Они в машину - и к ближайшим домам, по ближайшим  дворам.
Спрашивали всех без разбора: грузина не видели?  Полчаса  катались.  Как
сквозь землю провалился! Как от открыл дверь изнутри?!
   Ее невозможно открыть, там ни ручек,  ни  замочных  скважин,  ничего.
Как?! Как он очухался? Он же полудохлый был!
   - Как?! -  зловеще  переспросила  Гюрза.  И  объяснила  -  "как".  Не
стесняясь понятых и того, что женщине вроде бы не  пристало  употреблять
непарламентских выражений... Но этот Саша  и  виновато  понурившийся  на
пороге мастерской водитель Егорыч должны врезать себе в память  навсегда
этот случай, чтобы каждый раз, на  каждой  операции  загорался  в  мозгу
сигнальным фонарем, упреждая новые оплошности. И  все  остальные  должны
запомнить этот случай. Никогда  нельзя  считать  себя  умнее,  хитрее  и
сильнее преступника. Особенно если имеешь дело с матерым волком.
   Бедные понятые не  знали,  куда  спрятаться.  Хотя  их-то  разнос  не
касался, но это был такой качественный, генеральский разнос, при котором
посторонние чувствуют себя ненамного уютнее провинившихся.
   А гаже всего было даже не то, что  теперь  придется  за  этот  промах
отписываться, объясняться, а ощущение собственной вины. Она как  старшая
обязана была все предвидеть. И не успокаивать себя тем, что  этих  людей
тебе дали, а не ты сама их подбирала. Могла и отказаться  кое  от  кого,
ведь интуиция нашептывала, что опер Саша  -  звено  ненадежное.  Все!  -
остановила себя Гюрза, хватит сопли на кулак наматывать.  Дело  сделано.
Дальше-то что?..
   "Что же дальше?" -  этот  вопрос  и  сейчас,  на  пороге  сна,  встал
печальным итогом прожитого дня. Вроде  бы  она  что-то  даже  произнесла
вслух, потому что услышала, как Волков спросил: "Что?"
   Спасибо ему, она попросила, и он тут же приехал.
   Если бы не он, сколько этой ночью было бы выкурено  сигарет,  сколько
злых слов адресовано самой себе в ночном одиночестве.  А  может,  это  и
неплохо, когда в доме всегда под рукой есть мужик?  Скажем,  если  нужна
срочная психологическая разгрузка или выключатель в коридоре починить...
Но сколько возни с ним! Кормить его, стирать его  носки,  танцевать  для
него на ночь...

Глава 5

4.12.99, утро

   - То, что закрыл Астахова, молодец, хвалю, слава  тебе  и  ордена  на
грудь. Есть чем вашему начальнику порадовать  своего  начальника.  Чтобы
тот тоже - и так далее. Если бы не  Астахов,  то...  Ох,  повезло  тебе,
лейтенант Беляков, что  Астахова  вовремя  закрыл...  Ох,  повезло...  А
теперь давай рассказывай о своих художествах на Северном проспекте. Ишь,
куда тебя занесло! Почему без моего  ведома,  в  рабочее  время,  не  по
своему делу?!  Давай  по  порядку,  обстоятельно,  и  смотри,  если  что
сокроешь... - Очки Григорцева летали над столом, следуя за  держащей  их
рукой, дужки болтались, почему-то не отваливаясь.
   Начальник  отдела  был  грозен,  Белякову  казалось:  того  и  гляди,
начнется гроза. Утром прекрасного зимнего дня получить разряд  молний  в
живот не очень-то хотелось. Он очень надеялся, что промывка мозгов после
планерки многозначительного "А вас, Беляков, я попрошу остаться" - скоро
закончится. Не важно как, лишь бы поскорее.
   - Да вы и  так  все  знаете,  -  голосом  тяжело  больного  человека,
отвернув голову в сторону от пристальных начальнических глаз, как делают
в подобных случаях подчиненные всех стран, произнес лейтенант Беляков.
   - Ты мне малолетку по первой ходке не корчи.
   Докладывай.
   Виктор вздохнул и начал свою повесть. "Которая, собственно, подошла к
концу", - печально констатировал он про себя.
   - С  Гюрзой,  значит,  начал  работать?  -  перебил  Григориев,  едва
прозвучало имя Гюрза. Голос его вибрировал, словно подключенный  к  току
высокого напряжения, измеряемого, правда,  не  в  вольтах,  а  в  ударах
кулака по столу. - Конспиративно. Как Штирлиц с радисткой Кэт. Мне можно
не говорить. Действительно, кто он такой, этот начальник  отдела?  Зачем
он нужен? Ну-ну, продолжайте, лейтенант...
   Переход на "вы" и то,  что  подполковник  так  и  не  выплеснул  гнев
сейчас, означало только одно - вот сейчас  этот  ничтожный  тип  Беляков
закончит рассказ и тогда уж получит  не  просто  по  первое  число,  его
размажут по стенкам, потолку и окнам.
   "Может, затянуть мою повесть не на один час,  -  с  грустной  иронией
подумал Виктор. - А там успокоится, отойдет..." Но его рассказ неумолимо
двигался к концу под частую дробь, выбиваемую Григорцевым  дужкой  очков
по нижним зубам, где-то впереди замаячило бегство  Тенгиза  и  печальное
многоточие в финале. Как нарочно, телефон не звонил, никто в  кабинет  с
неотложными делами не врывался. Хотя...
   Подполковник оторвал испепеляющий взгляд от  лица  Виктора,  задержав
его где-то за спиной подчиненного, причем выражение его  лица  менялось.
Оно сделалось удивленным, потом напряженным с оттенком  выжидательности.
Виктор, движимый любопытством, обернулся.
   - Можно? - В дверях стояла Гюрза. Знакомое Виктору черное пальто было
переброшено через руку, на ней был строгий  черный  пиджак,  а  под  ним
белоснежная блузка.
   - Очень даже можно, - подполковник поднялся. - Заходи,  присаживайся,
- и начальственно-грозно Виктору:
   - Чего стоишь столбом? Возьми одежду, повесь на вешалку, всему  учить
надо.
   Проходи, Гуля, мы тут как раз по поводу...  И  тебя,  как  понимаешь,
вспоминали. Сто лет проживешь.
   - Я так и думала. - Юмашева заняла стул поближе к подполковнику. - Не
то, что сто лет проживу, а что вспоминать будете. Потому и пришла.
   А то, думаю, не переживает этот парень это утро.
   - Не переживет, -  подтвердил  начальник  отдела,  но  уже  не  таким
грозным тоном. И вообще что-то переменилось в начальнике. Не только  то,
что он явно оттаял, это еще можно было списать на  показную  любезность.
Григориев - сознательно или несознательно - расправил плечи, откинувшись
на спинку стула, глаза заиграли огнем, словно  он  принял  бодрящие  сто
граммов и кровь понеслась быстрее по расширившимся сосудам.
   Да, подумал Беляков, таким подполковника он видел разве на  собирухах
по случаю торжественных дат, скажем, Дня милиции,  когда  старик  снимал
галстук и начинал  вспоминать  боевую  молодость.  Лейтенанту  почему-то
вспомнилось, что подполковнику через два года  будет  пятьдесят,  что  у
него жена и двое взрослых детей.
   - На чем вы остановились? - поинтересовалась Гюрза.
   - На ваших совместных подвигах, - Григориев  оставил  очки  в  покое,
отложил их в сторону, что с ним  случалось  крайне  редко.  -  На  самом
интересном месте. Как вы Бежанидзе брать поехали.
   - Я тогда, с вашего позволения, закончу  за  него.  Можно?  -  вопрос
относился то ли к разрешению закурить сигарету, которую Гюрза  пальчиком
достала из пачки, то ли к недосказанной истории.
   Подполковник разрешил и то и другое. Гюрза, сделав упор на  том,  что
они по горячим следам раскрыли угон, вернули машину владельцу, задержали
двух разборщиков краденых машин, довела до конца повествование.  И  если
эту историю правильно истолковать,  то  получается  -  его,  Григорцева,
обученный  всем  оперативным  премудростям  подчиненный  решил  проявить
инициативу, потому что любое  промедление  было  равносильно  отказу  от
задержания. А Гюрза просто случилась рядом. Стечение обстоятельств.  Как
и то, что  Тенгиза  упустил  не  его  подчиненный.  Некогда  кадры  было
подбирать, машину могли разобрать до винтика.
   - Ты меня начальству мозги пудрить не учи.
   Ученый сам. Почему от меня вашу связь скрыли?
   Не  доверяешь  мне?  Думаешь,  от  меня  на  сторону  уйти  могло?  -
Дрогнувший  голос  свидетельствовал  о  том,  что  обида  Григорцева  не
наигранная.
   - Связь?  -  кокетливо  переспросила  Гюзель.  -  Василий  Данилович,
докладываю: связи нет, есть сотрудничество.
   Григорцева ее ответ почему-то шокировал:
   - Ты меня на словах не лови...
   - Тогда подумай, Василий Данилович, - не дала ему договорить Юмашева,
- приходишь ты в вышестоящий кабинет, - Гюрза подняла палец вверх,  -  а
тебя, между прочим, спрашивают там, дескать, к нам в кабинеты  поступают
данные, что часто видят одного оперка твоего с мадам Юмашевой  в  разное
время в разных  местах.  Что,  у  них  любовь  или  ты  их  в  напарники
определил? И ты сразу оказываешься перед  выбором:  врать  начальству  в
глаза или плодить еще одного посвященного, А  не  хочется  ни  того,  ни
другого. Потому что ты соврешь, начальство твое поймет это - и отношения
с ним подпорчены. Тебе это надо? Нам это надо?
   - А чего это ты меня по отчеству  кличешь?  -  остановил  поток  слов
Григориев. - Старишь меня? Или дистанцию подчеркиваешь между  майором  и
подполковником? А как начну тебя по отчеству  величать,  приятно  будет?
Ладно, - он махнул рукой, - поигрались в конспирацию и будя.  Тем  более
ничего путевого у вас не вышло и Марьева так и так надобно производить в
почетные  "глухари"   и   укладывать   в   сейф.   Причем   делать   это
незамедлительно, слышь, Виктор?
   Виктор стоял до какого-то момента,  как  и  положено  провинившемуся,
потом под шумок сел, и это прошло незамеченным. Сейчас, отметив, что  он
снова из "Белякова" стал "Виктором", согласно и грустно кивнул.
   - Не думаю, - сказала Гюрза, - не думаю. Да, выход через  Тенгиза  на
следующее звено цепочки,  которая  подвела  бы  нас  к  исполнителю  или
заказчику, накрылся медным тазом. Но мы не  зря  пахали.  Очерчен  круг,
впереди замаячили тени. И потому обидно бросать все. Дожать хочется.
   - А как ты спрашивала давеча - тебе это надо?
   - Надо, - ответила Гюрза. - Считай, что я соскучилась среди  шлюх  по
настоящей оперативной работе.
   "Такое объяснение  должно  вполне  устроить  Григорцева",  -  подумал
Виктор.
   - Допустим, надо, - сказал подполковник, - но  ведь  Тенгиза  вам  не
выловить, а ты сама сказала, что с ним  оборвалась  цепочка.  Тыркаешься
дальше до бесконечности? А ты знаешь, сколько у меня дел, и вот на  нем,
- палец начальника отдела вытянулся в сторону  Виктора,  -  сколько  еще
незакрытого, и новые "терпилы" идут один за другим, не  берут  отпусков,
заразы, до конца следствия по депутату. Позавчера вон опять труп отрыли.
   В прямом смысле отрыли. На собачьей площадке.
   Пес чей-то, сволочь, вынюхал и разрыл ру.., лапами. И кому  поручать?
Ему вот и поручили. Потому что нет у меня больше людей, нет.
   - Труп на собачьей площадке, - встрял в разговор осмелевший Виктор, -
очень походит на несчастный случай. Может,  и  не  будет  у  нас  нового
"глухаря".
   - Ну-ка, ну-ка, это что-то новенькое по части несчастий. -  Григориев
потянулся за очками, нащупал  их  на  кипе  служебных  бланков.  Закусив
дужку, с любопытством воззрился на подчиненного.
   - Покойный, он - бомж, документов при нем не  обнаружено,  а  значит,
его и нет, в принципе.
   Ошивался возле Витебского вокзала, пил всякую дрянь  типа  очистителя
биохимического. Накушавшись в очередной раз, поскользнулся  и  грохнулся
затылком  о  твердую   поверхность,   от   полученной   черепно-мозговой
скончался. Закопали его  дружки-бомжи,  предали  тело  земле,  в  пьяном
обалдении испугавшись, что милиция может выйти на них и пришить  заранее
обдуманное. Можно получить чистосердечные объяснения двух могильщиков  и
пятерых свидетелей. Все будут, конечно, бомжи, но  ведь  и  покойный  не
депутат.
   - Так, так, -  подполковник  надел  очки,  посмотрел  сквозь  них  на
Виктора,  будто  видел  впервые,  потом   снял.   -   Чувствую   сильное
ермолаевское влияние. Ну, колись, Ермолаев насоветовал?
   Он тебя учит, как дела раскрывать надо? Переквалифицируя в несчастные
случаи.
   - Это не тот Ермолаев, который на Литейном поработал? -  напомнила  о
себе Гюрза.
   - Он самый, - подтвердил подполковник. - Ладно, мы  еще  поговорим  о
несчастных случаях, товарищ лейтенант.
   По тому, каким тоном было дано обещание, даже по неуловимым  оттенкам
голоса Григорцева, недоступным  постороннему  уху,  Беляков  понял,  что
нового "глухаря", скорее всего, не будет. Кому он нужен?  В  отличие  от
несчастных случаев.
   - Так  вот,  вернемся  к  вашему  Марьеву...  -  начальник  отделения
призадумался. - А кстати, Тенгиза в розыск дали?
   - Обижаешь, - покачала головой Гюзель. - А как же!
   - Ну  ладно,  хоть  что-то...  -  проворчал  Григорцев,  потом  тяжко
вздохнул. - Сама посуди, Гуля, если всерьез разрабатывать эту "мокруху",
то на нее надо кидать роту сыщиков, не занятых больше ничем. И только  в
этом случае можно на что-то надеяться. Ну что я тебе  буду  говорить?  А
вас двое.
   Значит, затея пустая. Трата времени, за которое можно  понараскрывать
бытовух  и  существенно  поднять  раскрываемость  в   районе.   Могу   я
согласиться на ваши забавы? Тем паче вы  уже  попробовали,  и  результат
известен - тупик. Хватит, ладно?
   Не до игр в пинкертонов.
   - Василий, все понятно. Ты прав во всем, кроме одного пустяка.  Тупик
не такой уж непроходимый, - Гюрза говорила почти ласково.  -  Есть  одна
идея, мы должны попробовать ее отработать.
   Давай сойдемся знаешь на чем? На неделе. Если через неделю ничего  не
нарисуется  -  мы  отступим.  Виктор  заполнит  последнюю  страничку   в
"корках", и забудем о Марьеве навсегда.
   Григорцев сыграл неведомый марш дужкой на  зубах,  достал  фланельку,
тщательно протер ею стекла, потом сказал:
   -  Неделю  я  вам  дать  могу...  Коли  уж  спутались,  впутались   и
запутались. Но...  Но  теперь,  голуби,  придется  вам  ставить  меня  в
известность о ваших планах. Тем более конспирация  ваша  закончена,  вся
городская милиция знает о вашей  парочке.  Отсюда  вопрос  первый:  чего
намерены делать сейчас, когда Тенгиз от вас уплыл?
   Подполковник смотрел на Гюрзу, и Виктор повернул голову в ее сторону.
Виктор вообще чувствовал себя странно, будто он ребенок,  а  родители  в
его присутствии решают его судьбу.
   - Говорить с падчерицей Марьева.
   - Это и есть след? - усмехнулся Василий Данилович.
   - Да. Каюсь, сообразила только вчера. Вернее, сегодня  ночью.  Пришло
на ум одно воспоминание.
   Два года назад, как раз когда я занималась  Марьевым,  убили  ухажера
его падчерицы. Стасом вроде бы его  звали.  Ей  было  тогда  пятнадцать,
кавалеру столько же,  учились  они  в  одной  школе.  Парня  зарезали  в
Некрасовском  садике,  когда  тот  возвращался  вечером  с   тренировки.
Мочканули грамотно: вынырнул из темноты мужик в прикиде бомжа, всадил  в
сердце заточку - точняком в сердце, поставленным ударом, профессионально
- и убежал.
   Никто из тех, кто вечером шастал  по  садику,  ни  понять  ничего  не
успели, ни запомнить. Опера, что вели это дело, склонялись к  тому,  что
парня порешили из-за его папаши. А тот работал в таможне, а где таможня,
там разборки. Но  опера  так  ничего  и  не  нарыли.  Разумеется,  вышел
стопроцентный "глухарь".
   - А ты связала убийство с Марьевым? - высказал догадку Григориев.
   - Да, связала, хотя ничего и не доказывалось.
   Связала только в уме. Я ж собирала  на  Марьева  матерьяльчик,  самый
разный, отовсюду.  Болтала  и  с  проститутками  из  агентств,  которыми
пользовался будущий депутат. Так вот он предпочитал  очень  молоденьких,
часто покупал малолеток. Даже закрадывалась  в  голову  крамольная  идея
подсунуть ему  несовершеннолетнюю  и,  повязав  на  этом,  произвести  в
"барабаны". Не люблю такие финты, но, наверное, надо было... Да, так вот
падчерица как раз была в марьевском  вкусе.  Отсюда  вылупилась  у  меня
версия, которая объясняла странное убийство. Марьев проникся к  приемной
дочери  любовью,  настоящей  любовью,  не  страстишкой,  и  из  ревности
"заказал" ухажера-соперника. Но версия,  повторяю,  не  доказывалась,  и
ввиду бесперспективности я ее забросила.
   - Ну и что? Марьев,  по  моему  личному  мнению,  мертв,  мертвее  не
бывает, и... - и тут Григорцев догадался,  куда  клонит  Юмашева.  -  Ты
думаешь, его замочил тот самый...
   - Да, думаю, - подхватила Гюрза. - Хочешь спросить, какие  имеются  к
тому основания?
   - Хочу.
   - А я отвечу. Их немного. Во-первых, профессионализм киллера в  обоих
случаях.  Во-вторых,  одна  и  та  же  самоуверенность,   граничащая   с
наглостью. Василий, ты знаешь, что это не пустой звук. У каждого киллера
свой почерк, и одна из его составляющих - именно уверенность в  себе.  У
разных убийц она разная, а  в  наших  случаях  -  совпадает.  В-третьих,
маскарад. И там, и там можно было, в принципе, обойтись без переодеваний
и перевоплощений, ан не обошелся. И,  в-четвертых,  близость  убийств  к
одному субъекту. Они, заметь, лежат слишком близко от  одного  человека,
человека мафии, чтобы не задуматься, а случайно ли это?
   Ты не будешь спорить, Василий, что такое уж бывало на нашем  с  тобой
веку, когда сначала гражданин "заказывал" киллеру кого-то, а  потом  его
самого "заказывали" тому же наемному убийце? - Подполковник  спорить  не
стал. - Это все, Василий, а дальше  -  нюх.  Милицейское  чутье.  Будешь
оспаривать, что оно у меня есть?
   - Не буду. И все равно не вижу, какую выгоду из этого можно  извлечь.
Ну, один и тот же киллер, ну и что?
   "Действительно,  ну  И  что?"  -  согласился  с  вопросом  начальника
внимательно слушавший Виктор.
   - Мафия-то одна и та же, - удовлетворила любопытство коллеги Юмашева.
- Киллер, значит, у  нее  свой,  домашний.  Его  услугами  пользовались,
пользуются и избавляться  от  него  после  убийства  Марьева  не  стали.
Наемник наш  ходит  вокруг  да  около  этой  мафии.  Значит,  его  можно
вычислить и достать.
   - И доказать причастность? - уточнил Григорцев, скептически хмыкнув и
покачав головой. - Работы на год. Для ударной бригады сыщиков. Свободных
ото всего остального.
   - Год не прошу, - серьезно сказала Гюрза. - Неделю.
   - Неделю, - повторил вслед за ней начальник отделения. - Даю  неделю.
Эх, даже десять дней могу. Если увязнете  -  значит,  увязли.  Но  учти,
Гуля, даю только из любви к тебе.
   Виктору показалось, что Василий  Данилович  произнес  "из  любви"  не
совсем уж нейтральным голосом. Похоже, что начальник и сам что-то  такое
почувствовал, потому что поспешил добавить:
   - Из любви к нашей боевой молодости. Ладно уж... Тогда  по  молодости
за считанные дни, бывало, и не такие чудеса творили...

5.12.99, день

   "Это  называется  -  пока  жареный  петух  куда-то  не   клюнет",   -
неодобрительно  покачал  головой  Виктор,  однако   улыбку   сдержал   и
подчинился требованию охранника: раскрыл краснокожее удостоверение, дабы
тот  смог  сопоставить  фотографию  с  оригиналом  и  убедиться   в   их
идентичности. Охранник сопоставил и убедился, после чего раскрыл  дверцу
в металлических воротах и отступил на шаг.
   Его напарник стоял возле будки по правую руку.
   Курил.  Оба  стража  были  в  серых  полушубках  с  надетыми   поверх
бронежилетами и при автоматах: оба скучали неимоверно, до зевоты, однако
виду не подавали. Хотя, конечно, поговорка насчет жареного петуха  и  им
приходила в голову - по десять раз на дню.
   Виктор спрятал удостоверение  во  внутренний  карман  куртки  и  мимо
стоянки, где сиротливо мерзли два "вольвешника"  -  остальные  обитатели
дома уже разъехались по своим воскресным делам, - по  ухоженной  дорожке
двинулся к парадному серого здания. И ведь не скажешь,  что  тут  меньше
месяца назад застрелили четверых человек.
   Здесь он уже был дважды - первый раз в составе  группы,  занимающейся
осмотром места происшествия, и второй - когда вместе со следаком  снимал
показания с жены Марьева. Пардон, с вдовы. И не было тогда ни бдительных
автоматчиков в  количестве  двух  стволов,  ни  телекамер  слежения  над
воротами, ни  наверняка  еще  каких-нибудь  новомодных  штучек,  которых
Виктор пока не заметил, а был лишь бедолага сержантик вот в  той  будке,
напоровшийся на пулю киллера...
   Виктор  взялся  за  манерную  изогнутую  ручку  и  потянул  на  себя: