что они обязаны их представлять. Но  Сервантес
не представлял их. - Мартин листал бумажки из папки.  -  Здесь  есть
памятка,  где  он  претендует  на  то,  что  является  студентом  из
латиноамериканского государства, поступившим в порядке перевода.
    Мы  приняли  его  временно  при  условии,  что   он   представит
документы к первому октября. Но к тому времени он уже ушел  от  нас,
и даже, если его документы пришли, мы отправили их обратно.
    - А куда он уехал?
    Мартин пожал плечами,  втянув  лысую  голову,  как  черепаха,  в
плечи.
    - Мы не следим за судьбой  наших  выбывших,  по  сути  дела,  он
никогда и не был нашим студентом.
    Он не представил документов. Мартин, таким образом, считал,  что
его просто не существовало.
    - Вы можете попытаться узнать его прежний  адрес,  если  его  он
оставил. Но это уже у миссис Грэнтам.  Прибрежное  шоссе,  148.  Она
сдает квартиры студентам.
    Я сделал пометку об адресе.
    - На каком факультете занимался Сервантес?
    - У меня не записано. Он был здесь недостаточно  времени,  чтобы
участвовать в экзаменах. Нас это не интересует. Можете справиться  в
деканате, если это важно. Деканат в этом же здании.
    Я  обошел  здание  и  попал  в  деканат.  Полногрудая   брюнетка
неопределенного    возраста     вела     себя     с     подчеркнутой
исполнительностью. Она записала имя Сервантеса на бумажке и пошла  в
архивное помещение. Она  вернулась  с  информацией  о  том,  что  он
проходил  по  факультету   французского   языка   и   литературы   и
современной европейской истории.
    Теперь, когда было установлено, что Фелиц  Сервантес  и  Мартель
одно и то же лицо,  мне  стало  даже  жаль  его.  Он  хотел  сделать
большой прыжок, но сорвался. Теперь он снова оказался в неудачниках.
    - Кто преподавал ему французский язык и литературу?
    - Профессор Таппинджер. Он все еще ведет курс в колледже.
    - Я так и думал, что это должен быть профессор Таппинджер.
    - О, вы его знаете?
    - Знаком. Он сейчас в колледже?
    - Да, но сейчас он на занятиях. - Женщина взглянула на  часы  на
стене. - Так, без двадцати двенадцать.  Лекция  закончится  точно  в
двенадцать. Она всегда кончается в это время. -  Казалось,  что  она
гордится этим обстоятельством.
    - Вы знаете где, когда и кто находится здесь, в колледже?
    - Только некоторых, - сказала она. - Профессор Таппинджер -  это
один из наших столпов.
    - Он не похож на такого.
    - Но он им является тем не менее. Он  один  из  самых  блестящих
наших ученых. - Будто  она  сама  являлась  таким  же  столпом,  она
добавила: - Мы считаем себя большими  счастливцами,  что  заполучили
его и что он работает у нас. Я боялась, что он  покинет  нас,  когда
он не получил назначения.
    - А почему он его не получил?
    - Хотите правду?
    - Я не могу жить без нее.
    Она наклонилась ко мне  и  приглушила  голос,  будто  декан  мог
установить здесь подслушивающую аппаратуру.
    -  Профессор  Таппинджер  очень  предан  своей  работе.  Он   не
занимается политикой. И, откровенно говоря, жена ему не помощница.
    - Мне показалось, она хорошенькая.
    - Да, она достаточно миленькая. Но она не зрелый  человек.  Если
бы у профессора был более зрелый партнер... -  Предложение  осталось
незаконченным.   На   какой-то   момент   ее    глаза    мечтательно
затуманились. Было  нетрудно  угадать,  кого  она  имела  в  виду  в
качестве зрелого партнера для Таппинджера.
    Она направила меня с видом хозяйки в его кабинет, находящийся  в
здании факультета искусств, и заверила, что он всегда  заходит  туда
со своими бумагами перед тем, как  отправиться  на  обед.  Она  была
права.  В  одну  минуту  первого  профессор  появился,  шагая  вдоль
коридора, разрумяненный, с блестящими глазами, что говорило  о  том,
что лекция прошла успешно.
    Он протянул обе руки, когда увидел меня:
    - Как, это мистер Арчер? Меня  всегда  удивляет,  когда  я  вижу
кого-либо из мира реальности в этих окраинах.
    - А все это нереально?
    - Не реальная реальность. Это существует  здесь  не  так  долго,
это прежде всего.
    - Понимаю.
    Таппинджер засмеялся. Вне своего семейства и вдали  от  жены  он
казался более жизнерадостным.
    - Мы оба находились здесь достаточно долго,  чтобы  понять,  кто
мы. Но не заставляйте меня стоять.  -  Он  отпер  дверь  кабинета  и
пропустил меня внутрь. Две стены  с  полками,  заваленными  книгами,
многие французские без переплетов и собрания сочинений.
    - Я думаю, вы пришли доложить о результатах экзамена?
    - Частично. С точки зрения Мартеля, это был  успех.  Он  ответил
правильно на все вопросы.
    - Даже по поводу шишковидной железы?
    - Даже на этот.
    - Я поражен, искренне поражен.
    - Это может служить комплиментом и вам.  Мартель,  кажется,  был
вашим студентом. Он занимался с  вами  неделю  или  две,  во  всяком
случае, семь лет тому назад.
    Профессор бросил на меня тревожный взгляд.
    - Как это могло быть?
    - Я не знаю, может быть, это простое совпадение.
    Я достал фото Мартеля и показал ему. Он склонил голову над ним.
    - Я помню этого парня. Он был замечательным студентом,  один  из
самых  замечательных,  которые  у  меня  были.   Он   выбыл   как-то
незаметно, даже не попрощавшись.
    Его оживление пропало. Теперь он  качал  головой  из  стороны  в
сторону.
    - С ним что-то произошло?
    - Не знаю ничего, за исключением того, что  он  объявился  здесь
семь лет спустя с кучей денег и под новым именем.  Вы  помните,  под
каким именем он занимался в вашем классе?
    - Таких студентов не забывают: Фелиц Сервантес.
    Он снова посмотрел на снимок.
    - А кто остальные?
    - Гости Теннисного клуба. Сервантес там работал  пару  недель  в
сентябре 1959 года. Он  был  на  неполном  рабочем  дне,  помогал  в
уборке.
    Таппинджер кашлянул.
    - Я помню, он нуждался в деньгах. Одно  время  я  приглашал  его
домой, он тогда ел все подряд. Но вы говорите, у него  сейчас  много
денег?
    - По крайней мере, сто тысяч долларов. Наличными.
    - Это как раз десятигодовое мое жалование. Откуда они у него?
    - Он говорит, что это семейные деньги, но я  совершенно  уверен,
что он врет.
    Он снова посмотрел на фото, будто  его  немного  путало  двойное
имя Мартеля.
    - Я уверен, что у него нет семьи.
    - Вы имеете представление, откуда он происходит?
    - Полагаю, что он латиноамериканец,  может  быть,  мексиканец  в
первом колене. Он говорил с  явным  акцентом.  Его  французский  был
лучше английского.
    - Возможно, он все-таки француз?
    - С именем Фелиц Сервантес?
    - Мы не знаем также, настоящее ли это его имя.
    - По  документам  можно  узнать  его  настоящее  имя,  -  сказал
Таппинджер.
    - Но в его папке их  нет.  Предполагалось,  что  он  поступил  в
Латиноамериканский Государственный колледж до того, как он  оказался
здесь. Может быть, они могут нам помочь?
    -  Я  выясню.  Мой  прежний  студент  преподает  на  французском
факультете в этом колледже.
    - Я могу связаться с ним. Как его имя?
    - Аллан Бош, - он назвал имя по буквам. - Но я думаю, что  будет
лучше, если я сам свяжусь с ним. Мы, университетские  преподаватели,
имеем определенные, я бы  сказал,  подходы,  когда  разговариваем  о
наших студентах.
    - Когда я могу узнать результаты ваших разговоров?
    - Завтра утром. Сегодня я очень занят.  Моя  жена  ждет  меня  к
обеду, а я еще должен  вернуться  обратно,  чтобы  просмотреть  свои
записи к двухчасовому уроку.
    Вероятно, на моем лице мелькнула тень  неудовольствия,  так  как
он добавил:
    - Послушайте, старина, пойдемте ко мне обедать.
    - Я не могу.
    - Но  я  настаиваю.  Бесс  будет  просить  также.  Вы  ей  очень
понравились. Кроме того, она может вспомнить что-то и о  Сервантесе,
что я позабыл. Помнится, он произвел на нее впечатление,  когда  был
у нас в гостях. А люди, признаться, не мое ремесло.
    Я сказал, что встретимся у него дома. По пути  я  купил  бутылку
розового шампанского. Мой брифкейс начал разваливаться.


    Бесс  Таппинджер  была   в   хорошеньком   голубом   платье,   с
напомаженными только что губами и в облаке духов. Мне не  понравился
игривый огонек в ее  глазах,  и  я  начал  испытывать  сожаление  по
поводу бутылки с розовым шампанским. Она взяла бутылку из  моих  рук
с таким видом, будто собиралась разбить ее о корпус судна.
    Обеденный   стол   был   накрыт   свежей   льняной    скатертью,
перекрещенной следами от складок.
    - Надеюсь, вы любите ветчину, мистер  Арчер.  Все,  что  у  меня
есть, - это холодная ветчина и картофельный салат. - Она  обернулась
к своему мужу - Папаша, что говорят винные путеводители о ветчине  и
розовом шампанском?
    - Уверен,  что  они  соседствуют  очень  хрошо,  -  произнес  он
отрешенно.
    Таппинджер  утратил  свое  возбуждение.  Стакан  шампанского  не
возродил его.  Он  рассеянно  жевал  свой  бутерброд  с  ветчиной  и
задавал мне вопросы о Сервантесе-Мартеле. Мне  пришлось  признаться,
что его бывший  студент  разыскивается  по  подозрению  в  убийстве.
Таппинджер покачал  головой  по  адресу  рухнувших  надежд  молодого
человека.
    Шампанское привело в возбуждение  Бесс  Таппинджер.  Она  хотела
нашего внимания:
    - О ком вы говорите?
    - О Фелице Сервантесе. Ты помнишь его, Бесс?
    - Предполагается, что я помню?
    - Я уверен, что ты помнишь его - молодой испанец.  Он  пришел  в
наш кружок  "Французский  ледокол"  семь  лет  назад.  Покажите  его
фотографию, мистер Арчер.
    Я положил ее на льняную скатерть около ее  тарелки.  Она  узнала
Мартеля сразу же.
    - Конечно, я его помню.
    - Я так и думал, - многозначительно  произнес  профессор.  -  Ты
часто вспоминала о нем впоследствии.
    - Что вас поразило в нем, миссис Таппинджер?
    - Он мне показался  приятным,  сильным,  мужественным.  -  В  ее
глазах блестнул злой огонек. - Мы,  факультетские  жены,  устали  от
бесцветных, унылых лиц ученых личностей.
    Таппинджер не удержался и возразил:
    - Он был блестящим студентом. У него была страсть к  французской
цивилизации,  являющейся  величайшей  после  Афин,   и   удивительно
чувствительное восприятие французской поэзии, при этом не забывай  о
недостаточности его подготовки.
    Его жена наливала новый бокал шампанского.
    -  Ты  гений,  папаша.  Ты  из   одного   предложения   сделаешь
пятидесятиминутную лекцию.
    Возможно, она хотела лишь слегка задеть мужа, о чем говорила  ее
милая улыбка, но слова прозвучали зло и неуместно.
    - Пожалуйста, прекрати звать меня "папашей".
    - Но тебе же не нравится, когда я называю тебя Тапсом. И потом -
ты отец наших детей.
    - Детей здесь нет, и я вполне определенно не твой "папаша".  Мне
всего сорок один.
    - Мне только двадцать девять, - сказала  она,  обращаясь  к  нам
обоим.
    - Двенадцать лет - не большая  разница,  -  он  резко  прекратил
разговор, будто захлопнул ящик Пандоры. - Кстати, где Тедди?
    - В детском саду. Я заберу его после дневного сна.
    - Бог мой!
    - Я собираюсь в Плазу после обеда, мне нужно  сделать  кое-какие
покупки.
    Конфликт между ними, затихший на момент, вспыхнул с новой силой.
    - Ты не можешь. - Лицо Таппинджера побледнело.
    - Почему?
    - Я заберу "фиат". У меня в два часа лекция. - Он  посмотрел  на
часы. - По сути, я должен отправиться  в  колледж  уже  сейчас.  Мне
нужно подготовиться.
    - У меня не было возможности поговорить с вашей женой, -  сказал
я.
    - Понимаю. Сожалею, мистер Арчер. Дело в том, что я должен  быть
пунктуальным, как часы, в буквальном смысле слова,  как  рабочий  на
конвейере. А студенты  становятся  все  больше  и  больше  продуктом
такого конвейерного производства,  приобретающего  тонкую  прокладку
образованности, когда мы  за  этим  следим.  Они  учат  неправильные
глаголы. Но они не знают, как вставлять их в  предложения.  На  деле
очень  немногие  из  них  способны  составить  правильную  фразу  на
английском,  оставим  в  стороне  французский,   являющийся   языком
привилегированного класса.
    Было похоже, что обиду на жену он переводит  на  свою  работу  и
все вместе на предстоящую лекцию. Она  смотрела  на  меня  с  легкой
улыбкой, будто уже забыла о нем.
    - Почему бы вам не подвезти меня  в  Плазу,  мистер  Арчер?  Это
также даст нам возможность завершить нашу беседу.
    - Буду очень рад.
    Таппинджер не возражал. Он завершил еще один параграф о  тяготах
преподавания во второсортном  колледже  и  отстранился  от  остатков
обеда. Уже через минуту его "фиат"  зафырчал,  отъезжая.  Бесс  и  я
сидели в столовой и попивали шампанское.
    - Ну вот, - сказала она, - мы и прикончили шампанское.
    - Как вы и рассчитывали.
    - Я не рассчитывала на это. Вы - да. Вы купили шампанское,  а  я
не могу перед ним устоять. - Она посмотрела на меня кокетливо.
    - А я могу.
    - Кто вы такой, - ядовито спросила  она,  -  еще  одна  холодная
рыба?
    Бесс становилась резкой. Они  становятся  такими  иногда,  когда
выходят замуж слишком молодыми и запираются на кухне  и  просыпаются
десять лет спустя,  удивляясь,  куда  подевался  белый  свет.  Будто
угадав мои мысли, она сказала:
    - Я знаю, я как назойливая муха. Но у меня есть на  то  причины.
Он засиживается в своем кабинете каждый день за полночь. И  что  же,
моя жизнь должна  окончиться  на  этом,  потому  что  все,  что  его
интересует, - это Флобер  и  Бодлер  и  эти  ужасные  студенты?  Они
делают меня больной, когда  толпой  ходят  вокруг  него  и  говорят,
какой он чудесный. - Она  глубоко  вздохнула  и  продолжала:  -  Мне
следовало бы знать, в первые годы замужества, что  он  не  такой  уж
чудесный. А я прожила с ним двенадцать  лет  и  притерпелась  к  его
темпераменту и его хамству. Можно подумать, что он  Бодлер  или  Ван
Гог, если посмотреть, как он себя ведет. И  я  продолжаю  надеяться,
что куда-нибудь он придет. Но этого никогда не было. И не будет.  Мы
увязли  в  этом  вшивом  колледже,  и  он  даже  не  имеет  мужества
поговорить о себе и о продвижении по службе.
    Потрепанная  маленькая  дурочка,  или,  может   быть,   повлияло
шампанское, начала произносить речи. Я сделал замечание:
    - Вы слишком резко говорите о муже. Ему  приходится  бороться  с
трудностями, и для этого ему нужна ваша поддержка.
    Она наклонила голову, ее  волосы  в  беспорядке  растрепались  и
свесились на лоб.
    - Я знаю. Я пытаюсь оказать ему эту поддержку, честно.
    Она опять стала  говорить  голосом  маленькой  девочки.  Это  не
соответствовало  ее  состоянию,  к  счастью,  она  скоро  прекратила
говорить. Она сказала ясным  резким  голосом,  таким,  как  накануне
говорила со своим сыном:
    - Нам не следовало бы жениться,  Тапсу  и  мне.  Ему  вообще  не
следовало бы это делать. Иногда  он  напоминает  мне  средневекового
священника. Два самых счастливых года в его жизни - это  всего  лишь
два года до нашей свадьбы. Он часто говорит мне об этом.  Он  провел
их в Национальной  библиотеке  в  Париже,  незадолго  до  войны.  Я,
конечно, все это знала, но я была всего лишь подростком,  а  он  был
светлой  надеждой  французского  факультета  в  Иллинойсе,   и   все
сокурсники говорили, как было бы чудесно выйти за него замуж, с  его
импозантным видом Скотта  Фицджеральда,  и  я  подумала,  что  смогу
закончить свое образование сидя дома. Вот это я точно смогла.
    - Вы вышли замуж очень рано.
    - Мне было семнадцать. Самое ужасное то, что я  сейчас  чувствую
себя семнадцатилетней. - Она провела рукой меж грудей.  -  И  что  у
меня все впереди, вы понимаете? Но годы бегут, и ничего нет.
    Впервые в ней прорвалась женщина.
    - Но у вас есть ваши дети.
    - Конечно, наши дети. И не думайте, что  я  не  делаю  все,  что
могу, для них, и я всегда буду все для них делать. И  тем  не  менее
это все - и больше ничего!
    - Это больше, чем имеют многие.
    - Я  хочу  больше.  -  Ее  хорошенький  красный  ротик  выглядел
удивительно жадным. - Я хотела большего в течение  долгого  времени,
но у меня не хватало духу завладеть этим.
    - Иногда приходится ждать всю жизнь, пока вам этого не дадут,  -
сказал я.
    - Вы полны нравоучительных сентенций, вам  не  кажется?  Вы  ими
нашпигованы больше, чем Ларошфуко или  мой  муж.  Но  действительные
проблемы словами не решишь, как думает Тапс. Он не  понимает  жизни.
Он ничто - просто говорящая машина с  компьютером  вместо  сердца  и
центральной нервной системы.
    Мысль о муже преследовала  ее  постоянно.  Она  прониклась  даже
красноречием,  но  мне  начала   надоедать   ее   загнанная   внутрь
распаленность. Возможно, я сам спровоцировал ее, но в принципе я  не
имел к ней никакого отношения. Я сказал:
    - Ваш рассказ очень затронул  меня,  я  вам  сочувствую,  но  вы
собирались рассказать о Фелице Сервантесе.
    - Собиралась? Правда? - Ее лицо приобрело задумчивое  выражение.
- Он был  очень  интересный  человек.  Горячая  кровь,  агрессивный,
такой, каким по моему представлению должен  быть  тореро.  Ему  было
только двадцать два или три - столько же и мне. Но он  был  мужчина.
Понимаете?
    - Вы разговаривали с ним?
    - Мало.
    - О чем?
    -  Большей  частью  о  картинах.  Он  очень  любил   французское
искусство. Он сказал, что решил побывать в Париже когда-нибудь.
    - Он это сказал?
    - Да, это неудивительно. Каждый студент французского  факультета
хочет побывать в Париже. Когда-то и я хотела поехать в Париж.
    - Что еще он говорил?
    - Это почти все. Появились другие  студентки,  и  от  отошел  от
меня. Тапс сказал впоследствии, у нас была  ссора  после  вечеринки,
он сказал, что  подозревает,  что  я  была  нежна  тогда  с  молодым
человеком.  Думаю,  Тапс  привел  вас  сюда,  чтобы  заставить  меня
признаться. Мой муж очень изощренный истязатель и мстительный.
    - Вы оба для меня слишком изощренные. Признаться в чем?
    - Что я  интересовалась  Фелицем  Сервантесом.  Но  он  мной  не
интересовался. Я даже близко к нему не подходила.
    - Этому трудно поверить.
    - Неужели? На этой вечеринке была молодая  блондинка  из  группы
новичков Тапса. Он преследовал ее с глазами, как у Данте, когда  тот
встречался с Беатриче. - Ее голос звучал враждебно и холодно.
    - Как ее имя?
    - Вирджиния Фэблон. Я думаю, она все еще в колледже.
    - Она ушла, чтобы выйти замуж.
    - Действительно? И кто же счастливчик?
    - Фелиц Сервантес.
    Я  рассказал,  как  это  произошло,  и  она  выслушала  меня  не
прерывая.
    В то время как Бесс готовилась к  походу  в  магазин,  я  обошел
дом,  знакомясь  с  репродукциями  того  мира,  который  так  и   не
отважился войти в жизнь. Дом представлял большой  интерес  для  меня
как исторический монумент  или  место  рождения  великого  человека.
Сервантес-Мартель и Джинни встречались в этом доме, что  делало  его
также и местом действия в моей детективной версии.
    Бесс вышла из своей комнаты. Она переоделась в  платье,  которое
застегивалось на крючки сзади, и я был избран для этой работы.  Хотя
у нее была красивая спина,  мои  руки  старались  как  можно  меньше
касаться ее. Легкая добыча всегда доставляет неприятности: это  либо
фригидные, либо  нимфы,  шизоидные,  коммерциалки  или  алкоголички,
иногда все это вместе. Их красиво упакованные подарки в  виде  самих
себя часто оказываются самодельными бомбами или стряпней с  начинкой
из мышьяка.
    Мы ехали к Плазе в абсолютном молчании. Это  был  новый  большой
торговый центр с  залитыми  асфальтом  территориями  вместо  зеленых
лужаек. Я дал ей деньги на  такси,  которые  она  приняла.  Это  был
дружеский жест, слишком дружеский  в  тех  обстоятельствах.  Но  она
смотрела на меня так, будто я обрекал ее  на  судьбу  более  худшую,
чем сама жизнь.


                              Глава 20

    От территории кол