала она голос.  -  Его  не
было в той бумажке, что вы мне показывали!
   Опер с "оленями" вопросительно посмотрел на Юмашеву.
   - Я пригласила, - бросила та. - Долго вы еще?
   - Да пожалуй, что и все, - "оленевод" с кряхтением разогнул спину.  -
Тут с кондачка не разберешься, надо внимательно все изучить в Главке.
   - Ну и ладно. Тогда вы тут заканчивайте, протоколируйте все, а  мы  с
молодым человеком пойдем кофейку  попьем.  Эту,  -  Юмашева  кивнула  на
обреченно раскачивающуюся из стороны в сторону Ломакину, -  в  отделение
отвезете, пусть меня подождет. У нас с ней до-олгий разговор будет...
   Как, говоришь, тебя зовут?
   - Виктор. Беляков.
   - Лейтенант, кажется?
   - Лейтенант.
   - Ну пошли, лейтенант... - мазнув прощальным  и  ничего  хорошего  не
обещающим взглядом по Ломакиной, она двинулась к выходу.
   Только на улице Виктору пришло в голову, что.
   Гюрзе просто нестерпимо хотелось смыться от дотошной Лолиты.

23.11.99, день

   Обычно под названием "Снегурочка" в прежние годы стыдливо  скрывались
банальные разливухи на два-три шатких столика перед  унылым  обшарпанным
прилавком, а то и вовсе без сидячих мест. Эта же отличалась от них,  как
"Снегурочка"  оперная  отличается  от  новогодних,  потрепанных   жизнью
снегурок из фирмы "Заря", на исходе  неудавшейся  артистической  карьеры
сопровождающих уже не очень трезвых дедов морозов по квартирам.  Длинная
стойка, отделанная под красное  дерево,  меню  на  красивой  пластиковой
подставочке, круглые столики, штук десять, со стеклянными столешницами и
высокими деревянными стульями, интерьер  зеленых  тонов;  никакого  тебе
дыма, светло, тепло, и мухи не кусают.  Забываешь,  что  снаружи  погода
мерзопакостная,  дождь,  ветер  и  градусов  пять  тепла,   не   больше.
Единственно вот телевизор на краю стойки подкачал: здоровенный ящик типа
первых "Горизонтов", некогда цветного, а теперь  преимущественно  синего
изображения,  изредка  подергиваемого  зернистой  рябью,  что-то  бубнил
совершенно не в лад с изображением. Ну, да это ерунда.
   Юмашева направилась прямиком к стойке.
   - День добрый, - обратилась она к тетке в белой наколке,  -  кофе  вы
варите?
   - А как же, - с  фальшивым  гостеприимством  ответствовала  тетка.  -
Вкусный, между прочим.
   - Ну, тогда два маленьких налейте, пожалуйста, -  сказала  Юмашева  и
посмотрела на Виктора.
   Виктор посмотрел в меню.
   Маленький кофе - двадцать пять рублей! Однако цены!  И  как  она  это
заведение вычислила, по запаху  дороговизны,  что  ли?  Вокруг  полно  и
подешевле... А теперь еще недвусмысленно ждет, что платить будет опер. С
одной стороны-то, конечно, все правильно - женщина как-никак, да  и  она
ему нужна, а не он ей, но с другой... Вот ведь жаба!
   Он мысленно чертыхнулся и полез во внутренний карман бежевой замшевой
куртки за кошельком.
   Что, она его  специально  разорить  решила?  Или  мстит  за  то,  что
перепутал Гюрзу с пошлой понятой?
   - Может, по пирожному? Свежие! - льстиво предложила  тетка  Юмашевой,
но глядя при этом на Виктора и ловко уцапывая полтинник с  блюдечка  для
денег.
   Кофеварка раздраженно зашипела и начала плеваться кипятком.
   Они уселись за столик возле окна, за которым серел обычный  питерский
осенний день. Юмашева отхлебнула кофе и тут же прикурила  от  роскошного
"Ронсона" тонкую дамскую сигарету, выуженную из белой пачки.  Откинулась
на спинку стула.
   - Вы уж простите меня, - хмыкнул Виктор. - Сам не  понимаю,  как  это
меня угораздило перепутать.
   - Да забудь, - махнула сигаретой Гюзель. - Все равно там  делать  уже
нечего  было.  Ребята  сами  справятся.  Ну  давай  выкладывай,  с   чем
пожаловал,  Виктор  кашлянул.  Кофе  и  впрямь   был   недурственный   -
соответствуя заведению. По Сеньке и шапка. Он осторожно  поставил  чашку
на блюдце и вкратце пересказал  собеседнице  картину  убийства  Марьева.
Гюрза молчала, ни  разу  не  перебила,  и  вообще  у  Виктора  создалось
впечатление, что она его не слушает. Она смотрела телевизор.  И  изредка
делала глоток кофе