остатки,
одновременно заставив тело раскрыться в сладострастном призыве.
   Бордовое  снизу,  лепестками  перетекающее  в  кумачовое,   в   талии
огненное, чуть выше алое и на груди, бесстыдно  открытой,  уже  розовое.
Платье -?"словно костер, облегающий тело.
   - Да это же порнуха какая-то, - вполголоса пробормотала Гюзель.
   - Конечно, - согласилась Лола. - К нему нужен черный жемчуг.  Погоди,
у меня где-то был.
   Она взяла с туалетного столика шкатулку и высыпала ее  содержимое  на
диван. По коричневой  обивочной  материи  рассыпались,  ударив  в  глаза
блеском и разноцветьем, кольца, серьги, брошки,  колье,  бусы,  заколки,
кулоны. Проворные загорелые руки стали все это ворошить, раскидывать  по
дивану.
   - Здесь нет, - сказала Лола.
   И извлекла из-под того же столика еще одну  шкатулку.  Драгоценностей
на диване прибавилось - Лола никогда не жалела денег на украшения.
   - Тебя еще не грабили? - поинтересовалась Юмашева.
   - А у меня сигнализация. И Сенечка опять же...
   Монструозного вида ротвейлер Сенечка, услышав, что о  нем  вспомнили,
завозился на своей подстилке.
   - К тому же меня знают, серьезные не полезут, -  продолжала  Лола.  -
Если только залетные дурики, но их свои же моментом вычислят и  все  мне
вернут. Или ты их поймаешь.
   - Я-то поймаю, но ты мне скажи: это не слишком? Все-таки не в  ночной
клуб иду.
   - Женщина должна... О, нашла. - Лола  крутанула  на  пальце  ожерелье
черного жемчуга. - Женщина должна кричать о том, что она - женщина.
   Чтобы они не забывали, ради чего стараются,  ради  чего  зарабатывают
свои бабки или лезут наверх.
   А все только для того, чтобы иметь роскошных баб. И пусть  не  строят
из себя. Вот и  пускай  бросают  тебе  под  ноги  свои  миллионы.  Да  и
смотрится вовсе не вульгарно. Откровенно, вызывающе, но не вульгарно.  А
это главное... Надевай. Давай помогу. А  то  ты  поди,  уже  лет  десять
украшения не носила.
   - Мое украшение - ствол, - усмехнулась Гюрза. И тут же добавила:
   - Крутость не в том, чтобы  носить  дорогие  цацки  и  разъезжать  на
джипах. А в том, чтобы не носить и не разъезжать  -  при  наличии  такой
возможности. Поэтому меня бандиты и уважают - за независимость... Учись,
подруга.
   А платье в самом деле - отпад.
   Они с Аркадием оказались в толпе нарядных гостей. По  залам  Русского
музея плавали возбуждающие аппетит ароматы. М-да, как-то непривычно,  но
придется примириться...
   - Сколько же всего  ожидается  гостей?  -  спросила  Гюрза  у  своего
спутника.
   - Приглашено  сто  восемьдесят.  Не  сомневаюсь,  что  столько  же  и
припрется. Вон твой...
   - Вижу.
   Да, она увидела его. Он стоял на фоне "Последнего дня Помпеи". Стоял,
держа в руке бокал, похоже, с красным вином. На нем был  черный  костюм,
напоминающий френч и подчеркивающий стройность фигуры.  Он  беседовал  с
невысоким плотным.., ба, да она его знает, артист,  фамилию  не  помнит,
зато  помнит  клип  с   его   участием   -   в   клипе   рекламировалась
"Алка-зельтцер", и этот артист очень убедительно изображал "мужика после
вчерашнего". Судя по постоянным смешкам, переходящим в хохот, они,  стоя
под  картиной  Брюллова,  беседовали  на   темы,   весьма   далекие   от
фундаментальных проблем бытия. Рядом с  ними  стояла  женщина,  которая,
очевидно, и являлась  упомянутой  Аркадием  законной  супругой.  Женщине
можно было дать лет тридцать, плюс-минус пять (скорее, плюс).  Почему-то
Гюрза подумала, что это его первая жена. Первая, но поздняя, -  мысленно
добавила она. Во всяком случае, ей показалось, что он не из тех  мужчин,
которые пробивают себе дорогу рука об руку с женщиной. Нет,  он  казался
представителем другой мужской породы, то есть был из тех, кто  входит  в
чужую жизнь победителем, с лентой  через  плечо,  из  тех,  кто  считает
возможным задумываться о  женитьбе  только  тогда,  когда  утвердится  в
жизни, из тех, кто вводит жену в дом, который уже - "полная чаша".
   - Пойдем представляться? - спросил Аркадий.
   Где-то в соседних залах пробовали усилители -  раздался  режущий  уши
звук.
   - Пойдем, - ответила Гюзель, заметив, что создателя близкого  русской
душе образа "после вчерашнего" увлекла в другой  зал  удалая,  хохочущая
компания.
   Они подошли. Ее сердце дрогнуло - и вовсе не оттого,  что  перед  ней
была знаменитость. Со знаменитостями  ее  знакомили  не  впервые.  Да  и
девичьи восторги ("Ох, кто передо  мной!  Вот  подружки  обзавидуются!")
остались далеко позади, уже в бинокль не увидишь. Хотя  многие  подружки
позавидовали бы такому знакомству.
   Известный, можно сказать, знаменитый  модельер  Волков  стоял  сейчас
перед ней и улыбался.
   Улыбались и они с Аркадием. Отчего же не улыбаться? Не  на  похоронах
ведь...
   Аркадий и Волков  поздоровались  ("Привет,  рад  видеть".  -  "Добрый
вечер, ты по-прежнему в отличной форме"),  пожали  друг  другу  руки,  и
Аркадий куртуазно приложился к ручке супруги модельера.
   "Как же его зовут? -  почему-то  вдруг  обеспокоилась  Гюрза.  -  Все
Волков да Волков, а по имени, выходит, и не знаю. Или забыла? Ну как  же
не знаю, что за ступор? Надо вспомнить хотя бы титры на  экране..."  Она
вспомнила его имя, а в следующее мгновение Аркадий сказал:
   - Иван. Модельер Иван Волков. А жену его зовут Марина.
   Волков отвесил легкий поклон и произнес что-то  галантно-обязательное
(кажется, "рад познакомиться"). Супруга модельера окинула новую знакомую
пытливым  взглядом  и,  похоже,  осталась   в   недоумении.   Недоумение
естественным образом вылилось в вопрос:
   - Вы действительно из милиции? Вы совсем не  похожи  на  милиционера.
Или Аркадий нас разыгрывает?
   - Нет, не разыгрывает, - ответила Гюрза. - А не похожа -  потому  что
не в форме милицейской. Я совершенно другая.
   Марина была женщина ухоженная. Причем во  всех  отношениях.  То  есть
ухоженная не только косметическими стараниями и неслабыми затратами,  но
и жизнью без встрясок. Не угадывалось то, что  тоже  оставляет  на  лице
следы: стрессы, бессонные ночи и терзания, водка и  разговоры  до  утра,
пепельницы, полные окурков, слезы... За  ухоженным  фасадом  угадывалась
ухоженность   души.    Чувствовалось,    что    и    времяпрепровождение
избирательное:  театры  и,  уж  конечно,   все   театральные   премьеры,
презентации,  рауты-парады  и,  разумеется,   загранпоездки.   Очевидно,
загранпаспорт весь в визах, новую ставить негде, пропаханы вся Европа  и
Азия с Америками. Разумеется, Марина, чтоб не расстраиваться, не смотрит
и не слушает местные новости и пешком не ходит.
   - Это что... - поддержал разговор Аркадий.  -  Во  мне  наутро  после
таких собирух никто не признает телезвезду. Наоборот. Вхожу в магазин  -
кассирши прячут выручку, охранники просыпаются и тянутся к  дубинкам,  а
старушки пододвигают к себе поближе авоськи с картошкой.
   - И меня мало кто принимает  за  модельера,  -  улыбнулся  Волков.  -
Потому что не хожу в экстравагантных нарядах, не  маленького  роста,  не
делаю идиотских причесок и не "голубой".
   - Значит, мы все не те, кем кажемся, - подытожила Юмашева.
   - А вы, наверное, здесь по делу? - Марина внимательно  посмотрела  на
Гюрзу. - Выслеживание авантюриста из высших сфер? Как это романтично...
   - Увы, - пожала плечами Гюрза. - Стрелять, дырявя картины,  и  бегать
по музею с  криком  "Держи  его,  лови!"  я  сегодня  не  буду.  Хочется
отдохнуть в кои-то веки.  И  потом,  как  вы,  наверное,  уже  заметили,
пистолета у меня при себе нет.
   Гюзель усмехнулась и, как бы в  доказательство  своих  слов,  провела
ладонями по платью, плотно облегавшему ее стан.
   - А женщин в милиции заставляют  носить  форму?  -  полюбопытствовала
Марина.
   Юмашева, конечно, понимала, что ее профессия - в сочетании с  обликом
- должна вызывать живейший интерес, но, черт  возьми,  и  в  любопытстве
меру надо знать. Аркадий, подлец, мог бы и удержаться,  не  называть  ее
профессию. Возникло озорное желание  съязвить,  чтобы  отбить  у  Марины
желание дальше расспрашивать о милицейской жизни. Но - не пришлось...
   - Прошу занимать свои места! Пожалуйте к  столу!  -  объявил  молодой
человек во фраке и в белых перчатках; он сопровождал свои слова  жестами
уличного регулировщика.
   Все оживились и направились к двери,  на  которую  указывали  руки  в
белых перчатках.
   "Да уж, пока не скажешь, что вечер  складывается  наилучшим  образом.
Ладно, вечер еще не окончен..."
   По дороге Аркадий здоровался со всеми подряд - во всяком случае,  так
показалось Юмашевой. Вскоре она  почувствовала,  что  ужасно  устала,  -
угнетала необходимость выслушивать дежурные комплименты  черт  знает  от
кого; к тому же приходилось реагировать улыбкой  на  глупейшие  шуточки.
"Да, к раутам надо тоже иметь привычку", - со вздохом подумала Гюрза.
   Неожиданно она перехватила чей-то пристальный взгляд. А  в  следующее
мгновение узнала одну из старых "знакомых" - Лизу по кличке Засос.
   Когда-то, в начале  девяностых,  Лизка  "работала"  в  районе  Сенной
площади и специализировалась на оральном  сексе  в  автомобилях.  Потом,
говорили, перешла в квартирный развоз, а затем куда-то  исчезла.  И  вот
вдруг объявилась через столько лет, всплыла в интерьерах Русского  музея
под ручку с каким-то хряком в классическом костюме. Она была в  вечернем
платье и при побрякушках; прическа же - не чета прежней - копнет намытых
волос. Лизка, тотчас же узнавшая Гюрзу,  заметно  побледнела.  В  испуге
отвернувшись, она потащила своего борова за спины гостей.  Гюзель  же  с
облегчением вздохнула, наконец-то опустившись на свое место за одним  из
столов.
   Стол был накрыт на четыре персоны, но в зале имелись столы и на шесть
человек. Кроме того,  у  одной  из  стен  устроители  веселья  соорудили
невысокую эстраду.
   Волков и его супруга расположились довольно  далеко  от  Юмашевой.  К
тому же ей пришлось бы каждый раз  оборачиваться,  чтобы  посмотреть  на
них. "Ладно, вечер еще не окончен", - снова подумала  Гюрза.  Устроители
не придумали ничего лучше, как выбрать для застолья зал, где  выставлены
эскизы художника Иванова к "Явлению Христа народу". Осматриваясь,  Гюрза
увидела несколько знакомых лиц. Вон артист, известный всей стране и всей
питерской милиции Центрального района.
   Последней он был известен своими чуть ли не еженедельными залетами  в
"истории". Эта знаменитость обладала удивительным талантом вляпываться в
правонарушения.  Пьяные  скандалы  с  его  участием  стали   бесконечным
сериалом, главные зрители которого - патрульно-постовая служба.
   Кроме того, его постоянно  задерживали  за  отправление  естественных
надобностей в неположенных местах, брали вместе с  продавцами  "травки",
когда он заходил к ним купить коробок, и вытаскивали  из  постелей  жриц
любви. Ну а отделывается он легко - благодаря всенародной любви.  Артист
этот - личность скорее комическая, хотя он и  в  сорок  лет  по-прежнему
оставался  героем-любовником.  А  вон  того  гостя  никак  не   назовешь
комическим. Этот невысокий, широкоплечий господин с  азиатскими  глазами
являлся одним из самых опасных людей  в  городе.  Если  б  раскрыли  все
питерские громкие  заказухи  последних  лет,  то  оказалось  бы,  что  к
половине из них он так или иначе причастен. Гюрза  задумалась:  "Как  же
называется его должность  в  городском  правительстве?  Кажется,  что-то
такое по недвижимости..."
   - Раз уж я сегодня без жены, - услышала она шепот наклонившегося к ее
уху Аркадия, - то этим надо пользоваться, как думаешь? Пока я тебя ждал,
мне  удалось  рассмотреть  одну  артисточку,  пробежавшую   мимо.   Она,
вероятно, спешила к месту репетиции или,  прости,  господи,  за  грешные
мысли, переодевания. Так что ты  не  обидишься,  если  я  вдруг  исчезну
ненадолго?
   - Даже обрадуюсь. У меня на тебя появился еще один компромат.  Будет,
чем прижать тебя на допросе.
   - Ох уж этот ваш милицейский юмор. Так и инфаркт заработать можно.
   До этого  момента  они  были  одни  за  столиком,  но  теперь  к  ним
присоединилась парочка, с которой они уже раскланивались где-то по пути.
Какой-то чиновник из мэрии с супружницей. Оставалось  только  надеяться,
что супруги не из болтливых...

***

   Пока Гюрза веселилась в Русском музее, в городе происходило множество
разных событий; одно из них - на  улице  Разъезжей.  Там,  в  "Жигулях",
припаркованных у тротуара, сидел, читая газету, мужчина лет сорока.  Его
очки с тонкой, едва заметной на лице оправой,  были  "на  даль",  и  при
чтении их лучше было бы снять, тем более что  мужчина  не  изображал,  а
действительно читал газету. Но ему приходилось то и дело  отрываться  от
строчек, чтобы бросить взгляд на входные двери четырехэтажного здания на
противоположной стороне улицы. Входные двери почти  не  знали  состояния
покоя, постоянно кто-то входил, кто-то  выходил  -  здание  представляло
собой муравейник офисов.
   Любого другого подобное времяпрепровождение раздражало бы, но человек
в "Жигулях" чувствовал себя комфортно - ситуация привычная, рабочая.
   За час, проведенный в машине, он уже  прочел  одну  газету  и  теперь
взялся  за  другую,  за  "Комсомольскую  правду".  Ждать  придется   еще
где-нибудь  с  полчаса.  Контора,  в  которой  трудится  его   "клиент",
заканчивает работу через двадцать минут.
   Машина "клиента" - "Форд"  девяносто  девятого  года  выпуска,  цвета
"металлик", с тонированными стеклами  -  поджидала  владельца  метрах  в
двадцати от входа в здание и метрах в пятнадцати от "Жигулей". Владелец,
как убедили вчерашние наблюдения, - барыга, весь на дешевых понтах.
   На кнопку коробочки-брелока жмет уже с крыльца. Или  красуется  перед
девочками, или в детстве не  доиграл  в  игрушки.  Хороший  "клиент",  и
лайбла его хороша, новье. Даже если сегодня на него что-то найдет  и  он
приставит брелок вплотную к охранному блоку, сигнал все  равно  записать
удастся, расстояние позволяет. Если он, конечно, не додумается  обернуть
брелок фольгой. Вот удивил бы!
   Действительно удивил бы, так как, судя  по  его  лицу,  он  не  может
знать, что радиосигнал распространяется во  все  стороны.  Судя  по  его
лицу,  он  должен  верить,   что   сигнал,   подобно   лазерному   лучу,
протягивается от брелока, зажатого в его клешне, к...
   Человек в "Жигулях" отложил газету, поправил  на  носу  очки,  открыл
бардачок и включил прибор под названием "кодграббер".  Владелец  "Форда"
показался в дверях раньше, чем ожидалось. Как и  вчера,  за  его  локоть
цеплялась хохочущая девица.
   Спустившись с высокого крыльца,  "клиент"  запустил  руку  в  брючный
карман и тотчас же  извлек  оттуда  небольшую  черную  коробочку.  Затем
надавил пальцем на кнопку -  и  его  друг  ответил  преданным  писком  и
подмигиванием.
   Ну вот и все, сигнал записан. Человек в "Жигулях" снова поправил очки
и закурил. Надо дать "клиенту" отъехать без  помех.  На  сегодня  с  ним
закончено. Хотя, может, и не закончено. Если применен динамический  код,
придется сегодня расшифровывать запись, возиться с компьютером.
   Впрочем, вряд ли... Человек в очках невольно улыбнулся  при  мысли  о
том, что научился почти  безошибочно  определять  по  машине,  облику  и
физиономии владельца  его  "потолок".  То  есть  тот  класс  сигнального
устройства, на который может дать  себя  уговорить  "клиент".  "Потолок"
этого бобра - класса "эм-эс триста". Так что можно считать  сигнализацию
"Форда" отключенной...
   Осталось  лишь  пропеть  вслед  уехавшему  "клиенту":  "Так,  значит,
завтра. На том же месте в тот же час". Правда, час будет не тот же, надо
с утреца приехать. Дел завтра - самое большее на минуту.
   Да нет, что там делать минуту? Леха ставится ко входу на случай "если
вдруг".  Отсчет  времени  можно  начинать  с  момента  подхода  к  лайбе
"клиента", то есть с отключения сигнализации, код которой уже  известен.
А потом сесть за руль,  сунуть  болванку  в  замок  зажигания,  спрятать
полученный слепок ключа в  карман,  осмотреться,  где  какие  наставлены
противоугонки, вылезти, закрыть дверцу - от силы полминуты.
   И уводить лайбу отсюда будет удобно.  Здесь  просто  шикарное  место,
всегда полно машин, где чья, кто к какой подходит - не уследить, да и не
следит никто. Хорошее место, а время потом можно выбрать...
   Человек в очках щелчком отправил окурок в уличную грязь и завел  свой
застоявшийся "жигуль".

***

   А  в  Русском  музее  все  завертелось...  Выпущенные  из   какого-то
запасника, в зал ворвались шустрые мальчики и девочки - и те и другие  в
униформе, напоминавшей обмундирование "суворовцев".
   Они забегали, что-то принося, унося, предлагая, открывая... Захлопали
пробки от шампанского, зазвенели тарелки, и люди за столами оживились.
   Гюрза, взглянув на Аркадия, прошептала ему на ухо:
   - Видишь за соседним столиком лысого мужика в бабочке, а с ним  рядом
толстая корова?
   Аркадий молча кивнул. Мужик этот, худой и невзрачный,  был,  если  уж
уточнять, не лысый, а с внушительными залысинами.
   - Не знаю, кто он теперь, - продолжала Юмашева, - но три  года  назад
ходил в депутатах, работал  под  правозащитника.  Его  раз  повязали  на
Московском вокзале, где он "снимал" мальчиков себе на вечер. Выяснилось,
что он лидер со стажем и на Московском  завсегдатай.  Конечно,  он  стал
размахивать депутатскими "корочками", и его, конечно же, отпустили.
   - Он нынче уже не депутат, не прошел, - сообщил всезнающий Аркадий. -
Теперь он коммерсант, довольно крупный, а  толстуха  -  жена  его.  Они,
надеюсь, счастливы в браке.
   На подиуме появился представительный господин с микрофоном в руке,  с
лицом заправского весельчака. Тоже, кстати, довольно известный и  вполне
узнаваемый артист развлекательного жанра. Он-то и напомнил с  шутками  и
прибаутками, зачем они все здесь  собрались.  Потом  рассказал  анекдот.
После чего, указав на стены, продекламировал:

   Мольбертом и кистью владеет будь здоров
   Крутой живописец Андрюха Рублев!
   Легко нарисует хоть тонну селедки
   Нормальный художник Кузьма Петров-Водкин!

   Снова над ухом зазвучал шепот Аркадия:
   - Это, конечно, не Якубович, но из местных развлекал - один из  самых
высокооплачиваемых.
   Хотя стишки - явный плагиат...
   Между тем  конферансье,  посчитав,  что  начало  веселью  положено  и
публика заведена, провозгласил тост за дальнейшее процветание  фирмы.  И
тотчас же все поднялись с бокалами в руках.
   Затем  конферансье  сменили  артисты  -  клоуны   из   нашумевшей   в
перестроечные годы шоу-группы "Лицедеи".  В  желудки  опустились  первые
куски еды  (понятно,  отборной,  первосортной),  и  по  пищеводам  вновь
заструилось полусладкое шампанское. Клоуны  же  тем  временем  завывали,
улюлюкали и подпрыгивали.
   После клоунов чередой пошли: тот же конферансье со своими  анекдотами
и балагурством, люди, отрывающиеся от столов и выходящие на сцену, чтобы
поздравить преуспевающую фирму, все новые и новые артисты, выбегающие из
соседнего  зала;  в  основном  это  была  неунывающая  попса  питерского
разлива, то есть коллективы вроде  группы  "Сто  пудов".  Созданное  ими
настроение  поддерживали  мастера   разговорного   жанра,   зачитывавшие
юморески (главным образом почему-то  высмеивались  "новые  русские"),  В
какой-то момент Юмашева спросила:
   - Аркадий, ты тоже должен поздравить юбиляров?
   - Нет. Не хочу и не буду.
   - А тебе нравится все это?
   - Еда нравится. Должен признаться,  что  моя  жена  совсем  не  умеет
готовить. - В подтверждение  своих  слов  Аркадий  снова  склонился  над
тарелкой.
   А Гюрза уже насытилась - во всяком случае, есть больше не хотелось. К
тому же у нее испортилось настроение. Ей тошно было смотреть  на  стены,
на которых обессмысленными сейчас окнами в  иную  жизнь  висели  картины
Иванова и  других  представителей  русского  реалистического  искусства.
Столетие  назад  художники  не  предполагали,  что  пишут  картин