ровенно,  у  меня   плохая
хронологическая память. Я думаю, что это было  около  того  времени,
но если вы проводите какую-то связь...
    - Я спрашиваю, а не утверждаю.
    - А скажите снова, что вы спрашиваете?
    - Имеет ли Кетчел какое-либо отношение к самоубийству Фэблона?
    - У меня нет причин так думать. И откуда мне знать?
    - Они оба были вашими друзьями. В некотором роде вы  были  между
ними связующим звеном.
    - Я им был? - Но он не оспаривал.  Он  не  хотел  углубляться  в
детали.
    - Я  слышал  о  предположении,  что  Фэблона  убили.  Его  вдова
сегодня опять об этом заговорила. Она сказала вам об этом?
    - Нет, не говорила, - произнес  он,  не  глядя  на  меня.  -  Вы
имеете в виду слухи, что он утонул в результате несчастного случая?
    - Или убит.
    - Не верьте всему, что говорят.  Это  место  напичкано  слухами.
Людям нечего делать, и  они  распускают  слухи  о  своих  друзьях  и
знакомых.
    - Это не совсем слух, доктор Сильвестр.  Это  уже  мнение.  Друг
Фэблона говорил мне, что это был не тот человек, который  мог  пойти
на самоубийство. А каково ваше мнение?
    - У меня его нет.
    - Это странно.
    - Я так не думаю. Любой человек способен  на  самоубийство,  при
определенных условиях.
    - Какие могли быть особые условия для самоубийства Фэблона?
    - Он болтался уже на конце своей веревки.
    - Вы имеете в виду в финансовом плане?
    - И в любом другом.
    Ему не пришлось объяснять мне смысл своих слов. Элла  втащила  в
сферу нашего общения его жену. Та уже прошла следующую стадию  своей
деградации и находилась  в  новой  стадии  опьянения.  Презрительный
излом ее рта выражал последнюю степень тупой  воинственности.  Глаза
застыли.
    - Я знаю, где ты был. Ты был в ее постели, не так ли?
    - Ты говоришь глупости. - Он пытался  отстранить  ее  руками.  -
Между мной и Мариэттой ничего нет и никогда не было.
    - Кроме тех пяти тысяч долларов, которые кое-чего стоят.
    -  Предполагается,  что  это  будет  заем.  Я  деталей  еще   не
обговаривал. Почему ты не соглашаешься?
    - Потому что мы никогда не  получим  их  назад,  так  же  как  и
другие деньги, которые ты одалживал ей. Это мои деньги, так  же  как
и твои, запомни. Я работала в течение семи  лет,  чтобы  ты  получил
степень. И что я от этого имею? Деньги приходят и уходят, а я их  не
вижу.
    - Ты получаешь свою долю.
    - Мариэтта получает больше, чем "свою долю".
    - Это глупость. Ты хочешь, чтобы она разорилась?  -  Он  смотрел
то на меня, то на Эллу. Обмениваясь словами со своей женой,  он  как
бы говорил со  всеми  нами.  А  теперь,  когда  его  жена  полностью
дискредитировала себя, он сказал:
    - Не думаешь ли, что тебе лучше пойти домой? Ты устроила  вполне
достаточно сцен для одного вечера.
    Он схватил ее за  руку.  Она  отпрянула  от  него,  гримасничая,
стремясь вновь вернуть состояние злобы.
    Все еще отступая назад, она врезалась  в  зеркало.  Обернувшись,
она увидела в нем свое отражение. Оттуда,  где  я  стоял,  мне  было
видно  ее  лицо,  искаженное  алкоголем  и  злобой,   в   обрамлении
распустившихся волос и с искорками страха в глазах.
    - Я становлюсь старой и грузной, - произнесла она. - Я  не  могу
даже позволить себе провести неделю в загородном  санатории.  Но  ты
позволяешь себе проигрывать наши деньги.
    - Я не играл уже семь лет, и ты это знаешь.
    Он резко обхватил ее и вывел наружу. Она  путалась  ногами,  как
боксер-тяжеловес в конце тяжелого раунда.


                              Глава 14

    В доме Джемисонов горели огни, когда я  проезжал  мимо,  и  лишь
одинокая лампа  светилась  в  доме  Мариэтты  Фэблон.  Было  уже  за
полночь, не совсем удачное время для  визитов.  Но  я  отправился  к
Мариэтте. Тело ее утонувшего  мужа,  казалось,  плавало  где-то  под
покровом ночи.
    Она долго не отвечала  на  мой  стук.  Потом  открыла  маленькое
окошко в двери- "Иудино окошко" - и стала  разглядывать  меня  через
решетку. Она прокричала, заглушая порывы ветра:
    - Чего вы хотите?
    - Меня зовут Арчер...
    Она резко прервала меня:
    - Я вас помню. Чего вы хотите?
    - Возможности серьезно поговорить с вами.
    - Сегодня ночью я не могу говорить. Приходите завтра утром.
    - Я думаю, нам следует  поговорить  сейчас.  Вы  тревожитесь  за
Джинни, так же и я.
    - С чего вы взяли, что я тревожусь за нее?
    - Доктор Сильвестр говорил об этом.
    - Что еще он говорил обо мне?
    - Я расскажу, если вы меня впустите.
    - Очень хорошо. Прямо как у Пирама и Цирцеи, не так ли?
    Это была элегантная попытка снова войти в свою роль.  Я  увидел,
когда она впускала меня  в  освещенную  гостиную,  что  у  нее  была
плохая ночь. Последствия транквилизаторов все еще сказывались на  ее
глазах. Без корсета, в розовом шелковом халате  ее  стройная  фигура
казалась расплывшейся и обмякшей. На ее голове  красовалась  розовая
шелковая шапочка, и под ней ее лицо казалось тоньше и старше.
    - Не смотрите на меня сегодня. Я сейчас не в том состоянии.
    Она провела меня к креслам. Хотя она включила лишь  одну  лампу,
я мог рассмотреть все в комнате. Обитые гобеленом  стулья  и  диван,
ковер и занавеси были изрядно потрепаны.
    Единственной новой вещью в комнате был розовый телефон.
    Я уселся на один  из  шатающихся  стульев.  Она  заставила  меня
пересесть на другой и взяла себе третий, около телефона.
    - Почему вы так внезапно испугались за Джинни? - спросил я.
    - Она пришла сегодня вечером домой. Он был с ней.  Я  близка  со
своей дочерью. По крайней мере, раньше была. И я почувствовала,  что
она не хочет ехать с ним, но она все же уезжала...
    - Почему?
    - Я этого не понимаю. - Она похлопывала  руками  по  коленям.  -
Мне казалось, что она боится уезжать с ним  и  боится  остаться  без
него.
    - Уезжать куда?
    - Они не говорят. Джинни обещала связаться со мной при случае.
    - Как он отнесся к этому?
    - Мартель? Он вел себя очень формально и отчужденно.  Агрессивно
вежливо. Он сожалел, что потревожил меня в  столь  поздний  час,  но
они приняли внезапное решение выехать. - Она  помолчала  и  обернула
свое обеспокоенное, вопросительное лицо ко мне. -  Вы  действительно
думаете, что за ним охотится французское правительство?
    - Может быть, кто-нибудь и есть.
    - Но вы не знаете кто...
    - Нет еще. Я хочу спросить вас об одном  имени,  миссис  Фэблон.
Это Кетчел.
    Я произнес его по буквам. Ее  настороженные  глаза  расширились.
Руки тревожно сомкнулись.
    - Откуда вы узнали это имя?
    - Мне его никто не произносил. Оно само возникло.  Я  вижу,  оно
знакомо вам?
    - Мой муж знал человека по имени Кетчел, -  сказала  она.  -  Он
был игрок. - Она наклонилась ко мне. - Это доктор  Сильвестр  назвал
вам имя?
    - Нет, но я полагаю, Кетчел был пациентом доктора Сильвестра.
    - Да был. Он даже был больше, чем им.
    Я подождал, когда она  объяснит,  что  имеет  в  виду.  В  конце
концов я сказал:
    - Этот Кетчел был  тем  человеком,  который  забрал  все  деньги
вашего мужа?
    - Да. Он забрал все, что у нас осталось, и  хотел  получить  еще
больше. Когда Рой не смог ему заплатить... -  она  запнулась,  будто
поняв, что разыгрывать мелодраму не в ее стиле. -  Мы  не  будем  об
этом больше говорить, мистер Арчер. Я сейчас не в лучшем  состоянии.
Мне не следовало соглашаться разговаривать с вами в таком состоянии.
    - В какой день ваш муж совершил самоубийство?
    Она встала, слегка покачиваясь, и двинулась  ко  мне.  Я  видел,
как она устала.
    - Вы действительно вторгаетесь в нашу жизнь,  не  так  ли?  Этот
день, если вам нужно знать, 29 сентября 1959 года.
    Два дня спустя после того, как  Мальковский  получил  деньги  за
свои снимки. Это совпадение лишь  усугубило  мое  предчувствие,  что
смерть Фэблона была частью нынешних событий.
    Миссис Фэблон впилась в меня глазами:
    - Эта дата значит что-то для вас?
    - Она предопределяет некоторые возможности. Она  должна  значить
еще больше для вас.
    - Это был конец моей жизни.
    Она с трудом сделала шаг назад и снова села,  будто  провалилась
в свое прошлое, беспомощно и невольно.
    - Все потом пошло как в кино. Странная вещь. Рой и  я  сражались
друг с другом, в течение всей нашей совместной жизни. Но  мы  любили
друг друга. По крайней мере, я любила его, что бы он ни делал.
    - А что он делал?
    - Все, что может придумать мужчина. Большей  частью  это  стоило
денег. Моих денег, - она поколебалась.  -  Я  не  очень  обеспокоена
денежными проблемами, в самом деле. В этом одна из причин  всего.  В
любом браке должен быть  один  партнер,  который  думает  о  деньгах
больше,  чем  о  других  вещах.  Но  никто  из  нас  не  думал.   За
восемнадцать лет нашей жизни мы промотали около  миллиона  долларов.
Обратите внимание, пожалуйста, что я употребляю местоимение "мы".  Я
несу такую же вину. Я не научилась думать о деньгах, а  потом  стало
слишком поздно. - Она пожимала плечами так, будто  мысль  о  деньгах
лежала на них ощутимым грузом. - Вы сказали, что дата  смерти  моего
мужа предопределяет возможности чего-то? Что вы имеете в виду?
    - Я задумываюсь, действительно ли он покончил с собой?
    -  Конечно,  он  это  сделал.  -  Она   произнесла   эти   слова
неубедительно, как-то безжизненно.
    - Он оставил какую-нибудь записку в связи с самоубийством?
    - Ему и не  нужно  было  этого  делать.  Он  возвестил  о  своем
намерении за день или два до того. Один Бог знает,  какой  отпечаток
это отложило на психику Джинни. Я  благосклонно  отнеслась  ко  всем
событиям,  связанным  с  Мартелем  только  потому,   что   это   был
единственный реальный мужчина,  к  которому  она  проявила  интерес.
Если я сделала эту ужасную ошибку...
    Она не закончила фразу и вернулась  к  прежней  мысли.  Ее  мозг
работал в быстро вращающемся ритме, как белка в колесе.
    - Вы можете  представить  себе  человека,  который  мог  сказать
такое своей жене и семнадцатилетней дочери? А затем это сделать?  Он
был, конечно,  озлоблен  в  отношении  меня  за  то,  что  кончились
деньги. Он не верил, что это когда-нибудь  произойдет.  Всегда  были
какие-нибудь доходы: наследство от одного из  родственников,  какой-
нибудь дом или участок земли, который можно продать. Но мы дошли  до
арендованного  дома,  и  уже  не  стало  родственников,  которые  бы
умирали. Вместо этого умер Рой по собственной воле.
    Она продолжала настаивать на  своих  словах,  как  если  бы  она
хотела доказать это мне или убедить себя. Я подозревал, что  она  не
контролирует себя, и у меня не было желания задавать  ей  дальнейшие
вопросы. Но она продолжала говорить, отвечая на свои  же  вопросы  с
болью  и  обидой,  будто   прошлое   пробудилось   и   ей   хотелось
выговориться.
    - Это не  отражает  всю  обстановку,  конечно.  Всегда  в  жизни
имеются  какие-то  тайные  побудительные  мотивы:   всякие   позывы,
чувство  ревности,  желания,  о  которых  люди  не  признаются  даже
наедине с собой. Я обнаружила истинную  причину  смерти  моего  мужа
совершенно случайно, буквально на днях. Я  собираюсь  отказаться  от
этого  дома,  и  я  разбирала  свои  вещи,  рассортировывая  их  или
отбрасывая. Я наткнулась на связку  старых  бумаг  в  столе  Роя,  и
среди них было письмо от женщины. Это чрезвычайно потрясло  меня.  Я
никогда  не  могла  и  подумать,  что,  вдобавок  к   своим   другим
прегрешениям в роли мужа или отца, Рой был мне  неверен.  Но  письмо
не оставляло ни малейших сомнений в этом.
    - Я могу взглянуть на него?
    - Нет, не можете. Мне  самой  было  читать  все  это  достаточно
унизительно.
    - Кто написал его?
    - Одри Сильвестр. Она его не подписала, но я знаю ее почерк.
    - Оно все еще в том же конверте?
    - Да, и почтовая марка на месте с разборчивым штампом. Оно  было
отправлено 30 июля 1959 года, за три месяца  до  смерти  Роя.  После
семи лет я поняла, почему Джордж Сильвестр свел  Кетчела  с  Роем  и
улыбаясь находился рядом,  пока  Кетчел  потрошил  Роя  на  тридцать
тысяч долларов, которых тот не имел. - Она стукнула себя кулаком  по
прикрытой стеганым халатом коленке. - Он мог  даже  все  подстроить.
Он был врачом Роя. Он мог понимать, что Рой близок  к  самоубийству,
и вступил в сговор с Кетчелом, чтобы толкнуть Роя за край пропасти.
    - Нет ли здесь какой-нибудь натяжки, миссис Фэблон?
    - Вы не знаете Джорджа Сильвестра. Это безжалостный  человек.  И
вы не знаете Кетчела. Я встретила его однажды в клубе.
    - Мне хотелось бы его встретить. Вы не знаете, где он?
    - Нет, не знаю. Кетчел уехал из Монтевисты через  день  или  два
после исчезновения Роя - задолго до того, как было найдено его тело.
    - Не хотите ли вы сказать, что он знал, что ваш муж мертв?
    Она кусала губы, будто хотела наказать себя, что  слишком  много
наболтала. По выражению ее  глаз  я  понял,  что  моя  догадка  была
верна, и она это знала, но по непонятным причинам скрывала.
    - Кетчел убил вашего мужа?
    - Нет, - сказала она. - Я не говорю об  этом.  Но  он  и  Джордж
Сильвестр виновны в смерти Роя.
    В  состоянии  такого  горя  и  возбуждения  она  тем  не   менее
осторожно наблюдала за мной. У меня было странное чувство,  что  она
как бы  сидит  рядом  с  собой,  но  отдельно,  и  проигрывает  свои
собственные переживания и ощущения как на органе, но  совершенно  не
затрагивая одну сторону клавиатуры.
    - Это все неблагоразумно - то, что я  вам  говорю.  Я  прошу  не
передавать это никому, включая, особенно подчеркиваю, Питера  и  его
отца.
    Я устал от ее хитроумных маневрирований и  умолчаний.  Я  сказал
прямо и резко:
    - Я никому ничего не расскажу о ваших делах  и  объясню  почему,
миссис Фэблон. Я не всему этому  верю.  Думаю,  что  вы  и  сами  не
верите.
    Она поднялась, дрожа от негодования:
    - Как вы смеете так говорить со мной?!
    - Потому что меня беспокоит безопасность вашей дочери. А вас?
    - Вы знаете, я обеспокоена, чрезвычайно обеспокоена.
    - Тогда почему вы не скажете  мне  правду  такой,  какой  вы  ее
знаете. Был ваш муж убит?
    - Я не знаю. Я больше ничего  не  знаю.  У  меня  было  поистине
шоковое состояние, как  после  землетрясения  сегодня  ночью.  Земля
ускользала у меня из-под ног. И до сих пор дрожит.
    - Что же случилось?
    - Ничего не случилось. Было кое-что сказано.
    - Вашей дочерью?
    - Если я скажу вам больше... - сказала она. - Я  и  так  сказала
вам слишком много. Я  хочу  получить  побольше  информации  от  вас,
прежде чем буду говорить дальше.
    - Добыча сведений - это моя работа.
    - Я ценю ваше предложение, но я должна сама делать дело.
    Она снова замолчала. Она  сидела  совершенно  недвижимо,  прижав
кулаки друг к другу со всей силой и вперив в пустоту глаза.
    Сквозь завывание ветра я услышал  звук,  будто  крыса  грызла  в
норе. Я не думал, что это связано с Мариэттой Фэблон.  Потом  понял,
что это она скрипит зубами. Было время оставить ее в покое.
    Я вывел машину из-под стонущего дуба и направился  к  следующему
дому - к Джемисонам. Там все еще горел свет.


                              Глава 15

    Дверь открыл отец Питера. На нем  была  пижама  и  халат,  и  он
выглядел еще более прозрачным и отрешенным, чем был утром.
    - Входите, мистер Арчер. Мой дворецкий ушел  спать,  но  я  могу
подать вам выпить.  Я  надеялся,  что  вы  заглянете,  у  меня  есть
некоторые новости.
    Болтая,  будто  это  еще  длился  день,  он  провел  меня  через
гостиную в библиотеку. Его  шаги  были  не  очень  твердыми,  но  он
ухитрился пробраться сквозь дверь в свое кресло.  Около  него  стоял
стакан. Джемисон был, казалось,  из  тех  пьяниц,  которые  содержат
себя в определенной степени опьянения весь день и всю ночь.
    - Налейте сами. У меня не  совсем  твердые  сейчас  руки.  -  Он
поднял их к лицу и стал рассматривать с клиническим интересом.  -  Я
должен быть в кровати, полагаю, но почти утратил способность  спать.
Эти ночные бдения - самое трудное. Образ моей бедной  покойной  жены
все время живо стоит передо  мной.  Я  ощущаю  свою  потерю  в  виде
обширной, зевающей пустоты внутри меня самого и во  всем  окружающем
меня мире. Я забыл, я показывал вам снимок моей жены?
    Я проворчал недовольно, что нет. У меня не было  желания  сидеть
всю ночь с Джемисоном  и  его  орошенными  виски  воспоминаниями.  Я
налил себе добрую порцию виски из начатой бутылки.
    Джемисон открыл кожаную шкатулку и достал  оттуда  фото  молодой
женщины в серебряной рамке. Она  не  была  очень  хорошенькой.  Были
другие причины для затянувшегося траура ее мужа. Может быть,  печаль
была единственным доступным для него чувством, или, может быть,  это
было оправданием для его выпивок. Я вернул ему фотографию.
    - Как давно она умерла?
    - Двадцать четыре года назад.  Мой  бедный  сын  убил  ее  своим
рождением. Я не хочу винить бедного Питера, но иногда тяжело,  когда
подумаешь обо всем, что я потерял...
    - У вас все же есть сын.
    Джемисон свободной рукой сделал неопределенный жест,  нервный  и
раздраженный. Это свидетельствовало в известной мере о его  чувствах
к Питеру, а возможно, и об их недостатке.
    - Между прочим, а где Питер?
    - Он пошел на кухню перекусить. Он  уже  шел  спать.  Вы  хотите
видеть его?
    - Возможно,  позднее.  Вы  сказали,  что  у  вас  есть  какие-то
новости для меня.
    Он кивнул:
    - Я разговаривал с одним из моих друзей  в  банке.  Сотня  тысяч
Мартеля -  в  действительности  сумма  была  ближе  к  ста  двадцати
тысячам - была представлена в виде чека на банк "Новой Гранады".
    - Я никогда об этом не слышал.
    - Я тоже, хотя я  был  в  Панаме.  "Новая  Гранада"  имеет  свое
представительство в Панаме.
    - Оставил Мартель свою сотню тысяч в местном банке?
    - Нет. Я подходил к этому. Он  снял  все  деньги  до  последного
цента. Наличными. Банк предложил ему охрану,  но  он  отказался.  Он
упаковал деньги в чемодан и бросил его в багажник своей машины.
    - Когда это произошло?
    - Сегодня без пяти три, прямо перед закрытием банка.  Он  прежде
всего позвонил в банк, чтобы  удостовериться,  что  они  располагают
наличной суммой.
    -  Таким  образом,  он  уже  собирался  уехать  сегодня   утром.
Интересно, куда он поехал.
    - Возможно, в Панаму. Кажется, это источник его денег.
    - Я должен увидеть вашего сына. Как пройти на кухню?
    - Это в другом конце коридора. Вы увидите свет. Возвращайтесь  и
немного выпейте со мной после этого.
    - Уже поздно.
    - Буду рад предложить вам ночлег.
    - Спасибо, я люблю ночевать дома.
    Я пошел по коридору на кухню. Питер сидел за столом под  висячей
лампой. Большая часть жареного гуся лежала перед ним  на  деревянном
блюде, и он жадно поглощал его. Я не пытался  заглушить  звук  своих
шагов. Но он и так не слышал, как я подошел.  Я  стоял  в  дверях  и
наблюдал за ним. Мне не  приходилось  видеть,  чтобы  кто-нибудь  ел
так, как он.
    Обеими  руками  он  отдирал  куски  мяса  от  гусиной  грудки  и
запихивал их в рот. Так засовывают мясо в  мясорубку.  У  него  было
искаженное лицо, а глаза, казалось, ничего  не  видели.  Он  оторвал
гусиную ножку и вгрызся в нее.
    Я пересек кухню и подошел к нему. Кухня была  большая,  светлая,
неуютная. Она напоминала мне заброшенную спортплощадку.
    Питер поднял голову и увидел меня. Он виновато  отложил  гусиную
ножку. Его лицо опухло и было в гусином жиру.
    - Я хочу есть, - сказал он. Казалось, что даже  его  голос  стал
жирным.
    - Все еще голодны?
    Он кивнул головой, глядя  на  полусъеденную  птицу.  Она  лежала
перед ним, вызывая новые позывы неутоленного аппетита.
    Мне хотелось выбраться оттуда и выслать ему обратно остаток  его
денег. Но вместо этого я подтянул к себе стул  и  уселся  по  другую
сторо