аки  хозяин  в
унитаз бросить! Значит, сии клиенты сидят на героине. А  с  героина  еще
никто не слезал.
   Сам хозяин здесь же - единственный трезвый из обитателей  притончика,
обыскиваемый Крышкиным и зло зыркающий по сторонам.  Оперы,  как  конвой
мавзолея, охраняют банку и пакетики - не дай бог  кто-нибудь  перевернет
или рассыплет...
   Хотя - некому: два клиента, как уже  говорилось,  вмазаны  по  полной
программе. Более того: один из них как сидел со шприцем, занесенным  над
оголенным изгибом локтя, так и застыл в прострации.
   Действительно, кавказцы. Прикинутые - богатые  дубленки,  "гайки"  на
пальцах -  смотрят  исподлобья,  но,  естественно,  пока  не  врубаются.
Картина маслом - "Не ждали".
   - Йа-ха, Гюльчатай!
   От переполняющих его чувств Сергей Румянцев уже не может  изъясняться
по-русски. И даже обзывает меня Гюльчатай, хотя прекрасно знает,  что  я
не люблю этого. Но сейчас не до обидок. Говорю ему:
   - Узнай, чья "Волга".
   Рот в улыбке растянут до ушей.
   - Уже. Вот этого, - он тычет пальцем в плотно  сбитого  кавказца  лет
тридцати пяти, приятеля того, что  со  шприцем,  со  щеками,  синими  от
тщательно выбритой, но все равно заметной щетины, и берет со стола пачку
изъятых документов. - Точнее, не совсем его. Он по  доверенности  ездит.
Точнее, ездил. Пагава, Алан Муртазович его кличут.
   А тачка принадлежит какому-то Марьеву С. Г.
   - Кто таков?
   Румянцев безмятежно пожимает плечами:
   - А пес его знает. Разберемся.
   Да уж, разобрались...
   Я сваливаю на него самую трудную часть ментовской работы:
   - Дуй за понятыми. А я пока протокол начну.
   Сережа исчезает. Я же, сдвинув в сторону  остатки  закуси  на  столе,
достаю чистые бланки. Душу переполняет  ликование  -  как  всегда  после
удачно завершенной операции.
   Эх, знать бы тогда, чем эта история с "Волгой" некоего Марьева С.  Г,
обернется для меня спустя год...

24.11.99, утро

   Самое античеловечное изобретение в истории  -  это  будильник.  Самое
сволочное. Будильники надо истреблять, как воробьев в Китае.
   Если бы Гюрза действительно спала с пистолетом под  подушкой,  как  о
том говорится в милицейских небылицах про  нее,  то  вытащила  б  его  и
разнесла эту дребезжащую железку к ядрене фене.
   Ровно в семь. А так приходилось вставать, покидать  кровать,  которая
казалась  лучшим  другом,  выполнять   десять   отжиманий,   лезть   под
контрастный душ.
   Она привыкла заставлять себя. Вся ее жизнь -  преодоление.  Благодаря
этому она смогла стать тем, кем  стала.  У  других  бывает,  конечно,  и
по-другому. Скажем, если тебе повезло  с  родителями,  которые  проведут
тебя за  ручку  до  мягкого  кресла,  через  престижные  вузы  и  нужные
знакомства. А если ты детдомовская, то приходится кувыркаться самой. Тут
уж, девочка, ты никому не нужна и не интересна, кроме  себя,  дорогой  и
единственной.
   Сейчас еще ничего. А вот раньше, до опалы, был "полный песец".  Гюрза
не слышала будильника. Ну не слышала - и хоть ты тресни. И стук в  дверь
ее бы не  разбудил.  И  если  бы  пальнули  из  .пистолета  над  ухом  -
наплевать. Спала бы дальше.
   Единственное,  на  что  реагировал  ее  организм,  был  телефон.  Вот
телефонный звонок заставлял ее  выныривать  из  объятий  Морфея  и  таки
проснуться.
   Почему так происходило - одному богу известно.
   Однако происходило. И в течение трех - трех! - лет  она  под  разными
предлогами просила коллег по службе звонить ей по  утрам  домой.  Причем
старалась не обращаться к дежурным по отделениям: с одной стороны,  чего
им, все равно дежурят, могут и  брякнуть,  а  с  другой-то  -  если  кто
забудет, или будет  в  запарке,  или  еще  что?  Зато  теперь  можно  не
заставлять себя, потому что...
   Откровенно говоря, свою службу в  полиции  нравов  Гюрза  терпеть  не
могла. Не любила до такой степени, что изредка, очень изредка  позволяла
себе являться на Тверскую в простенькой курточке и плевеньких  джинсиках
(хотя во все  остальные  "присутствия"  собиралась  словно  на  прием  в
посольстве) часикам к  двенадцати,  выдерживала  там  минут  тридцать  и
быстро сваливала, мотивируя отлучку необходимостью работы "по  адресам".
Но вообще-то богемное разгильдяйство осталось в развеселом  студенческом
прошлом, и теперь она не позволяла себе  расслабляться  надолго  даже  в
мелочах. Она должна быть лучшей, где бы ни работала  -  хоть  в  Главке,
хоть дворником. Хоть в полиции нравов. А это требует  сил.  Но  иначе  и
жить не стоит, не правда ли?
   Утренний распорядок исполнялся своим чередом. Завтрак. Конечно, кофе,
изгоняющий последнего усыпительного беса. Поесть лучше  плотнее,  но  не
всегда можешь втолкнуть в себя все,  что  выложила  из  холодильника  на
стол.  Можешь  и  сознательно  обречь  себя  на  голод,  если  предстоит
серьезная работа, например задержание или обыск.
   Тогда необходим пустой желудок.  Да,  так  она  по-дурацки  устроена.
Голод делает ее злее, собраннее, работоспособнее, на пустой желудок  все
выходит лихо и ладно. Мозг и  организм  не  допускают  сбоев  и  ошибок,
выбирают оптимальные решения, и, кажется, фарт сам липнет к тебе.
   О работе она начинала думать за первой сигаретой. Составив тарелки  в
мойку, наполнив чашку второй, "под  табачок",  порцией  кофе.  Будничные
дела она перебирала, особо ни на чем  не  задерживаясь.  Здесь  все,  по
крайней мере, на сегодня  ясно  и  осложнениями  не  грозит,  думать,  в
сущности, не над чем. Знай исполняй себе предписание.  Остается  Марьев,
по которому надо начинать работу.
   С чего начинать, ясно - трясти агентов. Чего-чего, а  информаторов  у
нее хватает. Зря она, что ли, двенадцать лет в  органах  протрубила,  из
них полтора года на Литейном в отделе "А", который и специализируется на
сборе  информации  в  криминальной  среде  и,  разумеется,  на  вербовке
информаторов.
   Об этом в широкой среде непосвященных распространяться не принято, но
вся работа оперов - от районных до старших - зиждется на агентуре.
   Проще говоря - на "стукачах",  хотя  никто  не  называет  так  людей,
которые - добровольно или же в силу различных обстоятельств  -  исправно
приносят информацию, слухи, обрывки  интересных  разговоров.  А  уж  как
распорядится опер полученными данными, это его забота. У  каждого  опера
свой круг информаторов, составляемый годами и лелеемый им  любовно,  как
грядка садовода-фанатика.  Информаторы  имеются  во  всевозможных  слоях
общества - от бомжей до бомонда.
   В нужный момент в мозгу Гюрзы словно  включилась  некая  компьютерная
программа, и завертелось - имена, клички, подходы, выходы,  криминальные
профессии и знакомства. От них выстраивались линии к ядру размышлений, к
кружочку с фамилией Марьев внутри. Большинство из линий не  дотягивалось
до него, иные вообще уходили прочь, к другим  полюсам.  Наконец,  пройдя
сквозь аналитический фильтр, отобралось несколько,  чуть  более  десятка
индивидов,  из  которых  можно  выудить  что-то   дельное.   Теперь   их
требовалось выстроить  по  ранжиру,  выдать  каждому  порядковый  номер,
потому что свое время Гюрза ценила и тратить его  попусту  на  разговоры
без отдачи не хотела. Следовательно, надо выйти на результат  как  можно
раньше, не на последнем опрошенном "стукаче". Что  ж,  значит,  составим
для  себя  хит-парад  информаторов,   "горячую   десятку",   исходя   из
вероятности обладания сведениями по Марьеву...
   Она смела крошки со стола  в  грязную  тарелку,  из  нее  выкинула  в
мусорное ведро. Помойные ведра,  даже  свое  собственное,  она  спокойно
видеть не могла. Ее невольно передергивало. Уж слишком много их в начале
милицейской карьеры было переворошено на обысках. Пропасть ведер, гибель
ведер. И все голыми руками, забыв о врожденной брезгливости,  отброс  за
отбросом, как последний бомж. Ловя насмешливые взгляды коллег - дескать,
если хочешь быть оперативником, то  хлебай  полной  ложкой  повседневные
ментовские радости.
   Наверняка кто-то ждал, что она не выдержит  и  сорвется  в  истерику,
ведь  я  женщина,  как  вы  можете  заставлять  меня  заниматься  такими
гадостями? Но этот  "кто-то"  плохо  ее  знал.  Трудности  распаляли  ее
злость, злость разжигала паровой котел ее  энергии,  и  она  выдерживала
многое.
   Ее вдруг мысленно повело вбок, на тропу досужих размышлений.  А  если
бы  действительно  ей  даровали  высочайшей   милостью   дворянство   за
выдающиеся заслуги в искоренении криминала и пришлось бы сочинять герб и
девиз, то... То сочинила бы. На гербе  изобразила  бы  гюрзу,  из  пасти
которой обязательно сочится яд. Гюрзу, которая...  ну  скажем,  обвивает
кактус как символ тягот и невзгод.  Геральдические  цвета  -  красный  и
черный.
   Просто потому, что это ее любимые цвета. И над гербом прописан девиз,
что-то вроде: "Нет мужика круче меня". Не-а, не годится.  Может,  лучше:
"Расступись и разбегайся"? Бр-р-р - чушь какая!
   Итак, тот, кому несомненно принадлежит номер первый и кто не может не
знать чего-либо о Марьеве, в городе, собака такая, отсутствует. Где  он,
когда вернется, вернется ли - неизвестно. Но  к  намеченным  на  декабрь
выборам,  может  быть,  объявится,  поэтому  оставим  за  ним   условное
первенство и обратимся к номеру второму.
   Она продолжала  размышлять,  переходя  в  комнату,  усаживаясь  перед
зеркалом для наведения "товарного вида".
   Не закончив эту церемонию, она не  отходила  от  зеркала,  даже  если
чувствовала, что опаздывает.
   Ничего, на машине доедет, не впервой. Но приходить на работу  кое-как
она не могла. Если не будет выглядеть блестяще, пропадет  уверенность  в
себе, а без этого нет  работы.  Ухоженность  -  для  работы,  для  дела,
которому совсем не по-женски посвятила всю себя.  Смотри,  народ:  Гюрза
идет! Лучшая в мире...
   Кстати,  о  деле.  С  кого  же  все-таки  начать   серию   встреч   с
информаторами?
   Как обычно, в случаях сомнения  она  положилась  на  интуицию,  и  ее
интуиция,  этакая  самостоятельная   змея,   гюрза   в   Гюрзе,   ожила,
зашевелилась, подняла шипящую голову. И высветила в ряду имен  и  кличек
человека, с которого она и начнет. Позвонит сегодня с  работы  и  забьет
"стрелку".
   Закончив с макияжем, критически оглядела  результат.  Лучше  лицо  не
сделаешь. Разве что если можно было бы вернуться на  десять  лет  назад.
Или если перейти в домохозяйку при "новом  русском"  и  не  вылезать  из
косметических салонов. И то и другое невозможно. И никакого сожаления по
этому поводу.
   Она подошла к шкафу. Извечный женский вопрос "что надеть?" по рабочим
дням Гюрзу не тревожил. Джинсы и свитер. Или деловой костюм.
   Практично, годится и для засады, ей идет и то и другое. Сегодня  она,
пожалуй, предпочтет костюм.
   Черные  брюки  и  пиджак.  Засад  сегодня  вроде  бы,  тьфу-тьфу,  не
предвидится, а приличное заведение  посетить,  она  надеется,  придется.
Если вызовет агента и договорится о встрече. Звонить есть смысл  часиков
с двенадцати, раньше агент не просыпается.
   Так, готова. Из сумочки ничего не выкладывала, денег в кошельке лежит
достаточно. Достаточно на сегодняшний день, а бывает  ли  их  достаточно
вообще - вопрос вопросов. Что у нас со временем? Впритык. Следовательно,
как обычно. Пять минут ждет на остановке муниципальный  транспорт,  если
тот не прибывает, то за десятку на машине.
   Итак, очередной рабочий день начался.

Глава 2

24.11.99, день

   Конспиративная встреча агента  и  его  куратора  для  многих  окутана
ореолом таинственности. Для немногих - ничем не  окутана,  просто  кусок
будней, часть работы,  а  работа,  как  известно,  весомая  составляющая
короткой жизни... Гюрза пришла раньше не потому,  что  боялась  опоздать
или таков был ее стиль. Напротив, на деловые  встречи  она  предпочитала
являться минута в минуту. Другое дело,  конечно,  любовные  свидания;  в
этом случае свое брала традиция - женщина  всегда  опаздывает  и  в  том
права. Но сегодняшнее, назначенное  на  четыре  рандеву  к  любовным  не
относилось. Хотя природа и милицейские предания знают случаи, когда тот,
кто "стучит",  с  тем,  кому  "стучит",  состояли  в  интимно-лирических
отношениях.
   Гюрза припомнила, нет ли у нее еще  каких-нибудь  дел  неподалеку  от
места встречи. Чтобы  два  раза  не  мотаться.  Оказалось,  есть.  Таким
образом, можно убить одной поездкой двух  зайцев.  С  первым  делом  она
управилась быстрее,  чем  ожидала,  образовался  временной  вакуум,  его
потребовалось чем-то заполнить.
   Юмашева прогулялась пешочком  до  нужного  угла.  Можно  было  и  еще
погулять, центр города располагает к  этому,  но  вот  погода..,  жуткая
влажность, холодный ветер - бр-р-р...  Поэтому  полчаса,  оставшиеся  до
условленного времени, Гюрза провела в кафе. В том самом, что  и  служило
местом встречи. Заказала пиццу с грибами,  кофе,  бисквиты.  Не  потому,
чтобы замотивировать  получасовое  сидение  за  столом,  а  потому,  что
действительно проголодалась.
   Она помнила это заведение еще с  советских  времен.  Тогда  это  была
котлетная, построенная, видимо, как соцбытучреждение прядильно-ниточного
комбината, расположенного в квартале отсюда, для перекусочных  нужд  его
работников. Среди питерских "застойных" котлетных  -  вполне  пристойное
место. Не грязное, алкашей гоняли,  на  столах  салфетки  в  пластиковых
стаканчиках, котлеты, конечно, дрянь,  но  всегда  имелся  выбор  других
блюд; среди них встречались и ничего себе, вполне съедобные.  И  очереди
обычно не выстраивались.
   Кооперативно-перестроечные   времена,   едва    затронув    интерьер,
переменили ценник, вывеску и ассортимент. Заведение  впервые  обзавелось
именем собственным - "Жанетта", в нем стали варить кофе по-восточному  и
продавать горячие бутерброды. Появился повод сидеть подолгу за  столиком
и разговаривать. Заведение сделалось удобным для конспиративных  встреч.
До этого могло привлекать лишь его расположение: в центре города,  но  в
стороне от людных улиц,  случайный  человек  вряд  ли  забредет,  вокруг
только жилые дома и предприятия, гулять здесь незачем.
   В  начале  девяностых  заведение  ушло  в  частные  руки.   Изменился
интерьер,  кафе  погрузилось  в  интимный  полумрак,  наконец-то   стали
продавать алкоголь. И публика пошла другая, главным образом  мальчики  и
девочки из офисов - последних в  округе  расплодилось  несчитано.  Акции
заведения на рынке тайных  встреч  заметно  поднялись.  А  когда  вокруг
столиков соорудили нечто вроде ширм,  кафе  стало  прямо-таки  идеальным
местом  для  кураторов  и  их  агентов.  Юмашева  чуть  ли  не   всерьез
удивлялась, почему она  не  встречает  здесь  никого  из  своих  коллег,
беседующих со своими... Гюрза редко употребляла слово  "стукач",  говоря
об агентах.
   Оно казалось ей слишком поверхностным,  однобоким  и  кагэбэшным.  На
худой конец, сойдут и "информатор" или тот  же  "агент".  А  чаще  всего
называла их "барабанами". Кулуарно, конечно. Хотя,  по  большому  счету,
любое  из  слов   лишь   приблизительно   передавало   суть   отношений,
складывающихся между опером и  работающим  на  него  человеком.  Точнее,
каждый отдельный случай требовал своих слов.
   Гюрза отодвинула тарелку с корочкой от пиццы ("Так себе плюшка,  кабы
не голод, в жизни не съела бы так много") и  поднесла  ко  рту  кофейную
чашку. Слух выхватил знакомую фамилию - Марьев. Нет, она не  вздрогнула,
не опрокинула кофе на юбку. Она улыбнулась. Отыскал и здесь. Нет от  вас
покоя,  Сергей  Геннадьевич.  На  коммерческой  радиостанции,  выбранной
девушкой за стойкой, наступило время  городских  новостей,  и  почему-то
вдруг вспомнили Марьева.  Послушав  немного  сообщение,  Юмашева  поняла
почему. В связи с более свежим и более громким убийством Воропаева.
   Опять журналисты выстраивают ряды из убиенных депутатов.
   Ее агент, верно, думает, из-за Новоселова встреча. А вот и нет. Гюрза
встала, подошла к стойке, попросила сварить  еще  кофе  и  принести.  Не
хватало только добавить: "Я у вас долго тут сидеть буду".
   Люди думают, оперативная работа  -  это  одна  большая  захватывающая
погоня. На самом деле - одно большое ожидание. Ждешь  часами  в  засадах
преступников, ждешь результатов экспертиз, ответов  на  запросы,  ждешь,
когда гражданин перестает запираться и начнет  давать  показания.  Ждешь
зарплату и  очередное  звание,  ждешь,  когда  сыск  станет  корпорацией
идеалистов, для которых истина и справедливость превыше всего. Ждешь вот
агента, который должен прийти в четыре, а сейчас уже пять минут пятого.
   Ее человек появился на  десять  минут  позже  обговоренного  времени.
Девушка по имени Мила сделала два шага от  входной  двери  остановилась,
давая глазам освоиться после уличного  света  в  полумраке  кафе.  Потом
принялась озираться,  близоруко  щурясь.  Гюзель  помахала  рукой.  Мила
заулыбалась и направилась к ее столику.
   Вот она пересекает кафе. Гюрза, опершись щекой  о  ладонь  с  зажатой
между пальцами дымящейся сигаретой, смотрит на нее. Идет женщина, на вид
лет двадцати пяти (Юмашева знает точную цифру - двадцать  семь).  Что  о
Миле могут подумать те, кто провожает ее сейчас взглядом? Наверное,  что
девушка  вышла  из  офиса,  покинула  компьютеры,  шефа  и  секретарские
обязанности. По выбранному стилю Мила как раз подходит под такой  образ:
одета неброско, практично, но любой женщине сразу ясно, что все  куплено
в дорогих магазинах; неяркий  макияж,  но  чувствуется  ухоженность,  из
украшений только серебро на руках.
   За девушкой тянется аромат "Chanel Allure" (что говорит не  только  о
деньгах, но и о вкусе).
   Гюзель стряхнула пепел  в  глубокую  стеклянную  пепельницу,  И  кто,
интересно,   из   глядящих   на   Милу   догадается,   что   перед   ним
представительница древнейшей профессии, проститутка, шлюха, или -  Гюрза
усмехнулась,  вспомнив  недавно  где-то  вычитанное  обозначение   таких
женщин, бытовавшее в девятнадцатом веке, - "мирская табакерка".  Ну  кто
мог догадаться? Разве тот, кто, как и она, не один  год  профессионально
имеет с ними дело. А она, майор милиции Юмашева, распознает  теперь  ЖЛП
(ходила  такая  аббревиатура  в  перестроечные   годы   по   милицейским
документам и расшифровывалась как "женщина легкого поведения") под любой
одеждой, в любой толпе. По множеству мелких примет,  по  взгляду,  по..,
всего и не перечислишь. А непрофессионалы не поймут.  Конечно,  помогала
ей и интуиция - как оперская, так и женская...
   - Привет.
   - Привет, как дела?
   - Нормально. А у вас?
   - Идут. - Вот так вот.  Никаких  тебе  "славянских  шкафов",  никаких
журналов "Огонек" под мышкой.
   Просто и обыденно, встретились две женщины.
   Кто скажет, что не две подруги? Кто заподозрит у этой встречи  второй
план?
   Мила бросила сумочку на стул. Сняла пальто, повесила на вешалку рядом
со столиком.
   - Пойду возьму себе что-нибудь. Коньяку не хотите?
   - Нет, я с кофе посижу. Денег хватит на коньяк? А то могу ссудить.
   - Спасибо, тьфу-тьфу-тьфу, пока при деньгах.
   Мила направилась к стойке.
   Гюрза познакомилась с Милой так  же,  как  знакомилась  и  с  другими
женщинами ее ремесла, - в результате задержания. Случилось  это  полтора
года назад.
   Рутинная работа, плановое мероприятие... Два опера,  ее  подчиненные,
выступили в роли клиентов, вызвали двух девочек по  одному  из  газетных
телефонов, где "симпатичные девушки помогут  расслабиться  состоятельным
джентльменам". Выбранное "агентство", судя по рекламной площади в газете
и расценкам на девочек, сообщенным по контактному телефону, было  не  из
бедных, не  из  только  поднимающихся.  Значит,  большой  штат  девочек,
хорошая "крыша", клиенты посолиднее.
   И значит, никакого урона они  "агентству"  не  на-.  несут.  Впрочем,
никому, по большому счету, Отделение по борьбе с преступлениями в  сфере
нравственности урона не наносило. Ну, будет составлен протокол,  взыскан
штраф, и после беседы всех отпус