глядя на меня, покачала головой.
   - Одна, да не одна, - вздохнула  она.  -  У  него  есть  компаньон,  этот
Перцев. Я же в банковских  делах  полная  профанка.  Перцев  так  ловко  все
обставит, что мне и владеть будет нечем. Уж  я  навидалась  этого  на  своем
веку. Пузыренко помнишь?
   Что тут говорить. Я помнила  Пузыренко,  жену  нефтяного  магната,  после
внезапной гибели которого она только что на паперть не пошла.
   - А личной собственности у Сашеньки не так уж и много: дача,  два  гаража
да вот эта квартира, - добила меня Леля.
   - Говорили, будто  у  него  сумасшедшей  красоты  особняк  на  Майорке  и
огромная вилла во Франции, - уже робко произнесла я.
   Леля зло боднула головой пространство:
   - И не зря говорили. Могу фотографии показать. Это все,  что  у  меня  от
особняка и виллы останется.
   - Почему же?
   - Да потому, что  приобретены  они  на  фирму,  фактически  принадлежащую
банку. Там все слишком сложно сплетено, и пока я войду в  свои  права,  этот
Перцев все как надо и обтяпает: и кого надо зарядит, и кого  надо  подмажет,
даже судиться будет бесполезно. Знаешь, что за полгода можно сделать? А ведь
в случае гибели моего Сашеньки Перцев практически один  будет  всеми  делами
рулить.
   - Он уже рулит, - заверила  я.  -  Моя  подруга  собралась  у  Александра
Эдуардовича кредит получить, он и все бумаги ей по этому  делу  выправил,  а
Перцев ничего теперь не дает и на бумаги плюет, хоть там есть и его подпись.
Подруга в полном пролете. Она  уже  успела  под  этот  кредит  чужие  деньги
потратить и влезть в контракт  с  такими  штрафными  санкциями,  что  только
держись!
   Леля, надо отдать ей должное, не зачерствела в сво„м горе и  Тамарку  мою
пожалела.
   - Какой ужас! - сказала она. - Бедная женщина!
   - Бедная не то слово, нищей скоро будет. Так  что  думать  о  плохом  нам
нельзя. Будем искать твоего мужа. Завтра же отправлюсь к Перцеву и  поговорю
с ним. Может,  обнаружатся  какие-нибудь  интересные  детали.  Перцев-то  уж
больше тебя знает о делах Александра Эдуардовича  и  наверняка  помнит  всех
знакомых своего компаньона.
   Леля испугалась.
   - Ты собралась к Перцеву?! Не вздумай! - закричала она. -  Представляешь,
как ополчится на меня этот Перцев, если узнает, что я нарушила данное  слово
и рассказала тебе о похищении. Да он придет в ярость. Нет, поклянись, что  с
ним ты разговаривать не будешь.
   - Клянусь, - не задумываясь, воскликнула я, правда тут же и возразила:
   - Не вижу ничего страшного в том, что я узнала про похищение. Ну  сказала
ты мне, так я же вам человек не посторонний. К тому же умею держать язык  за
зубами.
   - Перцев об этом не знает. Нет, Соня, все же лучше ты к нему не  ходи,  -
попросила Леля и, морщась от боли, схватилась за голову.
   - Не пойду. Я уже клялась, но, дорогая, что с тобой? - взволновалась я.
   - Голова, снова болит голова. Как  тисками  в  висках  сдавило.  Кажется,
кровь хлынет из ушей. Поищи, пожалуйста, в аптечке таблетки. Дай  что-нибудь
посильней.
   Я, как баран на новые ворота, уставилась на аптечку. Посильней. Да тут же
одни сердечные лекарства. Боже! Сколько их! Кто их  только  глотает?  Уж  не
Леля, конечно.
   - Не знала, что Александр Эдуардович жаловался на сердце, -  заметила  я,
отыскивая обезболивающее и извлекая из упаковки таблетку для Лели.
   - Господи! - взвизгнула она. -  Почему  "жаловался"?!  Ты  что,  его  уже
хоронишь?!
   Я, кляня себя за свой длинный язык, бросилась оправдываться:
   - Дорогая, нет, конечно, не хороню, просто  случайно  вырвалось,  прости,
прости.
   Но Леля не слушала меня. Она снова пришла в отчаяние.
   - Может, ты и права!  -  рыдая  и  заламывая  руки,  воскликнула  она.  -
Сашенька и дня не мог прожить без лекарств.  Каждый  день  он  жаловался  на
сердце. Он был болен, очень болен - порок сердца. Это  похищение  губительно
для него! Нет, я сойду с ума!
   - Ты сказала об этом тому бандиту, который требует с тебя деньги? Я  имею
в виду про сердце, а не то, что ты сойдешь с ума, - пояснила я.
   - Про все ему сказала, - заверила меня Леля, - и про таблетки, и про  то,
что сойду с ума, но ему-то какое до всего этого дело?
   - Не скажи. Если с Александром Эдуардовичем случится приступ и он  умрет,
этот бандит не получит ничего. С какой стати ты будешь платить ему выкуп?
   - Как с какой стати? А тело? Я должна  получить  тело.  Как  же  я  брошу
Сашеньку неизвестно где? Не похороню по-христиански?
   - Да-да, конечно, - пролепетала я, - но тело стоит гораздо дешевле.
   - Господи! - взвыла Леля. - О чем мы  говорим?!  Какое  тело?!  Я  должна
получить живого мужа, иначе мне конец!
   - Получишь, обязательно получишь. Раз  ты  сказала  про  таблетки,  будем
надеяться, что похититель для своего же блага разорится на лекарства.
   Случайно глянув на часы, я испугалась, потому что вспомнила, что и у меня
есть муж, которого еще не похитили и вряд ли когда похитят...
   Более того, у меня есть и ребенок, которому пора читать сказку, пока баба
Рая не начала рассказывать ему на ночь свои ужасные политические анекдоты.
   - Ой! - закричала я. - Какой кошмар! Как уже поздно!
   - Еще не так и поздно, - демонстративно держась за голову, забеспокоилась
Леля.
   Таким образом она  давала  мне  понять,  что  бросать  больного  человека
жестоко. Я сделала вид, что не понимаю намека, и взмолилась:
   - Нет-нет, дорогая, очень поздно, прошу тебя, прости, но мне пора.
   Леля отнеслась к моему заявлению без энтузиазма.
   - А как же я? - эгоистично спросила она, снова собираясь плакать.  -  Эта
ночь была сущим кошмаром!
   - Ты чего-то боишься?
   - Да нет, просто мне одиноко.
   Ах, я,  оказывается,  должна  ее  развлекать.  И  своего  мужа  я  должна
развлекать, и сына... А кто же будет развлекать меня?
   - Выпей снотворное и ложись спать,  -  строго  посоветовала  я,  закрывая
аптечку. - А завтра я тебе позвоню.
 
ГЛАВА 9 
 
   Всю ночь я ломала голову над похищением  Турянского  и,  естественно,  не
выспалась. Рано утром, даже не выпив кофе,  бросилась  звонить  Розе.  Очень
хотела застать ее дома.
   - У меня к тебе важное дело, - взволнованно заявила я.
   - Об этом не может быть и речи,  -  разочаровала  меня  Роза.  -  Сегодня
тяжелый день. Я обещала Пупсику отнести его пиджак в химчистку  -  он  давно
хнычет, - потом много всяких других домашних хлопот, а к обеду  надо  успеть
на работу, в клинике у меня четыре встречи, и все с подругами. Сама  знаешь,
сколько у гинеколога друзей. А вечером еще  к  Альфреду  Коровину  за  город
пилить. Давай перенесем на завтра.
   -  Речь  пойдет  о  монтевизме!  -  воскликнула  я,  и   Роза   мгновенно
согласилась:
   - Приезжай!
   Я не заставила ее долго ждать. Роза встретила меня, страшно волнуясь.
   - Что случилось? - едва открыв дверь, закричала она.
   - У меня открылись монтевистские способности, - с гордостью  сообщила  я.
Роза опешила:
   - Ты же в это не веришь. Даже когда я демонстрировала  явные  успехи,  ты
смеялась  и  безбожно  меня  критиковала,  подвергала  сомнению   совершенно
очевидные факты, кричала, что умрешь материалисткой, какие фокусы я тебе  ни
показывай.
   - Это когда ты занималась монтевизмом -  я  критиковала,  а  когда  такие
способности открылись у меня, как можно не верить?  Похоже,  монтевизм  и  в
самом деле существует. Во всяком случае другого вывода  из  этой  истории  я
сделать не смогла.
   Услышав про историю, Роза пришла в страшное волнение.
   -  Из  какой,  из  какой  истории?  Рассказывай!  Рассказывай  скорей!  -
закричала она, усаживая меня на диван и пристраиваясь рядом.
   Лицо ее выражало безграничное  внимание.  Зная  потрясающую  порядочность
Розы, я решила, что уж ей-то можно открыть тайну. Это совсем  не  Маруся,  у
которой не держится вода в... Да что об этом.
   - У Лели пропал муж, - сказала я.
   - Какой ужас! - отшатнулась Роза.
   - Турянского хитростью выманили из дома, похитили  и  теперь  требуют  за
него фантастическую сумму. Причем, обрати внимание, похитили два дня  назад,
сегодня третий пошел, а вчера мне очень странный сон приснился.
   - Какой сон? - насторожилась Роза.
   - Будто я мужчина, и все у меня как у Турянского: бездна  денег,  молодая
жена... Видимо, я уже кое-что начала воспринимать, чувствовать.
   - Закон отражения, - поставила диагноз Роза. -  Созерцание  телепатически
передаваемого предмета без включения сознания. Ты воспринимаешь  его  мысли,
как несмышленое дитя.
   Я чуть не задохнулась от изумления:
   - А-ааа! Думаешь, он мне телепатирует?
   - Телепатирует, - уточнила Роза. - Он в отчаянном положении и неосознанно
посылает свои мысли всем, кого знает, но приняла их только ты.
   - А ты? - изумилась я. - Почему ты  не  приняла?  Ты  же  у  нас  опытный
монтевист.
   Роза задумалась. Было видно, что она расстроена. Действительно. Почему не
она приняла? Почему я? Это же несправедливо.
   - Думаю, ты приняла потому, что у тебя чрезвычайно развито воображение, -
предположила Роза. - Ты с  детства  любила  приврать;  поэтому  никто  и  не
удивился, когда ты стала писательницей.
   Я рассердилась:
   - Ты о чем? Это к чему? Речь идет о Турянском. И о тебе. Почему  я  взяла
твои обязанности на себя, почему приняла  послание  Турянского,  вот  о  чем
речь. Об этом и говори, а не о том, что я любила с детства.
   - Так я же и говорю об этом, - заверила меня Роза. - Самое главное - твое
необузданное воображение. К тому же, возможно, ты была настроена  на  нужную
волну, была в нужном состоянии как раз перед сном.
   - О чем ты? Ничего не пойму, - рассердилась я.
   Роза, паинька, начала терпеливо объяснять:
   - Соня, пойми, его похитили, он боится, очень боится, только что  у  него
было все и теперь впереди ничего: полнейшая неизвестность.
   - Точно! - воскликнула я, от восхищения хлопая себя по бедрам. - Именно с
этим состоянием я и легла позавчера вечером в кровать! Я же  позавчера  днем
сапоги купила! Надо же было хоть чем-то порадовать себя после того  ужасного
карниза. Вот я и купила себе подарок: сапоги за пятьсот долларов!
   - Круто! - восхитилась Роза.
   - Что "круто"? Вздумай я заплатить за них  тысячу  долларов,  продавец  и
тогда не возражал бы. Пятьсот долларов! Они что, золотые эти сапоги?
   - И в самом деле, почему так  дорого?  -  заинтересовалась  Роза.  -  Они
наверное необычные?
   - Сапоги как сапоги, из крокодила, конечно,  но  за  пятьсот  долларов  я
могла бы купить целую ферму крокодилов.
   - Вряд ли, - усомнилась Роза.
   - Значит, ты меня плохо знаешь, - отрезала я. - Но вернемся к моим дивным
способностям. Легла я, значит, вечером в  постель  как  раз  в  том  ужасном
состоянии, о котором ты говоришь: только что  у  меня  было  все  -  пятьсот
долларов, - а  теперь  впереди  ничего:  одна  неизвестность.  Одни  вопросы
впереди. Как долго эти сапоги мне прослужат? Когда они выйдут из  моды?  Что
сказать подругам? Назвать истинную цену или для крутости преувеличить?
   - Куда уже преувеличивать? - ужаснулась Роза. - Это все же сапоги,  а  не
автомобиль.
   - Да, ты права, - согласилась я:
   - Маруся  -  а  она  присутствовала,  когда  я  меняла  свои  доллары  на
крокодиловые сапоги - даже позеленела от зависти и тут  же  сказала,  что  я
сделала глупость, она, мол, видела точно такие, же, но  за  пятьсот  рублей.
Видимо, рядом с сапогами продавались спички, и Маруся сослепу посмотрела  не
на тот ценник. Но бог с ней, не будем о ее странностях, а лучше поговорим  о
моих исключительных способностях.
   - Да-да, давай поговорим, - поспешно согласилась  Роза,  которой  надоели
мои сапоги. Уж из-за них-то она не бросила бы пиджак  своего  Пупсика,  этот
грязный мешок с воротником и карманами, этот бухгалтерский чехол, пожизненно
и настоятельно требовавший химчистки.
   - Так что ты выяснила во сне? - дрожа от нетерпения спросила Роза.
   - Теперь выясняется, что во сне я увидела даже то,  чего  и  в  жизни  не
знала. Оказывается, Александр Эдуардович был тяжело и неизлечимо болен!
   Роза пришла в восторг.
   - Потрясающе! - вскакивая с дивана и хлопая в ладоши, запищала она  своим
тоненьким голоском.  -  Неужели  ты  во  сне  узнала,  что  Турянский  болен
клаустрофобией?
   - Почему клаустрофобией? -  растерялась  я.  -  Речь  идет  о  сердце.  У
Турянского порок сердца. Он и дня без лекарств прожить не мог.
   Роза мгновенно огорчилась.
   - Неужели я разболтала то, что держалось в строжайшей тайне? -  глядя  на
меня с невыразимой печалью, спросила она.
   - Информация попала в надежные руки, - заверила ее я. - Но ты-то про  эту
болезнь откуда знаешь, если Турянский держал в тайне свой психоз?
   - Леля приходила ко мне на консультацию, ну, как к гинекологу, а по  ходу
расспрашивала про клаустрофобию. Я испугалась, не с ней ли приключилась  эта
беда,  она  успокоила  меня,  что  не  с  ней,  а  с   ее   мужем.   Просила
порекомендовать опытного психиатра, но так,  чтобы  все  осталось  в  тайне.
Турянский  скрывал  свою  болезнь,  чтобы  не  обнаруживать   ее,   принимал
всевозможные меры, даже в лифтах не ездил.
   Я удивилась:
   - Зачем он  это  делал?  Клаустрофобия  не  сифилис,  с  какой  стати  ее
скрывать?
   Роза решительно со  мной  не  согласилась  и  начала  доказывать,  что  я
рассуждаю так, потому что психически абсолютно здорова. Видимо, она намертво
забыла про злополучный карниз. И я забыла, а напрасно.
   - Ты лучше Тамарке и Марусе об этом скажи, - посоветовала я, - а  то  они
регулярно сомневаются в моем психическом здоровье. Но слушай дальше про сон.
Дальше вообще ужас. Кстати, именно в этом ужасе и заключается  загадка.  Для
этого, собственно, я и приехала к тебе. В общем, во сне все у нас, в  смысле
у меня - старого облезлого козла - в порядке, жена меня обожает, жизнь  бьет
ключом, и вдруг ни с  того  ни  с  сего  я  начинаю  задыхаться.  Корчусь  в
невероятных судорогах, чего-то жутко боюсь, у  меня  спазмы,  глаза  на  лоб
лезут...
   Роза, усевшаяся было на  диван,  снова  с  восторгом  вскочила  и,  бурно
аплодируя мне, запищала:
   - Интеллектуальные волны происходят от  мыслей  человека  и  улавливаются
монтевистом. Турянский испытывал все эти ощущения и бессознательно передавал
их тебе. И еще ты будешь утверждать, что не узнала во  сне  о  том,  что  он
болен клаустрофобией! - победоносно заключила Роза.
   - Что ты хочешь этим сказать? - с ужасом воскликнула я.
   - Да то, что несчастного мужа Лели, видимо, держат  в  каком-то  закрытом
помещении, а он страдает и телепатирует тебе.  Ты  описала  часть  симптомов
приступа клаустрофобии.
   Тут уж с дивана вскочила я и забегала по комнате, приговаривая:
   - Ой-ей-ей-ей-ей! Что же с ним теперь будет?
   Роза трусила за мной и задавала те же вопросы. Только я их  задавала  ей,
она же - непонятно кому. Наконец я остановилась и спросила:
   - От этого человек может умереть?
   - Смотря насколько болен. Если в легкой форме, то нет, а если в  тяжелой,
то запросто. Стоит только  надолго  оставить  его  в  провоцирующих  приступ
условиях, и он труп.
   - Турянский в какой форме болел?
   Роза задумалась:
   - Точно не знаю, но думаю он испытывал сильный  дискомфорт,  раз  избегал
лифтов. Я не специалист, но сама имею некоторые симптомы этой болезни. Лифты
я плохо переношу, каждый раз с замиранием сердца туда вхожу.  Также  терпеть
не могу купе поездов, очень плохо мне в самолетах, в комнате всегда стараюсь
держать открытой дверь.
   - А что с тобой будет, если ты застрянешь в лифте? - заинтересовалась я.
   - Застревала. Как видишь,  жива,  но  к  тому  времени  как  меня  оттуда
извлекли, мне уже было очень нехорошо: рвало, я  едва  не  теряла  сознание.
Правда потом выяснилось, что я немного беременна. Но ты же говоришь,  что  у
Турянского очень больное сердце. Я ничего не знала об этом.
   - Да, - разволновалась я, - у Турянского больное  сердце!  Очень  больное
сердце! И еще эта чертова клаустрофобия!
   Роза хмурилась и молчала, она была крайне озабочена. Я даже  не  решалась
ее спросить, однако она сказала сама.
   - Боюсь, - почему-то прошептала она,  -  что  при  таких  обстоятельствах
Турянского уже нет в живых.
   - О боже! - взвыла я. - Кто об этом скажет Леле?!
 
ГЛАВА 10 
 
   Используя все свои мистические знания,  Роза  тщательно  проанализировала
мой сон и пришла к выводу, что Турянский погибал  как  раз  тогда,  когда  я
спала и видела себя мужчиной. Несчастный Турянский, корчась  сразу  от  двух
приступов (клаустрофобии и сердечного),  телепатировал  мне  свои  ощущения,
которые удачно  легли  на  мое  нервное  состояние,  обеспеченное  идиотской
покупкой сапог.
   - Теперь мне ясно, почему Леле не дали поговорить с мужем, -  воскликнула
я. - Раз Турянский не афишировал свои болезни, следовательно, похитители  (а
их минимум двое) вполне  могли  и  не  знать  ни  о  больном  сердце,  ни  о
клаустрофобии и  вляпались  по  самые  уши.  Рассчитывали  получить  большие
деньги, а получили (учитывая размеры Турянского) маленький труп.
   - Почему ты решила, что похитителей двое? - удивилась Роза.
   - Не двое, а минимум двое. Их  может  быть  и  трое,  и  четверо.  Точное
количество этих бандитов в данный момент установить  невозможно.  Пока  речь
идет лишь о двоих: о том, кто заманивал Турянского в ловушку, и о  том,  кто
названивает нашей несчастной Леле, требуя выкуп.
   - А с чего ты взяла, что это не один и тот же человек?
   Я торжествующе посмотрела на Розу и с пафосом произнесла:
   - Настало  время  воспользоваться  твоими  монтевистскими  способностями.
Зачем ты спрашиваешь, когда легко можешь прочесть это в моей голове?
   - Точно! - обрадовалась Роза. - Я прочту!
   Она  вдруг  вся  собралась,  напряглась,  сосредоточилась,  уставилась  в
невидимую точку и сомнамбулически мне приказала:
   - Дай свою руку.
   Я поспешно протянула руку; Роза вцепилась в нее  и  по  слогам,  будто  с
трудом считывая информацию откуда-то с невидимого листа, заговорила:
   - Раз Турянский попался в ловушку,  значит,  заманивал  его  туда  хорошо
знакомый ему человек, тот, кто пользовался его доверием. Такой  человек  мог
быть узнан Лелей по голосу.  Следовательно,  звонил  второй  бандит,  голоса
которого Леля не знает.
   - Ура!!! - закричала я и захлопала в ладоши.  -  Получилось!  Получилось!
Роза, ты настоящий монтевист!
   - Я-то монтевист, - пригорюнилась Роза, - но что теперь будет с Лелей?
   Сразу же пригорюнилась и я:
   - Бедная Леля. Она еще надеется увидеть мужа живым. Неужели  ей  придется
продавать квартиру?
   - Надо уберечь ее от этой глупости, - забеспокоилась Роза. - Не дай  бог,
она все продаст и заплатит этим извергам, а получит труп.
   - Да-а, - согласилась я, - надо уберечь  ее  от  глупостей,  но  как  это
сделать? Лично я не найду в себе сил сообщить  Леле  о  гибели  ее  любимого
мужа. Она уже и так вся на нервах. Видела бы  ты,  как  бедняжка  убивается.
Во-первых, там страшенная любовь, а во-вторых, Леля боится остаться нищей.
   - Как гинеколог могу сказать, - заявила Роза, - что  сейчас  Леля  больше
думает о себе. Ей не хочется остаться нищей, а когда  она  узнает  о  гибели
мужа, то и вовсе испугается, но с каждым днем  все  сильней  и  сильней  она
будет постигать утрату. Вот когда для нее наступят настоящие страдания. Уж я
навидалась на своем  веку  таких  несчастных,  убитых  горем  баб.  Как  они
мучаются, порой и руки на себя, бедняжки, накладывают.
   Мы с  Розой,  обмениваясь  скорбными  взглядами,  затосковали.  И  тут  я
вспомнила, что плохо будет не одной Леле.
   - Тамарка! - завопила я. - Наша горемычная Тамарка! Она же теперь  летит,
как фанера над Парижем! Она же под кредит, который обещал Турянский, залезла
в долги и заключила контракт с жуткими штрафными санкциями. Теперь капут  ее
компании.
   Роза из того, что я сказала, ничего не поняла, но пришла  в  такой  ужас,
что схватилась за сердце и запричитал