стью  можно  сказать,  что  на
сознательную зрячую наводку он  никогда  не  пойдет.  А  вот  втемную  его
использовать могли.
     - Завтра с утра мы с тобой, Миня, в гостях у Петра Федосеевича.
     - А ты сегодня  Лентунова  подготовь.  Там  масло,  ты  пыль  влажной
тряпочкой сотри, подсолнечным маслом протри и опять насухо вытри. -  Мосин
подошел к окну кафе, глянул в щель между неплотно  задвинутыми  гардинами,
сообщил: - Юрий Карлович с Веней кукуют.  Обрадовать,  что  ли,  советскую
литературу?
     - Валяй. Подкорми классиков с доходов праведных.
     - Компанию не составишь?
     - Мне, Миня, пьянствовать в общественных местах не положено. Особенно
с тобой.
     - Грубишь, хамишь, а зачем?! Будь здоров тогда.  -  И  Миня  небрежно
кивнул Казаряну. Наказав Казаряна  за  милицейскую  грубость,  он  тут  же
добавил, ибо не забывал ничего и никогда: - Завтра в девять часов  утра  я
жду тебя у метро "Дворец Советов".


     У Александра было прекрасное настроение, потому что Ларионов подходил
к концу своего доклада о проделанной по делу о палагинской краже работе.
     - Кое-что о Леониде Михайловиче Берникове я  подсобирал.  -  Ларионов
сверился с бумажкой,  -  Л.М.Берников,  1896  года  рождения,  образование
незаконченное  среднее,  с  1933  года  постоянно   работает   в   системе
промкооперации, в основном в должности председателя различных  артелей.  К
судебной ответственности не привлекался, однако в  знаменитом  текстильном
деле сорокового года фигурировал как свидетель. В настоящее время заведует
производством артели "Знамя революции", изготовляющей мягкую игрушку.
     - Похоже, Сережа, похоже, - оценил ларионовскую работу Смирнов.  -  Я
понимаю, у тебя времени не было, но все-таки... В  УБХСС  на  него  ничего
нет?
     - Я по утрянке к Грошеву успел заглянуть. Говорит, что единственное у
него - подозрения.
     - Что делать будем?
     - Романа подождем и решим.
     - А где он запропал? - вдруг высказал  начальственное  неудовольствие
Смирнов.
     - Звонил в девять,  сказал,  что  к  одиннадцати,  к  полдвенадцатому
будет. У него там что-то по наводке выклевывается.
     И действительно выклевывалось, потому  что  оперуполномоченный  Роман
Казарян сиял как  медный,  хорошо  начищенный  таз.  Он  вошел  в  кабинет
Смирнова вольно-разболтанной походочкой, оглядел присутствующих,  небрежно
поздоровался:
     - Привет! Трудитесь? Ну-ну! - И кинул себя на стул.
     -  Привет,  гражданин  Ухудшанский!  -  ответствовал  его   начальник
Смирнов.
     Казарян поморгал-поморгал, понял, посмеялся сдержанно, отреагировал:
     - Точно отмечено.  Исправлюсь,  товарищ  майор.  Так  что  же  у  вас
новенького? - Но надоело, и он торжественно  сообщил:  -  Пока  вы  тут  в
бумажки играете, бюрократы, я, по-моему, кончик ухватил.
     - И я кончик ухватил, - скромно, но с достоинством, сообщил Ларионов,
а Смирнов задал им детскую загадку:
     - Два конца, два кольца, посредине - гвоздик. Что это  такое,  друзья
мои?
     - Это дело о краже  в  квартире  гражданина  Палагина.  Правильно?  -
отгадал Казарян.
     - Правильно, - подтвердил  Смирнов.  -  Два  конца  есть.  А  где  же
гвоздик?
     - На пересечении двух концов,  -  объяснил  непонятливому  начальнику
Казарян.
     - А если прямые не пересекаются, если они - в параллели?
     - У Лобачевского все пересекается.
     - Но Ты, Рома, не Лобачевский.
     - Я - лучше, я - выдающийся сыщик современности.  Мы  когда-нибудь  о
деле поговорим?
     - Давно жду, - признался Смирнов. - Начинай.
     -  Сегодня  утром  Миня  Мосин  рекомендовал  меня,  как   заказчика,
персональному краснодеревщику Палагина Петру Федосеевичу.  Я  сказал,  что
мне необходимы стенды-шкафы для  коллекции  миниатюр  XIX  века,  камей  и
медальонов, и, зная о прекрасной домашней  коллекции  Палагина,  хотел  бы
иметь нечто подобное. И подсунул ему планчик квартиры, будто бы моей, а на
самом деле вариацию на темы палагинских апартаментов. Обрадованный маэстро
по этому  плану  воспроизвел  расположение  стендов  палагинских,  отметив
центральную,  более   ценную   часть   экспозиции,   как   его,   мастера,
профессиональное достижение.
     Тотчас  коллекционер,   предъявив   удостоверение,   превратился   из
коллекционера в милиционера  и  попросил  ответить  Петра  Федосеевича  на
вопрос:  "Не  приходил  ли  к  нему  еще  кто-нибудь  с   подобным   моему
предложением?"
     Оказывается, с полгода назад с подобным предложением обращался к нему
один гражданин. Петр Федосеевич даже  примерный  экскиз  набросал  по  его
заказу, но больше этот человек не являлся...
     - Стоп, - прервал его Смирнов. - Человечек этот и есть фигура  твоего
красноречия?
     - Отнюдь. Это единственная  характеристика,  которую  мог  дать  Петр
Федосеевич.
     - Два конца, два кольца,  а  посередке  -  гвоздик.  Сережа,  как  ты
считаешь? - спросил Смирнов.
     - Похоже, Саня, - ответил ему Ларионов.
     - Может, объясните, о чем вы? - обиделся за свое неведение Казарян.
     - Сережа вышел на деятеля промысловой кооперации Леонида  Михайловича
Берникова, у которого в  последнее  время  прорезался  интерес  к  заезжим
домушникам. А при Берникове вьется  некто,  характеристика  которого  и  с
Сережиной стороны ограничивается одним-единственным словом - "человечек".
     - Горячо! Ой, как горячо!!! - заорал Казарян.
     - Пока что лишь тепло, Рома, - осадил его Смирнов. -  Ну  да,  у  нас
есть  серьезнейшие  основания  подозревать  гражданина  Берникова  Леонида
Михайловича в желании вложить свой  капитал,  тайный  капитал,  не  совсем
законным образом в ценности на все времена. А дальше что?  Дальше  ничего.
Пока коллекция не будет обнаружена, и так, чтобы мы  могли  доказать,  что
она - в берниковском владении, он чист перед законом.
     - Да понимаю я все это, Саня! - Казарян уже не сидел барином, а бегал
по кабинету. - Главное - лошадь - в наличии, а  телегу  мы  ей  быстренько
приделаем!
     - Начинается черная  маета,  ребята,  -  сказал  Смирнов.  -  Давайте
прикинем, что и как. Первое: обнаружение и опознание человечка. Кто берет?
     - Я, - вызвался Ларионов.
     -  Второе,  -  Берников.  Его  контакты,  его  времяпровождение,  его
интересы, и, главное, его берлоги, как официальные, так и тайные.
     - Я, - решил Казарян и тут же  стал  ставить  условия:  -  Но  только
предупреждаю, Саня, все эти дела - и мои, и Сережины,  требуют  серьезного
подкрепления. Нам необходимы каждому по два оперативника в помощь, это  по
самому минимуму. Иди к начальству, размахивай письмом  Комитета  по  делам
искусств, ручайся, но людей обязательно выбей.
     - Людей я постараюсь выбить.
     - Не постарайся, а выбей! - поддержал Казаряна Ларионов. - Хватит  на
амнистийные трудности ссылаться,  кончилось  уже  все,  выбей,  и  никаких
разговоров.
     - Разговоры будут, - вздохнул Смирнов. - Но выбью.
     Людей - молоденьких, только что принятых в МУР пареньков, - дали.
     Человечка Ларионов определил на раз, два, три. Вернее, сложил из двух
человечков одного. По фотографии Вадик определил своего человечка, а  Петр
Федосеевич - своего. А на фотографиях фигурировал один и тот  же  человек:
Дмитрий Спиридонович Дудаков, завскладом  артели  "Знамя  революции",  где
начальствовал производством Леонид Михайлович Берников.
     Ларионов приставил к Дудакову двух горячих пареньков из пополнения, а
сам ринулся на подмогу Казаряну.
     Леонид Михайлович Берников, наделенный ярко  выраженным  холерическим
темпераментом, незаурядной энергией, требовал к себе внимания пристального
и непрерывного: Казарян, наблюдая вместе с Ларионовым за тем, как грузит в
полуторку узлы и этажерки Леонид Михайлович Берников,  продекламировал  из
Фета:

                       Как первый луч весенний ярок!
                       Какие в нем нисходят сны!
                       Как ты пленителен, подарок
                       Воспламеняющей весны!

     -  разумея  под  подарком  нынешней  воспламеняющей   весны   Леонида
Берникова.
     Начальник производства артели "Знамя революции" усадил в кабину  жену
Зою, а сам вместе с дочкой забрался в кузов. Полуторка тронулась.


     На   дачу,   на   дачу!   Катили   по   Ярославскому,   Дмитровскому,
Ленинградскому,  Можайскому,  Калужскому,  Рязанскому  шоссе  полуторки  и
трехтонки, набитые нарочито небогатым дачным скарбом.  Матрасы  и  одеяла,
корыта и умывальники, табуретки и столы, керогазы и примусы, ночные горшки
и зеркала. Прочь от надоевшего за  зиму  города,  прочь  от  коммунального
многолюдства, прочь от знакомых лиц,  избитых  каждодневных  единообразных
перемещений, прочь  от  столичной  неволи.  К  улочкам,  заросшим  желтыми
одуванчиками, к вечерней - с туманом - прохладе, к извивающейся речушке, к
волейбольным площадкам меж сосен, к выдуманной дачной свободе.
     Роскошествовали  в  собственных,  ютились  у  знакомых,   снимали   у
круглогодичных. Ввергали семейный бюджет в кризисное состояние, залезали в
долги, отказывали себе в самом необходимом... Но - на дачу, на дачу!
     Для того чтобы ни свет ни заря мчаться под нежарким  солнцем  раннего
утра  к  электричке,  для  того  чтобы  поздним  вечером,  изнемогая   под
непосильной тяжестью авосек и рюкзаков, возвращаться к  временному  своему
очагу и тут же засыпать от усталости на неудобной раскладушке.
     Но не таков был Леонид Михайлович. Поселив семейство в Кратове, то ли
у дальних родственников, то  ли  у  ближайших  друзей,  он  посещал  милый
теремок на берегу пруда лишь  в  выходные  дни,  отдавая  будни  трудам  и
заботам в Москве.
     Ужасно деловой, он  в  синем  сатиновом  халате  метался,  руководяще
размахивая руками, по производственным помещениям и территории  артели,  в
солидном  костюме  из  чисто  шерстяной   ткани   "Метро"   навещал   свое
кооперативное начальство,  в  бобочке  из  крученого  шелка  требовательно
появлялся у смущенных смежников. Работа.
     Вечерами  -  заботы.  Заботился  он  о  тридцатилетней   искусственно
платиновой блондинке Зиночке Некляевой, чей бревенчатый обихоженный  домик
в селе Хорошеве, охраняя покой владелицы, он  навещал  ежевечерне  и,  как
водится, охранял его еженощно.
     Золотая рыбка (на посылках) Дмитрий Спиридонович Дудаков при  Зиночке
исполнял обязанности чичисбея, ловя ее желания и угадывая ее капризы.


     - Квартира на Зацепе, дача в Кратове, артель,  домик  в  Хорошеве,  -
загибал пальцы Смирнов. - Неделю водите, и только-то?!
     - И только-то, - раздраженно откликнулся Казарян. - Больше  никуда  и
ни с кем.
     - Не узнаю тебя, Рома, - укорил Смирнов. -  Неужто  трудно  блондинку
Зинку пощупать, пока Леонид Михайлович горит на работе?
     - Не беспокойся, со временем пощупаю, - пообещал ему  Казарян,  и  от
такого обещания Смирнов, естественно, забеспокоился:
     - Я в переносном смысле говорю.
     - Я тебя так и понял.
     - Зинкин дом и дворовая пристройка - наиболее перспективные  объекты,
- подал голос Ларионов.
     - А почему не дача?! - возразил Смирнов. - Дача-то наверняка  куплена
на его деньги подставным родственничком.
     - Людей там много, Саня, - разъяснил Ларионов. -  Близких  и  дальних
родственников. Каждый смотрит в оба и мечтает  увидеть  что-нибудь  такое,
что поможет вырвать у богатого главы семейства хоть малую толику.
     - Дудаков?
     - Этот  вообще  комнату  снимает.  Кстати,  с  ним  бы  по  картотеке
пройтись. До того сер, что следует обязательно проверить.
     -  Он  сер,  а   ты,   приятель,   сед,   -   перефразируя   Крылова,
продекламировал Казарян.
     - Сед я, - сказал Смирнов. - Ростов запросили?
     - Запросили. Приметы отправили, теперь картинок для  опознания  ждем.
Только что это дает? Ну, опознает его мой осведомитель,  и  что?  Берников
откажется, домушник откажется - следов-то никаких  не  оставил  -  и  все.
Только спугнем их. Коллекцию надо  у  Берникова  искать,  -  сделал  вывод
Ларионов.
     - А ведь если бы не амнистия, Берников не рискнул бы, - вдруг  сказал
Смирнов. - А тут разгул, так сказать, преступности.  Тогда  можно  хватать
под шумок, кто в этом навороте разберется. Он и схватил.  Цап  -  и  сидит
тихонько, в норку забившись.
     - К чему твой психологический экскурс? - поинтересовался Казарян.
     - Характер гражданина Берникова это проясняет.  И  обывательскую  его
ограниченность в оценке событий, - ответил Смирнов.
     - Все общие рассуждения, Саня. А как его  с  поличным  прихватить?  -
вздохнул Ларионов.
     - Исходя из общих рассуждений, - невинно ответил Смирнов.
     Зиночке было скучно оттого, что  Леонид  Михайлович,  как  всегда  по
воскресеньям, отбыл в Кратово. Она  прямо  и  заявила  об  этом  Дудакову,
который тоже не прыгал от веселья:
     - Скучно, Митька!
     - Давай водки выпьем, - нашел Дудаков выход из положения.
     - Тебе только бы нажраться! - поморщилась Зина и предложила сама: - А
что, если в Татарово на пляж махнуть?
     - Спятила! Вода еще знаешь какая холодная?!
     - А мы загорать. - Она глянула в окно, стала убирать со стола грязную
посуду и остатки царского завтрака. - День-то какой!
     Дудаков понял, что сопротивляться бесполезно. Изволил только тактично
намекнуть:
     - Бутылочку бы с собой нелишне захватить.
     День-то    какой!    Еще    по-весеннему     трепетна     и     мягка
пронзительно-зеленая, светлая листва, а уже жаром отдает от асфальта.
     Зина сразу взяла быка за рога: в ожидании  неторопливого  воскресного
троллейбуса стала загорать, закрыв глаза и подставив  лицо  лучам  яростно
палившего с безоблачного неба солнца. Два паренька подтянулись к остановке
и стали ждать троллейбуса.
     В троллейбусе-то еще лучше. Влетел в открытые  окна  теплый  ветер  и
стал гулять среди немногочисленных пассажиров,  заставляя  трепетать,  как
знамена, женские косынки, круглым горбом надувая мужские рубашки,  лохматя
волосы и принуждая всех радостно щуриться.
     От троллейбусного круга, от пятачка идти до пляжа минут пятнадцать.
     - Далеко-то как идти еще! - выразила неудовольствие Зина.
     - А мы не торопясь, - подбодрил ее Дудаков. Настроение  у  него  было
замечательное: в авоське, привалившись к свертку с закусью, отдыхала перед
боем бутылочка.  Мимо  заборов  начальнических  дач  спустились  к  пляжу.
Несмотря на то, что вода действительно  была  холодна,  все  же  кое-какой
народец на пляже колбасился.
     Дудаков  и  Зина  присели  на  песочек  и,  сидя,  обнажились.   Зина
расстелила на песке принесенное из дома одеяло и раскинула на нем  богатые
свои,  по-зимнему  белые  формы.  Дудаков  же  продолжал  сидеть,   слегка
стесняясь  бледно-голубого  тельца,   густо   испещренного   мрачно-синими
картинками. Не человек, а выставка графики: тут  и  деревенский  пейзаж  с
церковью, и  свидание  двух  приятелей  с  пивными  кружками,  и  жанровая
зарисовка на темы свободной любви, и ню (вроде бы даже Леда с лебедем),  и
нечто из немецкого позднего романтизма, повествующего  о  похищении  орлом
глубоко  несчастного  от  этого  юноши.  Ну  и,  естественно,  там  и  сям
разбросанные каллиграфические лозунги: "Не забуду  мать  родную",  "Нет  в
жизни счастья", "За друга в огонь и в воду".
     Перед тем, как дремотно закрыть глаза, Зина  осмотрела  экспозицию  и
спросила без интереса:
     - Кто это тебя так изукрасил?
     - Сам. Молодой был и глупый.
     - Как же ты до спины доставал?
     - Товарищи помогли.
     - Это за которых в огонь и в воду? - догадалась  Зина  и,  не  ожидая
ответа, сладострастно задремала. Через некоторое время из дремоты ее вывел
комплимент, произнесенный оглушительным шепотом:
     - Нет, ты посмотри, какая женщина, Сережа!
     Неизвестно, посмотрел ли Сережа на женщину, но женщина - это уж точно
- украдкой посмотрела на говорившего. Могучий  армянин  тоже  поймал  этот
взгляд  и  улыбнулся.  От  такого  обходительного  нахальства  Зина  гордо
отвернула голову.
     - Сережа, это женщина моей мечты! - продолжал настаивать армянин.
     - Девушка, - поправил его неизвестный Зине Сережа.
     - Откуда знаешь?
     - Кинокартина такая была - "Девушка моей мечты".
     - Так то - кино, а это - жизнь! - темпераментно прокричал армянин,  а
тот, кого он называл Сережей, вежливо обратился к Дудакову:
     - У вас случайно чем открыть бутылку пива не найдется?
     - А ты зубами, - грубовато посоветовал Дудаков.
     - Не умею.
     - Дай, - потребовал Дудаков.


     Сережа протянул ему  темную  бутылку.  Дудаков  зацепился  клыком  за
рифленый край крышки и сорвал ее. Теплое пиво аккуратной шапочкой  явилось
на свет.
     - Буксы горят после вчерашнего, - объяснил Сережа свою жажду и припал
к горлышку.  Наблюдая  за  его  ходящим  кадыком,  Дудаков  нравоучительно
заметил:
     - Не очень-то, мужик, тебе пиво поможет. Покрепче бы чего нибудь.
     - А может, не надо? Заведусь опять, - слегка посомневался Сергей.
     - Надо, надо, - настаивал Дудаков.
     - На круг далеко идти.
     - У меня для начала имеется, - успокоил его Дудаков.  -  А  потом  ты
ответишь.
     Дудаков потянул к себе авоську и перебрался  поближе  к  Сергею.  Его
место осторожно занял армянин.
     - Девушка! - позвал он,  но  девушка  глаз  не  открывала.  Тогда  он
сказал: - Девушка, у вас купальник разорвался!
     - Где?! - бодрым  голосом  вскричала  Зина  и  села,  подтянув  ноги,
прикрываясь.
     - Вот здесь, - армянин осторожно, пальчиком, указал на  купальниковое
декольте.
     - Так это же вырез, специально  так  задумано,  -  хихикнув,  сказала
Зина.
     - Специально так задумано, чтобы сводить кавказского человека с  ума,
да?
     - Будем, - решил Дудаков и чокнулся с Сережей. Граненые стаканы глухо
брякнули.
     - Будем, - подтвердил Сережа, и они взяли по сто двадцать пять  одним
глотком. Передернулись, закусили охотничьими сосисками. У Сережи открылись
глаза,  и  он,  увидев  этими  новыми  глазами  своего   приятеля,   решил
позаботиться о нем:
     - Рома, давай по самой маленькой!
     - Э-э-э, что мне ваша водка! - брезгливо поморщился армянин. - Я пьян
и без нее! Такая женщина, такая женщина! Голова кружится, никакой водки не
надо!
     - Какие глупости вы говорите, - укорила его сияющая Зина.
     - Почему глупости? Разве правда - глупость?! Я правду говорю!
     Дудаков наконец вспомнил о своих обязанностях и заметил строго:
     - Ты, парень, того... Полегче.
     - А что, если это твоя женщина, так и любоваться нельзя?  Восхищаться
нельзя, да?!
     - Уж так и его, - обиделась Зина.
     - Моя - да?! Моя - да?! - возликовал Роман.
     - И  не  ваша,  -  парировала  справедливая  Зина.  Уж  она-то  четко
представляла, чья она.
     - А чья? А чья?!! - продолжал бесноваться Роман.
     - А ничья, - высокомерно обнародовала свою жизненную позицию Зинаида.
     - Э-эх!! - простонал Роман и обхватил голову руками.
     - Охолонь чуток, парень, - сочувствующе посоветовал ему Дудаков.
     Роман поднял голову, оглядел всех ошалелым  глазом  -  и  бросился  к
Москве-реке. Охолонуться.
     - Вы простудитесь! - слабо  ахнула  вслед  ему  Зина,  но  Роман,  не
раздумывая, с ходу кинулся в москворецкую пучину. Вынырнул и заскользил по
воде сверкающей бабочкой. Мощный баттерфляй.
     Пер по реке широкобедрый буксирчик, и команда одобрительно взирала на
Романа, а он, покачавшись на крутых буксирчиковых волнах, рванул к берегу,
на теплый песок, под теплое солнышко. Вода-то действительно холодная была.
Зина слезла с одеяльца и закутала им синегубого армянина,  а  Дудаков  уже
подносил щедро наполненный стакан:
     - Прими. В момент согреешься.
     Роман принял и в момент согрелся. Дудаков и Сережа прикончили остатки
и обреченно смотрели на пустую бутылку.
     - На круг? - спросил Сережа.
     - А что делать? - согласился Дудаков.
     Натянув штаны, они пошли туда,  где  и